Илин Вэй

Сяо Синчэню не хватало Цзычэня — их тишины, его спокойного присутствия. Он, наверное, ещё не успел по-настоящему соскучиться, но по левую руку не хватало чего-то: привычного движения, спокойствия и даже молчания. Даже лежащие кое-как измятые вещи напоминали о том, что Цзычэнь ушёл. Сяо Синчэнь по привычке продолжал отмывать посуду до скрипа, тёр песком и золой, грел больше воды и сам себе усмехался: ни для себя, ни для Сюэ Яна он бы не стал так стараться. По привычке Сяо Синчэнь тщательно вымерял, сколько и каких овощей надо класть в похлёбку — и снова для Цзычэня, ведь ему самому было по большей части всё равно. Сюэ Ян остро как зверь чуял такие моменты, начинал дразниться и подкалывать, даже если мгновение назад был в мирном настроении. И узел в груди распускался, Сяо Синчэнь дотрагивался до руки колючего Сюэ Яна, вспоминая, почему решение разойтись было верным. Всё правильно. Настало время каждому идти по своей дороге, и потом, если небеса будут благосклонны, их пути вновь соединятся. — Не волнуйся ты о Сун Лане, — не выдержал Сюэ Ян наконец. — Твой приятель присмотрел себе тёплое местечко. Цзинь Гуанъяо так носится с этими башнями — да он будет пятки целовать тому, кто поможет. Сяо Синчэнь слышал, что Сюэ Ян был в свите Цзинь Гуаншаня, и то ли именно он взял в плен Старейшину Илина, то ли помог ему бежать, но эти разговоры казались очередным глупым слухом. Наверное, в них была доля правды: Сюэ Ян говорил со знанием дела. — Ты тоже служил клану Цзинь? Сюэ Ян самодовольно усмехнулся: — Не просто клану Цзинь — я был в свите Цзинь Гуаншаня! — И как тебе там жилось? — А хорошо! Кормят от пуза, спишь в тепле. Оружие, одежда — всё есть, бери что хочешь. От Вэней остались кое-какие записки, мне их давали почитать, так там столько всего интересного. Если бы не… никуда бы не пошёл. Может, там жилось хорошо, но Сюэ Ян оттуда сбежал на неуютные Погребальные холмы. Наверное, всё было не так просто — не там ли он получил эту ужасную рану на животе? Главное, что Цзинь Гуанъяо пока горел идеей смотровых башен. Цзычэнь всегда сможет уйти, если что-то пойдёт не так — ведь за ним стояла немалая сила, его монастырь. И всё будет хорошо, но перед сном каждый вечер, пока Сюэ Ян гулял где-то, Сяо Синчэнь снова и снова гнал от себя зудящие сомнения: «Так ли всё пойдёт гладко? А смогут ли потом они идти по одной дороге?» Смогут. И захотят. Найдётся способ и найдётся путь. Обязательно. Когда Сюэ Ян возвращался, и дурные мысли уходили прочь, Сяо Синчэнь утягивал его в объятия, и они вместе засыпали. За эти несколько дней Сяо Синчэнь раскрыл страшную тайну: Сюэ Ян любил такие ласки даже больше, чем поцелуи. Расслабленный и сонный, утром он тёрся о плечо носом, подавался навстречу и отказывался вылезать из постели, но днём начинал стесняться всего такого, и Сяо Синчэнь позволял заваливать себя на лесную подстилку или прижимать к дереву, смеялся, когда Сюэ Ян кусал его за шею или вдруг клал руки ему пониже спины. — И как твой приятель оставил тебя со мной наедине? Ты же знаешь, что говорят про развращённого Старейшину Илина. Слышал ведь, что покойницы ублажают его и его ученика? — Слышал, что они ублажают самого Старейшину. Про его ученика обычно такого не говорят. Сяо Синчэнь знал, о чём говорит. Всю дорогу он собирал слухи о Старейшине. Хотел попробовать представить себе, что это за человек — и всё без толку. Да и до чего же различались эти слухи! Если в Куйчжоу гордились, что их земляк стал учеником Старейшины и превозносили его таланты и храбрость, то в других краях почти не помнили про ученика, путались в именах и лицах. Говорили, что бедного мальчика отдали чудовищу в рабство. Что учеником на самом деле стал развращённый Вэй Усянем и его Вэньскими прихвостнями сам глава Гусу Лань! Некоторые, правда, поправляли, что глава Лань стал рабом, а не учеником — и начался долгий спор о том, кого всё-таки взяли в плен, кого — в ученики, и если развратили, то как. Сюэ Ян, кажется, обиделся и потом всё переспрашивал, точно ли про него не говорят, точно ли не он был главным участником этих гнусных оргий? — Опять вся слава достаётся учителю! — жаловался он, рассказывал истории про себя сам и уверял, что те сто восемь мёртвых чистых дев — истинная правда, а Сяо Синчэнь ухохатывался над нелепыми историями. С расслабленным Сюэ Яном так легко было забыться, но