In Fine Mundi

Каким бы напыщенным индюком ни был Фрэнсис Фицджеральд, он всё-таки не такой уж плохой человек. Если измерять чьё-то добро в палубных яхтах, конечно. Дазай много не пил, так, пригубил шампанского из бокала и, пока Ацуши не смотрел, вылил остаток в море. Баснословно дорогой алкоголь, пафосные костюмы, бороздящий водную гладь корабль — это всё не для него. Вот кому бы точно подобное понравилось, так это Чуе: тот знал цену развлечениям богатеев. Дело ли в том, сколько он прожил в нищете, или в том, что ему хочется быть поближе к человеческим радостям — Дазаю в целом плевать. Чуи всё равно сейчас рядом нет. Практически все решили остаться и заночевать на яхте: после сытного ужина да наблюдений за догорающим на горизонте солнцем тащиться в опостылевшее общежитие никому не хотелось. Да и когда в следующий раз выдастся возможность с размахом отпраздновать победу. Все остались живы, план главного антагониста закончился ничем, что ещё нужно для хорошей концовки? Только немного вкусной еды, немного хороших друзей, немного глупых шуток. Их и разделяют между собой детективы, а Дазай, незаметно скрывшись из их поля зрения, договаривается с командой яхты. Пара вежливых поклонов персонала, несколько минут ожиданий, которые он проводит, перебирая в пальцах спичечный коробок, — и небольшая шлюпка до берега подана. С корабля на бал, так сказать. Солёный ветер плещет ему в лицо вместе с мелкими каплями морской воды. Двигатель моторной лодки гудит, набирая обороты и всё больше отдаляя Дазая от корабля. Он поступает милосердно в каком-то плане: пусть все, кто заслужил это, отдыхают и веселятся, а ему есть, над чем подумать. Во всей случившейся истории ему не нравились и давили на мозг определённые аспекты. — Вас подвезти? — учтиво предлагает юноша в форме команды корабля. — Могу поймать такси. — Ах, благодарю, но нет, — с улыбкой отвечает ему Дазай. Идеальное спокойствие на лице — его конёк. — Я прогуляюсь. Его высаживают рядом с Морским пассажирским терминалом и Пасифико Йокогама. Отсюда до станции Минато Мирай рукой подать, но Дазай огибает спуск в метро, ныряет в толпу, сливаясь с ней, и позволяет людскому потоку унести себя вперёд. Сумерки уже спустились на город, вытащив из укрытий всех любителей ночного времяпровождения. С улиц пропали дошколята, зато вместо них появились леди в вечерних платьях и молодые люди в кипенно-белых рубашках. Дазай идеально вписывается в эту атмосферу внешне, но мыслями он далеко от всех ярких вывесок клубов и баров. Ему всё равно и на то, как красиво сияет Cosmo Clock 21, и на зазывал у дверей заведений, и на стайку девчонок в якобы традиционной одежде, на самом деле, открывающей гораздо больше, чем дозволяет приличие. Мысли не тревожные, но всё равно далеки от спокойствия. Просто что-то привычное: раздумывание над всеми шагами, которые он сделал, всегда с Дазаем. Анализировать успехи и поражения не менее важно, чем планирование всего наперёд. Хотя кое-какие идеи насчёт завтрашнего дня ему приходят. Пожалуй, стоит поговорить с Ранпо-саном и выторговать через него книгу у того сумасбродного писателя. А потом передать её Хироцу-сану при первой же встрече: Чуя точно не был бы в восторге, оказавшись в незнакомом месте. С другой стороны, так ли важно его мнение? Дазаю скорее весело думать о том, насколько может взбеситься этот рыжий комок гнева. Думать о Чуе всегда иррационально успокаивающе, что бы там Осаму ни утверждал вслух. Он просто так, чтобы занять себя чем-то ещё, заходит в первый попавшийся комбини и берёт с полки саке, от которого не так погано на утро, как от всего остального. Шампанское его не прельстило, так хоть