trying to behave (but you know that we never learned how) / пытаясь вести себя (но вы знаете, что мы так и не научились)

октябрь 2008 г. — Чимин, — бормочет Юнги, потирая виски. — Если ты не прекратишь… — Погоди, что? — говорит Чимин, невинность стекает с его лица, когда он пускает пузыри в свою колу через соломинку. — Что? — Пак Чимин. Чимин ухмыляется, отпуская соломинку и причмокивая губами. — Ладно, ладно, я остановился. — Спасибо, — стонет старший мальчик, натягивая капюшон на лицо и поправляя солнцезащитные очки, жалко щурясь на школьный двор. Везде слишком светло. В его голове слишком светло. — Да, ты в порядке? — спрашивает Чимин, глядя на Юнги и разжимая руки, сидя на скамейке рядом с ним. — Хочешь обнимашек? Юнги кивает, жалобно хнычет и прижимается к меньшему мальчику, закидывая ноги на бёдра Чимина, пока тот практически не ложится на него, положив голову ему на плечо. — К чёрту этот тупой тест, — стонет он, сдвинув тёмные очки ещё выше на нос, пока они не упираются в его ресницы. — После можешь идти домой, хорошо? Хорошо? — Чимин для верности повторяет по-корейски, на случай, если клетки мозга Юнги мертвы. — Ладно, — бормочет он в ответ на какой-то странной смеси обоих языков, и младший фыркает, прежде чем погладить потную челку Юнги, жалко торчащую из-под его капюшона. — Ты не должен был приходить сегодня, знаешь ли. Ты мог бы просто пересдать его. Ты выглядишь так, будто умираешь. — И забыл всю эту чёртову историческую хрень? Нет. Блять, нет. Я готов. Я собираюсь провалить это с достоинством. А потом я умру, — говорит Юнги как ни в чем не бывало, кивая так, будто только что изложил какую-то большую научную теорию. Чимин снова фыркает, тыча пальцем в лоб. — Йа, — хнычет старший. — Я болен, не бей меня. — Дива, — бормочет Чимин, вместо этого прибегая к поглаживанию своей челки, и Юнги вздыхает с облегчением, хотя это никак не притупляет пульсирующую внутри черепа боль. — Клянусь, — бормочет он на тихом корейском, и Чимину приходится наклоняться очень близко, чтобы услышать, что он говорит; оба явные признаки того, что Юнги готов уйти из жизни. — Если бы этот тест не был таким важным, я бы давно выстрелил Колумбу в задницу. — Эй, Мин Юнги, что ты говоришь? — говорит Чимин, фыркая от смеха. — Ты спишь? — осторожно добавляет он, когда Юнги не отвечает уже полминуты. В ответ старший издаёт тихий храп. Чимину обязательно должны заплатить за это на днях. В защиту Юнги скажу, что он не собирался заболевать. Он только что был дома, глубоко уткнувшись носом в свой учебник истории, потому что тест, который их сопливая учительница устроила им из ниоткуда, по-видимому, должен был засчитать 50% их выпускного экзамена, и Юнги был полон решимости этого не делать. Потерпеть неудачу. У него не было ни дня в жизни, и он не собирался начинать сейчас. Итак, чтобы как следует подготовиться, он вежливо отказался от предложения родителей пойти на воскресный обед и потусоваться с Паками в пользу какой-нибудь последней ревизии и обещания вынести мусор. И всё шло отлично; точнее было, у него была пицца и кола, и он проклинал Колумба всеми фибрами своего существа. Это было грандиозно. Пока он не вспомнил, что нужно вынести мусор, но к тому времени было 4 часа дня, и на улице было ужасно темно — гребаная осень — и шёл такой сильный дождь, что Юнги беспокоился, что боги выльют всё сразу и покончат с этим. Но, он же мужчина, сказал он себе, что за небольшой дождик перед мелкими хлопотами? По-видимому, много, потому что за две минуты он каким-то образом ухитрился выбросить мусор в одной тонкой футболке и шортах и ​​запереться дома. И вот как они нашли его, промокшего насквозь и полумёртвого на крыльце, проклинающего имя отца Чимина, как молитву о том, чтобы получить более крепкий замок на окне спальни младшего мальчика, потому что он промок до глубины души , и ему буквально некуда было деваться. Это не смертельно — «это кажется фатальным!» — но этого достаточно, чтобы вызвать у него жгучую лихорадку и сильнейшую инфекцию грудной клетки, которую он когда-либо перенёс за свои 15 лет земной жизни. И вот так он обнаруживает себя сидящим в их тесном помещении 7-го класса с убийственным взглядом и тетрадью по истории на столе перед ним. Его солнцезащитные очки всё ещё жалко сидят на носу, потому что мир слишком яркий, и он совсем не может сосредоточиться, но он справляется и записывает всё, что может вспомнить, шикарным цыплячьим почерком. Он неплохо справляется, для того, кто собирается умереть. — Пак Чиминни, — скулит Юнги, завернувшись в самое пушистое одеяло, которое Чимин мог найти в доме Мин. — Я умираю. — Айщ! Так драматично, — младший мальчик игриво щёлкает языком, поправляя подушку под головой Юнги и прижимая его сильнее. — Нет, правда, мне больно. Мне везде больно, и я умираю. — Где твоя мама хранит обезболивающие? — говорит Чимин, не обращая внимания на приглушенные жалобы Юнги, хотя он продолжает это, как заевшая пластинка на заднем плане. — Юнги-я... — Я, блядь, не знаю, — ворчит старший мальчик, поглаживая свою маску на глазах, пытаясь приспособиться к положению, в котором не чувствуется, что его уши болят. — Ванная или что-то в этом роде. — Ладно, — просто говорит Чимин, направляясь по коридору, прежде чем бледная рука вырывается из-под одеяла и сжимает его запястье. Младший издаёт менее чем мужественный писк. — Откуда ты знаешь, где я… — Я всё вижу, — невозмутимо говорит Юнги, переплетая свои пальцы с пальцами Чимина. — Не оставляй меня здесь, или клянусь богом, Пак Чимин. — Это только на секунду, — ноет он, но всё равно садится, позволяя Юнги прижимать запястье к лицу. — Так холодно, — стонет старший с облегчением, потирая об неё разгорячённую щеку, и Чимин закатывает глаза. — Ты чертовски