Сяо Синчэнь напоминал себе про скверную сторону его характера. Так, города вызывали к жизни худшее, что было в Сюэ Яне. Весь его вид источал нарочитую угрозу. Каждый раз с неохотой он вносил свою долю в общую еду и ночлег. Каждый раз косился на продавцов, яростно, страшно спорил с ними и тянулся к лежащим с краю сладостями. Сяо Синчэнь успевал поймать его руку или даже перехватить взгляд, но путешествуй тот один, заплатил бы хоть раз за еду? С Сюэ Яном стоило быть настороже, но получалось плохо. А ведь Сяо Синчэнь даже не знал, что за дело у Сюэ Яна! И если он действительно задумал что-то дурное, то почему он пребывал в таком нетерпении, его совесть оставалась как будто чиста, а душу не омрачали сомнения? Пора было решаться. Сяо Синчэнь до сих пор сомневался и не предложил проводить до Илина, а ведь они дошли до предместий Юэяна. Близость города ощущалась во всём: во множестве людей, в поселениях у дороги, живущих торговлей и сдачей комнат; в вытоптанной траве, шуме и воздухе, уже отсюда насыщенно пахнущем жаром очагов и маслом светильников, нечистотами и сором. Они шли по обочине широкой дороги, пока на развилке Сюэ Ян не потянул его в сторону. — Ну, даочжан, вот и Юэян. Если всё-таки захочешь поучаствовать в хорошей оргии, то в Илине тебе будут рады. А здесь… ну, монастыря тут нет, но с главной улицы налево на третьем повороте, за ювелирной лавкой должна быть недорогая гостиница. Смотреть тут особенно нечего, а вино — не сравнить с «Улыбкой императора». Глава клана Чан — ублюдок, не стоит тебе к нему ходить. Я… — Где и когда мы встретимся? Сюэ Ян застыл, посмотрел Сяо Синчэня — неверяще? Или с надеждой, и лицо его на долю мгновения стало мягким и нежным. — Перед закрытием ярмарки? В конце пьяной улицы была лавка со сладостями, не ошибёшься, — быстро сказал он, широко улыбнулся, помахал и пошёл прочь по кружной тропке: уверенный в себе, злой, довольный. Будто не он ещё утром перекладывал и перекладывал вещи и крутил в пальцах плохонькую флейту, выкрашенную в чёрный и алый. Сяо Синчэнь не спросил, что за дело привело сюда Сюэ Яна. Оставалось только надеяться, что вечером они встретятся, и, может, тот расскажет сам. Он пошёл вперёд, чувствуя себя странно потерянным. Как давно он не шёл по дороге один. Никогда с того дня, как на охоте он повстречал Цзычэня. В задумчивости Сяо Синчэнь миновал городские ворота, влился в густо пахнущую суету главной улицы и позволил людскому потоку нести себя до поворота возле ювелирной лавки, где действительно нашлась гостиница. Желания выходить на улицу не было. В отличие от него, Сюэ Ян ощущал себя своим в городах. И пусть бы пришлось следить за ним, удерживать от ссор и воровства, Сяо Синчэнь всё равно хотел бы, чтобы тот сидел сейчас рядом. Чтобы Сюэ Ян провёл его по всем закоулкам и потолкался с ним на ярмарке, пересказал городские легенды, даже если половину из них он сочинил бы на ходу, а другую — переврал. С Сюэ Яном он бы посмотрел город, но самому Сяо Синчэню он не пришёлся по сердцу. Здесь не было природных чудес, которые стоило бы увидеть своими глазами. Ничем не примечательный фэншуй, обычная торговая улица. Красные вывески и кувшины с вином внутри не вызывали в нём интереса. Шум толпы давил с непривычки. Посетить храм? Но даже храм здесь казался заурядным, одним из многих, а погода выдалась скучной и серой. Вот-вот грозил начаться дождь, и Сяо Синчэнь целый день провёл в комнате, приводя в порядок и вещи, и записки. Он так увлёкся, что вышел с опозданием — да только Сюэ Яна всё равно пока не было. Ожидая его, Сяо Синчэнь купил сладостей и орехов в дорогу, поболтал с торговцем и даже успел познакомиться с кошкой из мясной лавки. Сюэ Яна не было. Случайных прохожих становилось всё меньше, а те, кто выходил на улицу сейчас, оценивающе смотрели на Сяо Синчэня. Хорошо, что ещё утром, когда они выходили, Сюэ Ян проследил, чтобы он убрал кошелёк в глубь рукава. Этих людей от дурного дела удержал бы только меч или метёлка из конского волоса. Со стороны закрытой ярмарки потянуло помоями. Уличный фонарь раскачивался на ветру. Сюэ Яна всё не было. Из ближайшей пивной донеслись крики. Краснолицый пьянчуга толкнул наружу мальчишку, пнул его, когда тот упал, добавил ещё и ещё — тому только оставалось закрываться от ударов. — Что он сделал? — Это отродье пыталось стащить мой кошелёк! — Он валялся на