это скрасит вечер. Уставшая девушка-кассир с бейджем «Нэму Хигашияма» смотрит на него так, словно согласилась бы на парное самоубийство где-нибудь на мосту, и Дазай предлагает его просто по привычке. — М? — рассеянно отзывается леди. — Вы что-то сказали? — Говорю, хорошего вечера, сдачи не надо, — отвечает Дазай и уходит, забрав фирменный пакет с бутылкой и пачкой сигарет. Их он прихватил по велению души: курить не то чтобы очень хотелось, но почему бы и нет. Мори бы помер со смеху, узнав, что в голове Осаму мелькнула мысль о кончине от рака. Ах, точно, ещё же это… Надо бы уладить все вопросы с Портовой мафией, хочет Дазай того или нет. В комнате общежития тоскливо, уныло и грязно. Возможно, Дазаю стоит послушаться чужих наставлений и хотя бы немного прибраться. Как минимум вон тот комок постельного вперемешку с грязной одеждой стоит постирать. И убрать пустые бутылки. И проветрить: в помещении стоит затхлый воздух. Пока что Дазай просто открывает окно, выщёлкивает из пачки сигарету и прикуривает. Пепел сыплется ему на дорогущий костюм, ну да и чёрт с ним. Зато вид открывается неплохой: сразу за чередой невысоких построек проглядывается высокое чёрное небо, которое к линии горизонта пока ещё светится жёлтым от заходящего солнца. Умиротворяющая картина. Когда сигарета дотлевает до фильтра, Осаму выбрасывает окурок в окно и разворачивается, чтобы завалиться на футон: к уборке настроение не лежит, к патетичным мыслям — вполне. Только что-то цепляет его внимание и заставляет нахмуриться прежде, чем он осознаёт увиденное до конца. Он порой оставляет рядом с постелью листы с записями: когда-то даже Чуя решил, что это повод пошутить, мол, Дазай-принцесса ведёт личные дневники, какая прелесть. Потом Осаму, конечно, написал целый список, почему на самом деле из них двоих именно Накахара — девочка, и подбросил поэму в стол напарнику. Так что нет ничего удивительного в том, что на матраце лежит свёрнутая вдвое бумага. Просто Дазай знает свои привычки и никогда так её не комкает. Если это чей-то дар, ничего не случится, разве что лист может быть пропитан ядом. Неплохо, но не так уж умно: Осаму подцепляет его пальцами, завёрнутыми в простыню, встряхивает, чтобы развернуть и разглядывает незнакомый почерк. «Приветствую, Дазай-кун. Не могу судить, насколько хорошо ты знаком со мной, потому что любые подобные эксперименты никогда нельзя предугадать полностью. На всякий случай я представлюсь: раньше ты знал меня как Фёдора Д…» О. Какая неожиданность. Как шутку Дазай это не воспринимает: не в характере Достоевского, да и вряд ли ему из тюрьмы хорошо пишется. И построение мысли, к тому же, говорит о том, что русский одарённый креативил послание задолго до событий этого дня. Но Дазай, вернувшийся из госпиталя, чтобы переодеться, точно не находил записку. Подбросили между делом? Послали другим способом? Он продолжает читать внимательнее. «Понимаю, что это может обескураживать, но я воспользуюсь возможностью и начну немного издалека. Полгода назад я познакомился с одним занятным человеком, который представился мне Нацумэ Сосэки. Господин Сосэки неким непонятным мне образом сумел отыскать моё тайное жилище, но не с целью напасть, а просто поговорить. Он поделился со мной интереснейшей историей о Книге…» Наставник прежнего поколения Двойного Чёрного связался с Достоевским, чтобы сказать ему о той самой Книге? Дазаю моргает дважды, чтобы убедиться: ему не показалось. Это никак не ложится в стройную цепочку мыслей и выбивает из неё полностью. «Господин Сосэки сообщил, что проводил свои собственные исследования касательно неё. Всё это он делал в связи с законом об одарённых, который