Born to fight

Последний круг кажется сущим адом, впрочем как и предыдущие пятьдесят. Если бы Оксана знала, сколько секунд осталось до клетчатого флага, то начала бы их считать. Единственное, что остаётся, – повороты. Первый простой, быстрый и самое главное – левый. Дальше сложная шикана, в которой девушка каждый раз сосредотачивалась на том, чтобы не закричать от боли. Потом передышка – прямая, где есть несколько секунд, чтобы расслабить пылающее огнём запястье перед очередной чёртовой шиканой. Оксана действительно обожает эту трассу, но сегодня предпочла бы гонять в Монце. Последняя связка поворотов, и вдали уже виднеется клетчатый флаг. Весь мир уверен, что её возглас по радио – в честь очередного подиума, сделавшего её на шаг ближе к заветному чемпионству. Но только наконец-то выдохнувшая команда «Мерседес» знает, что последние полтора часа Оксана боролась не с девятнадцатью соперниками на трассе, а с собственным телом, героически переступая грань его возможностей. В любой другой день гонщица была бы разочарована вторым местом, тем более на домашней гонке, но сейчас она просто рада, что всё это закончилось. Она говорит несколько слов в обязательном коротком интервью, на автопилоте добирается до комнаты за подиумом, жадно глотает холодную воду, больше всего на свете в этот момент желая приложить ледяную бутылку к запястью. Нельзя, она сама решила играть по таким правилам – делать вид, что всё в порядке. С другой стороны, она бы возненавидела свою работу, каждую неделю отвечая на миллион вопросов о своей покалеченной руке и выслушивая наигранно жалостливые речи о том, как это мужественно. Лучше потерпеть. Хотя самые внимательные болельщики всё равно не упустят из виду маленькие детали: что блондинка внезапно превратилась в левшу, раздавая автографы, что отказалась от своей традиции подбрасывать кубок на подиуме и что весь уик-энд она сама на себя не похожа. Но это останется только в теориях заговоров во всемирной паутине. После награждения мучения не заканчиваются – впереди час общения с прессой. Но небольшая возможность перевести дух у пилотов всё же есть. Ева встречает девушку сразу же за подиумом, обнимая, шёпотом спрашивая: — Насколько паршиво? Оксане почти физически сложно жаловаться, делиться проблемами и показывать свои слабости, но сейчас ей правда паршиво, поэтому рефлекторно кинуть сухое «Всё хорошо» не выходит: — На восьмёрку. — А если совсем честно? — Ева не спешит выпускать гонщицу из своих объятий. — Двенадцать. Еве честно очень хочется произнести вслух всё, что крутится в голове весь уик-энд. Сказать Оксане, что это был идиотский поступок и никакие титулы этого не стоят, но она молчит. Она знает, что для француженки значит этот чемпионат. Она была на её месте и всё понимает. Единственное, что сейчас нужно гонщице – возможность выдохнуть, поэтому Ева за руку увлекает её за собой, обходными путями избегая скопления толпы на пути к гаражам. Короткий диалог с Тото, по-отцовски заботливые объятия, и наконец-то их окутывает абсолютная тишина в уютной комнатке на втором этаже моторхоума. Панорамные окна не дают забыть, что они в центре огромного муравейника, большого цирка под названием Формула-1, но здесь так тихо. По-прежнему работающий в сверхрежиме мозг не способен так быстро перестроиться, поэтому почти вакуумный мир в этих белых стенах кажется слегка сюрреалистичным. Взгляд Оксаны застывает на дрожащей от напряжения и боли руке, хотя мысли её ужасно далеки от всего происходящего. Поэтому она вздрагивает, когда сжавшаяся на плече рука Евы резко возвращает её в реальность. Эта женщина всегда выглядит так, как будто ей под силу что угодно, рядом с ней сложно не заражаться уверенностью и спокойствием. Но сейчас на Оксану не действуют эти чары. В голове не только всё пережитое за последние недели, но и больно бьющиеся о стенки черепа мысли о последствиях её самоуверенного упрямства. В реальности она морщится, когда лёд на секунды превращает боль в ослепительную вспышку. Ева не позволяет отпрянуть, спокойно смыкая вторую руку чуть выше локтя. Оксана чувствует себя обязанной озвучить крутящуюся в голове мысль, которая пугает даже про себя, но с первого раза произнести это в слух не выходит. Слегка охрипший голос срывается, и она снова оказывается в уютных объятиях: — Ты была права. Вы все были правы. — Помолчи, — Ева