глупый. — Что, если я умру прямо сейчас, и это последнее, что ты мне сказал? Не слишком ли плохо? — Юнги бормочет, а Чимин фыркает. — Просто позволь мне взять обезболивающее, а потом я тебя обниму. Как насчёт этого? Юнги обдумывает это. — Даю тебе минуту. После ты должен вернуться. Чимин взъерошивает ему волосы и выходит за дверь спальни, закатывая глаза, когда на самом деле слышит, как Юнги начинает считать. Это чертовски сложно заставить Юнги принять лекарство. Он шипит, как рассерженный кот, когда Чимин пытается заставить его сесть, и проходит целых пятнадцать минут, прежде чем он снова укладывается под одеяло, совсем немного в бреду. — О, смерть, возьми меня, — бормочет он, делая хватательные движения рукой Чимину, который фыркает и ложится рядом с одеялом с буррито, которым является Мин Юнги. — Ты не умрёшь, — напоминает он старшему мальчику, проводя рукой по вспотевшим волосам. Юнги вздыхает и кладет голову Чимину на плечо. — Мне так хочется. — Нет, это не так, — говорит младший мальчик, как он надеется, нежным тоном, слегка массируя пальцами лихорадочный висок Юнги. Некоторое время они лежат в тишине, и когда Чимин думает, что заснул, старший зевает и сбрасывает маску, один усталый глаз смотрит ему прямо в лицо. — Да, — хрипит он сквозь пересохшие губы. — Хм? — шепчет младший, слегка наклонив голову. — Что да? — Ты ангел? Чимин приподнимает бровь, прижимая ладонь к вспотевшему лбу Юнги. — Насколько ты болен? — Я не болен, — невозмутимо говорит старший мальчик и что-то обдумывает, глядя в пространство. — Но я гей. — Ты что? — Чимин останавливается, пошатываясь, чувствуя себя так, словно на него вылили ведро ледяной воды. — Я… — Юнги делает паузу, хмуро глядя в пространство. — Я чертовски крутой гей, типа. — Ага, Юнги-а, — таращится Чимин на старшего мальчика, который снова надел маску на глаза, как будто он только что не сбросил бомбу века. — Юнги, ты гей? — О да, — религиозно кивает Юнги. — Я такой гей. Никто не такой гей, как я. Прежде чем Чимин успевает ответить, а он даже не знает, что ответить, старший мальчик давит. — Я должен получить награду. За то, что я супергей. Самый гейский. Мин Гей Юнги. — Что ты сейчас говоришь? — говорит Чимин, совершенно потерянный, а он никогда не терялся с Юнги. — Я признался тебе, — просто говорит старший мальчик, как будто это должно быть очевидно. — Разве ты не можешь сказать что-то? — Что ж. Я думаю... — Ты стыдишься меня? Да, Пак Чимин, тебе стыдно за меня, не так ли? — и Юнги действительно кажется расстроенным. Чимин бросается гладить его по волосам. — Нет! Нет, конечно, нет, я просто не думаю, что тебе следует… — он делает глубокий вдох, пытаясь сформулировать это осторожно, на случай, если у Юнги гиперчувствительность. — Говорить всё это, когда ты такой. — Какой? Я всегда гей, — указывает старший мальчик, как будто Чимин ведёт себя как идиот. — Да. Да, я знаю. Хорошо, — Чимин делает глубокий вдох через нос. — Ладно, ты гей. Я принимаю это, хорошо? Тишина. — Юнги? Младшего мальчика встречают тишина. — Ты заснул? Храп. Чимин вздыхает и щиплет переносицу. Он умрёт на днях. Когда Юнги просыпается, уже темно, и его грудь чувствует себя чуть лучше. И он ни хрена не видит. — Я ослеп, — это его первая мысль, когда он подносит руку к глазам, нащупывая маску для глаз и потирая пальцами мягкую ткань. Ладно, может быть, он не ослеп. Он осторожно прижимает её ко лбу, со стоном оттирая потную челку с лица. Его глаза ужасно болят, поэтому он держит их закрытыми; это слишком ярко. Он ничего не видит, но слишком ярко. — Юнги, ты спишь? — он слышит, как Чимин говорит где-то справа от него, и медленно поворачивает голову на голос, потирая глаза. — Я чувствую себя мёртвым. — Ты чувствуешь себя геем? Юнги снова протирает глаза и потягивается, перебирая одеяла и смутно ощущая вес ступни Чимина на своей ноге. Ему нужно какое-то время, чтобы обдумать то, что, чёрт возьми, сказал Чимин, потому что его мозг в огне. Конечно, он чувствует себя геем. Прошло всего два дня с тех пор, как он навесил ярлык на свою сексуальную жизнь. — Да, какого хрена, Пак Чимин? Чимин не отвечает, поэтому медленно приоткрывает один глаз; тусклый свет прикроватной лампы грозит ослепить его, и он стонет от боли. Он чувствует себя мертвым. И геем. — Подожди, что ты мне сказал? — медленно произносит он, надавливая на лоб, чтобы держать глаза открытыми, не умирая окончательно. Чимин смотрит на него, одновременно смущённый и удивлённый. Это заставляет Юнги хотеть поцеловать его, но в другом контексте, когда он не чувствует, что его снова и снова сбивает грузовик. — Я сказал, — отвечает младший с лёгким намёком на поддразнивание в голосе, накручивая на палец прядь челки Юнги. — Ты чувствуешь себя геем? Юнги вот-вот перевернётся. — Да, — нервно смеётся он, совершенно не обращая внимания на то, как запястье Чимина касается его запястья там, где он нажимает над глазом. — Ты бредешь? — О нет, — искренне говорит младший, всё с большими глазами. — Час назад ты сказал мне, что ты гей, а потом заснул на мне. Юнги не собирается переворачиваться. Юнги скоро умрёт. Он ни хрена не помнит, и на самом деле он не хотел признаваться мальчику, который на самом деле превратил его в гея, так что он не знает, что, чёрт возьми, сказать. — Гм. — Мне на самом деле всё равно, гей ты или натурал, или кто-то ещё, — Чимин машет рукой в ​​воздухе, прижимаясь к теплу старшего мальчика. — Я очень благодарен, что ты сказал мне. Но ты буквально заснул на мне. Айщ, Мин Юнги. Не слишком ли много? Юнги не собирается умирать. Юнги мёртв. По какой-то причине, совершенно непостижимой для Юнги, история его откровения с Чимином становится хитом на семейных ужинах. По другой причине, ещё более совершенной над головой Юнги, отец