приняли восемь лет назад после взрыва в квартале Сурибачи…» Дазай хмурится сильнее прежнего. Он уверен, что никаких особенных законов касательно эсперов не принималось после того, как Арахабаки стёр с лица земли военный объект. Он точно в этом убеждён: сам же занимался потом с Чуей всей этой историей. «Потратив годы на то, чтобы во всём разобраться, он обнаружил один странный факт: прошлым её владельцем был сам господин Сосэки, о чём он совершенно забыл. Я предположу, что ты не до конца знаешь о специфике Книги, поэтому я её уточню для тебя. В ней содержатся все миры, которые когда-либо были нанесены на страницы. Воспользоваться Книгой можно лишь раз, и когда это сделано, созданный автором мир замещает его реальность и запечатывает в томе то, что было прежде. Лишь один мир есть за пределами Книги, все остальные лежат внутри. Довольно необычная концепция, не находишь? Нацумэ Сосэки, владея ей в прошлом по стечению обстоятельств, именно так и думал. В том своём мире он застал смерть близких людей и фактическое уничтожение городов, стёртых войной, начавшейся из-за того, что одарённые не имели возможности владеть до конца своими дарами. Потому он решил воспользоваться Книгой, чтобы попытаться всё исправить. Суть страниц требует от написавшего очень складный и достоверный рассказ, а господин Сосэки, будучи писателем, смог ей это дать. Его последней и, на мой взгляд, самой большой глупостью была формулировка: «одарённые должны сдерживаться». Именно она, я думаю, и привела к фатальным последствиям во вновь созданной вселенной. Когда он мне рассказал об этом, я понял, о чём идёт речь. Закон об эсперах, принятый в третьем чтении через год после взрыва и появления квартала Сурибачи, гласит: любой человек с проявленными сверхъестественными способностями или дефектами от них должен быть немедленно отдан под трибунал во избежание непредвиденных катастроф. Для его исполнения были созданы необходимые структуры, а также отстроен комплекс-тюрьма, названный Югэном…» Почему-то сердце пропускает удар. То, что пишет явно не Фёдор из этого мира, отзывается странной болью. Дазаю не знакомы ни идеи тюрьмы Югэн, ни сам закон, но они подсознательно вызывают у него липкую горечь во рту. Читать дальше неожиданно становится сложнее. «Вся цепочка событий привела не только к массовым смертям, но и к тому, что многих одарённых заключили под стражу. Среди них были наверняка знакомые и тебе Фукузава Юкичи, Мори Огай и все связанные с ними людьми. К тому же, в список арестантов попал ты, Дазай-кун, а также Накахара Чуя. Уверен, что о нём ты также в курсе…» Неизвестно откуда появляется ощущения зуда в запястьях. Прямо под бинтами что-то сильно чешется, как будто открылись старые порезы, но марля остаётся чистой. Дазай убеждается в этом, взглянув на неё. И всё же в голове роится неясная, тревожная мысль. Он уже давно не испытывал чего-то подобного. Машинально хочется взяться за телефон и проверить входящие сообщения. «Скажу прямо и уж извини за это: мне было мало дело до того, что вы оказались взаперти. Однако меня весьма интересовала Книга, которую я искал задолго до того, как господин Сосэки пришёл ко мне. Мы заключили небольшой договор: он хотел, чтобы я с помощью своего подопечного с даром порталов проник в тюрьму, отыскал Книгу и переписал вселенную. Этот человек был безумно умён, я почти восхищён, да только отчаяние и переживание о близких ему людях, находящихся в заточении, ослепили его. Он доверился моим обещаниям, что я помогу спасти их, но взамен отдал мне власть над Книгой. У меня на неё имелись свои планы, о которых я, пожалуй, не буду рассказывать. В итоге я отправил