Каракатица

      Когда нас подбросило на волнах от очередного снаряда, я кое-как выловила то и дело убегающий левый сандалий и, вжавшись задницей в перегородку, натянула и спешно застегнула липучку, как идиотка радуясь, что смогла обуться. Как будто морю не всё равно? И всё же, хоть какой-то порядок на фоне творящегося безумия помог приободриться и взять себя в руки.       Переведя дыхание и вновь отбившись от неугомонного ведра, поняла, что меня начинает мутить. Горечь уже обожгла корень языка, кровь долбила в висок, тело было тяжёлым и неповоротливым, а битва, казалось, лишь набирала обороты. Но ничего, думала я, сейчас они отпиздят Джека, тот благополучно вернётся добивать минков, а мы поплывём дальше, оберегаемые боженькой нашим Буддой. Я даже обрадовалась перспективе перевода на бабский фрегат.       А что? Найду как-то общий язык. Пинцет одолжу, кому надо. Он у меня охуенно маленький и тонкий. И всё-всё расскажу. Пусть считают сумасшедшей. Будто в этом мире таким кого-то можно удивить?       Воодушевлённая грядущими перспективами, даже не расстроилась, когда меня вновь швырнуло на пол. Руки уже онемели и сдавали, но удар всё ещё удавалось смягчить. Будем жить, думалось мне, хоть вновь утащило куда-то в сторону, а из-за попавшего под руку одеяла пропала половина обзора.       Я была молодцом даже когда судно вновь сотряслось от попадания, а часть плафонов всё же погасла. В полутьме протопали сапоги и зазвенели ключи — караульный, покинувший нас чуть позже Цуру, спешно перебирал связку на бедре, едва удерживаясь на ногах. Я предпочла не задавать вопросов. То, что за мной пришли раньше, было даже к лучшему.       Но затем молчавший всё это время Дофламинго ворчливо бросил «Вот кретины», и перегородку у лестницы, будто по заказу, разорвало в клочья. В трюм хлынула вода. Мальчишку-дозорного вбило потоком в решётку, меня же отшвырнуло в край камеры, ослепляя и едва не утопив. Не нахлебалась лишь потому, что от холода и силы удара на какое-то время перестала дышать.       Весьма быстро воды набралось мне по пояс, после чего струя схлынула, но море продолжало стремительно просачиваться в трюм. Судорожно хватая воздух, осела, понимая, что сейчас вырубит. Это было плохо. Всё, мать его, было очень-очень плохо.       Проморгавшись и кое-как выровняв дыхание, очень осторожно встала на ноги. Уровень воды возрос, кожу начало покалывать, а зубы то и дело отбивали дробь. Я подняла взгляд, и чуть не прикусила язык — караульный, запутавшись рукой меж прутьев, висел безвольной куклой, не подавая признаков жизни. Я подобралась ближе и взяла парня за запястье, в наивной попытке поддержать. Наклонилась, подхватывая голову свободной рукой, но тут же отдёрнула, сбивая о клетку — даже в полумраке было ясно, во что вляпалась. Кровь была обжигающе горячей, от неё вмиг слиплись пальцы, и я спешно окунула ладонь в воду, отмываясь.       Затем, набравшись храбрости, попыталась нащупать пульс, но было глухо.       Мёртвые тела меня особо никогда не пугали. Трупов я умудрилась насмотреться ещё в мирное время, проходя практику в правоохранительных органах. Но вот сам факт внезапной, преждевременной и неправильной смерти всегда вгонял в раздражение или расстраивал.       Парня было жаль. Но вода уже поднялась до уровня груди, и чем дольше я стояла и бездействовала, тем стремительнее росли шансы к нему присоединиться.       Ощутив, как под весом тела сползает рука мертвеца, вцепилась в ту изо всех сил и вновь просунулась меж прутьев, но уже в районе пояса караульного. Связка нашлась быстро, но вот снять её никак не удавалось. Я пару раз дёрнула, запоздало осознав, что общее кольцо протянуто через ремень. Вцепившись в него покрепче, отпустила чужое запястье, и тело кулем опустилось в воду.       