Чимина начинает игнорировать его, как чуму; ты знаешь, что оно есть, и ты не можешь этого избежать, поэтому притворяешься, что его не существует, и надеешься на лучшее. По другой причине, на этот раз полностью в пределах досягаемости, Юнги не даёт ни хрена. (То есть у него нет времени на придурков.) май 2011 г. Чимин получает свой первый телефон в конце первого года старшей школы. Его отец сурово клянётся, что это из-за того, что Чимин очень хорошо сдал экзамен в конце года, но Юнги уверен, что это больше связано с постоянным нытьём младшего мальчика о том, что у Юнги есть телефон, а если у Юнги есть телефон, то почему у него нету? В любом случае, Чимин получает симпатичный новый iPhone и позволяет Юнги выбрать чехол. (Это сверкающий пингвин. Чимин его ненавидит.) Юнги полусонный, когда его телефон пищит новым сообщением. Он открывает один глаз, желает мучительной смерти тому, кто, чёрт возьми, пишет ему в этот нечестивый час, и слепо протягивает руку, чтобы заставить телефон замолчать. Он едва дотронулся до него, как он снова взорвался, громко и ярко. Откусывая корейское ругательство, которое бормочет на языке, он поднимает трубку и щурится на экран, наполовину убеждённый, что вот-вот ослепнет. Jiminnie-twerp: (23:46) Юнги подойди к своему балкону Jiminnie-twerp: (23:47) Пожалуйста, здесь так холодно Юнги поднимает брови; Чимин обычно всегда в постели и вырубается раньше него, летом или когда-либо, так что это чертовски странно. И также неудобно, учитывая, что старший мальчик полностью вымотался, играя в видеоигры почти всю ночь, так что он, честно говоря, рассчитывал немного поспать. Но, несмотря ни на что, он уже встал с постели и сунул ноги в тапочки, прежде чем успел отговорить себя. Он вздыхает; трудности влюблённого мужчины. Он не рассчитывал выходить на балкон и чуть было не упал. — Да! — шипит он, когда камень или что там, блять, только что запустил Чимин, проходит мимо его плеча и попадает в его комнату. — Ты позвал меня сюда, чтобы убить? — Извини, — застенчиво кричит младший, опуская руку и позволяя второму камню выпасть из неё. — Я собирался кидать камни в твою дверь, потому что ты не ответил. Юнги вздыхает, потирая висок, и мельком проверяет Чимина. На нём майка и шорты, и он выглядит так, будто только что проснулся, с взлохмаченными волосами. Тройное убийство в основном. Он неловко кашляет. — Чего ты хочешь, Пак Чимин? — Я хочу, чтобы ты притащил сюда свою хорошенькую задницу и шёл со мной, — говорит он, его глаза мерцают в свете уличного фонаря, когда он повторяет излюбленную фразу старшего мальчика, и Юнги закатывает глаза. — Ты издеваешься? Чимин усмехается в ответ, но ничего не говорит. Он выглядит таким милым, что Юнги приходится остановиться и посмотреть на него всего на секунду, прежде чем он вскинет руки в знак поражения, а младший парень выглядит так, будто уже победил. — Отлично. Иди к входной двери и жди меня. Всё лицо Чимина светится, и он преувеличенно восклицает: — Ты лучший, хён! — и бросает около десяти дерьмовых сердечек, сделанных из его пальцев, прежде чем Юнги угрожает помочиться на всё, что он любит, если он не уйдёт прямо сейчас. — Ладно, куда? — спрашивает Юнги, когда оказывается снаружи, в летнем жакете поверх пижамы и кроссовках на ногах. Чимин выглядит так красиво, что он не уверен, умрёт он ещё или нет. — Крыша, — просто говорит младший, и Юнги приподнимает бровь. — Почему? — Мне нужно кое-что сказать, — подмигивает Чимин, и старший мальчик ненавидит приступ надежды, который начинает штурмом захватывать его сердце. Нет. Контроль, Мин Юнги. Это ребёнок. — Ладно, — вместо этого отвечает он, как будто его мозг не кричит, и поворачивается, чтобы идти. — Ты должен нести меня, — серьёзно добавляет Чимин, хватая его за руку, и Юнги вздыхает. — Я уже не так молод, как раньше, — напоминает он младшему мальчику, запрыгивающему ему на спину. — Сейчас я буквально плачу по-корейски. — Айщ, — Чимин цокает языком. — Тебе 18, Мин Юнги. — Я практически древний. — Ты драматичен, вот кто ты. А потом Чимин наклоняется и кусает его чёртово ухо. — Йа! На крыше приятный летний ветерок, и ноги Юнги болят. — Могу я тебя отпустить? — спрашивает он, лишь слегка фыркая. Чимин хихикает и спрыгивает. — Садись, дедушка, — дразнит он, усмехаясь, когда Юнги действительно стонет. — Невероятный. — Что ты хотел сказать? — кисло говорит он, ноя, когда Чимин начинает смеяться над ним. — Ладно, ладно, — Чимин стоит перед ним и яростно дуется, а Юнги фыркает. — Во-первых, сегодня я взбунтовался. — Мы всё время ускользаем, — напоминает ему старший мальчик, и Чимин серьёзно поднимает руку. — Я говорю сегодня вечером. Юнги прислоняется спиной к забору крыши и поднимает бровь, но ничего не говорит. — Ладно, — Чимин дважды подпрыгивает и потягивается. — Хорошо. — Ты собираешься меня избить? — с любопытством спрашивает старший мальчик, и Чимин низко скулит. Юнги поднимает руки и замолкает. — Ладно. Прежде всего, мне нужно, чтобы ты кое-что сделал. Старший мальчик с опаской кивает, не уверенный, что должен говорить. — Рэп для меня. Юнги почти задыхается. — Рэп? — Рэп, — подтверждает Чимин. — Рэп для меня. Юнги вот-вот умрёт. Не то чтобы он не читает рэп. Он это делает — в основном в душе — примерно два месяца назад, когда их учитель музыки в 9-м классе вежливо сообщил ему, что он ни хрена не умеет петь и должен перестать резать Бейонсе в классе. Поэтому он пожал плечами и перешел к партии Jay-Z. На пианино и всё такое. И он гордится тем, что наполовину порядочный. Но он не так уж хорош, и его лицо выглядит немного глупо, поэтому он воздерживается от того, чтобы сказать Чимину, которого в тот день не было в классе, что он делает бог знает что. Как это вообще всплывает в разговоре? Эй, чувак, я