в Югэн, где с давних времён этого мира хранилась Книга, своего помощника Николая. Хоть в итоге всё прошло не так гладко и он оказался среди заключённых, не так давно он сообщил, что ты вышел с ним на связь в желании всё исправить…» Имя Николай ему тоже ни о чём не говорит. Но почему-то… Почему-то оно кажется знакомым. Это не дежа вю, это что-то другое. Дазай словно знает, о чём идёт речь, но не может понять, почему. Пальцы рук холодеют и подрагивают, когда он переворачивает исписанный лист, чтобы продолжить. От увиденного стынет кровь в жилах и замыкает в мозгах. «Твой талант и желание помочь детективной школе и шайке мафиози Мори Огая позволили начать масштабный прорыв тюрьмы. Николай, следуя моим распоряжениям, забрал Книгу из отдела артефактов, а также свой плащ, через который выбрался из тюрьмы. У нас не было цели вам помогать, однако договор с господином Сосэки всё ещё не был выполнен. К рассвету он прибыл к тюрьме, чтобы встретить вас в надежде увидеть своих подопечных в последний раз. Однако, как мне стало известно, ничего кроме кратера от взрыва он не обнаружил. Исходя из того, каким был след, я не ошибусь, предположив, что всё дело в твоём знакомом Накахаре…» В руку бьётся болезненный импульс. В лёгких перестаёт резко хватать воздуха, будто его выжгли. Дазай хватает кислород губами и не может до конца его выдохнуть назад. Перед глазами плывут иероглифы и пляшут красные точки. «Таким образом, прискорбно сообщать, но твой план не увенчался успехом. Вы погибли…» Холодно. Неправильно. Не по плану. Этого не должно было случиться. «За мной оставалось малое: написать тот мир, который бы позволил вам выжить. Что же, это не так сильно мешало моим представлениям о желаемом, поэтому я так и делаю. Прямо сейчас, пока я пишу тебе это послание, страница Книги уже готова к использованию и лежит рядом. О, не реши, что я глуп: конечно же у этого много допущений. Никогда написанное не будет идеально соответствовать действительности, судьбы людей — тонкая материя, и принимаемые нами решения меняют мир гораздо сильнее, чем любой артефакт. Однако я могу вписать общие представления и посмотреть, что из этого выйдет. Твой дар обнуления позволит тебе снять ту часть способности, которая наложена на Книгу: она изначально создана так, чтобы никто не знал о других мирах, но ты исключение, Дазай-кун. И ты вспомнишь обо всём. Я добавляю к своей истории просьбу о том, чтобы Книга передала тебе это послание в день, когда новый мир посчитает нужным. Зачем? Я в предвкушении встретить тебя на другой стороне и спросить, каково это: жить везде и быть в то же время мёртвым. Загадочный опыт, о котором хочется услышать больше. До скорой встречи, Дазай-кун. С наилучшими пожеланиями, Фёдор Достоевский…» Внизу приписка другим почерком. За ней открывается портал в другое время и место. «Эй-эй! Согласись: довольно пафосно, м? Я предлагал написать свою версию и сравнить, чья интереснее, но Дос-кун отказался. И ладненько! Я просто оставлю это здесь: ты был плохенькой версией себя и было заметно, насколько же ты потерял голову. Будь осторожнее с этим взрывным парнем Накахарой: твои ужасно человеческие чувства доведут вас до могилы! Но не унывай: вот тебе крыса — не уродливая мышь! — для поднятия настроения. Пока и до встречи! Николай Г.» Спирали в круглых, плохо прорисованных глазах затягивают. Широкая улыбка-оскал. Смех. Не этот, не тот, что Дазай слышал. Но другой, знакомый ему всё равно. Хохот обезумевшего божества. Острая вспышка боли в голове и всём теле заставляет согнуться и со вскриком упасть на колени. Дазай больше не в своей комнате общежития, он не был только что на