Unrequited

– Минхо, привет. Я отвлеку тебя ненадолго? Чан зовет из коридора, заглянув в комнату для персонала, Минхо лишь мельком видит его через зеркало на туалетном столике, которым он пользуется перед работой. Полуодетый для вечернего выступления в кожаных брюках и чокере, он черпает мотивацию откуда-то из глубины души и разочаровывается, когда она проявляется, растекаясь тонкой струйкой по телу. Конечно, он знает, почему чувствует себя не в восторге от перспективы развлекать людей сегодня вечером. Но он не может позволить этому беспокоить его. Шоу должно продолжаться, устало напоминает он себе. – Что случилось? – вздыхает он, выходя из комнаты для персонала и используя ближайшую стену в качестве подставки для реквизита. – Я хочу попросить тебя об одолжении. – О, нет, – Минхо поднимает руку, прекрасно зная, как далеко может простираться благосклонность Чана. – Нет, послушай, все не так уж плохо. Рутина, на самом деле. – Если это рутина, то это не услуга. – Послушай, просто, – Чан немного неловко переминается с ноги на ногу. – Выслушай меня. Ты знаешь, я ненавижу изменения в расписании в последнюю минуту так же сильно, как и все остальные, но мне нужно, чтобы ты забрал котят сегодня вечером. Минхо упирается, насмешка застревает у него в горле. – Ты, должно быть, реально издеваешься надо мной, – восклицает он. – За что, черт возьми? Ты ведь понимаешь, что мне нужно разобраться с моими собственными клиентами, верно? – Я–я знаю, я понимаю… но я готов отменить твоих. Я сделаю им возврат денег, в любом случае. – Верни деньги котятам! – Ты не думаешь, что я бы так и сделал, если бы мог?! – Чан шипит сквозь стиснутые зубы. – Это группа отвратительно высокооплачиваемых, смехотворно известных степфордских жен. Я не могу позволить себе отказать им, Минхо.” Челюсть Минхо дергается от раздражения. Возможно, это карма возвращающается к нему десятикратно. – За котят отвечает Хенджин, – выплевывает он. – Не я. – Да, я тоже не в восторге от этого, чувак, но Чанбин полностью занят, у Сынмина есть его постоянщицы, а Джисон завален делами. Больше никого нет. – Больше никого? Есть ли причина, по которой он не может сам принимать своих гребаных клиентов? – Минхо кипит. – Твои вопросы также хороши, как и мои. Он просто кинул меня. Сказал, что ему нужно позаботиться кое о чем, что не может ждать. Он хорошо и по-настоящему нагнул нас, клянусь Богом, в следующий раз, когда я увижу этого мелкого... Желудок Минхо сжимается, ледяной ужас охватывает его. – Подожди, – прерывает он Чана. – Значит, он сегодня не работает? Чан качает головой, потирая переносицу. – Он не сказал почему? – Нет, чувак. Я говорил тебе. Он только что изобразил Гудини. Если и существуют такие моменты, когда Минхо должен послушать свое чутье и действовать так, как говорят инстинкты, – он признает, что сейчас, возможно, самое время. Крик в глубине его сознания требует внимания, ошеломляющее чувство холодного предчувствия, поселяющееся в его животе, нельзя игнорировать. – Минхо? Все в порядке? Ты побледнел... – Чан, мне так чертовски жаль, но мне нужно идти. Сейчас.” Не оставляя места для дальнейших споров, Минхо бросается обратно и хватает свою висящую шелковую рубашку, набрасывает ее на плечи, протискиваясь мимо сбитого с толку Чана. – Чт… Ли Минхо! Верни свою задницу обратно прямо сейчас! Ты не можешь так поступить со мной! – Убей меня позже! Вопли ярости Чана исчезают из пределов слышимости, когда Минхо пробегает через весь клуб, перепрыгивая через две ступеньки за раз. Единственная мысль поглощает его, его пульс диктует срочность его миссии, и если бы он был в здравом уме, он посмеялся бы над собой за то, что был таким ведомым при малейшем намеке на давление. Где была его прежняя позиция? Его прежнее решение? Он не знает. Все, что он знает, это то, что есть только одно место, где он должен быть. Один человек, которого ему нужно увидеть. Вот тебе и попытка отдалиться.