начал читать рэп в душе и всякое такое дерьмо, и я выгляжу так, будто у меня припадок каждый раз, когда я открываю рот. Кроме того, я пытаюсь встречаться с тобой, так что это не очень хорошо смотрится на мне, но эй! То, как Чимин вообще узнал об этом, выше его понимания. Даже он забыл. — Извини? Когда я когда-нибудь читал рэп? — он предпочитает лгать сквозь зубы, прекрасно зная, что это дерьмо никогда не сработает. Чимин прищуривается, глядя на него. — Я слышал, что ты сделал это на днях на уроке музыки, когда меня там не было, не ври мне прямо сейчас. Юнги стонет и закрывает лицо, когда младший небрежно добавляет: — И пошел ты на хуй за то, что не сказал мне, я не должен был узнать от Кэролайн, ты, чёрт возьми, издеваешься надо мной, ты превратился в грёбаного рэпера и не сказал мне? — Ладно, — уступает он, наполовину, чтобы заткнуть Чимина, наполовину потому, что не знает, как не сдаться Чимину. — Иногда читаю рэп. Ради забавы. Ты поэтому меня вытащил? Куда это всё? — Как давно ты это делаешь? — младший игнорирует то, что, блядь, только что вылетело из его рта, и звучит так серьёзно, что Юнги задаётся вопросом, не совершил ли он какой-то грех; как будто его спрашивают, как долго он душит щенков по ночам. — Гм. Наверное... С марта, думаю, время от времени. Младший задыхается и звучит немного шокировано, а затем: — Зачитай для меня, — требует Чимин резким голосом, уперев руки в бока. — Рэп для меня прямо сейчас. Юнги лишь немного напуган. Но он это делает. Трудно не сделать этого, когда объект его привязанностей смотрит на него большими глазами и выражением лица, которое посрамит подлых домохозяек. Чимин терпеливо слушает, каким-то образом стоит на месте во время уморительно плохого исполнения Юнги No Diggity, и когда оно закончилось, он всё ещё стоит там. Ночь тихая, и старший мальчик задаётся вопросом, не травмировала ли его дерьмовость Чимина до полной немоты. — Гм. — Ты, — Чимин делает вдох и наклоняет голову. — Ты действительно хорош. Оу. — О, эм. Спасибо, Чиммини, — Юнги не краснеет. — Тебе стоит запустить канал на YouTube, — небрежно бормочет Чимин, и старший фыркает. — В любом случае! — он настаивает, прежде чем Юнги сможет написать ему 100-страничную диссертацию о том, почему это очень плохая идея. — Мы не для этого... — Я ошеломлён, — невозмутимо говорит старший мальчик. — Заткнись, Юнги, — Чимин высовывает язык. — Мне есть что сказать. Я скажу сейчас. Юнги шевелит губами и откидывается на спинку кресла, удивлённый, любопытный и сонный одновременно. — Хорошо, — потягивается младший. — Хорошо. И так, недавно я подумал: «Это всегда хорошо». — Я говорю, типа сегодня вечером. — Айщ, — бормочет Юнги, но его обычно игнорируют. — Так. Я думал. О том, что я никогда раньше не влюблялся в девушку. Оу. — О, — старший мальчик старается не казаться слишком ликующим, не тогда, когда Чимин выглядит так, будто его вот-вот вырвет повсюду. — Хорошо. — И так, я подумал, может быть, это потому, что я провожу всё своё время с тобой, поэтому у меня нет времени думать о ком-то ещё? Так что я подумал, может быть, мне стоит провести немного времени с девушками! Я имею в виду, что мне 15, я вообще очень возбужден всё время, ты бы знал… — Эй! — Юнги чуть не вскрикивает; это не тот образ, который он хочет прямо сейчас. Ему не нужно думать о возбуждённом Чимине прямо сейчас. Или когда-либо. Он несовершеннолетний. Юнги фактически совершает преступление. — Дело в том, — сердито смотрит на него Чимин. — Я не хочу проводить время ни с какими девушками. Типа, я даже не хотел попробовать? Это немного странно, если похотливый подросток не хочет проводить время с девушками, понимаешь? Так что я пытался смотреть на них! — Чимин, какого хрена… — И угадай, что? — младший мальчик сейчас ходит взад-вперёд, и Юнги беспокоится, потому что тревога волнами скатывается с него. — Спроси меня, что? — Что? — попугаит старший мальчик, широко раскрыв глаза. — Это ни хрена не сделало для меня! Они мне не симпатичны! Но знаешь, кто мне симпатичен? Юнги послушно наклоняет голову, не в силах сосредоточиться, когда его сердце взмывает в небо. Скажи моё имя, скажи моё и... — Ченнинг, чёрт возьми, Татум! Старший мальчик стонет и трет рукой лицо. — Да, Пак Чимин, что, чёрт возьми, ты говоришь? — И это странно! — Чимин переезжает его вступление, как грузовик переезжает дорогу. — И так, я подумал, может быть, это потому, что ты гей, и я провожу с тобой время… — Мне даже не нравится Ченнинг Татум, какого хрена? — ...но нет! Сегодня примерно в 22:20 я осознал, что я, Пак Чимин из Ларчмонта, Нью-Йорк, потенциально гей! Сюрприз! Юнги с самого начала знал, к чему клонится этот разговор, но всё ещё ошеломлённо молчал. Он моргает один, два, три раза, пока Чимин смотрит на него, вздымая грудь и широко раскинув руки в каком-то странном жесте «та-да». — Ну? — Поздравляю, — говорит Юнги, искренняя улыбка расползается по его лицу, и это не имеет никакого отношения к тому факту, что его мозг радуется. — Я горжусь тобой. — О, слава богу, что всё кончено, дай мне обнимашки. И вот так, у него есть Пак Чимин. Он также в большой любви. Подобно той ночи, когда четыре с половиной года назад он обнаружил, что по уши влюблён в Чимина, Юнги шагает через парадную дверь в спальню своих родителей. — Чимин гей, — объявляет он, включая свет и наблюдая с плохо замаскированным весельем, как его отец высовывает голову из-за простыней. — Что? — Чимин только что сказал мне, что ему нравятся мальчики, — Ченнинг, чёрт возьми, Татум. Его отец, к которому только что присоединилась его сонная мать, смотрит на него с ошеломлённым, раздражённым молчанием. — Хорошо. Хорошо для него? — У меня есть шанс, люди, вы слушаете? — Ты всегда был единственным, — невозмутимо