яхте, празднуя окончания закрытого дела о вирусе Каннибализма. Он не думал только что о том, что нужно забрать у Эдгара По книгу с запечатанным внутри телом. Он только что умер. Сгорел в Порче, держась за руку погибающего Чуи. Калейдоскоп ярких, настоящих воспоминаний о другой жизни проносится перед глазами за мгновения. «…Я слышал, они решили перестроить тюрьму в место, где будут содержать и изучать отловленных эсперов. Ходят слухи, там уже есть те, кого пытают. Сомневаюсь, что с их оснащением правительство не найдёт способа противостоять кучке одарённых…» «…Действие дара: нивелирование любого эффекта иных даров, без исключений на сегодняшний день. Проявленный дефект: теряемая материальность тела при соприкосновении с иными носителями даров…» «…Помоги им сбежать. Никто из нас не заслужил участи быть подопытными объектами…» «…Нас забрали ночью. Они знали о каждой способности, обезвредили всех…» «…Фукузава-доно, я, Кенджи, Кёка, Ацуши, Куникида, Танизаки, Катай. Ранпо…» «…Озаки, Хироцу, Акутагава-кун, Тачихара-кун, Кью, Каджии…» «…Я ведь правильно понимаю: Вы собираетесь освободить нас всех?..» «…Привет, чёртов Дазай…» «…Они пытаются использовать мою кровь отдельно от меня…» «…Неудачно немного получилось, ваши соотечественники забрали мой любимый плащ и оставили меня сидеть тут!..» «…У меня есть для тебя поручение. Ты готов?..» «…Ты хочешь, чтобы я растворил твоё тело…» «…Чуя. Её нет. Исповеди…» «…Иногда я чувствую запах еды, но не слышу шагов…» «…Дазай-кун, тебе нужен координатор. Тот, кто сможет направлять остальных…» «…У тебя взгляд наркомана в ломке. И кто тебя довёл до этого состояния? Дай догадаюсь: тот Накахара, про которого ты говорил?..» «…Спасибо. Правда спасибо тебе. Но… Я правда должен просить прощения. Даже не за Югэн. Мне… Чёрт. Мне нужно, чтобы ты пошёл со мной…» «…Мы начинаем через десять часов, в три после полуночи…» «…Клянусь: я вытащу тебя не поверхность, ты не используешь больше Порчу или я её остановлю, когда буду нужен. Чуя, я обещаю, слышишь?..» «…Поцелуй. На удачу. А я не говорил? Я приношу счастье…» «…Там тело женщины…» «…Спасибо, Чу…» «…Почему Одасаку застрелили, а ты остался жив?..» «…Чуя, ты должен проснуться. Ты должен услышать, что я люблю тебя…» «…Пообещай мне, что ты больше не будешь врать об этой херне. И мы что-нибудь придумаем вместе, когда выберемся отсюда. Просто… Не ври мне и будь рядом, ладно?..» «…У меня было две недели. У нас всех…» «…Объекты 41 и 39: за организацию прорыва системы безопасности и побега, а также за непосредственное причастие ко всем трагичным событиям в комплексе «Югэн», правительство Японии и содружество стран-участниц закона об эсперах приняло решение приговорить вас к смертной казни…» «…Я люблю тебя. О, дарители тёмной немилости… не тревожьте меня вновь…» Он умер. Они все умерли. Убитые газом, уничтоженные Порчей, разбитые рухнувшим потолком тюрьмы. Дазай не может дышать, он задыхается, лёжа на полу, невидяще таращится в потолок и пытается стереть образы, плывущие перед глазами, но не может. Не выходит. Камера с раковиной-моллюском, на которой было бы удобно повеситься. Лабораторная комната с револьверным барабаном над кушеткой. Глаза врача-педиатра. Колба со створками, за которыми скрывается обезображенное тело. Заплаканное лицо Йосано Акико. Уставший Мори и печально улыбающаяся Элиза. Ацуши, не соглашающийся бежать в опаске за Кёку. Труп Ото Сугецу, летящий в сжигатель. Огромный Архив с чудовищными заметками о Поле Верлене и Артюре Рэмбо. Худой как жердь и обнажённый Акутагава. Пустые глазницы Кью. Симметричное лицо Фукузавы Юкичи. Искусственный дефект Ранпо. Портал Николая и записки о крысах. Анго