полу, ты! — Рассказывай сказки кому-нибудь другому! Может, и в самом деле пытался, как знать? Но пьяница не знал меры. Люди начали стягиваться на крики, но никто бы не остановил избиение. Сяо Синчэнь не выдержал. Он стиснул запястье мужчины, оттащил его в сторону и бросил парню пару монет, велев: — Уходи. — Да ты!.. — Ты опять уронил свой кошелёк, — вклинился между ними Сюэ Ян и сунул мужчине потрёпанный кошель. — Ещё одно слово — и я засуну его тебе в глотку. Исчез, живо. Сказал он это негромко, но мужчина, запинаясь, побежал прочь, да и остальные зеваки сразу потеряли весь интерес. Сюэ Ян сунул в рукав пару монет, вытащенных из того кошелька, который он так ловко снял — с пояса? из рукава? — пьянчуги. — Даочжан помогает всем убогим? — Любой имеет право на справедливость, кем бы он ни родился. — И твоя справедливость одинакова и для оборванца, и для пьяницы, и для главы клана? Повтори, даочжан! Сюэ Ян смотрел на него выжидающе, что-то обдумывая, чего-то ожидая — и не веря ему. Сяо Синчэнь вздохнул и проговорил твёрдо, глядя в глаза: — Я не хочу сейчас с тобой спорить об этом, но верю, что она должна быть именно такой. Сюэ Ян фыркнул. — Конечно, даочжан. А что тогда скажешь, кто должен воздавать преступнику по заслугам? — Для этого есть суд. — А если суд куплен? Раньше бы он сказал, что пойдёт выше — от местечкового судьи и до глав кланов, но он уже видел их, этих людей, спорящих, думающих о своей выгоде. Да, среди них были те, кто искал справедливости, но кто из них заступился бы за побирушку? До того ли уважаемым господам? Странный разговор. Тяжёлый разговор. — Не знаешь, даочжан. В том-то и дело. Пошли. Сюэ Ян отвёл его к берегу реки. Начинался мелкий дождь, и они спрятались от него под раскидистым деревом, растущим прямо у воды. Сюэ Ян уселся на низкую ветку и принялся за палочку засахаренного боярышника. Сяо Синчэнь обнял его сзади. Кто их увидит? — Как твоё дело? В ответ Сюэ Ян хрустнул самой крупной ягодой. — Я бы хотел проводить тебя обратно. Сюэ Ян развернулся и долго посмотрел на Сяо Синчэня, хмыкнул и расслабленно привалился к его спине. — Я всё ждал, когда ты предложишь. Боязно было, что такой проводник мне окажется не по карману. Сяо Синчэнь засмеялся, поцеловал его в макушку, и — удивительное дело — Сюэ Ян замолчал, позволяя обнимать себя. Сам Сяо Синчэнь почти задремал, уткнувшись носом в нечёсаные волосы, пахнущие сыростью и потом. Только холодный ветер не давал заснуть. — Пойдёшь со мной в гостиницу? — спросил Сяо Синчэнь, смущаясь отчего-то, и добавил: — Не стоит пропускать очищение. Будто они не спали бок о бок много ночей подряд, будто не делили на двоих одно одеяло! И вторя его мыслям, Сюэ Ян присвистнул: — Даочжан, что же это такое! Зазываешь меня в номер, предлагаешь остаться на ночь… Сяо Синчэнь засмеялся — и от смущения, и оттого, как на самом деле разгоралась кровь от бесстыдных намёков. Он ведь готовился к ритуалу, а не к весенним играм, и даже круг расчертил заранее, чтобы потом от смеха и смущения не дрогнула рука. — Пошли, просто пошли. Он повёл Сюэ Яна за собой, не думая о том, как это выглядит. Сюэ Ян ускользнул перед рассветом, и весь день Сяо Синчэнь снова просидел в комнате за заметками об очищении, выбравшись только ненадолго к реке для тренировки. Непонятная тревога не отпускала. Вечером он напрасно прождал Сюэ Яна возле вчерашней лавки — они не договаривались, и тот, конечно, так и не пришёл, а вот люди вокруг стали присматриваться к нему самому. Сюэ Ян пришёл к нему за полночь. Он забрался в окно, залез в вещи Сяо Синчэня, вытащил оттуда пригоршню орехов и спросил с набитым ртом: — Даочжан, я подумал… Поможешь мне в благом деле? И хоть дело это пахло дурно, и довольная улыбка Сюэ Яна пахла дурно, и скопившаяся за весь день тревога собралась в тугой узел, Сяо Синчэнь взял меч и вылез из окна. Сюэ Ян спрыгнул следом. Шли долго: по тёмным улицам прочь из города, тихо, неизменно держась в тени словно воры. Сяо Синчэнь плохо представлял себе план Юэяна, но и общего понимания направления хватало: они двигались в сторону имения клана Чан. Сюэ Ян вёл Сяо Синчэня гордо, и то и дело оглядывался на него, будто спрашивая: ты идёшь? Знаешь, знаешь, знаешь, что я задумал? «Благое дело». Но что это за «благое дело»? Сяо Синчэнь решил для себя, что его благим делом будет остановить руку, не позволить… что? Убить, украсть? Не