прижимает её к себе возможно слишком осторожно, как будто боится сломать. Она сейчас сделала бы что угодно, чтобы помочь ей справиться со всем навалившимся кошмаром, но чувствует себя абсолютно беспомощной. — Ты справишься, ты выиграешь чемпионат, а это станет просто хорошей историей для твоей биографии. Я обещаю. — Ты не можешь обещать. Сейчас почти больше всего на свете Оксана хотела бы преодолеть несчастные две сотни километров и оказаться на Лазурном побережье вместе с Евой, как они и планировали месяц назад. Тогда посреди безжалостных сражений на трассе, психологических игр с соперниками и непрекращающегося шума жизнь всё равно казалась намного проще и беззаботнее. Вместо этого им предстоит короткий ночной рейс в Лондон, который как всегда поражает своим гостеприимством, встречая их летним ливнем. Этот город только и может, что навевать тоску своей непрекращающейся моросью, сменяющейся ураганами и дождями. Возможно, это Оксане не везёт с погодой во время каждого визита, но все стереотипы про столицу Великобритании не кажутся такими уж глупыми, хотя Ева частенько пытается убедить девушку в обратном. Поластри никогда не упускает шанса заявить о своей любви к родине и получает в ответ на это колкие напоминания о том, что для жизни она всё же выбрала солнечный Монако. Лёгкая одежда промокает уже на трапе, но Оксане этот бесконечный дождь впервые не кажется чем-то неестественным и неправильным. Крупные капли блестят в свете фонарей, и есть в них что-то завораживающее на фоне её разлетающейся вдребезги беспечной утопии. Время по-прежнему тянется немного иначе. Иногда Оксане кажется, что с момента той аварии её жизнь замедлилась, как будто нарочно заставляя прочувствовать каждую секунду мерзкой безысходности. Каждый день длится бесконечно долго, а ночи, кода она не может уснуть, – ещё дольше. Всё разлетается на осколки, а они по законам драмы летят предательски медленно. Ева рядом. Открывает перед ней дверь машины, заботливо смахивает капли с щеки, целует. Хочет сделать всё, чтобы Оксана почувствовала себя немного лучше. Чтобы ей перестало казаться, что всё неудержимо летит в пропасть и с этим уже ничего нельзя сделать. Оксана вряд ли способна сейчас в это поверить. Иногда ей хочется сбежать от этой заботы и остаться совсем одной, но по большей части она благодарна, хоть и редко находит в себе силы сказать об этом. Выпитое снотворное, к счастью, работает, поэтому поздним утром девушка почти способна мыслить трезво. Хотя когда она переступает порог роскошного кабинета Доктора Грант, к горлу всё же подбирается липкая душащая паника. Оксана изо всех сил старается вести себя как будто всё в порядке, но рваные движения и немного стеклянный взгляд легко выдают истинные эмоции. Ей страшно. Кажется, за всю жизнь она не испытывала спектр страха, который прочувствовала за последние недели. Она не может узнать в этой жалкой человеческой оболочке себя – сильную, амбициозную, до глупости бесстрашную гонщицу, которой несвойственны эти лишние неконтролируемые эмоции. Мэган берёт руку Оксаны в свои две и обращает внимание, что уже на этом моменте девушка напряглась. Лицо врача мигом окрашивается неодобрением. — Я всё испортила, да? — Оксана не может удержаться, ей срочно нужно узнать ответ.  Мэган пропускает вопрос мимо ушей, продолжая только одной ей понятные манипуляции. По её выражению лица как всегда ничего невозможно понять, поэтому Оксане остаётся только сосредоточиться на своих ощущениях. Ей больно, гораздо больнее, чем после аварии, и этого достаточно, чтобы напугать. В голове стихийно крутятся слова Мэган, Евы, Тото. Они все так старались убедить Оксану не делать глупостей, пропустить эти чёртовы две гонки до летнего перерыва. Но она же всегда идёт до конца. Неужели конец всё-таки настал и лучший сезон в карьере завершится для неё так? От жутких мыслей девушку отвлекает холодный гель на горящем от боли запястье. Почти приятно. — Говори всё как есть, — нетерпеливо выпаливает Оксана. Она уверена, что не хочет этого слышать, но и жить в неведении не может больше ни секунды. — Хорошо. Тогда ты в миллиметре от конца своего чемпионата, — Мэган не хотела быть такой жёсткой и даже чувствует себя немного виноватой, наткнувшись на строгий взгляд брюнетки. Но решение гонщицы было глупым, и своё врачебное недовольство последствиями она скрывать не собирается.  