Илин Вэй

Туман становился гуще — или на самом деле всё оставалось по-прежнему, а зрение Сяо Синчэня продолжало понемногу слабеть от трупного яда. Он жил внутри круга долгие месяцы. Из города понемногу уезжали. Поначалу к Сяо Синчэню заходили — больше по делу: попрощаться, предложить уйти вместе, купить в дорогу лекарства, попросить присмотреть за оставленными домами и могилами. Тогда он отвлекал Су Шэ флагом, как когда-то показывал Сюэ Ян, и отдавал на прощание корзины с вплетёнными чарами и дорожные талисманы. Да, город пришёл в движение. Те, кто не решился уйти, сначала переселялись в дома получше, а потом уезжали сами. Пустели целые улицы. Рассказали, что даже вдову Тун удалось уговорить переехать в одну из соседних деревень. На окраине случился пожар, который некому стало потушить. Об этом Сяо Синчэнь догадывался по звукам и запаху. Когда поблизости стало совсем тихо, он увеличил круг. Тогда Су Шэ разбушевался и несколько дней крушил опустевшие дома возле круга, но потом всё пошло по-прежнему. Скоро стало тихо и пусто. Все, с кем Сяо Синчэнь поддерживал приятельские отношения, давно ушли, а те, кто остался, не заходили к нему вовсе. Сяо Синчэнь не сидел без дела. Он пытался вырастить хоть что-то, но в тумане всходы загнивали на корню, да и воды у него оказалось маловато — Сяо Синчэнь мог полагаться только на найденный в бурьяне и с заботой вычищенный ключ. В заброшенных домах внутри круга Сяо Синчэнь добывал припасы и бумагу — хотя бы её здесь было в достатке. Прежде ему вечно не хватало времени собрать заметки воедино. Теперь спешить было некуда, далеко он не продвинулся. Записки на смятых листах и бумажных деньгах множились, но собрать всё воедино не хватало ни концентрации, ни зрения, ни сил. Шаги мертвецов, шёпот ветра — вот и все звуки, которые для него остались; они да его собственный голос. Он часто разговаривал с Сюэ Яном — говорил, будто тот стоял прямо за спиной, а не отвечает просто потому, что не хочет. Будто это ещё одна шутка и на самом деле Сюэ Ян тайком от него бродит в тумане, неслышный и невидимый. Неужели он так и останется в гробу? У Сяо Синчэня никак не получалось придумать, как помочь Сюэ Яну. Он обещал, но ничего не выходило. Его знаний и сил по-прежнему недоставало. Он медитировал, но вся ци уходила как в песок; он отдыхал, но не мог набраться сил. Тосковал и перекладывал на кровати конфету — их осталось всего несколько штук, да и те поплыли от тумана. Купить бы ещё… Сяо Синчэнь скверно питался, плохо жил и плохо спал, видел тяжёлые сны — быть может, навеянные отголосками того давнего заклятия Сюэ Яна или его собственные, порождённые виной. Появление Старейшины Илина с Ханьгуан-цзюнем показалось таким же сном, особенно жестоким потому, что он давал надежду и напоминал о вине: «Во что ты превратил город, смотри. Вот к чему привели твои добрые дела, смотри — теперь видят и они». Но они ни в чём не попрекнули его, и, когда круг разомкнулся, внутри Сяо Синчэня осталась лишь пустота. Он с облегчением сдался дозорным и позволил проводить себя в темницу. Тогда ему казалось, что именно этого он ждал, что это решение поможет закончить спор с собственной совестью и чувством вины. Но… темница на первый взгляд ничем не отличалась от города. К нему не заходили и его ни о чём не спрашивали, не зачитывали обвинение, и только вежливый Цзинь Гуанъяо провёл его по пыточным подвалам — Сяо Синчэня не впечатлил ни рассказ, ни демонстрация. Но в первую же ночь в темнице с полной силой вернулись кошмары, о которых он почти забыл благодаря заботе Сюэ Яна. Талисманы на кровати до сих пор его защищали. Утром после сумрачных снов Сяо Синчэнь тянулся к изголовью и нащупывал завязанные узелки и вырезанные иероглифы. Музыка Ханьгуан-цзюня тоже помогала, но теперь он остался с кошмарами один на один. С ними — и своей виной и сожалениями. Он думал помочь, но из-за него город И перестал годиться