хотелось скверно думать о Сюэ Яне, но какие благие дела делаются под покровом ночи? Нет, ради обычного разбоя тот не пошёл бы в такую даль и не стал бы брать Сяо Синчэня с собой. Может, нужно вывести злодея на чистую воду? Найти доказательства чьей-то вины? Всё-таки надо было остановить его, пока не поздно — и никогда не узнать правды. Сюэ Ян прильнул к нему и выдохнул в ухо: — Думаешь, я тебя на грабёж потащил? Тебе понравится, честное слово. Я всё продумал. О, почти пришли. Они свернули с дороги и приблизились к поместью не как честные люди со стороны главных ворот, а с задворков, тёмных и грязных. Там Сюэ Ян достал цянькунь, густо прошитый защитой от тёмной энергии и набитый тёмными талисманами. Наклонившись к Сяо Синчэню — лицо к лицу, вплотную — Сюэ Ян широко улыбнулся, махнул головой, словно спрашивая: «Готов?» — и ударил первой печатью по ограде. Охранные чары тут же пошли волнами, и Сюэ Ян запрыгнул наверх. Сяо Синчэню не оставалось ничего, кроме как пойти следом. Спали собаки. Уснул дозорный, прислонившись к забору. Глухой час; тихая, спокойная ночь. И в этой тишине Сюэ Ян бесшумно спрыгнул с крыши и ловко прорезал по земле круг, смутно похожий круг очищения — нет, всё же не он, — и укрепил линии алой верёвкой. Оглядев ещё раз внутренний двор, он погладил ствол толстого дерева, растущего посреди двора, улыбнулся и спросил: — Так что скажешь, должно ли мстить? В этом вопросе слышался подвох. Сяо Синчэню нестерпимо захотелось спуститься к Сюэ Яну, остановить его, но тот словно прочёл его мысли. — Извини, даочжан, Чан Цыань — только мой. Ты останешься здесь. Он щелчком отправил в его сторону что-то маленькое и быстрое, и Сяо Синчэня вдруг придавило к крыше. Скосив глаза, он разглядел у себя на спине деревянного человечка, одного из тех, что резал Сюэ Ян вечерами у костра. Губы запечатало заклятие немоты — откуда, это же техника клана Лань? И последней печатью на Сяо Синчэня опустился ещё один деревянный человечек — и такую тяжесть было бы тяжело скинуть с себя даже Не Минцзюэ. Сюэ Ян улыбнулся ему, проверил напоследок круг и талисманы, а затем пошёл в дом, насвистывая себе под нос. Скоро изнутри закричали. Донёсся звон мечей, удары и звуки падения — короткий поединок, в котором победил Сюэ Ян. Скоро вышел во двор, волоча за собой кого-то… со связывающим талисманом на лбу. Человек этот спросонья ругался и пытался вырываться. В тусклом круге луны не видать было лиц, да и мерцание заклинаний сбивало с толку. Но кем мог быть этот немолодой мужчина, если не главой клана Чан? Когда сбежались домочадцы, Сюэ Ян уже затащил Чан Цыаня в круг как тот был: босой, растрёпанный, в развязанном ночном одеянии с порванным в драке рукавом. Они могли бы спасти своего главу! Но в неразберихе никто не скомандовал к атаке, а сам Чан Цыань в ужасе только блеял и запинался. В ушах Сяо Синчэня стучала кровь. «Ну же! — пытался закричать он. — Вы можете освободить его, давайте!» Мужчины, женщины — некоторые выбежали с оружием, но что толку в мече, если всё обращается в бесполезную свару? — Ты обо мне, наверное, забыл, ублюдок? — спросил Сюэ Ян с напускным весельем в голосе. Говорил он так, чтобы его услышал каждый — и Чан Цыань, и его семья, и слуги, сбежавшиеся во двор, и Сяо Синчэнь, которому была уготована роль простого зрителя. — Не помнишь. Не узнаёшь. Никогда прежде Сяо Синчэнь не видел такой безумной жуткой улыбки. Неужели для Цзычэня Сюэ Ян был именно таким? — Конечно, ты забыл об оборванце из Куйчжоу, которого избили за честно выполненное поручение. Забыл, как переехал мне руку телегой? Сюэ Ян поджёг огненный талисман, и в его свете стало отчётливо видно кисть, не скрытую более перчаткой. Эта рука всегда пряталась под одеждой или за спиной — даже если казалось, что Сюэ Ян раскрыт и готов к бою. До Сяо Синчэня он обычно дотрагивался здоровой рукой, а эту… эту удавалось рассмотреть только украдкой, когда Сюэ Ян засыпал, но даже тогда он старался укутать её и прижать к груди. Впервые Сяо Синчэнь видел её как есть. Не в мизинце было дело — вся кисть была болью. Изуродованная, перекорёженная — от каждого движения кожа на ней сминалась перекрученным и перетянутым узором. Чан Цыань рванулся — без толку. — Вспоминай! — потребовал Сюэ Ян и, не дожидаясь ответа, вздёрнул Чан Цыаня за руку и толчком ци вогнал в предплечье штырь, пригвоздив