говорит его мама, и Юнги задыхается во второй раз за ночь. — А теперь заткнись и иди спать. Каминг-история Чимина не стала таким хитом, как история Юнги, но для старшего мальчика она значит многое. По совершенно другим причинам, конечно. Никто не говорит родителям Чимина. июль 2011 г. — Клянусь, — говорит Юнги, падая на землю и хватаясь за горло. — Всё, что ты делаешь, это заставляешь меня читать для тебя рэп в последнее время. — Мне нравится, когда ты читаешь рэп, — сияет Чимин, хихикая над ним, сидя на его кровати. — Как будто у тебя нет лёгких. — Ты приходишь в мой дом, ты оскорбляешь мою анатомию. — Айщ, — младший мальчик морщит нос, и Юнги хочет немного умереть. — Так драматично. Они погружаются в удобную тишину, а старший остаётся на месте, распластавшись на полу и глядя на Чимина, который смотрит в свой телефон. Он красивый. Такой красивый, что Юнги не знает, что с собой делать. — Ты хорошо выглядишь, — говорит он, пытаясь говорить непринуждённо. Чимин отрывается от телефона и зубасто улыбается, на его щеках появляется лёгкий румянец. — Как и ты. Юнги фыркает, лениво тыча пальцем в младшего, делая вид, что его сердце не собирается выпрыгивать из груди. — Прямо как ты. Его сердце бьётся сильнее, когда Чимин хихикает. Они снова погружаются в тишину, и это приятно, думает Юнги. Это не неловко. С ними никогда не бывает неловко. Он уже почти задремал, когда Чимин швыряет в него чёртову зарядку для телефона. — Эй! — Какого хрена, Чимин? — Помнишь, что я говорил о канале на Youtube? — говорит младший, очень мило наклоняя голову. Юнги стонет. Что за убийца моментов. — Не выйдет. — Ты так хорош! — умоляет Чимин. — Мир должен это услышать! — Я не хочу, — невозмутимо говорит Юнги по-корейски, чтобы донести мысль, и переворачивается на живот, чтобы больше не видеть младшего. — Я читаю рэп только для удовольствия. И для тебя. Он чувствует надутые губы Чимина, даже если не видит их. — Это будет так круто, давай, Юнги. — Неа. — Для меня. — Почему ты так помешан… — Я хочу, чтобы люди ценили тебя так же, как и я, — бормочет он тихо, быстро почти над фразой старшего мальчика, и Юнги удивлённо оглядывается через плечо. Чимин выглядит почти застенчивым. — Я просто, — настаивает он, играя со своим телефоном. — Всё, что ты делал в своей жизни до сих пор, — это избивал людей, которые беспокоили меня… — Да, что ты имеешь в виду? — …и теперь тебе даже не нужно больше этого делать, я имею в виду, очевидно, что сейчас надо мной не издеваются или что-то в этом роде, но, — Чимин делает глубокий вдох, и Юнги немного сбит с толку. — Ты был бы известен, понимаешь? И я был горд, потому что неважно, какая у тебя репутация или как сильно я ненавидел, когда тебе причиняли боль, Мин Юнги был бы известен, и я был бы так горд. И теперь я не хочу, чтобы ты исчезал на заднем плане, как и все остальные. Ты слишком хорош для этого. Ты особенный. Тишина, растягивающаяся от криков в ушах Юнги. — Ты, — он точно знает, что только что сказал Чимин, и его сердце колотится. — Ты хочешь, чтобы я снова избивал людей? Младший мальчик низко скулит. — Почему ты такой трудный? Юнги фыркает, пытаясь замедлить сердцебиение, потому что Чимин только что сказал ему, что он особенный, и он не знает, как с этим справиться. — Ладно, — вместо этого говорит он, оглядываясь через плечо на другого мальчика; они оба выглядят так, будто только что пробежали марафон. — Я сделаю это. Чимин сияет, кричит что-то бессвязное и внезапно бросается на спину Юнги, прежде чем тот успевает сесть. — Да! Youtube-канал YoonJimminie официально заработал 5 июля 2011 года. Чимин неукоснительно следит за тем, чтобы Юнги загружал два видео в неделю — одно с английским рэпом и одно с корейским рэпом, по причинам, не зависящим от него, — выкапывая рэп-песни, о которых старший мальчик никогда в жизни не слышал. — Как будто я твой менеджер! — Заткнись, Пак Чимин, ты и твои несбыточные мечты. После первых двух недель четыре видео набрали 3-6 тысяч просмотров, и больше лайков, как ожидал Юнги. Он не знает, что, чёрт возьми, происходит, но он знает, что это делает Чимина счастливым, поэтому он позволяет себе сидеть перед своей дерьмовой веб-камерой по понедельникам и пятницам и делать то, что, чёрт возьми, всем так нравится. Утро среды, примерно три недели спустя, Юнги разбудил его телефон, жужжащий на прикроватной тумбочке. Ворча и ударяя себя в процессе, он хватает его и щурится на более яркий, чем разрешено, экран. Чимини-глупыш звонит. Он глубоко вздыхает и нажимает принять, прижимая его к уху. — Юнги-я, — визжит Чимин, ещё не успев вдохнуть в трубку, и стонет. — Какого хрена, Чимин, только рассцвело. — 12:40. Не имеет значения! — Чимин снова визжит, а Юнги смотрит в потолок, пытаясь понять, почему он влюбился в чёртового гипердерьмо. — Проверь свой YouTube! Юнги немного проснулся и медленно садится. — Зачем? — Просто сделай это! — в этот момент голос младшего мальчика кажется отчаянным. Юнги требуется десять минут, чтобы поднять свой ноутбук с того места, где он бросил его на пол прошлой ночью, и ещё пять минут, чтобы обдумать то, что он видит. — Почему у 21 видео 20 тысяч грёбаных просмотров? — Проверь комментарии! Проверь грёбаные комментарии! Блять! — Заткнись, — шепчет Юнги в телефон, прокручивая страницу вниз, пытаясь найти то, что, чёрт возьми, Чимин говорит ему найти. Это несложно, учитывая, что это на корейском языке и это самый грёбаный комментарий. Рэп Монстр Музыка: Ты очень крут братан! Юнги сухо сглатывает, нажимая на ссылку на канал. Не может быть, чтобы это был Ким Намджун, известная подростковая сенсация на Youtube из Кореи. Нет ни хрена. Юнги, блять, подписался на него, чёрт возьми. Это... Чимин всё ещё визжит, Юнги с опозданием понимает и издает