для жизни. Даже дикие звери ушли дальше от тумана, а сборщики податей позабыли об этом месте. Даже Сюэ Ян полагался на него напрасно. Сяо Синчэнь сел на тонкий сырой матрас и попытался помедитировать. Он не считал дни — хотя мог бы ориентироваться по обедам или обходам стражи, — на четвёртый или, может, пятый день его освободили от оков и привели к Цзинь Гуаншаню. После тёмного подвала глаза слезились. Сяо Синчэнь видел золотое пятно на золоте, слышал голос, заботливый и равнодушный: — Я не знал, что вас держат в столь ужасных условиях, иначе немедленно бы распорядился выделить вам комнаты куда приличнее — хотя бы из уважения к вашему дорогому другу, Сун Цзычэню. Он врал. Сколько вранья и лести встречал Сяо Синчэнь на своём пути, но этот человек — враньё, устланное золотом. Как мог он забыть обо всей этой лжи и грязи башни Золотого Карпа? — Завтра вам могут вынести приговор, но пока я разговариваю с вами. Так давайте поговорим… И слова его были словно порождение тумана и тёмной энергии, которая отравляет собой всё. Сяо Синчэнь снова тонул, как в скверном сне, но не Чан Цыань, а Цзинь Гуаншань выпускал его из темницы якобы из заступничества. Будто бы не винил ни в чём. Он говорил: — Мой долг — наказать преступника, чтобы восстановить баланс инь и ян в мире. Цзинь Гуаншань видел всю тьму и боль в душе Сяо Синчэня и высчитывал, как получить из неё выгоду. — Вы, разумеется, ни в чём не виноваты, и я бы отпустил вас немедленно, полагаясь лишь на ваше слово. Но даже я не могу нарушать закон. Семья Чан погибла из-за Сюэ Яна, верно? Человеку со столь скверными склонностями не стоит свободно ходить среди нас. Вы же и сами понимаете, он — причина всех бед. Всего несколько слов: признать на суде, что Сюэ Ян виновен в гибели клана Чан. Признать, что его самого запутали и обманули. Цзинь Гуаншань знал про ядро Сюэ Яна и про Печать в нём. Достаточно будет сказать завтра несколько слов, и в мире не останется места, где бы приняли Сюэ Яна. Его найдут в любом городе, будут гнать через леса и деревни, ему не знать покоя — пока он не окажется в руках Цзинь Гуаншаня. — Подумайте как следует, даочжан Сяо. После разговора он лежал на кровати, но сон к нему не шёл. Темница при башне Золотого Карпа — всего лишь ловушка, и не важно, виновен ли он и в чём. Сегодня у неё были стены в дорогой росписи, а на окнах не было решёток. Его даже не заковали, а дверь не запечатали — как будто вот она, свобода, только протяни руку. Скажи несколько слов. Это совсем не сложно. Сюэ Ян — причина всех его бед. Сяо Синчэнь не хотел лжесвидетельствовать. Не мог. Но что же ему оставалось, что могло спасти его? Лишь смерть Цзинь Гуаншаня. Сяо Синчэнь поднялся с кровати, взял меч — ему даже вернули Шуанхуа. Хоть и запечатанный, тот по-прежнему оставался в умелых руках оружием. В цянькуне осталось несколько безобидных печатей: для очищения разума и покоя, для тишины и для долгого хранения продуктов в свежести. Среди них Сяо Синчэнь почти наугад нащупал заклятие воздуха, а заодно травяной порошок, которым укреплял заклинания в доме. У входа в комнату должны были дежурить охранники — но дверь была не заперта. Цзинь Гуаншань правильно оценивал его добропорядочность и охрану по всему дворцу, он мог позволить себе красивый жест примирения. Но Сяо Синчэнь слишком отчаялся, а двигаться скрытно его научил Сюэ Ян. Никем не замеченный, он пошёл по коридорам в сторону хозяйских покоев. — Ты чего, уснул что ли? — И что, доложишь старшему? Как думаешь, господин до часа тигра вернётся? — Не, у него эта новая баба из Цзяюцуня, сейчас валяет её в Западном павильоне. Сяо Синчэнь кивнул и выбрался на улицу, и снова никто его не остановил. Там, среди богатых цветов и деревьев, в игре теней и света, между статуй, скрываться стало ещё проще. Никто не узнает, кто убийца. Он не оставит следов и не сознаётся даже под пыткой. Он оставит следы, будто преступник