***

На безопасной территории свой квартиры ты можешь отвлечься, просматривая ленту в Инстаграм, и обрести покой в тихом шуме телевизора. Но все это слишком мимолетно. Как бы ты ни старалась думать о других вещах, тот факт, что ты до сих пор не получила ни одного сообщения от Минхо, вызывает еще большее беспокойство, чем ты хотела бы признать. Это заставляет тебя скучать по тем дням, когда он связывался с тобой просто, чтобы узнать, как у тебя дела, просто попросить тебя потусоваться, узнать, не хочешь ли ты накуриться и сделать что-то, что общество обычно не одобряло. Горечь оседает во рту от того, как кардинально все изменилось. Ты устала думать о нем. Устала задаваться вопросом, действительно ли он понял хоть что-то из того, что ты бросил в него тогда, в переулке. По правде говоря, это первый раз, когда ты была с ним так жестоко честна, и мысль о том, что он, возможно, не воспринял все это всерьез, заставляет твою грудь болеть. Ты хочешь, чтобы он отнесся к этому серьезно. Ты удивляешься, как он может быть настолько слеп к тому факту, что правила, которые ты установила, призваны защитить от неизбежного – помешать тебе влюбиться в него. Возможно, самое трагичное во всем этом то, что правила в лучшем случае поверхностны. Действительно, ты реализовала их только после того, как первые приступы болезненного безразличия сжали сердце, а к тому времени было уже слишком поздно. И все же ты должна был что-то сделать. Перспектива безответно влюбиться в своего лучшего друга была слишком печальной, чтобы принять ее, слишком горькой, чтобы признать. Даже тот момент, когда ты поддалась этому соглашению между вами, означал гибель твоего сердца. И ты знала это уже тогда. Теперь ты это осознаешь. Безнадежно даже пытаться это отрицать. Но это не значит, что ты не можешь это скрыть. Действительно, ты мастерски это делаешь. Резкий, отрывистый стук в входную дверь пугает. Ты бросаешь телефон на диван, быстро проверив время. Время лишь чуть за восемь, но ты никого не ждешь. Стук продолжается, переходя в быстрые удары, которые заставляют тебя пересечь квартиру. Ты возишься с защелкой и поворачиваешь замок, распахивая дверь с полным ртом яда, приготовленного для того, кто посмел прервать твой вечер. Только для того, чтобы яд почти испарился при виде красного шелка, распахнутого на идеально подтянутом, напряженном теле, кожи, плотно облегающей ноги, которые явно проделали весь этот путь, судя по дрожащим рукам на дверном косяке, дрожи на мягких губах и прищуренным глазам. – М-Минхо? Тревожное ожидание скользит по позвоночнику, расплавляет твой здравый смысл. – Что ты… – Он здесь? Он врывается в твою квартиру, мчится в спальню. – Кто здесь? – повторяешь ты, захлопывая дверь и отправляясь за ним. Он летает по твоей спальне, проверяя углы и за дверью, обезумев на ходу. – Минхо, какого черта ты делаешь? Кого ты ищешь? – ты выдавливаешь, с недоумением наблюдая, как он переворачивает ванную комнату. – Тот урод, который трахнул тебя прошлой ночью. Ооох. Твой желудок сжимается. Похоже, он все-таки узнал правду. Ты полагаешь, даже лучше, что он это сделал. Рано или поздно это должно было выплыть наружу, и, возможно, это могло бы показать ему, как мало он тебе нужен. Сбей его с ног раз или два. – Реально? – ты насмехаешься, играя свою роль. – Ты думаешь, он здесь? – Ну, я полностью уверен, что не на работе. – О, так что, разумеется, он должен быть со мной, верно? С каким гением ты консультировался, чтобы прийти к такому выводу? Давай, Минхо, просвети меня. Минхо фыркает, дергает себя за темно-серые корни, прикусывает губу зубами, что, как ты знаешь, свидетельствует о его раздражении, его глаза темнеют. Этого почти достаточно, чтобы вызвать твое беспокойство, пока ты не напоминаешь себе, что почти закончила с его драмой. – Ты можешь сейчас уйти? Ты отворачиваешься от него, оставляя вопрос открытым. Возвращаешься в свою гостиную и открываешь ленту в инстаграме, бросаясь на диван. Минхо следует за