странный писк. — Я знаю! — он кричит. — Я, чёрт возьми, знаю! Юнги не знает, что, чёрт возьми, ответить, поэтому он просто останавливается на простом «Спасибо! Ты так, чёрт возьми, тоже крут! Чимин думает, что это немного без энтузиазма, но Юнги не из тех парней, которые любят капслок. Его подписчики подскочили до 15 тысяч на следующей неделе, и он не уверен, стоит ли ему плакать. август 2011 г. 2011 оказывается годом сюрпризов, потому что Чимин устраивается на работу. Это не супер модно; это подработка на полставки секретарем в автомастерской, и это оплачивается чертовски хорошо, но отец младшего мальчика — хрен, который решил, что 15 лет — это достаточно взрослый возраст, чтобы Чимин начал практиковаться в том, как обеспечить себя. Юнги думает, что это полная чушь, но его никто не спрашивал. Это странно, потому что Чимин работает с понедельника по среду с 9 до 5, а это дни, когда Юнги чертовски скучно. Он никогда не признавал, сколько времени проводит с Чимином, пока не подсчитал. Это чертовски странно. — Знаешь, — говорит его мама, когда во вторник днём ​​он развалился на диване и занимается совершенно ерундой. — Тебе тоже следует устроиться на работу. Юнги закатывает глаза. — Не хочу. — Тебе 18. — Не хочу, — повторяет он, как ребёнок. — Может быть позже. Он может ощутить мамин взгляд раньше, чем увидит его. — Хорошо. Нет работы, — следует пауза. — А Чимин? — Что насчёт него? Он только смотрит на неё с лёгким удивлением, когда она упрямо игнорит. — Мама, что… — Что ты имеешь в виду, что насчёт Чимина? — спрашивает она, вставая перед ним с расстроенным видом. Юнги чувствует себя человеческим воплощением знака вопроса, медленно блокируя свой телефон. — Когда ты собираешься сказать ему? — Сказать что? — он не знает, туп ли он или есть что-то, что он должен знать. Он с тревогой смотрит, как его мама издаёт что-то похожее на визг. — Сказать ему, что любишь его! Что ещё? О. — Ох, — Юнги щурится на свой пустой экран и снова на маму. — Я не знаю. Он слишком молод. Это не полная ложь. Юнги чувствует себя жутко, желая поцеловать 15-летнего подростка, но есть парализующая тревога, от которой он страдает, а также страх быть отвергнутым и потенциально разрушить их дружбу, и тогда ему придётся прыгать со скалы, а у него нет такой возможности. Физической возможности для этого. Однако его мама выглядит опасно со своим настроением. — Прошло 5 лет, Юнги. Я видела, как росла эта любовь, — она кладёт руку на сердце, и он удивляется, когда он видит её такой. — Раз уж ты был маленький, так бы и не рассказывал мне об этом, чёрт возьми, — отрезает она и трёт лоб, как будто испытывает физическую боль. — Жди здесь. Юнги всё равно слишком напуган, чтобы куда-то идти. Когда она возвращается, то с двумя десятидолларовыми купюрами, зажатыми в кулаке, она некрасиво шлёпает по лбу Юнги. — Йа! — Возьми их, купи еды на вынос и удиви Чимина на работе, — требует она, и Юнги смотрит на деньги, а потом на маму. — Ч... — Ты должен прийти туда! Ты должен показать ему тонко, что ты заинтересован! Всё, что ты делаешь, это обращаешься с ним, как с младшим надоедливым братом, как он когда-нибудь поймёт что-либо! — восклицает она, раскинув руки и так сильно напоминая ему о Чимине, что его сердце бешено колотится. — Ты не можешь просто сидеть здесь, ожидая, что он подождёт тебя, Юнги, ему 15, подростки тупые… — Я… я подросток. — А что, если кто-то другой пригласит его на свидание раньше тебя? Ты останешься здесь, оставшись позади, я имею в виду, что он красивый мальчик. Ты не можешь просто так, — она делает паузу, тяжело вздыхая. — Возьми эти деньги и исчезни с глаз моих. Юнги задыхается, медленно вставая с дивана, прежде чем его мозг начнёт возмущаться с остальными словами. Он стучит в металлическую дверь автомастерской, минут через 20, сжимая в кулаке пакет корейской еды на вынос. — Специальная доставка. Чимин поднимает взгляд от своего стола, где он что-то читает в своём телефоне, выглядя очаровательно сбитым с толку в своём рабочем комбинезоне. Сердце Юнги болезненно стучит в груди, а на его лице появляется широкая улыбка. — Ты грёбаный мудак, — невозмутимо говорит младший, с глупой улыбкой на губах, когда входит Юнги, ухмыляясь и тряся сумкой с едой. — Что я могу сказать? — он наклоняется через стойку и целует в щёку Чимина, который пищит. — Это семейный эффект Мин. — Ты только что назвал свою семью придурками? — Э, да мы все придурки, — кивает Юнги и прячет улыбку, когда младший смеётся. — Да? По какой-то особой причине ты здесь из-за еды? Моя мать выгнала меня из дома, потому что она хочет, чтобы ты увидел во мне бойфренда. — Нет, я просто скучал по твоей уродливой роже, — вместо этого говорит Юнги, садясь, скрестив ноги, на стойку и открывая контейнер из фольги. — Подожди, а можно? — О да, всё позволено, — говорит Чимин, махая рукой в ​​воздухе. — Я просто должен не расслабляться. — Звучит достаточно просто, — пожимает плечами более высокий мальчик, осторожно разворачивая пару палочек для еды. — Ты лучший, — внезапно говорит Чимин, и его руки на мгновение замирают, а в ушах кричит что-то, чего он не понимает. — Тебе повезло со мной, — пожимает плечами Юнги, пытаясь сдержать свои эмоции. Это работает не очень хорошо, но достаточно, чтобы они начали есть в комфортной тишине, а он только пять раз тайком смотрел на Чимина. Они почти закончили, когда мир Юнги выскользнул из-под его дерьмовых кроссовок. Дверь звенит, показывая, что кто-то вошёл в магазин, и Юнги лениво бросает на него взгляд. Это высокий мужчина, выглядящий на несколько лет (может десять) старше него, с гладкими светлыми волосами, мерцающими голубыми глазами и руками размером с голову старшего мальчика. — Привет, ребята, — он добродушно улыбается, его зубы