к стволу. Не обращая внимания на кровь и крики, он рванул одежду на груди Чан Цыаня, цыкнул и прижал его к дереву ещё одним деревянным человечком. Затем Сюэ Ян без спешки процарапал по коже линии через меридианы и соединил контур чуть ниже ключиц. И, завершая круг, уверенным толчком ци загнал гвоздь в точку. Чан Цыань снова заорал, и все словно очнулись, но поздно. Глава клана Чан стал частью контура, который… Что? Сяо Синчэнь не разобрал пока, но какая разница? Нельзя было позволить завершить начатое! Он снова попытался освободиться. Не замечая бесполезно бьющих о контур мужчин семьи Чан, Сюэ Ян своей кровью — и кругом, нарисованным на собственной груди — замкнул второй рубеж. Круг на земле засветился призрачно-зелёным, в котором пробегали голубые отсветы. Проверив гвозди — хорошо ли держатся, прочно ли? — Сюэ Ян достал флейту из-за пазухи и поднёс её к губам. Какой инструмент, такая и песня. Как не узнать весёлый напев? Хорошие стихи, но эта музыка — о, этот мотив доносился из каждого трактира, и мелодию, простую и бесхитростную, за вечер разучивал любой. Прекрасен крепкий аромат Ланьлинского вина. [1] Чан Цыань захрипел, изо рта пошла алая пена. Его ци потекла от тела в круг и закружила в такт музыке, смешиваясь с тёмной энергией и переливаясь через край. То одного, то другого, каждого, кто выбежал во двор, цепляло этой весёлой волной — и тогда лицо его искажалось от ужаса. Люди кричали, падали на колени или отчаянно ползли прочь, прочь, прочь — в самый дальний и самый тёмный угол. Кто-то пытался схватиться за меч и ронял его в пыль, другой держал его перед собой, защищаясь — и лезвие ходило ходуном. — Цыань! — Дядя, нет! — Господин, господин, господин, господин, перестаньте!.. Вопли, угрозы, мольбы — всё сливалось в единый хор, а Сюэ Ян по-прежнему стоял в центре этого безумия — смертельно бледный, с размазанной по лицу кровью Чан Цыаня. Он счастливо улыбался. Благое ли дело месть? Благое ли дело эта казнь? Почему эти люди слепо метались по двору и кричали, выли, стонали? Им чаша яшмовая вновь, Как янтарём, полна. Сяо Синчэнь — сам не заметил как — одним сиянием ядра выжег сидящего на его спине духа. Оставался ещё один, но тот держал изо всех сил. — Что ты сделал, тварь? Что ты сделал? Сюэ Ян отвёл флейту от губ. — Хочу, чтобы твоя рожа стала их худшим кошмаром. Чего бы они ни боялись, твоя ци, ублюдок, вольётся в каждое их видение. Ты сдохнешь, а они будут плакать от радости. И даже твой сын захочет плюнуть тебе на могилу. И все эти кошмары — порождения тёмной сути, того сгустка, который раскручивался всё сильнее и сильнее. Сяо Синчэнь вдруг отчётливо понял: эти жуткие видения могли бы иссушить их всех до смерти, но их счастье, что Сюэ Ян был слаб. Волны ужаса накатывали, но отпускали, вновь и вновь. И если гостя напоит Хозяин допьяна Если бы они только нашли в себе сил испортить контур, они бы без труда победили Сюэ Яна и спасли своего главу! Но нет: они все были в плену иллюзий. Едва придя в себя, каждый отшатывался от Чан Цыаня и ни один — ни один! — не попытался ему помочь. Сяо Синчэнь влил всё, что мог, в деревянного человечка — и тот, наконец, вспыхнул, подпалив ему волосы. Взмахом руки сбив пламя, Сяо Синчэнь спрыгнул во двор, чтобы помочь тем, кому… Его окатило волной смутного ужаса — невнятного, пока ещё неясного, побеждённого самосовершенствованием — ужаса, по имени Чан Цыань. Не дав тёмной энергии и шанса закрепиться в своём теле, он омыл двор очищением и тут же — ещё одним, но на середине движения Сюэ Ян схватил его за руку и втащил в круг. — Ты чего слез? Получилось! Сбитые с толку люди начали приходить в себя. В контур ударили первые заклинания. — У-у, даочжан! — Сюэ Ян бросил в центр двора порошок, создавший плотную завесу и тремя талисманами сразу укрепил барьер вокруг Чан Цыаня. — Ладно, я с ним почти закончил. Пошли. Сяо Синчэнь поддался его решительности, перемахнул через забор и вместе с Сюэ Яном побежал вниз, к ручью, и с разгону влетел в воду. Холод разом привёл его в чувство. Сюэ Ян, успевший разуться и только после этого зайти в воду по колено, повернулся к нему. — Вроде бы неплохо получилось. Если бы только не эта дрянь… Ладно! Так зачем ты высунулся? И он спрашивал… всерьёз? В самом деле не понимал? Месть Чан Цыаню — это одно, но целое поместье, всё, что там творилось… Успеют ли перепуганные люди