Пришлось задерживать дыхание и погружать голову, силясь рассмотреть то, что делают руки. Глаза неприятно жгло, но даже наблюдение за расплывающимися силуэтами помогло отрегулировать процесс — пряжка, наконец, расстегнулась, и я потянула ремень, не выпуская связки из трясущейся руки.       Вынырнув, откашлялась и навалилась на дверь. Воды стало ещё больше, но торопиться было нельзя, потому, сражаясь со слабостью и дрожью, наощупь нашла скважину и принялась подбирать ключ, работая обеими руками. Шестая попытка увенчалась успехом и у меня будто сил прибавилось. Распахнув дверь, выбралась из камеры, отталкивая от себя куски древесины и обходя наполовину всплывшего мертвеца.       Стоило двинуться к стене, чтобы вдоль её доползти до выхода, как о себе напомнил Донкихот:       — Ты точно не от Кайдо?       Я замерла.       — Н-н-нет, — едва справляясь с зажатой от холода челюстью, ответила пирату и бегло глянула в сторону спасительного пролёта.       — Забавно. Тогда пока эти недоумки сюда не пробились, сделай одолжение, ослабь натяжение цепей.       Надо было валить. Я не осилила бы ни новых копошений с замками, ни более длительное пребывание в холодной воде. То, что мне до сих пор не свело конечности судорогой, давало шанс выкарабкаться, а не играть в спасителя.       Я зажмурилась и поплелась на выход, охватив себя руками. В районе пробоины вода едва не сбила с ног, вынудив хвататься за что попало. Рядом на стене потрескивал и мигал разбитый плафон. Я прислушалась — судя по звону и редким выкрикам, битва не прекращалась. И хоть судно более не трясло, создалось ощущение будто оно внезапно просело, приняв лишний груз.       Уровень воды вновь поднялся — Донкихот в своём закутке закашлялся и принялся отплёвываться.       Фруктовик, закованный в кайросеки, и полные трюмы воды. Джека он явно не дождётся.       Чёрт. Блядство. Что со мной не так?       Матерясь про себя на чём свет стоит, рывками вернулась к своей камере, выдернула ключи и, хватаясь за прутья, тем самым чуть ускоряя процесс, добралась до цели.       Донкихот, оплетённый цепями по рукам и ногам, и даже вдоль корпуса, полулежал в своей камере, вытягивая шею, чтобы не захлебнуться. Я лишь краем сознания отметила, насколько он здоровый слон, сразу переключившись на оковы, что крепились на стенах камеры, а также уходили сквозь решётки, оплетая балки. Одна из них треснула, цепи провисли, что и позволило пирату приподняться, спасаясь от утопления.       — Отомри, — зло бросил Дофламинго, и я заторопилась, довольно шустро подбирая нужный ключ. — Займись ногами, — распорядился пират, — вряд ли Цуру доверила рядовому весь комплект.       Ноги были близко — Дофламинго растянулся чуть ли не на всю камеру, в то время как меня по точно такой же швыряло как бильярдный шар. Пришлось опять нырять и действовать наощупь. От усталости и холода двигалась медленнее, соображала с трудом, начиная путаться в руках и ногах. Погружаться пришлось дважды, ведь и дыхание задерживать подольше уже не получалось.       По итогу, едва не потеряв связку, всё же умудрилась снять оковы, высвобождая мужские лодыжки, а когда всплыла, обнаружила, что поблагодарить меня некому — вода накрыла пирата с головой, и лишь пузырьки воздуха плясали на поверхности. Оттолкнувшись от пола, подплыла к стене, справляясь с натянутыми вдоль корпуса цепями, после чего рванула к недоутопленнику, подставила плечо и, вкладывая остаток сил, подтянула немного вверх, усаживая.       Дофламинго закашлялся, сделал судорожный вдох, и припечатал:       — Неповоротливая идиотка.       Благодарности полные трюмы.       Хотелось сбить с него треклятые очки — и как в таком хаосе ещё при них оставался? Но на пререкания сил попросту не было. Привалившись к перегородке, я боролась с накатывающей сонливостью и мелкой дрожью, искренне не понимая, почему никто не идёт к нам на помощь. Зачем-то же они организовали конвой из нескольких боевых кораблей, возглавляемых крупными шишками в погонах?       — Эй, не спать, — окликнул пират. — Ещё полно работы.       Я отрицательно замотала головой, неспособная более пошевелиться, но ещё оставалась балка, а отдыхать мне точно не позволят. Заклюют.       Улыбаясь этой мысли, попыталась собрать остатки воли в кулак. И вроде даже вышло, но вот двинуться дальше всё же не смогла, но уже от удивления. Вода внезапно пришла в движение, заплясав мелкими волнами, а вскоре стало ясно, что и стены ходят ходуном. Потянуло вниз, как бывает при резком старте лифта. И давление всё нарастало.       — Иссо. Чёртов идиот.       Я даже не могла вспомнить, кто это. Тем временем пол чуть прогнулся, вода начала отступать, а меня утянуло к решётке. Вцепившись в неё мёртвой хваткой, крепко зажмурилась и вся сжалась, предчувствуя беду.       И началось страшное.       Будто взбесившись, стихия набросилась на нас, стегая и накрывая с головой. Каждый вырванный вдох был маленькой победой, но важнее было держаться с внутренней стороны камеры и не сорваться. Всё, что не было закреплено, превратилось в смертельную опасность. Над головой, врезавшись в прутья, лопнула бочка — ухо и кисть обожгло болью. Но я лишь усилила хват.       Видимость была нулевой. Море глушило почти все звуки, а в ушах начинало звенеть. Воздуха не хватало.       И когда лёгкие и глотку начало раздирать болью, нас потянуло вверх. Судорожно глотнув кислорода, с трудом разлепила глаза, лишь для того, чтобы созерцать, как неведомая сила с чудовищным скрежетом раздирает напополам потолок. В пролом повалился мусор, с подёрнутого серыми тучами неба хлестал дождь. Ударила молния, ослепив. Показалось, что та слишком близко, словно нас подняло над уровнем моря.       По небу пронеслась тень, за ней, блестя чешуёй, — огромный кривой хвост с перьями вместо плавника. Вновь блеснула молния. От грохота грома заложило уши. Что-то врезалось в перегородки, заворчав как крупный зверь, и опять пришлось цепляться за спасительную клетку, обдирая ногти и ссаживая конечности в кровь. Несколько раз всё вокруг содрогнулось, словно весь трюм — брошенный на волны камушек. Как в старой детской игре — «кто дальше кинет жабку».       Оставалось лишь сопротивляться. Не поддаваться острому желанию сдаться и больше не мучиться. Я не могла. Должна была выжить, продержаться. Ещё чуть-чуть. Просто надо было дышать, и не отпускать. Цепляться до последнего.       Всего-то…       Даже не знаю, сколько так болталась, зависнув в полубредовом состоянии. Но в какой-то момент будто плёнку прорвало, и окружающий мир достучался до меня, окутывая шелестом волн, размеренными скрипами дерева и стальных креплений, и сиплым дыханием. Я закашлялась, всхлипнула и с огромным трудом расцепила пальцы, заставляя их шевелиться по одному. Скатившись по искорёженной решётке на ставшую полом стену, оказалась по горло в воде, но та более не била волнами, не тянула на дно. Даже казалось, что стала теплее. Или это я так задубела?       Тело было тяжёлым и негибким. Дико болела шея, которую вообще-то после старой травмы стоило беречь, а не испытывать на прочность. Но кто же их ждёт, неприятности? Надо было уже попривыкнуть, а не надеяться, что жизнь на руках носить будет.       Шипя от боли, поволокла себя к валяющемуся рядом ящику. Показалось, или услышала сдавленное «Эй!», но голова была тяжёлой, а концентрации хватило лишь на простенькие цели: доползти, вскарабкаться, осмотреться.       Осилила лишь два первых пункта. Ведь стоило усесться, опираясь на вздувшуюся, как пузырь, перегородку, голова сама начала клониться к груди, а веки будто свинцом налились. Что-то было ещё, что-то очень важное. Я пыталась собрать мысли, но те ускользали, словно рыбёшки, разбивались на стайки, а мне так лень было расставлять сети. Вода плескалась у ног, убаюкивая. Я моргнула, ощущая, как слипаются от соли ресницы, и провалилась в темноту.

