Девушка пела в церковном хоре О всех усталых в чужом краю, О всех кораблях, ушедших в море, О всех, забывших радость свою. Так пел ее голос, летящий в купол, И луч сиял на белом плече, И каждый из мрака смотрел и слушал, Как белое платье пело в луче. И всем казалось, что радость будет, Что в тихой заводи все корабли, Что на чужбине усталые люди Светлую жизнь себе обрели. И голос был сладок, и луч был тонок, И только высоко, у Царских Врат, Причастный Тайнам,— плакал ребенок О том, что никто не придет назад... (с)А.Блок
Яркое, слепящее солнце вырвалось из пышных белых облаков и жарко запылало, душно стягивая воздух. Тихий прохладный ветерок резко прошёлся по кронам деревьев, завертел пару озорно сорванных листьев и нежно скользнул по пересохшим губам, жадно вдохнувшим его. Тишина, лёгкая и совсем не давящая, изредка прерывалась жизнерадостным щебетом птиц и шумом качавшихся деревьев. Вокруг всё казалось таким свежим, сочным и зелёным, что резало глаза. Мне вдруг захотелось рисовать, только вряд ли кто-нибудь понял, что именно я нарисовал, потому что художник из меня неважный. Исака однажды сказала, что Жертвы редко бывают творческими людьми. Писателей, музыкантов или художников, вышедших из академии можно пересчитать по пальцам. Когда я спросил почему, она ответила, что для того, чтобы создать что-то, будь то песней или поэмой, нужно вложить в это свою душу, индивидуальность. А, как ни странно, с созиданием у Жертв всегда были проблемы. В отличие от Бойцов, которые изначально были созданы, чтобы разрушать. Среди них намного чаще можно встретить людей творческой профессии. Хотя какая тут работа, если в любой момент нужно быть готовым к бою. Но ведь после окончания обучения многие пары живут обычной жизнью, и надо думать, чем заниматься. Интересно, куда мне пойти работать, когда я закончу академию? Может, писателем? Всем предубеждениям назло. А что, я бы, наверное, смог, только сомневаюсь, что кого-то вдохновило то, что я напишу. Даже это описание природы довольно скучное. Я нахмурился. Хорошо, давайте по-другому. Тёмное, спящее небо, полностью закутанное в облака. Слишком холодный, слишком свежий воздух щекочет лёгкие изнутри, вырывается изо рта белым паром, путающимся в ресницах. Тихо дрожишь, задаваясь вопросом, ради чего ты так рано сюда припёрся, и зачем тебе это всё вообще надо. Тишина настолько полная, что кажется мёртвой. Ну или не мёртвой, а сонной – ведь все ещё спят, даже птицы. Стучишь зубами, напоминая себе, что ты не чёртов романтик, но упрямо ждёшь. В упорстве твоём никто не сомневается… Тонкая, подрагивающая полоска света выскальзывает из-под облаков, несмело обводя их контур, спрыгнув с неба, пробегает по крыше, потанцевав на лице. Удивлённо моргаешь, не смея пошевелится, словно от неожиданной ласки. Там, где уже прошла полоска, облака набухают и стремительно наливаются розовым. Из-за них медленно появляется солнце – красное, пышущее жаром, пока ещё не греющим. Перед тем, как оно появится полностью, в самый последний миг, небо освещается яркой зелёной вспышкой. Лучи дразнящими нитями вплетаются в волосы. Ветер нетерпеливо колышет чёлку. Слышится первый несмелый щебет птиц с утра пораньше. Грудь наполняется каким-то щемящим чувством, хочется смеяться. Природа так добра на рассвете… Вот как-то так. Неплохо, да? А вы когда-нибудь вставали на рассвете и лезли, как дурак, на крышу? А зря. Жаль, что сейчас час дня. Я откинул голову, жмурясь от ярких лучей, льющихся с нереально голубого неба. С добрым… днём. Ну, меньше надо было под дверью спать. Индивидуальность… что это? Пожалуй, единственное, отличающее людей друг от друга. Цвет глаз, волос, кожи, смешение кровей и нравов настолько приелись, что уже давно не смотришь на миловидное лицо. Каждый, стремящийся привлечь внимание, раскрашивающий себя во все цвета радуги, одевающий всё, что только может зацепиться за изгибы слишком бледного или покрытого толстым слоем автозагара фанатично анорексичного тела, активно поддерживает установившиеся абсурдные мерки красоты. Меня просто тошнит от этого. А всё ради чего? Только для дозы