разрушить контур до того, как тот иссушит Чан Чыаня? — Даочжан, так чего ты такой недовольный? Сяо Синчэнь не знал, как объяснить, не понимал, что делать с этой радостью Сюэ Яна, а тот смотрел на него и ждал ответа со странным напряжением во взгляде. Со стороны поместья донёсся звон колокола. — Ты не понял, даочжан? Я непонятно рассказал? Да вроде бы даже этот ублюдок понял, что к чему, а ты? — Он подошёл, взял Сяо Синчэня за руку — и вдруг усмехнулся. Когда он вновь заговорил, голос прозвучал насмешливо и грубо: — Давай, даочжан, пошли. Сейчас все сбегутся на шум, и тебя схватят как пособника — я выгораживать не буду, имей в виду. Ну сам посуди, что ты им скажешь? Барьер снаружи цел, откуда им знать, зачем и как ты пришёл? Сам показался всем на глаза — значит, ты тоже преступник. О чём он? Преступник? Но ведь он и в самом деле пришёл с Сюэ Яном… Не остановил вовремя — когда ещё мог. — И всё же рискну рассказать всё как есть. Сюэ Ян вздохнул. — Да кто тебе поверит? Тебя бросят в темницу и под пытками будут спрашивать, зачем ты это сделал и кто твой помощник. Но даже если твоими стараниями меня поймают, то суда всё равно не будет: я же ученик Старейшины Илина. Меня отвезут к Цзинь Гуаншаню, а там, наверное, убьют, но не из-за Чан Цыаня. Поверь мне, уж на него-то всем плевать. Так скажи, этого ты хочешь, даочжан? И это — правосудие? Сюэ Яна убьют за дела Цзинь Гуаншаня и Старейшины Илина — это правосудие? — Давай, даочжан, решай, не заставляй меня делать что-то, — настойчиво повторил Сюэ Ян, широко улыбаясь. — Что-то не то. Со лба у него тёк пугающе чёрный пот, а руки ходили крупной дрожью. — Ты хотел меня отвести обратно к учителю? Ну так отведи, он меня жалеть не станет. …Больше всего Сяо Синчэню хотелось, чтобы это закончилось. Чтобы можно было проткнуть Сюэ Яна мечом и решить проблему, чтобы всё исправилось само, сегодняшняя ночь оказалась дурным сном, и совсем другой ласковый Сюэ Ян обнял его после кошмара. — В гостинице остались вещи. И деньги. — Почему-то это показалось сейчас важным. Он не сможет больше вернуться в свою комнату. И забрать дорожную тушечницу, подарок Цзычэня; и деньги, которые он откладывал на их собственную школу; и только сегодня подшитые записки об опытах… Сюэ Ян вздохнул. — Я всё забрал. Теперь-то мы можем идти? Когда Сяо Синчэнь кивнул, Сюэ Ян велел ему наконец разуться и двигаться следом за ним — сначала по ручью, а потом кружным путём в город. С главной дороги доносились шум и крики — люди бежали к поместью Чан. Не разберу: своя ли здесь, Чужая ль сторона. Мелодия в голове — она звучала снова и снова. Станет ли она его главным кошмаром? Сюэ Ян с трудом держался впереди, показывая направление. Отойдя от ручья, они оказались в неуютной и неухоженной части города — когда-то здесь был шумный и весёлый квартал, но потом река сменила русло, по каналу потекли грязь и нечистоты, а пристань перенесли ниже по течению. Тогда здесь всё зачахло, и редкие обитаемые дома едва отличались от заброшенных: те же неухоженные заборы, осыпавшаяся штукатурка и покосившиеся ворота. Сюэ Ян привёл их во двор, прижатый к самой канаве. Крыша главного здания обвалилась, а у женской половины не хватало куска стены. По двору разбросаны были обломки и осколки — следы прежней славы давно заброшенного и разграбленного дома. — Сюда, — сказал Сюэ Ян и повёл Сяо Синчэня в постройку для прислуги. — Здесь нас искать не будут. Никто не ждёт, что мы вернёмся в город. Его шатало, но он всё равно завесил окна пыльными тряпками, вытряс вещи и зажёг припрятанный в рукаве фонарик. В его свете лихорадочно бледный Сюэ Ян уселся на своё посеревшее одеяло, из которого за долгие дни путешествия даже Цзычэнь не смог вытравить въевшуюся пыль Погребальных холмов. — Чем ты недоволен, даочжан? Я показал справедливость, а тебе не нравится. Сюэ Ян смотрел на него с такой обидой, будто — будто Сяо Синчэнь предал его доверие? Надо было уходить. Не в суд, но — куда? К Цзычэню, в дальний монастырь, в горную пещеру? Наставница предупреждала Сяо Синчэня о многом, и он думал, что будет осторожен. Как вышло, что он стал соучастником в преступлении? Ему не рассказывали, что делать с Сюэ Яном — человеком, который без малейшей жалости истязал Чан Цыаня. С которым они вместе смеялись и изобретали новый очищающий ритуал. С Сюэ Яном, который сейчас тяжело дышал, но не отводил