блестят и сверкают, и у Юнги возникает странное желание ударить его. — Привет. Голова старшего мальчика внезапно устремляется к Чимину, который краснеет во всё лицо и торопливо убирает чёлку с лица. Юнги смотрит между ним и мужчиной, который угрожает его будущей супружеской жизни. О, чёрт возьми, нет. — Привет, — говорит мужчина, полностью игнорируя Юнги, и наклоняется через стойку к Чимину. — Я ищу запчасти для моего мотора, не мог бы ты мне помочь? — Эм, — румянец Чимина распространяется до его линии роста волос, и Юнги готов. — Я не могу прямо сейчас, владелец ушёл на послеобеденный перерыв, но если бы вы могли, э-э, вернуться в 6, он смог бы помочь. — Оу, — насмешливо дуется мужчина, заставляющий Чимина краснеть. — Очень жаль. — Ага. — Тогда увидимся в 6, — подмигивает мужчина и щурится на бирку с именем на работе Чимина. — Чимин. — Я ухожу в 5. Юнги собирается убить себя. Он вот-вот утонет в этой еде и умрёт. — Оу, это очень плохо, Чимин. Я с нетерпением жду встречи с тобой снова. Чимин пищит, и Юнги очень-очень убийственно поворачивается, чтобы посмотреть на этого чувака, кем бы он ни был. Только он должен заставлять Чимина пищать. — Между прочим, я Райли, — он протягивает огромную руку Чимину, который нервно её берёт. (Никто не обращает внимания на Юнги, который проткнул свой контейнер с едой.) — Приятно познакомиться. — Ты слишком милый, — воркует Райли, взъерошив волосы Чимина. Старший мальчик прямо мёртв. Он мёртв. Когда Райли наконец-то уходит после десяти минут бесстыдного флирта, из-за которого Чимин выглядит как помидор, Юнги наконец-то чувствует, что может дышать. Он смотрит на Чимина, и у младшего перехватывает дыхание. Чимин выглядит счастливо. Юнги не должен чувствовать такую ​​боль. — Вау, какой придурок, — неловко бормочет он примерно в то же время, когда Чимин шепчет, — он похож на Ченнинга Татума. — Я собираюсь совершить убийство, — объявляет Юнги, как только он входит в парадную дверь, его грудь тяжело вздымается. Его мама смотрит на него. — Совершить? — Самоубийство. Или убийство, — задумчиво тычет языком в щеку. — Я ещё не решил. — Эй, Мин Юнги, что ты говоришь? — Мне пришлось проводить Чимина домой, верно? С работы, — говорит он, плюхаясь на диван рядом с ней. — Это здорово, что я выставляю себя напоказ. Только, — он поднимает палец, когда она взволнованно открывает рот. — Он не говорил о своей новой любви. Наступает пауза тишины, а затем: — Чего? — Я знаю, — говорит он, серьёзно кивая и делая вид, что не чувствует, будто его сердце вырывают через задницу и снова засовывают обратно. — Я знаю. Какое-то время она молчит, и Юнги дуется, задаваясь вопросом, где, чёрт возьми, он ошибся. Этого не должно было случиться. Кто, чёрт возьми, этот Райли? Какого хрена Чимин хочет, чтобы он был рядом? Откуда он вообще взялся? Почему он такой высокий? Молчание длится так долго, что Юнги почти забывает, что его мама вообще здесь, пока она не начинает из ниоткуда. — И ты сдаёшься ? — визжит она, и он подпрыгивает на два фута в воздухе. — Мама, тебе нужно прекратить это делать. Она полностью игнорирует его; что совершенно не ново. — Это всего лишь небольшая заминка в создании прекрасных отношений! — она снова встаёт, драматические движения рук и всё такое, пока Юнги тонет в подушках дивана и стонет. — Он просто влюблён, это не значит, что его забрали. Ты не сдашься. — Мама... — Я не хочу слышать больше ни слова. Иисусе. Ты не откажешься от Пак Чимина, или я от тебя отрекусь. — Ты рас... — Да. Да, я согласна. А теперь подними свою задницу и подумай о чём-нибудь. Ты зря тратишь время, пока мы разговариваем. — Клянусь богом, — Юнги смотрит на неё с изумлением. — Ты даже не беспокоишься о моей домашней работе. — Это вопрос твоей жизни и души! — восклицает она. — Конечно, я обеспокоена! В 20-й раз за день Юнги уверен, что умрёт. Октябрь 2011 г. Юнги стонет. — Я, блядь, не могу этого сделать, — бормочет он, расстроенный, ударяя по открытому альбому перед собой для ровного счёта. — Ну-ну, Юнги, — говорит его мама, взъерошивая его — только что выкрашенные — рыжие волосы. — Разве ты не хочешь сделать Чимина счастливым? Разве ты не хочешь, чтобы Чимин был твоим парнем? Юнги смотрит на неё сквозь отросшую чёлку, надув губы, но всё равно тянет альбом к себе. Его мать прячет весёлую улыбку за ладонью. — Знаешь, я до сих пор не могу понять, почему ты не можешь подарить ему его на день рождения. — Не смогу закончить, — бормочет он, нанося клей на заднюю часть Полароида. — Не смогу закончить в ближайшие два дня. — Ну, если бы ты был достаточно решителен, ты смог свернуть горы, но это только ты, — поддразнивает она, просеивая груду старых фотографий размером с холм, беспорядочно лежащую рядом с её сыном. — Неужели мы действительно сделали так много фотографий вас двоих с течением времени? Юнги фыркает, аккуратно прижимая картинку к пустой странице. — Да. Тебе было нечего делать. И, — добавляет он, перебивая ваш шум протеста. — Я действительно не могу закончить это. У меня есть некоторое дерьмо, чтобы закончить. — Что за дерьмо? — Домашнее задание, мама. Домашнее задание. Школьное дерьмо. И дерьмо на YouTube. — А, — говорит его мама, цокая языком в ответ. — Забыла. — Ты буквально единственная мать на земле, которая забывает, что её сын ходит в школу, — снова фыркает Юнги, хватая ещё одну фотографию и просматривая её. Это о них в первый день средней школы; Накануне Чимин ударился головой, и большая часть его лба была покрыта огромным пластырем. Он ласково улыбается, игнорируя маминое «не забываю», и начинает заклеивать спинку. — Итак, — говорит его мама примерно через десять минут мирной работы, и Юнги вздыхает и смотрит на неё. Она выглядит как очень болтливая аджумма и ничего не делает, чтобы