тобой, но быстро возобновляет свои поиски. – Эй! – ты кричишь, теряя самообладание, когда он входит в твою кухню. – Ты что, не слышал меня? Ты подходишь к нему, переполненная яростью и недоверием, выбиваешь нижнюю дверцу шкафа из его руки с резким хлопком, едва не задев при этом его пальцы. – Ты думаешь, я прячу его в гребаных ящиках?! – восклицаешь ты, подходя к нему вплотную. Минхо игнорирует тебя, задевая плечом, чтобы пройти мимо. – О, нет, ты этого не сделаешь, – ты хватаешь его за рукав шелковой рубашки, дергая со всей силой, на которую способна. Ты знаешь, что этого было бы недостаточно, чтобы остановить его, если бы он сам этого не хотел. Ты просто не уверена, как еще заставить его выслушать, потому что подавить его просто невозможно. Он останавливается, плечи опускаются от твоего рывка. Сдвинутые брови, краснота раздражения и эмоций на его щеках, он поворачивается к тебе. – Хенджина здесь нет, – категорично заявляешь ты. – Я не знаю, почему ты так думаешь, и, честно говоря, мне это не интересно, но, пожалуйста, хоть раз сделай, как я прошу? Минхо сглатывает, моргает. –Уходи. Тяжелое напряжение спадает, когда Минхо делает глубокий вдох; ты небрежно отпускаешь его рукав. Он выглядит так, как будто хочет что-то сказать, ты чувствуешь, что он хочет что-то сказать, но он решает не делать этого, и вместо этого ты смотришь, как он уходит. Трус. – И застегни свою гребаную рубашку, – ты кидаешь в раздражении. – В реальном мире мы не разгуливаем полуголыми. Минхо останавливается, его острая челюсть выделяется, когда он поворачивается к тебе с застывшим выражением лица. – Ты ненавидишь меня? Ты ненавидишь его? Ты полагаешь, что, если бы твои чувства к нему можно было так кратко определить как чистую любовь или настоящую ненависть, ты бы сделала это давным-давно. Но Минхо не настолько заслуживает ни того, ни другого чувства, и ты не совсем способна его выразить. – Почему ты спрашиваешь меня об этом? – тихо вторишь ты. Он подходит на шаг ближе; ты отступаешь в ответ. – Я просто… Мне нужно знать. Ты ненавидишь меня, не так ли? – настаивает он. Его слова тверды, тон ровен, но в его глазах ты видишь боль, которая скрывается за ними. Ясность, в которой он нуждается от тебя, но на самом деле не хочет, потому что в любом случае он не будет знать, что с ней делать. – Что, если да? Что бы ты сказал? – Я... я бы сказал, что это оправдано, – его взгляд опускается. – Я бы сказал, что это то, чего я заслуживаю. Острый укол гнева пронзает тебя из-за вопиющей жалости к себе, исходящей от него волнами. – Нет. Ты не должен этого делать, – ты делаешь шаг к нему. – Ты не можешь использовать меня для очистки своей совести. Я же сказал тебе, что с этим покончено. Тебе было бы легче, если бы я тебя ненавидел, верно? Ты толкаешь его твердым пальцем, нажимаешь на его обнаженную грудную мышцу и заставляешь его отступить, заставляя его смягчиться. – Ну, разочарую тебя. Потому что я никогда не скажу тебе, что ненавижу тебя. Ты не заслуживаешь такого окончания. – Т/И, почему ты должна это делать? – раздраженно восклицает он, теряя самообладание. – Ты всегда ищешь ссоры, всегда ищешь способ одержать надо мной верх. Ты не можешь просто быть откровенной со мной? – Ты принес мне эту ссору, – кипишь ты. – Ты тот, кто ворвался сюда, ты тот, кто не может себя контролировать! Минхо откидывает голову назад, глубоко, медленно вдыхает, крепко впивается зубами в свою нижнюю губу, чтобы направить нарастающее раздражение куда-нибудь еще. Ты видишь напряжение в его плечах, сжатие челюстей, когда он борется с какой-то внутренней битвой, бушующей внутри него. – Что? – подначиваешь ты, снова толкая его. – Тебе не нравится, что я наконец что-то говорю? Наконец-то высказываюсь о твоем дерьме? Ты знаешь, что давишь на него. – Т/И, я тебя предупреждаю. Но разрушение кажется слишком приятным. – Пошел ты, Минхо. Пошел ты на хуй за то, что сделал меня такой. Мне надоело держать рот на замке рядом с тобой… – Тогда я