Мои перелётные

– То есть выходит, мы отметим Новый год дважды? – почему-то именно этот момент восхитил и одновременно озаботил меня больше всего. – Ведь домой мы вернёмся, будто никуда и не пропадали, осенью? – Значит, и подарки два раза будут? Ура! – обрадовался Лео. Конечно, не подаркам как таковым, а возможности ещё раз ощутить сказочную атмосферу любимого праздника. – Будь я Дедом Морозом, задумался бы, дарить ли тебе вообще что-то, кроме учебника английского, – проворчал Глеб. Он всё ещё был сердит на внука за то, что тот умчался неведомо куда, никого не предупредив, да ещё и на самовольно взятом транспортном средстве. Самокат же катался взад-вперёд по коридору первого этажа, помахивая обсохшими крыльями – странное сочетание механического и живого. – Глебушка, Лео же меня спасти хотел, – вступилась я за мальчишку. – Не ссорьтесь и не обижайтесь друг на дружку, пожалуйста. Ладно? Ох, Журавлёвы-Чижиковы, перелётные вы мои! – Спасатель нашёлся! – хмыкнул Глеб. За его ироничным тоном чувствовалась и запоздалая тревога, и немалая гордость за Лео. Молодец, не растерялся! А ведь если бы не он, страшно представить, что ждало бы меня и Димку на неизвестной планете. Я подозревала, впрочем, что мы с Димкой стараниями господ Васильевых приобрели бы довольно плотные ложные воспоминания и жили бы в новой реальности, не подозревая, что можно иначе. А каково было бы нашим близким! И Глебу, и Димкиным родителям… Димка, кстати, оказался сыном Глебова брата Кости – настоящего Кости, не того, что пытался изобразить Васильев. Как получилось, что родные братья оказались в разных мирах, Глеб пообещал мне рассказать потом, намекнув, что это длинная история. Как же хорошо, что Глеб нас спас! Или… не спас ещё? Может быть, впереди, как во всякой приличной сказке, решающая битва добра со злом? И как она будет происходить? Глеб сразится с Васильевым на мечах? На шпагах? Диванными подушками его закидает? Глеб, как мне показалось, вовсе не думал ни о битве, ни о побеге. Он вовлёк мальчишек в праздничную суету, намереваясь встретить Новый год здесь и сейчас, во что бы то ни стало. Вместе они дружно доукрашали ёлку. Грохнули хлопушками. Из колонок, которые я не сразу заметила, полилась весёлая музыка. Глеб вкатил круглый стол на колёсиках, на нём стояли фужеры, бутылка шампанского для нас и большая упаковка сока для детей, тарелка с бутербродами и ваза с фруктами. Мальчишки нырнули под разлапистые нижние ветви ёлки и радостно завопили, обнаружив там два шуршащих кулька со сладостями. Когда Глеб успел их туда положить? Или… он этого не делал, подарки появились под ёлкой волшебным способом? Здесь всего можно было ожидать и ничему не следовало удивляться. Но я удивлялась. Радовалась. Позабыла о запутанных событиях, о страхах и сомнениях своих, обо всех неприятностях, что уже произошли и что только грозили издалека мне и моим близким. Однако неприятности в лице разбуженного весёлым шумом Васильева напомнили о себе.Он встал с кресла, шатающейся походкой приблизился к нам, протянул руку за бокалом. Глеб налил ему шампанского. – С Новым годом! Васильев проглотил пузырящуюся жидкость, поморщился. – Не понимаю я этой вашей человеческой традиции отмечать какие-то временные вехи. Нелепые условности! Блёстки, огни, глупые шары на колючем дереве, шум и грохот, дикие пляски, алкоголь и лишние калории. Дети со сбитым режимом дня, перекормленные шоколадом и цитрусовыми. Дурная затея, скажу я вам! – Ну, главный-то смысл всего происходящего не в огнях, хороводах и застольях, знаете ли, – ответил Глеб. – А в чём же? – ехидно сощурился Васильев. И переменился в лице. Не в переносном смысле, а в самом прямом – принял облик “майора”, видимо, эта “маска” нравилась ему больше других. – В том, что родные и близкие в переломный момент собираются вместе. Впрочем, вам не понять. Для вас люди – расходный материал, вы из, как пазлы, складываете в картину, какую вам надо. – Интересное определение, – хмыкнул Васильев. – Хотя и не бесспорное. И не совсем точное. – Какая вам ещё точность нужна? – Глеб рассердился на него, но не так, как недавно на Лео, а всерьёз. – Цивилизация безумных экспериментаторов. Творите нечто несусветное, прикрываясь одной вам понятной логикой. – Несусветное? – в голосе Васильева вдруг прозвучала совершенно детская обида. – Мы изучить пытаемся таких, как вы. Систематизировать. – Мы в этом не нуждаемся. Оставьте нас в покое. Мы… просто живём. Полёты и путешествия между мирами – это наш способ чувствовать себя живыми, вот и всё. Мы ищем и находим подобных себе, дружим, создаём семьи – не более. Мы не опасны. Не стремимся завоевать мир, не лезем в политику государств и планет. Для обычных жителей разных миров мы – безобидные чудаки, фантазёры, сказочники. Не надо нас запрещать. Но и возвеличивать не надо. И тем более не стоит изучать. Мы не хотим ощущать себя подопытными кроликами. И не хотим, чтобы копировали и использовали для своих целей наши открытия. Мы не для того придумываем свои картины-порталы или способы через рисунок прекрасному сновидению дать человеческую жизнь, чтобы вы искали этому своё применение. – Чего же ради вы выдумываете всё это, раз ни сами не можете, ни другим не позволяете с разумной пользой применить? – Чего же ради? – задумчиво переспросил Глеб. – Да ради любви! – Любви… к искусству, к приключениям? – Не только. Прежде всего – ради любви человека к человеку. Я же говорил – вам сложно будет понять. – Да, у нас несколько иная структура общества, а ваши эмоции, чувства… они меня утомляют. Конечно, ваши страх, печаль, уныние чудо как хороши. Ничего не имею и против любви, если она неразделённая. Всё это – нескончаемая кладовая энергии для нас. Но то, что я сейчас наблюдаю и ощущаю, все эти флюиды между вами, и эта новогодняя… хм… радость, и детский смех – это просто пытка какая-то. Не думайте, что вы меня переспорили, просто я устал и не хочу продолжать разговор. Я удаляюсь! – Да пожалуйста! – фыркнул Глеб. – И при всей своей вежливости… всё же не скажу, что рад был поболтать. – А вот мне было приятно пообщаться… в какой-то мере, – откликнулся Васильев. – И знаете что? Я бы не советовал вам всем здесь задерживаться, особенно женщине и детям. Данный участок пространства создавался как ловушка на очень короткое время. Хотите вы этого или нет, но эта штука скоро схлопнется, и где вы окажетесь, никому не ведомо. – Ничего, разберёмся, – уверенно пообещал Глеб. Васильев поторопился исчезнуть из становящимся опасным кусочка мира, нырнув в узор на обоях. А я припомнила из пламенной речи Глеба один момент – о сновидении, что через рисунок получает человеческую жизнь. О чём он говорил? Точнее – о ком?