сбежал через забор. Сюэ Ян учил, он сможет, даже почти ничего не видя. Ещё Сюэ Ян говорил, что он плохо умеет врать. Ничего. Лучше он научится этому сейчас, чем на суде. Западный павильон вдруг оказался прямо перед ним, всего десять шагов по кустам. Сяо Синчэнь достал талисман воздуха, мешочек травяного порошка тоже был наготове. Лучше бы порох или трупный яд, но и так должно выйти неплохо. Все знают: если порошок вдохнуть полной грудью, он запечатает меридианы. Цзинь Гуаншань ненадолго станет простым человеком. Всего несколько движений, и всё будет кончено. Так просто. Ему… ему должно быть легко, потому что Сяо Синчэнь легко мог бы представить себе в этот момент лицо Чан Цыаня из кошмаров. О, сколько раз он убивал его во снах! Так просто! Так чего же он ждёт? Может, Ханьгуан-цзюнь должен прийти и опять закончить дела за него? Но он не мог. Просто не мог. Сяо Синчэнь всхлипнул и зажал себе рот рукой. Он бы убил врага, глядя ему в глаза, без сомнений атаковал преступника. Цзинь Гуаншань — преступник. Хоть он не убивал никого своими руками, но его интриги погубили многих. Он не предстанет перед судом, но без него жизнь станет лучше. И всё равно Сяо Синчэнь не мог. Почти не таясь, он пошёл по тропинке обратно к дворцу, где его и перехватил Цзинь Гуанъяо: — Зачем вы пытаетесь усложнить мне жизнь? — спросил он и потащил Сяо Синчэня внутрь, нервно оглядываясь по сторонам. — Идите спать. А как же Цзычэнь? Где он теперь? Не усложнил ли Сяо Синчэнь жизнь ещё и ему? Он не стал спрашивать, чтобы не навредить ещё больше. Утром на суд его повели в оковах. Как оказалось, тогда в нём ещё оставалась надежда, но с каждым выброшенным в море лжи и гнева словом она таяла, и на её место приходило отчаяние. Суд шёл так, как его задумал Цзинь Гуаншань: Сяо Синчэня не слышали, не понимали и обвиняли не в том, в чём он действительно был виновен. Он ведь не удержал Сюэ Яна в ту ночь. Испортил фэншуй целого города, и из-за него сотни и сотни жителей города И покинули насиженное место, и где они теперь? Он должен был следить за могилами их предков, но даже с этим не справился: круг так и не удалось довести до кладбища. Но его обвиняли лишь в гибели клана Чан, и единственное, чего им было от него нужно — чтобы он стал живцом, на которого будут ловить Печать. Надо было действовать вчера. Но он не смог.

***

И вот он оказался здесь, на Погребальных холмах. Судилище обернулось фарсом. Все обвиняющие взгляды обратились к Верховному Заклинателю. Но влияние и власть Цзинь Гуаншаня были столь велики, что единственное свидетельство мертвеца не могло всерьёз пошатнуть его позиции. Однако же на этот раз он отступил. Было объявлено, что Верховный Заклинатель опечален наветом и уходит в затвор, дабы не порождать лишних разговоров, но даже Сяо Синчэнь успел услышать, как шушукаются об этом уходе во дворце. Теперь вместе со Старейшиной Илина и Ханьгуан-цзюнем они шли через Погребальные холмы — мимо поселения, за барьеры по мёртвому горному лесу. Они обогнули пышущий злом центр древнего могильника и поднялись по сыпучему склону. Сяо Синчэнь несколько раз споткнулся, но ничего, просто он отвык ходить по незнакомому дикому краю — да никогда и не умел делать это вслепую. — Я его хорошо спрятал, — гордо улыбнулся Вэй Усянь, переведя дыхание. — когда стало ясно, к чему ведёт Цзинь Гуаншань, я на всякий случай кое с кем договорился об А-Юане и остальных. Но Сюэ Яну в любом случае пришлось бы бежать. Он подошёл к огромному дереву, расколотому молнией, и разворошил мелкие плоские камни у его корней, открывая процарапанные когтями лютого мертвеца линии. — Наверное, не стоило искать вас до суда. Кто же знал… Сейчас, подожди, надо открыть, — он стёр пару линий в защитном круге, подождал, пока всё успокоится и велел: — Доставай. Сяо Синчэнь ощупал ствол — он оказался пуст до самой земли и там, под ветками и мусором, сидел завёрнутый в тёмное одеяло