***

      Грохот и звон вырвали из сна и сорвали с места. Даже не поняла, как соскочила с насиженного пяточка и сделала пару шагов, пытаясь по привычки забиться в безопасный угол. Что-то попало под ноги, мешаясь. Я оступилась, взмахнула руками, и распласталась бы, не окажись рядом широкая балка. Стоило перевести дыхание, тут же ощутила, как начинает подёргивать левую ногу, но даже натянув носок не облегчила себе участь. Судорога прошлась по всей конечности, вынудив взвыть, а руки и спина так натянулись и пекли, что висеть больше уже не представлялось возможным.       И лишь когда плюхнулась в воду, осознала, что не дома, и прятаться не имеет смысла.       Хотя, тут как посмотреть.       Кое-как приняв сидячее положение, стала разминать пострадавшую ногу, отметив, что конечности все в ссадинах и кровоподтёках, а пальцы правой руки подозрительно посинели и едва сгибались. Разбудившие меня звуки повторились вновь, вода вокруг заколыхалась, но поднимать голову не хотелось.       — Вот ублюдки, — от скрипа, последовавшего за этими словами, аж скривилась. — Впервые что-то толковое сделали, и то мимо кассы.       Цепи плюхнулись и гулко ударились о дно. И лишь тяжёлое дыхание разбавляло навалившуюся после этого тишину.       Интересно, что вообще произошло?       Набравшись духу, подняла взгляд. Сощурилась, осознав, что зрение справа на периферии немного плывёт, а пол-лица будто отекло. Но и без того видимость была слабой. Всё тонуло в тенях и зыбкой серости, очертания смывались, и лишь белые полосы на робе Дофламинго и его кисти с лицом чётко выделялись в окружавших нас сумерках. Воздух оказался приятно прохладным и свежим, вода больше не обжигала холодом, либо же тело просто привыкло.       Небо в трещине над нами медленно наливалось голубизной, добавляя миру красок.       Донкихот вскинул голову, наблюдая за окружением, недовольно хмыкнул, и медленно сполз по стене. Одна нога оказалась подогнута под тело, коленка выступала над водой, другая осталась на решётке — сражаясь с оковами, он использовал ту как дополнительный рычаг. Умостив руки на поднятой ноге, мужчина сгорбился, опустил на скрещенные кисти щеку, и затих.       Так, в полном молчании, рассвет и встретили.       Увы, романтики в этом не было ни грамма. Чем больше света, тем больше деталей. И вот уже то, что можно было в темноте принять за обрывки парусины, преобразилось в искорёженный труп, провисший на канатах. И то, лишь половину трупа. Когда на останки с визгом спикировала чайка, предпочла отвернуться от пролома, сосредоточившись на себе.       Что же, все попаданцы должны пережить некое дерьмо. Мне, в принципе, и в повседневной жизни последние полгода хватало, но перца наподдать — это ж святое дело. А то я, похоже, выбравшись в соседний город покуковать в относительном спокойствии у морьюшка, совсем булки расслабила.       Прилетело без вазелина. Интересно, кто такой шутник?       Ладно, кем бы тот ни был, а до суки этой ещё добраться надо. И вернуться бы не помешало. Как бы херова дома не было, а там семья. И им тоже нелегко.       С этими мыслями и попыталась встать. Ноги подкосились, но равновесие — не без помощи всё той же спасительницы-балки — было поймано. С трудом сглотнув першащим то ли от соли, то ли от вполне вероятной простуды горлом, ещё и прокашлялась. Тут же потекли сопли, которые утёрла о рукав мокрой футболки. Сосредоточившись на дыхании, прислушалась и к телу. Устало, избито, продрогло, но ничего катастрофического вроде с ним не стряслось. Если заставлю себя двигаться, то какое-то время протяну и, вероятно, смогу выбраться. Плохо будет потом, когда дам себе отдохнуть подольше.       Ну а чтобы выбраться, надо бы осмотреться. Но сперва — нечто не менее важное.       Бросив взгляд в сторону подозрительно молчаливого Донкихота, крепко задумалась. Цепи из кайросеки сковывали лишь руки, но это лишало его важного козыря — силы фрукта нас бы сейчас ой как выручили. С другой стороны, гарантии выживания мне его свобода не давала.       