новых чувств. Чувства. Довольно занятная вещь. Человеческая жизнь крутиться вокруг них. Получив с рождения одни чувства, мы в течение всей жизни играем с ними, изменяем, портим, улучшаем, приобретаем новые, теряем иные специально или по глупости. От негативных чувств мы хотим избавиться. Позитивные, наоборот, хотим чувствовать ещё и ещё. Выше, ярче, глубже. То, что потрясёт тебя, поразит и заставит влюбиться. Поэтому люди так любят рассвет. Выше некуда. Ярко слишком. Глубоко так, что можно утонуть. Кажется, что небо бездонное… Как скучно. Довольно характерно для людей – всегда желать чуда. И их не останавливает даже те слова, которые давно уже передаются из уст в уста: чудес не бывает. Бесполезно. Сколько ни говори, если они не захотят слушать, они этого делать не будут. Эх… Попробуйте полюбить ОБЫЧНЫЙ день. Просто солнце. Ветер. Людей, в конце концов. Мир, каковым он является на самом деле. Видеть в обыкновенном удивительные вещи, которые другие не замечают – искусство. Не каждый способен это понять. Слабо? Я потянулся и упёрся локтями в крышу, закрывая лицо ладонями от марева солнца. На уроки я забил, смысл в час дня тащиться в школу (хотя Тамаэ-то пошёл), и теперь валялся на крыше столовой, провожая глазами стайки щебечущих старшекурсников и лениво философствуя. Да, бывает у меня такое, когда я в хорошем настроении. Хорошем в моём видении. Для других людей оно не особо отличается от обычного. Хотя я очень добрый и открытый, пока со мной не разговаривать… Я зевнул и подполз к краю крыши, с вялым интересом глядя вниз. Высоко… И в принципе, меня не заметно. Хм, заманчиво. Раньше бы я залез сюда только бы для того, чтобы спрыгнуть, но теперь такая роскошь мне не доступна, поэтому я могу лишь лежать и с иронией смотреть на асфальт. Ведь нет ничего мучительнее, чем запретное желание. После смерти Ярите я много раз пытался покончить жизнь самоубийством. Я действительно верил, что жизнь дальше не представляет большого интереса, хотя я и сейчас так думаю. Мне осточертело всё. И суицид стал моим хобби. Я делал это почти бесчувственно. В яростной попытке заглушить одну боль другой, я терпел неудачу за неудачей. Это мучило, и я повторял всё заново ещё раз и ещё, не замечая ни молящих глаз Наны, ни резких выговоров учителей, ни тихих и под конец почти равнодушных голосов врачей… Вы спросите, почему я всё ещё жив? Потому что мне никогда не давали довести дело до конца. Меня каждый раз кто-то «спасал». Зачем, зачем? Я же не просил. Дали бы спокойно умереть. Вам-то какое дело? Так нет же, раз за разом упорно находились герои… Я вздохнул и сел на козырёк, болтая ногами. А ведь может, в конечном счёте, я бы добился своего. Оборвал бы нить своей жизни, украв у Смерти ножницы, отрезал бы то, на что не имел права посягать. Но после одного случая я поменял своё мнение и остановился в фанатичном уничтожении своей жизни. Ну, лучше не стал. Просто перестал что-либо делать. Превратился в меланхоличного наблюдателя с едкими комментариями, на которого вы любуетесь сейчас. Что же случилось? Ну, появился ещё один «герой». Если можно его так назвать. Он не починил меня, совершенно не тронул обугленных ран, но склеил оболочку. Дал новые глаза взамен стеклянных бусин и вновь набил соломой. Получилась прекрасная кукла, даже лучше старой. Спасибо… Правда спасибо.×××
…Что Вы делаете, когда попадаете в тупик? Когда, перебрав все варианты, идеи и бездарные предположения, мечетесь со слезами на глазах в поисках решения? Когда уже, наплевав на приличия, просто хотите, чтобы все закончилось? Правильно, делаете, как все. Я сидел на бортике ванны и водил по губам лезвием, задумчиво покусывая его. Что? Классика, классика. Зато верно. Тогда ещё блок Ритсу был мне нипочём – я упорно продолжал бесплодные попытки суицида, напрягая всю свою фантазию и оригинальность. Простые варианты я принципиально не рассматривал, но тут другой случай. Я кинул неуверенный взгляд на канцелярский нож, лезвие из которого я держал в зубах. Лежавший на краю раковины, он, как магнит, притягивал мой взгляд. Самый обычный, ничем не отличающийся от других