На самом деле Оксана даже благодарна врачу за эту честность. Надоело, что все вокруг боятся сделать ей больно, хотя она этого заслужила. Слова ранят, буквально впиваются осознанием в тонкую кожу, и с каждой секундой становится всё хуже и хуже. Девушка как будто со стороны смотрит на то, как её прижимает к себе Ева, говоря что-то на ухо. На самом деле единственное, чего ей сейчас хочется – сбежать отсюда, спрятаться в самом дальнем и заброшенном уголке планеты и не разговаривать ни с кем как можно дольше. Раньше Оксана бы так и сделала, но теперь она повзрослела достаточно, чтобы понять одну простую истину – легче от этого никогда не становится. Мэган долго и подробно рассказывает, чем Оксане придётся заниматься в ближайший месяц вместо борьбы за решающие очки в чемпионате. Раздражает. Сбежать всё-таки нужно, но прежде поцеловать Еву: — Не бойся за меня. Я не буду прыгать с моста. Она благодарит Мэган и коротким жестом прощается с ней, чувствуя, что не сможет пробыть здесь даже пару лишних секунд. Звуки шагов в пустом коридоре становятся всё быстрее, а среди людей в холле Оксане до тошноты хочется сорваться на бег, чтобы побыстрее очутиться за пределами здания, начинающего душить своими стенами. После первого жадного глотка свежего воздуха кажется, что становится лучше, но лишь на секунду. Девушка останавливается рядом с одиноко стоящим на парковке Мерседесом Евы, жалея, что не попросила ключи – хотя кто бы ей их дал? Она с тоской опирается на капот и вздрагивает, когда машина с характерным щелчком открывается. Обернувшись на здание больницы, Оксана сталкиваясь взглядом с Евой, стоящей с ключом в руке около распахнутого окна на втором этаже.  — Обещаешь не делать глупостей? — брюнетке даже не приходится кричать, она как будто стоит совсем близко. Оксана дважды кивает. Ради возможности сесть за руль и попытаться разложить по полочкам скопившуюся тучу эмоций она готова согласиться почти на всё. Девушка ловко ловит ключ здоровой рукой, с благодарностью смотря на Еву. Она бы хотела выдавить из себя улыбку, но сейчас физически на это не способна. — Ты уверенна, что давать ей сейчас ключи от спорткара – это хорошая идея? — Мэган достаточно долго работает со спортсменами, чтобы выучить их поведение: в таком состоянии от сильных на первый взгляд людей можно ожидать чего угодно. Грань между гипертрофированной концентрацией и срывом слишком тонка, чтобы мужественно справляться с плохими новостями. Особенно когда дело доходит до их бесценных кубков, медалей и титулов. — Она не будет делать глупостей, — Ева неспешно возвращается. — И не нужно говорить с ней в таком тоне, Мэган, — произносит брюнетка спокойно, но оттого её голос не звучит менее сурово. — Она поступила безответственно, хотя все вокруг умоляли её не делать этого, — парирует Грант. — Она пахала всю жизнь, чтобы получить возможность бороться за этот титул. И сейчас, когда до мечты можно было дотянуться рукой, её мир рушится на глазах, — Ева повышает тон, даже не замечая этого. Не видя в глазах подруги понимания, она бессильно откидывается на спинку кресла. — Господи, Ева, хватит её оправдывать, — Мэган по-доброму усмехается, не отводя глаз от подруги. — Ты влюбилась как девчонка! Я не помню ни одного человека, на которого ты бы так смотрела. — Я была гонщицей, — вздыхает брюнетка. — Сложно любить кого-то так же сильно, как Формулу-1, когда девять месяцев в году ты летаешь по миру.  — И тебя не пугает, что ты всегда будешь на втором месте после Формулы-1? — Я всегда буду тем, что она любит больше всего за пределами трассы. Оксана ездила быстро, сколько себя помнит. Это началось ещё лет в пять, когда она пыталась найти предел возможностей своего трёхколёсного велосипеда. Разбитые коленки и ушибы её не останавливали, а вот летящий навстречу мир и растворяющееся в ощущениях сознание сравнить можно было только с детским чувством восторга во время первого похода в Диснейленд. Она выросла, но ничего не изменилось. Единственным, что тормозило её ногу на педали газа, была мысль о том, что оставшись без прав она лишится места в Формуле-1. Поэтому среди ненавистных ограничений скорости гонщица всегда держала стрелку спидометра на грани допустимого и часто нарочно съезжала с трассы на старые полупустые дороги без дурацких камер, чтобы позволить себе лишнего. Сегодня всё иначе. Не хочется ни давить на газ, по-привычке флиртуя со смертью, ни пользоваться возможностью безнаказанно превысить скорость на лишние пару десятков километров в час. Даже почувствовать себя живой не хочется. Как выяснилось, иногда это больно. Погрузившись в безрадостные мысли, она впервые в жизни включает круиз-контроль, позволив умной машине самой выбирать скорость, а себе – немного расслабиться. Оксана усмехается своей мысли: «Старею».  