Сюэ Ян в талисманах и чарах. Его кожа была чуть тёплой — как все последние месяцы, а дыхание оставалось едва заметным. Стараясь не задеть иглы и гвозди, Сяо Синчэнь вытащил его наружу. Он опустился на землю и положил Сюэ Яна рядом. Такой холодный, и голова тяжёлая лежит на коленях — как тогда. — Он сам очухается дней через пять. Но лучше, конечно, помочь, — не переставая болтать, Вэй Усянь проверил талисманы, добавил по узлам тёмной энергии и ци — Лань Ванцзи хватало малейшего жеста, чтобы помочь ровно там, где нужно. — Вот, можно вытаскивать, сначала иглы, гвозди в последнюю очередь, да чего я объясняю, сами должны знать. Да, знал. Несложно вытащить иглы, но гвозди… Пальцы запомнили нужные точки не хуже, чем помнили бы глаза, — эти гвозди, которые ему пришлось вбивать тогда самому. Сяо Синчэнь стёр с лица Сюэ Яна древесную труху, размазал по коже золу. Он начал с последнего гвоздя, и от одного дуновения ци тот лёг ему в ладонь, тёплый, влажный. Они так просто выходили из тела — и вот они лежали у него в руке, и Сяо Синчэнь не мог их просто выкинуть. Не задумываясь, он отправил их в рукав, залечил оставшиеся раны и, сам не веря, провёл по гладкой коже живота. Сюэ Ян продолжал лежать тихо и неподвижно. Не получилось? Нет, дыхание становилось глубже, заметнее. Сюэ Ян начинал просыпаться. Сяо Синчэнь улыбнулся тому, как знакомо он напрягся, моргнул, словно ещё не вспомнил, где он и кто; будто просто заспался после трудного дня. Вот он принюхался, легко нахмурился, не понимая, что он и где, вспоминая. Не нужно было чётко видеть — Сяо Синчэнь помнил. Он так соскучился, так хотел ещё вспоминать, каким бывает лицо Сюэ Яна каждый день. Сюэ Ян дёрнулся и без ошибки поймал руку Сяо Синчэня. Слабо сжал её и улыбнулся — даже теперь улыбка оставалась нахальной. И хорошо. Что угодно лучше того мёртвого спокойного равнодушия. — Даже так? Никогда его таким не видел. Мои соболезнования, то есть, поздравления, — восторженно протянул Вэй Ин. В момент Сюэ Ян подобрался и отбросил руку. Он отодвинулся от Сяо Синчэня и привалился к стволу. Будто и не было сонливости, неги — и слабости. Настороженным взглядом он оценил обстановку, немного расслабился, облизнулся и прохрипел: — Ну, даочжан. Мы договаривались, что ты проводишь меня до Погребальных холмов. Вот. Привёл наконец-то. Свободен. Со всем остальным учитель разберётся. Сяо Синчэнь отшатнулся. Проводил до Погребальных холмов, а теперь свободен. Так? Всё верно, обещание, которое держало их вместе, выполнено. Он может пойти к Цзычэню, куда угодно! Или не может. Его дом — то, что он считал домом — остался так далеко, в городе И. Да и дом ли это был? Он больше нигде не нужен, и его нигде не ждут. Что он будет делать, рушить всё, что построил Цзычэнь без него? Он заблудился в тумане. Сяо Синчэнь, спотыкаясь, скатываясь по камням, кое-как добрёл до поселения, и не вспомнил даже, что теперь может встать на меч. Он покружил возле пещеры Вэй Усяня, побродил между домами, что-то ответил А-Юаню и, наконец, застыл у барьера. Здесь дышалось немного легче, чем везде, а на вытоптанной траве была разложена присыпанная серой пылью циновка. Так что же, он мог просто посидеть здесь и попробовать помедитировать. Спешить было больше некуда, а Ханьгуан-цзюнь спрашивал про какие-то круги. Можно дождаться его здесь, рассказать о круге, а потом уйти куда угодно — можно просто странствовать, идти, куда глаза глядят. Он больше никому не нужен, никому ничего не должен и пуст внутри. Он не убивал невиновных, не нарушал закон, оправдан перед судом, но из-за него опустел город И. В мыслях он уже убил Цзинь Гуаншаня и не остановил бы убийцу, если бы тот вдруг возник перед ним и сделал всё за него. Он обуза даже для Сюэ Яна — и теперь, когда тот свободен, нужен ли ему бывший попутчик и сожитель? Нет, медитировать не получалось, хоть прежде он гордился умением сконцентрироваться в любой