В общем, союзника в Дофламинго искать — саму себя наёбывать.       Но и оставлять его так, прикованного к развалинам, не могла. Может мне это потом аукнется, ну да и чёрт с ним. Без фрукта и ослабленный, он мог меня разве что раздавить, рухнув с высоты собственного роста. Или зашибить, не заметив. Или Волей ёбнуть… Ладно, навредить он мог запросто.       Пошатываясь, подобралась ближе и потянулась целой рукой к цепям. Провела пальцами по звеньям, дёрнула, отслеживая где и как переплелись, и едва успела отскочить, когда сбитый в комок участок плетения рухнул с кривой балки под ноги. Зато сразу открылся вид на крепления с шестью огромными винтами.       Мне бы стремянку, отвёртку и здоровую ведущую руку.       Я принялась оглядываться, а выхватив среди мусора блеск знакомого предмета, не поверила глазам, но тут же поспешила добраться, едва успев обойти выпяченное колено Донкихота. Грузно рухнув, принялась осторожно вытаскивать подранный и разбухший рюкзак, но по плечу всё равно прилетело куском доски.       Развернувшись, завозилась со змейками, с горем-пополам открыв второе отделение. Внутри всё перемешалось, на телефон и документы смотреть было больно, но косметичка с швейцарским ножом и ключи, включая здоровенный, что открывал подъездную дверь, были в соседнем отделе. Хлюпнув носом, принялась отрывать подкладку.       — Ты хоть в курсе, кто я?       Глянула на Дофламинго. Тот сидел, развернувшись в мою сторону, и злобно сверкал рубинами линз.       В ответ лишь пожала плечами.       — Большой и страшный пират, — ткань, наконец, поддалась, и я просунула руку в нужный отсек, активно там копошась. — Причём настолько, что мне бы впору валить подальше, сверкая пятками.       — Но? — он с интересом склонил голову на бок, и я неосознанно отзеркалила это движения.       — Мои шансы на выживание без вашей помощи настолько малы, что я решила обнаглеть и попросить услугу за услугу.       Донкихот смеялся, не размыкая губ. Глухой звук зарождался где-то в глотке и разбивался о мягкое нёбо, плечи пирата мелко тряслись. Звучало до усрачки жутко — нечета ощущениям, что переживаешь как зритель, наблюдая со стороны. Аж мурашки по спине пробежались, а тело непроизвольно дёрнулось, стремясь убраться подальше от потенциальной опасности.       Отсмеявшись, Дофламинго задал вполне резонный вопрос:       — Что ты можешь, ничтожество мелкое?       Даже возразить было нечего. Во мне всего сто шестьдесят шесть сантиметров роста, у меня кисти и пальцы маленькие — шутка ли, в тридцать с гаком лет искать себе детские перчатки, ибо те, что красивые и для солидных тёть, до безобразия велики, — лишний вес и ранняя седина в пушистых каштановых вихрах. Это я молчу о травмах, полученных в активно-спортивные годы, дававших о себе знать в самые неожиданные моменты. Зато морда лица ничего так: большие карие глаза с ещё пушистыми ресницами, аккуратный курносый нос, тонкие маленькие губы. С лица, конечно, не пить, но лицом частенько приходится работать, так что я даже иногда красилась.       А если говорить о моей потенциальной полезности, то, пожалуй, предложить в данной ситуации я могла лишь самое банальное:       — Я умею не тонуть в море. И если мы недалеко от суши, и если там имеется источник пресной воды, то я достаточно цела и невредима, чтобы спасти наши шкуры от довольно неприятного способа умереть.       О, какая я молодец. Даже голос под конец хрипеть перестал.       — Слишком мало «если». Я добавлю: если ты достаточно хорошо плаваешь, если тебя не сожрёт морской король, если тебя не сожрёт то, что потенциально живёт на острове — если тот вообще имеется в наличии, — если ты дойдёшь, если найдёшь в чём донести воду…       Пока Донкихот перечислял, извлекла на свет малыша Victorinox и убедилась в его дееспособности. Остановив выбор на встроенной в нож отвёртке, продемонстрировала ту пирату.       — И я могу попытаться снять крепления.       — Если я не откручу тебе голову раньше. Не перебивай меня.       Почти приготовилась, что меня шарахнет Волей, но либо недостаточно проштрафилась, либо Донкихоту всё же было хуёвенько и силы он решил не тратить.       Не дождавшись ни кары фламинговой, ни разрешения, приняла решение действовать самостоятельно. Нашла относительно целый ящик, дотолкала тот до перекладин, кое-как забралась и, стоя на цыпочках, запрокинув голову — что делать доктор прописал только в фиксаторе и которого, конечно, не было в наличии, — принялась орудовать отвёрткой, попутно проклиная отвыкшие от нагрузок руки и спину, отсутствие нормальной опоры и того, кто эти блядские болты вкручивал.       Но я справилась. И даже не навернулась с ящика, хотя вывалившееся крепление ощутимо приложило по гудящему плечу, а затем и оцарапало, когда Донкихот потянул цепи на себя. А пока Донкихот разбирался с путами, кое-как собрала рюкзак, закрепила тот на поясе уцелевшими карабинами, затем доковыляла до пробоины и, приложив ко лбу сложенную козырьком ладонь, глянула на мир вокруг.       Тот, перво-наперво, ослепил меня к чертям, но приятно согрел тёплыми лучами и ветром, а когда глаза чуть привыкли к яркому свету и бликам на водной глади, порадовал живописной картиной. Мы засели на мели, напоровшись на риф, окружённый тянувшейся во все стороны пёстрой мозаикой кораллов. Погода была уютной, морских чудовищ в прозрачной зеленоватой воде не наблюдалось. Я глянула чуть левее и возликовала: земля была рядом, и даже в таком заёбанном состоянии у меня были все шансы до неё догрести.       Хотела было сообщить приятную новость Донкихоту, как получила увесистый пинок промеж лопаток и, нелепо взмахнув руками, рухнула в воду, прилично наглотавшись. Ногу неприятно обожгло болью, но извернуться, избегая дополнительных травм о риф, всё же смогла. Всплыв, отплевалась и возмущённо уставилась наверх.       Дофламинго уселся на краю развалин, свесив ноги, и довольно расхохотался.       — Смотри-ка, и остров есть, и ты не тонешь.       — И я даже не говно.       — Но и не блистательный пловец. Грация каракатицы, — мужчина нагнулся и его моднявые очки внезапно плюхнулись в воду. Подцепить их не составило труда, а натянуть на нос было делом чести. — Смотри, не потеряй. А теперь греби и, если до прибытия больших игроков, сможешь снять с меня кайросеки, рассмотрю вопрос о сохранении твоей никчёмной жизни. Уяснила?       Охренев от таких условий, кивнула, едва не утопив очки, закрепила те на голове и, совсем неэлегантно развернувшись, взяла курс на сушу.       Кораллы остались позади довольно скоро, вода вокруг была кристально-чистой, а дно казалось совсем близко, соблазняя сдаться и поискать его кончиками пальцев. Разок дёрнув вхолостую конечностью и едва не сбившись с ритма, решила более искушению не поддаваться, гребя до последнего. И лишь когда ударилась стопой, прекратила заплыв, далеко не с первой попытки поднимаясь на ноги.       Пляж оказался крутым, а мелкий светлый песок расползался, затягивая ступни. Ударившая под колени озорная волна поставила на четвереньки, а на очередную битву с силой притяжения ресурсов не осталось. Так до пляжа я и доползла.       Выбравшись на тёплый сухой песок, уселась боком, приводя в порядок дыхание. Затем перевернулась и распласталась звёздочкой. Волосы прилипли к лицу, от соли пекло каждую царапину и стягивало кожу.       Но я выкарабкалась. Из пены и пучины морской, с кряхтением и позором, на бренную землю. Как заново родилась. Не Афродита, конечно, скорее уж тюлень. Зато собственными силами и единым куском.       — Эй, каракатица! — окликнул Донкихот. — Рано подыхать собралась!       Доказывая свою неубиваемость, отсалютовала средним пальцем.       — Молодец! А теперь поднимай свою жирную жопу и начинай шевелиться!       В знак протеста сложила руки на животе и прикрыла глаза, наслаждаясь лёгким ветерком. Ничего, пусть посидит на своём насесте. У меня же десятиминутный перерыв.