в инвалидной коляске. Туман Моногатари. Лабиринт Ёмихона. Иллюзия Дзуйхицу. Лаборатория технического этажа. Разрушенная зона безопасности. Бордовые шрамы Порчи, бесконечный жар тела, хитрая усмешка, полные жизни глаза. Бледная тёплая кожа, аура Смутной Печали. Чуя. Ненависть, страх, обречённость, холод, надежда, пустота, переживания, желание защитить и спасти. Любовь. Дазай за мгновения проживает другую свою жизнь и дрожащими пальцами проводит по лицу. Он знает, что оно застыло в маске шока. Понимает, почему на подушечках остаётся влага. Последний раз он позволил себе плакать, когда погиб Одасаку. Но сейчас он делает это вновь, потому что потерял абсолютно всех и даже себя самого. Воспоминания накладываются одно на другое, смешиваются две абсолютно разных вселенных. Бездумным жестом Осаму поднимается на плохо работающих руках. Его колотит в страшной лихорадке, и всё же он тянется изо всех сил к старому мобильнику, спрятанному под отходящей половицей рядом с кроватью. Он приобрёл его много лет назад и вставил туда сим-карту, номер которой был только у одного человека. На всякий случай. Нет. Этого не было. Они только обменивались записками. Нет. Это было. Они познакомились в Сурибачи. Дазай тычет в клавиши по памяти. Ему мерещится красное «отказано» на экране. Когда раздаётся синтезированный голос, он готовится услышать, что это предзаписанное сообщение и код от лифта не сработал. — Аппарат абонента выключен или находится вне действия сети, — говорит женщина. Не мужчина. Не Катай. Чуя умер. Чуя жив, и он в Книге. Переписка в СМС осталась с незапамятных времён. С губ Дазая срывается сдавленный стон. Его и его мёртвой копии знакомы эти слова. «…ты умеешь принимать отказы?..» — Чуя написал это, когда Дазай впервые предложил зависнуть вместе в аркаде. Чуя написал это, когда Дазай предложил примкнуть к заброшенной больнице Мори. «…слушай, ты и правда конченый?..» — Чуя написал это, когда Дазай подбросил ему в стол записку с поэмой о ненависти. Чуя написал это, когда Дазай вновь передал послание через Овец. «…в следующий раз, когда захочешь что-то написать, сначала сходи на курсы иероглифики…» — Чуя написал это, когда Дазай обвинил его в корявых отчётах для Огая. Чуя написал это, когда Дазай сказал ему строчить ровнее. «…засунь себе этот учебник в жопу!..» — Чуя написал это, когда на Белый день Дазай в шутку отправил ему в другой город посылку с учебником по японскому письму. Чуя написал это, когда Дазай оставил вместе с запиской книгу по иероглифике. Это было там и здесь. Какое ужасное чувство. Оно раздирает сердце, теснит лёгкие, заставляет задыхаться в попытке прогнать тошноту. Горячечная, сведшая с ума любовь в прошлой жизни и неясное, пылкое, загнанное глубоко в душу — в этой. И Дазай из обоих миров не сделал то единственное, что пообещал себе. Не спас от Порчи. Нет. Здесь Чуя жив. И он в безопасности, в книге Эдгара нельзя использовать дар. Арахабаки не сможет вырваться наружу. Только эта мысль заставляет вытащить себя самого на поверхность из топи. Она позволяет наконец-то хрипло вдохнуть, хватая губами кислород, закашляться и противно шмыгнуть носом от стоящей в горле влаги. Дазай не знает, сколько он пролежал в итоге на полу, сжимая в мокрых пальцах письмо Фёдора из другой вселенной. Сколько он потратил времени на то, чтобы вспомнить всё в деталях и сопоставить кусочки паззла в голове. Сколько ушло сил на осознание собственной смерти и утраты всего, ради чего он пытался жить. Когда получается хоть немного прийти в себя, он делает два больших глотка прямо из бутылки. Купленное саке прокатывается водой по горлу и оседает горячим комом в груди. Где-то