Всю жизнь у неё был один-единственный способ решать проблемы – давить на газ. Чтобы убежать от мира и собственных мыслей, заработать пару десятков миллионов и золотых кубков в копилку или просто расслабиться. Скорость была её силой и маленькой слабостью, плохой привычкой и способом выжить, спасением, обычаем и проклятием. Она всегда знала, что это может её убить, но не представляла, что однажды по собственной воле решит сбавить обороты. Странное чувство. Съехав с шумной М25 на полузабытую старую трассу, она останавливается около пустой заброшенной заправки. Раньше здесь бурлила жизнь, а теперь никому не нужен даже бензин? Оксана наблюдает в зеркала за редко пролетающими мимо машинами. Как в детстве, когда она выбирала, о каком спорткаре будет мечтать сегодня, не отрываясь от окна отцовского Кадиллака. Крупные капли барабанят по крыше настолько громко, что Оксана не слышит даже собственные мысли. Ей нравится. Капли стекают по стёклам, всё больше размывая невзрачную картинку за окном, а небо сливается с дорогой в сплошной серый монолит. Кажется, она впервые понимает людей, которые выбирают для жизни Лондон. Лондон – отличное место, чтобы грустить. В унылый пейзаж решительно врывается до нелепого яркое пятно – изящный силуэт красной Феррари в левом зеркале как будто вырезали из глянцевого журнала, чтобы приклеить на доску желаний в провинциальном городишке. Девушка вздыхает, мысленно прощаясь со своим недолго продлившимся бесценным одиночеством. Она не может позволить Еве мокнуть под дождём, поэтому спешно натягивает на себя маску нормальности и кнопкой открывает дверь: — Что ты тут делаешь? — Пару лет назад у меня угнали любимый Астон Мартин. Поэтому если собираешься сбежать от всего мира, не стоит делать это на моей машине, — Ева показывает сигнал маячка на экране телефона почти с гордостью. Оксану это не впечатляет. Не то чтобы она вообще была готова вести светские беседы. — Что ты тут делаешь? — спрашивает женщина в ответ, стряхивая с одежды капли дождя. — Пытаюсь побыть одной, — Оксана  как всегда первым делом защищается, но быстро прячет колючки. Она пожимает плечами, не отводя взгляд от размытого дождем вида впереди. — Я думала, что станет лучше. — Конечно, станет. Но не сегодня, — не так давно Ева поняла, что Оксану не нужно успокаивать, ей нужно говорить правду. — Сегодня будет тяжело, больно и тоскливо. Потом будет хотеться выть от чувства несправедливости, особенно когда ты будешь смотреть, как другой человек управляет твоей машиной. Но потом это закончится, и всё встанет на свои места.  — Ты должна это сделать, — Оксана резко впивается взглядом в Еву, как будто бы у той сейчас нет шанса отказаться, — ты должна выступить в Италии вместо меня. Ева в ответ дипломатично молчит, не хочет давать пустых обещаний, которые потом придётся исполнять. Оксана не считает нужным уговаривать, как будто её слов и без того достаточно. Да и думать об этом сейчас правда почти физически больно. Поластри всегда считала, что умеет подбирать нужные слова, всю жизнь поддерживала всех вокруг, произнося вдохновляющие речи. Но сейчас всё кажется глупым и бессмысленным, сколько бы фраз она ни перебирала у себя в голове. Ева чувствует себя обязанной сказать хоть что-то – даже бесполезное и глупое. Она не может смотреть на то, как никогда не потухающий огонь в глазах Оксаны внезапно потускнел, а в спокойном уверенном взгляде поселилась режущая по живому тревога. Хочется огородить её от всего мира, всех проблем, несносных журналистов, боли и собственных страхов. Но пока Ева может только быть рядом, сжимая её здоровую руку, поглаживая нежную кожу большим пальцем: — Давай я отвезу тебя домой, а потом вернусь за машиной на такси. Оксана, коротко мотнув головой, отказывается. Она наконец-то переводит взгляд на Еву и даже заставляет себя едва заметно улыбнуться: — Просто посиди со мной.