взгляда. Из-под одежды у него снова сочилась пропитанная тёмной энергией кровь. Он трижды вытаскивал Сюэ Яна с того света. Сначала — незнакомца, затем — попутчика, пострадавшего из-за их невнимательности. Теперь… проще было не думать, кем стал для него Сюэ Ян. Сяо Синчэнь решил: он просто вылечит его, как вылечил бы каждого, а что дальше — не его дело. Больше не его. Его забота — всего лишь снова спасти Сюэ Яна, опасно приблизившегося к искажению ци. Всё потому, что он снова связался с тёмной энергией и наполнился ею до краёв. Сяо Синчэнь очертил Сюэ Яна очищающим контуром. Линии выходили ровными и чёткими — и это в почти полной темноте, в такой спешке! Но удивиться или порадоваться этому он не успевал: даже под чарами меридианы болезненно пульсировали, а шрам горел лихорадочным жаром. Сяо Синчэнь положил ладонь Сюэ Яну на живот, повёл выше, к горлу — и отшатнулся. В нарисованном на груди контуре до сих пор кружила тёмная энергия. Чернила не потекли ни от пота, ни от речной воды. Не взял их и мыльный корень. Только весь запас очищающих талисманов смог размыть контур. Только теперь Сяо Синчэнь смог подступиться к меридианам и ядру Сюэ Яна, но всех проверенных приёмов не хватало, и соображая на ходу — так обычно работал Сюэ Ян — Сяо Синчэнь добавил кругу второй слой. Он старался не думать, во что ему это встанет. Теперь, когда за его плечом больше не стоял надёжный Цзычэнь, никто не поможет им, если он зайдёт слишком далеко. Прежде он не доводил себя до границ искажения, но и не сталкивался с заражением такой силы. Если бы прошлой ночью они занялись парным совершенствованием — а ведь мысль мелькала! — ему не пришлось бы сейчас вытягивать Сюэ Яна с того света. Хорошо, что он тогда прогнал эту мысль. Плохо, что эта мысль лезла в голову сейчас, так некстати. …Сюэ Ян дышал тяжело, рвано. Каждый вдох — на пределе сил. — Дыши! — прошептал Сяо Синчэнь. — Дыши! Он не должен был чувствовать такое тёмное отчаяние, бессилие, боль — но что он мог с собой поделать? Сюэ Ян мог умереть здесь, а знаний Сяо Синчэня по-прежнему отчаянно не хватало. И знаний, и умений, и сил. Как бы сейчас пригодилась эта Вэнь Цин! Как бы сейчас пригодился кто угодно. Под сердцем скреблись сомнение и ужас. Если он почувствует, что не вытянет, хватит ли решимости вырезать у умирающего человека ядро вместе с источником скверны? Хватит. Сможет. Должен. Потом он непременно всыплет Сюэ Яну за то, что пережил по его вине. Только бы выжил! Он продолжал вливать силы в него, не отпуская руки, и вслушивался в беспокойный пульс. Круги на полу мерцали в ритме кругов на груди Сюэ Яна. Опасность миновала только днём. К тому времени масло в светильнике давно закончилось, а из щелей в одеяле, закрывающем окно, пробивались лучи солнца. Сяо Синчэнь завалился на пол рядом с Сюэ Яном, и его накрыло сном, в котором не было отдыха и покоя. В тяжёлом кошмаре Сяо Синчэнь сам — сам! — раз за разом повторял: Чан Цыань заслужил свою участь. Сам с собой спорил, но что-то внутри с готовностью соглашалось с местью Сюэ Яна, хоть он и понимал, что соглашаться нельзя. Проснулся он в темноте: значит, прошёл день и наступила ночь. Сюэ Ян по-прежнему спал. Сяо Синчэнь подошёл к нему. Его живучести оставалось только позавидовать. Разошедшийся шрам снова начал затягиваться, ци по меридианам бежала спокойно и ровно, но на груди ещё остались следы недавних линий, будто прожжённые едким соком. Почему-то Сяо Синчэню казалось, что этот след не сойдёт так просто. Другому он стал бы клеймом в память о совершённой ошибке, Сюэ Яну же — заслуженная награда и повод для гордости. Ещё раз всё проверив, он накрыл Сюэ Яна одеялом, потушил талисман и вышел из душного пыльного дома во двор в поисках укромного уголка. Даже в своём разбитом и растерянном состоянии он понимал, что лучше ему не показываться никому на глаза — и потому забрался в укрытие за уцелевшей стеной женской половины. Подумать было о чём. Прошлая ночь не укладывалась в голове. Отними Сюэ Ян руку у Чан Цыаня — это было бы бесспорно справедливой местью. Но он обрёк его на смерть. Нет. Дал ему понять то отчаяние, какое чувствовал Сюэ Ян когда-то. И ему, и его семье — воздаяние за их родича и хозяина. От такой справедливости мутило, как и оттого, что вершилась она под покровом ночи. Оттого, каким восторгом горели глаза Сюэ Яна, и с какой гордостью он смотрел