близко к Исповеди, которая здесь такая же холодная, мёртвая. Но пока ещё уверенная в своей абсолютной власти, не загнанная подавителем. Дазай садится вновь на подоконник, открыв шире окно, вдыхает поглубже свежий вечерний воздух. Как же он прекрасен. Как великолепно ощущается. Сигаретный дым тоже хорош, он наполняет лёгкие и гасит мозговые импульсы, успокаивает. — Ты идиот, — говорит Осаму сипло, обращаясь к самому себе. — Хотя я тебя даже немного понимаю. Но потерять настолько голову из-за всего и даже начать колоться? Вот это рвение, конечно. Он правда понимает и одновременно нет. У той его версии был дефект, была вновь обретённая семья и Чуя, ради которых хотелось избавиться от дара и всего ему сопутствующего. Дазай не думает, что поступил бы иначе на его месте, но всё равно осуждает себя самого за глупости. Так много упущенных деталей в плане, так много лишних движений. — А я бы сделал это для него? — спрашивает Осаму вслух и откашливается, когда дым корёжит горло из-за вырвавшегося смешка. — Интересный вопрос. Мучения того всё равно не стоили. Сейчас ему не мешают подавители, паника уходящих минут и близость дурманящего голову Чуи. Можно всё осмыслить, и картина получается безрадостная. Их приговорили к смертной казни, Орден Часовой Башни прибыл в Йокогаму, чтобы лично убедиться в смерти сбегающих одарённых. Наверняка они привели с собой целую армию. Сам Дазай был на грани из-за постоянных экспериментов и долго бы не протянул, а за ним, скорее всего, на тот свет отправился бы и Чуя, который не сумел бы сдержать Порчу от пережитого. А что с остальными? Сейчас для него очевидно, почему так разбит был Ранпо — здесь он его знает гораздо лучше, поэтому и может выстроить всю логику. Эдогава бы не справился со смертью директора. Винящая себя во всём Йосано тоже. Куникида, чьи идеалы рухнули в тюрьме, сошёл бы с ума. Кью с зашитыми глазами погиб бы раньше, чем осознал это. Кенджи бы не пришёл в сознание. Кёка не перенесла бы жертвы Коё. Чем больше Дазай думает об этом, тем больше он понимает: хоть какие-то шансы были, вероятно, у Ацуши и Акутагавы-куна, да и то их было бы меньше после смерти Дазая. Посему выходило, что в здравом уме остался бы Мори. Запершись где-нибудь отшельником и переживая свой траур. У них всех и даже самого Осаму было столько стремления выжить, и всё бы закончилось смертью как ни крути. Как же иронично, что Дазай жив прямо сейчас, несмотря ни на что. И всё же он в какой-то мере благодарен тому себе за то, что погиб. Так гораздо лучше осознаётся, чего можно лишиться и кого оставить мучиться после похорон. Осаму невольно издаёт ироничный смешок: он-то всё думал, от чего так вечно колотили шуточки Мори на тему парного самоубийства с Чуей. Да всё от того, что подсознание знало, как это случится. Он выбрасывает окурок и идёт подбирать с пола вещи. Закидывает в тазик с мыльным средством грязную одежду, отставляет к урне под раковиной пустые бутылки. Складывает в стопку разбросанные книги. Сжигает над унитазом письмо Достоевского. — Ах, демон Фёдор, какую же интересную вселенную ты выбрал. И больше не сможешь воспользоваться Книгой во второй раз, вот незадача. У него кружится голова, когда Дазай вновь ненароком задумывается о Портовой мафии, Агентстве. И о Накахаре, который пока ещё жив. Они все живы. И у каждого есть шанс. Осаму впервые за долгое время хочет воспользоваться своим. Но прежде — ещё раз закурить, дыша сумерками свободы. Шаг. Шаг. Ещё один. Едва не упасть, споткнувшись о футон. Мир перед Дазаем полыхает, когда солнце окончательно закатывается за горизонт. В Йокогаме наступает ночь. А за ней — обязательно новый день.