просто, блядь, заткну тебя сам. В следующий миг Минхо овладевает тобой. Ты прижата спиной к кухонной стойке; сильные пальцы в твоих волосах. Они тянут прямо от самых корней, направляя голову назад, открывая шею. Твои запястья сжаты вместе, прижаты к твердой обнаженной груди, а твои губы… Твои гребаные губы… У него они тоже есть. Окутанная поцелуем, которого ты никогда не хотела, поцелуем, который разрушает все остатки твоей решимости. Поцелуй, который, как ты всегда знала, сломает тебя, если это когда-нибудь случится. Шум твоего сознания сменяется религиозной тишиной, твоя голова кружится, пока пытаешься восстановить равновесие в объятиях Минхо. Ты забываешь все причины, по которым когда-либо ненавидела его, забываешь все, что не является им. Ярость и злость выливаются в дыхание, которое Минхо вдыхает, мягкое и всепрощающее. Это слишком реально, ощущение его прикосновения к тебе, мягкая форма его губ, которую ты запомнила еще со времен колледжа. Изгиб его верхней губы удобен, выпуклость нижней губы мягкая и теплая. Ты дрожишь, хотя и не осознаешь этого, пока Минхо не отпускает твои запястья, не ласкает твои плечи, не держит тебя неподвижно. Твои руки остаются на его обнаженной груди, сильный стук его сердца под твоими липкими ладонями выдает то, что ты не готова признать. Он наклоняется под другим углом, медленно пробуя тебя на вкус, с каждым нежным облизыванием и приглушенным стоном наполняя неразделенной любовью, которую ты так долго оставляла похороненной. Ты знаешь, что плачешь, чувствуешь, как горячие слезы текут по твоим щекам, увлажняя ресницы. Это расплата за него. Твердое следование правилам, которые он никогда не скрывал, что ненавидит. И все же для тебя это полное опустошение. Еще одно доказательство того, что Минхо никогда не полюбит тебя так, как ты любишь его, потому что он просто не способен на это. Когда он прерывает поцелуй, вытирает слезы с твоей кожи большими пальцами, оглядывает тебя, обнимает и понимает, что он сделал. Ты больше не можешь этого выносить. – Убирайся. Ты ждешь, что он может что-то сказать. Аргументировать свою точку зрения, или отказаться, или еще что-нибудь. Он не делает. Он просто прерывисто выдыхает, кивает и украшает твой лоб еще одним нежным поцелуем. Может быть, извинение? Ты считаешь, что это не имеет значения. Все равно чтобы он ни пытался сделать сейчас – это будет недостаточно. В тот момент, когда он отпускает тебя, ты позволяешь своим коленям ослабеть. Опускаешься на пол у кухонных шкафов, прижимаешь их к груди и зарываешься в свои страдания, когда открывается и закрывается входная дверь. Конец эхом разносится по твоей квартире. Для чего все это было? Все эти усилия? Все правила? Попытки защитить и постоянное отрицание того, что все, что ты чувствовала к нему, имело значение? Даже переспать с Хенджином – хотя поначалу это было непреднамеренно, поскольку ты, конечно, не планировала заниматься сексом с кем-либо. Ты достаточно самосознательна, чтобы признать, что часть тебя хотела посмотреть, действительно ли решение твоего затруднительного положения было таким же простым, как другой мужчина. В конце концов, Минхо был всем, кого ты знала до тех пор. И все же, похоже, что твоя встреча с танцором сделала гораздо больше, чем просто дала какое-то решение. Во всяком случае, это сделало ситуацию еще более запутанной. Это выявило ту сторону Минхо, которую ты никогда раньше не видела, садистскую и жестокую. Это заставило тебя задуматься о вещах, на которые ты раньше никогда по-настоящему не обращала внимания. Ты задаешься вопросом, не наказывает ли он тебя своим собственным извращенным способом. Если он считает тебя предательницей, испорченной и недостойной его привязанности теперь, когда ты осмелилась прикоснуться к кому-то другому. Как это было бы иронично. В данный момент ты думаешь, что тебя это больше не волнует. Достаточно. Минхо нарушил твои правила. Минхо сломил твою силу. Минхо разбил твое сердце. Хоть и был самым значимым во всем.