ситуации. Сколько он так просидел? Солнце коснулось горных вершин, и сумерки наполнялись тёмной энергией. Всё просто, отдайся, позволь ей — и самому тёмному и скверному, что только есть на душе. Сяо Синчэнь привычно отгородился от этого давления. Когда он уходил от Наставницы, мог ли он вообразить, что привыкнуть можно даже к такому? Но он привык и к туману перед глазами, и к постоянному злу вокруг, к тому, что лишился той уверенности в том, что знает, где правильно, а где нет. Прежде эта уверенность вела его вперёд — и куда завела? Он пережил гибель Чан Цыаня — и столько раз видел её во сне. Провёл долгие месяцы возле гроба, не зная, вернётся ли Сюэ Ян или навсегда останется на грани жизни и смерти. И вот теперь этот суд, эта несправедливость и, наконец, слова Сюэ Яна — он не хотел всего этого, не хотел, не хотел. Почему всё так повернулось? Сюэ Ян тихо подошёл к нему и тихо сел рядом. Он ничего не говорил — просто сидел и молчал. А прежде дотрагивался бы, не спрашивая, клал руку на пах и потом со смехом делал бы вид, что он ни при чём и это Сяо Синчэнь полез к нему первым. Зачем Сюэ Ян его мучает? Сяо Синчэнь заговорил сам, не поворачиваясь, обращаясь к тьме, раскинувшейся словно бесконечный туман в горной долине. Он не узнавал своего голоса, надломленного, лишённого чувств: — Помнишь, ты так смеялся, когда я сказал, что справедливость должна быть чиста? А я готов был убить Цзинь Гуаншаня, почти сделал это — ты этого хотел от меня, такой справедливости? Гордился бы мной, если бы я дошёл до конца? Сюэ Яну бы тут засмеяться, но вместо этого он очень зло отрезал: — Даочжан, не стоило тебе этим заниматься. Плохо, что меня там не было, я бы с Гуаншанем об этом… поговорил. Он вновь замолчал. Сяо Синчэнь слышал, как он что-то теребит, будто какой-то свёрток — как крутил всегда, когда нервничал. — Повернись. Сяо Синчэнь послушно повернулся. Не хотелось спрашивать, зачем, не было сил сопротивляться. Почему-то щёки казались мокрыми. Звякнули тонкие иглы Вэнь Цин. Загорелся талисман-фонарик. — Не дёргайся. Глаза закрой. Сяо Синчэнь послушался и вздрогнул, когда Сюэ Ян провёл по шее легчайшей лаской. Затем — как влажной кистью он провёл щекотные линии по лбу и виску. Кажется, ночами Сюэ Ян чертил пальцами по его лицу точно такие же линии, когда думал, что Сяо Синчэнь заснул. И что он задумал тогда — и что делал теперь? Он распустил Сяо Синчэню халат на груди. Неприлично, но какая разница? Он позволял всё, будто во сне — в хорошем сне, которых он так давно не видел. Кисточка спустилась ниже, от ключиц по грудине до золотого ядра. — Не шевелись, — тихо велел Сюэ Ян, ещё раз погладил Сяо Синчэня по щеке. И тут же за прикосновением последовал лёгкий укол и тепло. Точка на лице, на шее, у виска. Мысли разбегались. Такое сочетание точек, оно будто означало что-то хорошее? Неважно. Сюэ Ян ещё раз ласково погладил его по щеке, щекотно дунул в лицо — и так он тоже делал множество раз и множество раз смеялся от того, как жмурился Сяо Синчэнь. Линии на лице немного защипало от ци. Что-то происходило. От этих чар на душе становилось спокойнее, даже лучше, чем от прохладной «Песни Омовения» Ханьгуан-цзюня. Чан Цыань оставил его мысли. Сюэ Ян склонился над самым ухом Сяо Синчэня и зашептал так тихо, что можно было подумать, что послышалось: — Ты мой. Не смей видеть рожу этого ублюдка во сне. Даже когда Сюэ Ян убрал иглы, он так и остался сидеть с Сяо Синчэнем на одной циновке, будто бы на всех Погребальных холмах ему не нашлось больше места — только рядом, только бок о бок. Сюэ Яну больше не было нужды терпеть вынужденного попутчика: его проводили, куда обещали, чего ещё надо? Но никуда не уходил, согревал и дышал по-настоящему. Больше не приходилось вслушиваться: вдох и выдох. Только лицо его Сяо Синчэнь разглядеть не мог — и из-за того трупного яда, и из-за катящихся из глаз слёз. Но он просто знал, что Сюэ Ян рядом.