на Сяо Синчэня, вколачивая гвозди в живую плоть. Сяо Синчэнь хотел бы не узнать этого. Но лучше так, чем если бы гордый собой Сюэ Ян вернулся к нему на рассвете, ничего не рассказав. Догадался бы Сяо Синчэнь? А пойми он заранее, смог бы остановить Сюэ Яна? Смог бы добиться справедливости иным путём? Смог бы хотя бы… убедить его мстить одному лишь Чан Цыаню? Предки, ради этой мести Сюэ Ян рисковал своей жизнью! Ради этой мести он… перевернул и исказил жизнь Сяо Синчэня, но тот не мог никуда от него уйти: ни прочь из города, ни в ямэнь. Даже преступника нельзя бросать помирать от искажения ци. Даже преступника нельзя отдавать туда, где его убьют — но не для того, чтобы вернуть миру толику утраченного равновесия. Преступника нельзя отпускать идти своей дорогой, и поэтому Сяо Синчэню теперь никуда не деться от Сюэ Яна. И… Он обещал проводить — что ж. Он сдержит слово. Они пойдут вместе к Погребальным холмам, и там он передаст Сюэ Яна учителю, рассказав правду до конца. И, может быть, к тому времени Сяо Синчэнь придумает, как быть самому. Принятое решение — странное, далёкое от праведности — успокоило разум. Сяо Синчэнь смог помедитировать немного и затем вернулся в дом. Там, в осязаемой темноте, в тишине, слушая дыхание Сюэ Яна, он признался в главном: он не хотел бросать его даже теперь. Остаток дня Сяо Синчэнь то дремал, то пытался медитировать. Выходило из рук вон плохо, чего не случалось с ним даже в четырнадцать. Хотелось к наставнице — принять от неё наказание, успокоиться, довериться тому решению, которое она бы непременно нашла. Чтобы она обняла его, успокоила и сказала, что всё будет хорошо. Что он совсем не преступник, глупости. И что Сюэ Ян был прав, а если и не прав, то одними ритуалами можно вернуть всё как было. Но к наставнице путь был закрыт, а единственный человек, которого он мог бы обнять, и был причиной его бед и сомнений. Тот спал тихо-тихо, только едва слышно поскуливал во сне и то держался за шрам, то баюкал изуродованную десять лет назад руку. Очнулся Сюэ Ян под ночь. Сяо Синчэнь к тому времени уже извёлся, и скверные мысли водили его по кругу, без толку и без смысла. Выкинуть их из головы не получалось, не помогало даже вдумчивое и неспешное написание защитных символов под новые талисманы. А тут Сюэ Ян открыл глаза — тёплый свет масляной лампы смягчил его черты и скрыл бледность. Улыбка в первые мгновения показалась мягкой и усталой. Нет, с ним сыграли злую шутку усталость и игра пламени: Сюэ Ян улыбался нагло и настороженно. И, в отличие от первой их встречи, Сяо Синчэнь не находил в себе сил успокаивать и ободрять его. — Ты, как я погляжу, не рад за меня, — вот первое, что сказал Сюэ Ян, насмешливо и зло. Сяо Синчэню показалось, будто Сюэ Ян разочаровался в нём. Ещё хуже: будто бы это Сяо Синчэнь его обидел и должен теперь просить прощения. Что за ерунда? Взгляд Сюэ Яна метался от Сяо Синчэня к метёлке из конского волоса, к его мечу и к выходу. Свой меч он успел подгрести к себе — Сяо Синчэнь не забрал его, хотя, может, и стоило. И тут вдруг расслабился и раскинулся с видимой ленцой. Снова захотелось вопреки принятому решению уйти отсюда, оказаться подальше от этого дома и этих проблем. И, уйди он сейчас, честно: Сюэ Ян отлежался бы. Справился бы без Сяо Синчэня. Выкрутился, нашёл бы себе и постой, и лечение. Не в первый раз, так? — Даочжан хотел, чтобы его справедливость была чистенькой? Ответа у Сяо Синчэня не было. Какая она, другая справедливость для Чан Цыаня? Что изменилось от того, что Сяо Синчэнь поспособствовал преступлению? Так или иначе, Чан Цыань всё равно был бы убит… — Молчишь, как Сун Лань. А как же советы мудрецов по любому поводу, даочжан? — Сюэ Ян улыбался как будто ласково, но взгляд его цепко держал Сяо Синчэня, а «даочжан» звучало совсем по-другому. Что толку от всех мудрых наставлений, если Сяо Синчэнь не понимал, как им теперь следовать. Сюэ Ян едва заметно поморщился, найдя в его молчании что-то своё, отвернулся и сделал вид, что задремал, а Сяо Синчэнь — что поверил ему. День прошёл по большей части в тишине и напряжении. Сюэ Ян отсыпался и набирался сил. Он даже помедитировал разок, почти тайком. И если у Сяо Синчэня мелькнула неуместная мысль, что стоило бы поздравить Сюэ Яна со свершившейся местью и восстановленной справедливостью, то она, к счастью, исчезла, будто её и не было.