Мои перелётные

Между тем, все, кого я увидела, на время отвлеклись от своих дел, обратили внимание друг на друга. Будто тёплая волна пробежала между ними. Кто-то кивнул соседу, а тот подмигнул в ответ. Кто-то похлопал по плечу стоящего рядом. Один произнёс негромко несколько слов, другой в ответ коротко рассмеялся. Девушки с цветными волосами обнялись. Творцы и фантазёры – казалось, каждый из них сам по себе и увлечён собственным занятием. Но нет – они были все вместе. Что-то их, уникальных личностей, объединило. Или кто-то… Высокий худой человек в джинсах, вытертых на коленях, и клетчатой рубашке с короткими рукавами, очень похожий на Глеба, только без седины в собранных в хвост длинных волосах, взмахнул тонкой палочкой. Дирижёрской? Волшебной? Костя, брат Глеба (конечно, это был он!) не подчинил всех себе этим жестом, а только объединил, подбодрил. Поделился со всеми сразу позитивной энергией, каждому по крохотной тёплой искорке досталось. А две из них прыгнули к нам с Юшей-Есенюшей. Или показалось? – Эх, где мои кисти и краски, – мечтательно протянула художница.. – А почему ты не рисуешь, почему не с ними? – неосторожно спросила я. – Семён не разрешил, – вздохнула Кутерьма. – Беспокоится он за меня и нашего малыша. Но у нас с тобой тоже важная задача. Будем тесто месить для вселенского каравая. – Какого каравая? – не поняла я. – Космического. – Ничего себе! Да я и с простым не справлюсь, говорила же: не умею готовить. – Учиться никогда не поздно, – попыталась она подбодрить меня. – А что мне нужно делать? – Сначала попробуй поймать вон ту миску. – Уже, – я подпрыгнула и ухватила за скользкий край закружившийся над моей головой летающий тазик. – Отлично! Теперь надо будет набрать прямо сюда звёздного молока. – Звёздного? Да где же мы его возьмём? – Зачерпнём на Млечном Пути, разумеется, – Есения произнесла это так просто, как будто каждый день проделывала нечто подобное. Это было похоже на игру маленьких девочек, только песочницей нам с Юшей служил сделавшийся вдруг таким уютным и домашним открытый космос, где мы дышали без скафандров и двигались так легко и привычно, будто ни перегрузок, ни невесомости не существовало вовсе. Вдвоём мы налегали на ручку громадной кофемолки, перетирая в сияющий порошок осколки метеоритов, сдабривали тесто звёздной пылью и вместо яичных желтков вбивали в густую дышащую массу растаявшие ядра изменивших свою траекторию и стремительно влетевших в наш тазик хвостатых комет. И, главное, мне даже в голову не пришло спросить, а зачем всё это делается. Каравай – так каравай. Месим тесто – значит, так надо. Песенка из моего детства вдруг припомнилась: “Каравай, каравай, кого любишь – выбирай!..” Дни рождения с нею отмечали в детском саду. За руки брались, хоровод водили вокруг именинника, а тот сиял, будто сам он и есть разукрашенная новогодняя ёлка. Кстати, у Лео в группе тоже был такой обычай, много лет прошло, а в ребячьих затеях ничего не поменялось. Славно, что так. Конечно, здорово, когда многое с годами становится другим, но всё же кое-что пусть остаётся неизменным. Особенно если это не серьёзная какая-нибудь незыблемая традиция, а немудрёная детская игра. – Каравай – очень сильный источник светлой энергии, – сообщила, наконец, мне Есения. Вон оно что, оказывается. Впрочем, я сама почти догадалась. А ведь своя энергия у наших созидателей была почти на исходе, это было заметно: замедлялись движения, мрачнели лица. Тёмная пелена подбиралась к ним со всех сторон: давила, укутывала. Подползали усталость и дремота, усыпляли недоброй заунывной колыбельной. Это и была стратегия Васильевых, их злое оружие – вымотать, утомить, чтобы и любимый труд сделался не в радость. Мы с Есенией должны были поторапливаться со своим караваем. Он получился невероятно огромным – я даже не ожидала, что так сильно поднимется тесто, которое мы вымешивали в четыре руки. Или не в четыре, а больше? Кто-то ещё присоединился к нам, а я и не заметила, увлёкшись. Широкий металлический лист, покрытый промасленной бумагой, мы подхватили в восемь рук – вчетвером. Никогда я не видела вживую, как выпекают хлеб, потому и не знала, насколько отличался космический процесс от обычного. Лишь масштабами, наверное. На противне лежал, чуть подрагивая, будто живой, белый немного приплюснутый шар. Печь, в которую мы поместили его, выглядела пещерой в массивной стене из серого камня, в её горячей глубине светились точки – раскалённые угольки. Хотя, возможно, это был отсвет пылающего заката или россыпь звёзд на густо-чёрном небе, похожем на бархатный театральный занавес. Закрыв вход в печь-пещеру тяжёлой заслонкой, мы сели рядом. На пол, на землю? Я так и не смогла понять, находимся мы теперь в помещении или на открытом воздухе. А, может быть, всё ещё в космической бесконечности… Наконец, я сумела разглядеть тех двоих, кто помогал нам с Есенией. Один из них был пухлый краснощёкий улыбчивый юноша – именно такими в детских книжках изображали поварят, только высокого пышного колпака для полного сходства с картинкой не хватало. А второй… точнее, вторая… эта женщина показалась мне собственным отражением в зеркале. Потом, правда, я присмотрелась повнимательней и обнаружила массу отличий: повыше меня она оказалась, и грудь у неё была больше моей, форма носа не та, иной разрез глаз, волосы светлей и стрижка другая. Нет, она не была моей копией, и я не была её близнецом, но некоторое сходство всё же имелось. И я готова была уже решить, что это и есть женщина-мечта из снов Глеба, но поварёнок, передавая ей пачку влажных салфеток, чтобы вытерла измазанную тестом щёку, назвал её Идой – и наваждение рассеялось. Я поняла, что передо мной супруга Кости, мама Димки – Ида-Раиса Фогель, моя однофамилица и почти тёзка из другого мира. Обернувшись, я посмотрела на прикрытый заслонкой вход в пещеру. Задумалась над тем, как же мы будем вынимать из гигантской печи раскалённый противень. И что сделаем с готовым караваем – разделим на части и угостим горячим хлебом всех присутствующих, чтобы подпитать их космической энергией? Было жаль его, будто живое существо. И было жутко. Успеем ли мы что-то сделать до того, как кольцо тёмной энергии, созданное Васильевым и его приспешниками, неумолимо сомкнётся? Да, наших немало, но… не миллионы, не тысячи. И они не всемогущие волшебники, а хоть и обладающие необычными способностями, но просто люди. И просто существа разумные из далёких миров. А Васильев не был человеком, за ним ощущалась злая магическая силища. И он был не один – за ним стояла целая армия бесформенных чудовищ, взращённая на отрицательных человеческих эмоциях и готовая ещё немало их проглотить. Усталость ведь им тоже подходит! Я забеспокоилась о нашем каравае. Справимся ли мы с ним, когда он будет готов? Оказалось, я зря волновалась. Заслонка отодвинулась сама собой. Запах свежеиспечённого хлеба защекотал ноздри, и вдруг… наш горячий каравай сам выплыл из пещеры и устремился вверх. Круглый хлеб обернулся новорождённым солнцем, осветившим всё вокруг, согревшим и напитавшим энергией всех, испугавшим и разогнавшим яркими лучами васильевских чудовищ.