Илин Вэй

И вот Лань Ванцзи снова сидел у барьера. Гуцинь пел «Песнь Подавления», но на этот раз музыка звучала так странно. Казалось, будто всё не взаправду, ведь не мог же он играть как ни в чём ни бывало свои обычные песни в обычное время и на обычном месте. Ему самому бы для начала успокоить свою душу, несколько дней помедитировать, быть может, свыкнуться. Слишком быстро всё переменилось, Лань Ванцзи отвык от таких быстрых перемен и не смел на них надеяться. Он не мог поверить, что исчезла постоянная нависающая угроза — её будто бы даже не хватало. Но как не верить, если это действительно случилось. У Илин Вэй наконец появилась по-настоящему осязаемая поддержка: у них в долгу был клан Не, они доказали свою невиновность в суде — теперь брату будет не зазорно поддерживать их в открытую. Им обещал помочь Сун Цзычэнь, который при своём нелюдимом характере умел добиваться своего — и он не бросал слов на ветер. Великие кланы договорились поставить на первых смотровых башнях чуть изменённые компасы зла, и дежурные смогут заметить тёмную энергию даже до того, как к ним прибегут просить о помощи — это ли не благо? С этим влиянием, с такой славой и поддержкой Цзинь Гуаншаню сложнее будет им навредить. Чтобы закрепить этот успех, они провели долгие дни в Нечистой Юдоли, выдержали тяжёлый спор с Не Минцзюэ и победили в нём. Следом они навестили Облачные Глубины и Пристань Лотоса — и вот наконец вернулись домой. Вэй Ин просто отдыхал здесь, просто играл с А-Юанем, просто спорил с Сюэ Яном, как прежде. Лань Ванцзи ждал его здесь, и пока ждал — играл и для Вэй Ина, и для всех Погребальных холмов. В новой жизни в его чувствах больше не было места прежним страхам и неуверенности. И вот почему музыка казалась странной и даже неправильной: его душа жаждала не «Песни Подавления» и не отстранённости «Покоя». Он жаждал Вэй Ина — к чему покой без него, к чему размеренность без его улыбки? Он довёл песню до конца стиха и в несколько переливов перешёл на сочинённую в дни разлуки мелодию. Вот теперь всё было правильно — сердце билось вместе с ней. И с пальцев сама собой потекла ци, наполнив музыку новым смыслом. — Мы тогда её играли перед судом, да? Давай ещё раз, Лань Чжань. Когда Вэй Ин успел подойти? Он услышал гуцинь, может, отозвался на его зов? Вэй Ин так хорошо понимал его музыку, так хорошо выучил настроение его струн — вот та близость, о которой Лань Ванцзи мечтал и боялся вообразить, что так бывает. Вэй Ин сел к нему и достал новую флейту — её Лань Ванцзи заказал в Цайи у знаменитого мастера и потом с трудом уговорил Вэй Ина, чтобы та, самодельная, драгоценная, нашла свой отдых рядом с Суйбянем. Когда-то Лань Ванцзи готов был возненавидеть все флейты мира, потому что её голос — это безумие, отчаяние, голос войны и тёмной энергии. И любил их всё равно, ведь флейта пела, возвещая о возвращении Вэй Ина. — Это же ты сочинил? Я увёл из Гусу Лань великого музыканта. Уши горели, но ничего. — Ничего. Теперь Лань Ванцзи слышал и сам: хоть он писал музыку своей любви, но впитавшиеся с детства правила сложения ци сделали его сочинение идеальной основой для исцеления души от тёмных времён и тёмных сил. Перед ним открывались невероятные возможности: что, если эта мелодия соединится с кругами, которые придумали Сяо Синчэнь и Сюэ Ян? Может, они сумеют вернуть Вэй Ину хотя бы часть утраченного. Ядро потеряно навсегда, это не изменить, но что, если тёмная энергия потечёт по меридианам без вреда и будет наполнять талисманы, если сможет поддерживать жизненные силы почти как ци? Ведь когда-то тёмная энергия была жизнью. Они попробуют очистить её и вновь использовать во благо — так грязный ручей смог стать вновь прозрачным и светлым. Сюэ Ян поможет, и это будет его благодарность за спасение и труд в искупление. Но пока Вэй Ин просто играл с ним, и наконец-то музыка звучала так правильно, от первой ноты и до последней. Лань Ванцзи перебирал струны, ловя угасающие звуки их единения. — Так странно, Лань Чжань. Я здесь живу столько лет и всегда знал, что мне нельзя уходить надолго… А теперь я вдруг понял, мы можем уйти на месяц, на два, и не бояться, что всё рухнет. — Ты хочешь? — Да. То есть нет. Может, ненадолго. Взять коня или даже ослика, попутешествовать немного? Или на мече — ты же будешь меня нести, да? — М-м. — Только представь, мы в небе только вдвоём. Можем приземлиться на какой-нибудь одинокой скале, и никто нас не услышит — только эхо будет вторить моим крикам о пощаде, что скажешь, Лань эр-гэгэ? — М-м. Странствовать вместе, лететь, куда захочется, и ночевать среди скал или у лотосовых прудов. Задержаться даже в Юньмэне — да, слишком шумное место, но Вэй Ину там нравилось. Они смогут навестить Сичэня просто так, без причины, и немного пожить в Облачных Глубинах без тревоги. Вэй Ин будет рядом, со своими шутками и невыносимыми прикосновениями, каждый день. Можно будет целовать его, не оглядываясь, показать его миру, зная, что ночью он принадлежит только ему, кричит лишь под ним и просит «прекратить ещё». Дотрагиваться днём до его мизинца, кормить с рук и помнить про синяки и царапины — на его коже, на своей. Цзинь Гуаншань всё равно не оставит их в покое надолго, но пока они заслужили передышку. Вэй Ин что-нибудь непременно придумает. Пусть в нём больше не сияло золотое ядро, но они обратят зло во благо и сделают так, чтобы Погребальные холмы годились для жизни. И тогда они смогут здесь просто жить без постоянной нужды и страха, вместе.