своих собратьев из магазина, он внушал мне странные чувства, состоящие из смеси отвращения, изумления и инстинктивного страха. То же ощущение оставила у меня и его хозяйка, встреча с которой оказалась почти роковой… Она подошла ко мне совершенно неожиданно, хотя я и успел почувствовать что-то за несколько мгновений до этого. На меня будто дохнуло холодным ветром. -Ты ведь хочешь умереть, так? – спросила она прямо. Я удивлённо отступил на пару шагов назад. -Что? Она промолчала, красноречиво ожидая ответа. Я усмехнулся. Я знал, что разные слухи обо мне ходят по школе, но не подозревал, насколько они правдивы. Обычно сплетням это не присуще. -Да. -Ты делаешь это неправильно. Девушка говорила так, словно бросала камни. Ничего лишнего, точно в цель. Мне казалось, что меня загоняют в тупик. Я сглотнул, почему-то занервничав. -Правда? -Я могу научить тебя. Хочешь? – Тихий, спокойный голос и пронизывающий взгляд чёрных глаз с загадочной искрой интереса. -Ч-что? Зачем? Тебе-то какое дело? – оправившись, проворчал я, чувствуя какой-то суеверный страх от вида этих странных, не отражавших свет, глаз. Незнакомка, оставив без внимания моё слабое блеяние, стряхнула чёлку и поправила очки. -Меня зовут Коя. Я хочу помочь тебе. -Почему? -Просто так, — равнодушно пожала плечами она, — собственный интерес. Я нахмурился: -Собственный интерес? В моей смерти? Она даже не изменилась в лице. Я потёр переносицу. Ноль эмоций. Полная холодность голоса, произносящего «кровь», «боль» или «смерть». Непробиваемая серьёзность и равнодушие ко всему живому. Неужели она… -Погоди, — я вскинул глаза, — Коя, значит, Сакагами Коя? Ты ведь Боец, не так ли? Твоя Жертва — Накано Ямато? Девушка молча кивнула. У меня внутри что-то оборвалось. — Вы зеро? Я не могу ничего сказать вам о нулях. И не хочу, к тому же. Да и любой другой из Академии, будь то Боец или Жертва, спроси вы об этой паре, только невежливо отмахнётся от вас. С Нагисой никто не хочет связываться. -Для тебя это не должно иметь значения, — резко отрезала Коя, однако, совершенно не повысив голоса. — Насколько я понимаю, ты хочешь умереть. Следовательно, тебя не должно ничего интересовать, кроме этого. Или это только слова? Если всё, что ты делаешь, это лишь детские забавы, то я пойду. Она развернулась и намеренно неторопливо пошла прочь. -С-стой! – Я бросился за ней и схватил за плечо, но тут же испуганно отдёрнул руку. Она, задрав бровь, выжидающе посмотрела на меня. Я покраснел. — Это не детские забавы. Я правда хочу этого, но… То есть да, хочу! Её взгляд потеплел. -Ну, раз ты серьёзен… И в то самое мгновение, когда я стоял на краю бездны, дрожа от страха и нерешительности, чья-то рука, показавшаяся мне необъяснимо прекрасной, ласково провела по моей щеке и нежно столкнула вниз, лишив меня возможности сделать окончательный выбор. …Чистая белая раковина. Если повезёт, я не запачкаю её фарфоровые изгибы. Коя всё объяснила мне. Теперь я знаю, как вскрыть вены правильно, без боли и практически без видимой крови. Один тонкий росчерк поверх точки сплетения бирюзовых ниточек под кожей и тут же под холодную струйку, неторопливо бегущую из серебристого крана – вот и всё. Боец даже дала мне свой канцелярский нож – мне кажется, я вижу на нём следы от не совсем смывшейся крови, въевшейся в металл. Я с запоздалой брезгливостью вытащил лезвие изо рта и ещё раз промыл его водой. Глубоко вздохнув, приложил равнодушную железку к коже, с ненавистью впиваясь взглядом в начертанные Ритсу символы. Сволочь… Я сделаю тебя. Сдавленно смеясь сквозь зубы, я надавил на запястье, но вдруг рука дрогнула, встретив какой-то барьер. Стоп? Вот как работает блок? Я просто… просто не могу? Какого чёрта?! Я зарычал от бессилия. -Чёрт! Нет, я не сдамся! Я одержу победу над ним… Или над самим собой. Я стиснул зубы и вновь двинул рукой, проскальзывая всего в паре сантиметров от желанного запястья. Натурально, но на самом деле этот щит лишь в моей голове. Надо прорвать это защиту, но я не могу. Нужно попытаться… Раз… Ещё… Я напряг все силы, чувствуя давление в висках... За стеной что-то с грохотом упало.