помочь, кроме как сидеть и сомневаться в его жизненном выборе. — Что? — Когда же ты собираешься отдать его ему? — На Рождество. — Ах, правда? Это прекрасно! — сияет она, и Юнги выдавливает полуулыбку, нажимая на вторую фотографию внизу страницы. Он поднимает маркер, лежащий рядом с его ногой, и наклоняет голову. — Что ты собираешься писать? — с любопытством спрашивает его мама, и Юнги закатывает глаза. — Иногда ты такая любопытная, аджумма, — бормочет он по-корейски, полностью игнорируя ее оскорбленное «Йа, Мин Юнги!» в пользу того, чтобы снять колпачок с маркера и прижать его царапая на странице прямо поверх первой фотографии. Пак Чимин. Я думал, что ты странный, когда мы встретились. — Это очень романтично, — самым серьёзным голосом комментирует его мама, читая это вверх ногами, и Юнги бросает на неё раздраженный взгляд, нацарапывая то же самое на хангыле внизу картинки. Это со дня рождения Чимина в прошлом году; они пошли в поход, и он случайно наступил на змею. Юнги сделал полароид, на котором Чимин плачет на земле. Он уверен, что младший мальчик ещё не простил его за это. Он делает паузу, прикусывает внутреннюю сторону щеки и смотрит на вторую фотографию. — Будь более романтичным, — услужливо подсказывает его мама, и Юнги подавляет желание бросить в неё фломастер. — Я пытаюсь, — бормочет он, постукивая ручкой по странице, прежде чем: Ты всё ещё довольно странный. — Да, Мин Юнги, ты пытаешься сказать ему, что любишь его, или оскорбить его? — Оба? Я не умею делать дрянные вещи, — бормочет он, рисуя сердечки по странице. — Это настолько хорошо, насколько это возможно. — Да, ты точно такой же, как твой отец. Он дал мне альбом с фотографиями нас, понимаешь? Когда он пригласил меня на свидание и оскорблял меня на каждой странице. — Да, мама, — Юнги трет глаза. — Ты рассказывала мне эту историю раз 10. — Я просто говорю! — она протестует, но всё равно затыкается. Юнги вздыхает. Борьба влюблённого мужчины. Последние два месяца были… тяжелыми, если мягко мог выразиться Юнги. Чимин до сих пор не заткнулся насчёт Райли, как бы Юнги ни пытался демонизировать старика. — Ему 20, ты не думаешь, что это немного странно, Чимин? Я имею в виду, что тебе ещё нет и 16, это незаконно. — Тебе 18, Юнги. — Да, но я не пытаюсь с тобой поболтать! Да, именно. Чимин обычно просто смеётся над ними, списывая их на то, что Юнги защищает его, и настаивая на том, что Райли — самый милый мужчина на свете. Юнги хочет умереть. Он думал, что как только закончится летняя работа Чимина, закончится и эта ерунда с Райли, потому что этот человек начал приходить в магазин по ерунде каждый божий день, пока не признался, что хочет поговорить с Чимином, потому что он такой милый. Юнги тоже дулся в углу каждый божий день, без исключения, его «неожиданный» обед был забыт на стойке. Но нет, как только работа Чимина закончилась, номер Райли появился в его милом блестящем айфоне в виде пингвина, и Юнги, по общему признанию, плакал навзрыд. (Конечно, у него слишком много гордости, чтобы признаться в этом.) И теперь Чимин постоянно пишет Райли, даже когда он с Юнги, а старший хочет швырнуть телефон в стену. Но он этого не делает; Чимин улыбается и смеётся, и Юнги всегда хочет, чтобы он был счастлив. — Это не значит наступить на собственное счастье! Они даже не встречаются! — Мама! В последней отчаянной попытке заставить Чимина «увидеть свет» мама Юнги взяла дело в свои руки, как только прошла половина сентября, а старший мальчик не добился никакого прогресса в операции «Люби меня, Чимин». Какое же её грандиозное решение? Краска для волос. Так у Юнги оказались ярко-синие волосы, потому что, по-видимому, шокового фактора было достаточно, чтобы «вырвать Чимина из тумана белого человека!» (Нет, Чимин смеялся не один час. А потом написал об этом Райли. Юнги снова заплакал.) Он принял его к концу сентября. У него были дерьмовые синие волосы, Чимин всё меньше и меньше тусовался с ним в пользу Райли, а когда они тусовались, всё, что он делал, это говорил о Райли и о том, какой он классный. Юнги смирился с этим; он не имел права на Чимина, а Чимин мог любить кого хотел, даже несмотря на то, что его сердце вырывалось из груди. Стандартное дерьмо. Его мама не знала. Именно так он обнаружил, что сидит в гостиной полусонным воскресным утром в начале октября, просматривая сделанную своими руками книгу с картинками своих родителей, которую его отец сделал когда-то, чтобы ухаживать за его матерью. Очевидно, это сработало, настаивала его мама, так что это сработает и на Чимине. Юнги всё время хочет умереть, что, по-видимому, не совсем здорово. И вот как он обнаруживает, что в 9 вечера выходного дня он приклеивает фотографии себя и Чимина в альбом для вырезок в долларовом магазине, пишет с ними персональные сообщения, которые, по общему признанию, являются плохо замаскированными оскорблениями. Идея заключалась в том, чтобы подарить его ему на день рождения, но Юнги не может этого сделать. Его Youtube на удивление набирает обороты, у него колоссальные 40 тысяч подписчиков и почти регулярный контакт в твиттере с Ким Намджуном. Это круто, и он благодарен за это Чимину. Он всегда благодарен Чимину. Милый, милый Чимин, который так рад за него и его успех, и Юнги каждый день снова и снова влюбляется. Он считает, что его мама права; если он не дал Чимину никаких оснований полагать, что тот хочет быть с ним, что может помешать младшему мальчику отвечать другим мужчинам? Признание — единственный выход, но он не говорит об этом маме. Её эго достаточно толстое. И, к стыду своему, Юнги немного ей верит. Райли и Чимин не встречаются; Юнги знает младшего намного дольше, они даже обещали пожениться, и, может быть, он немного глуп, но это не могло быть ничем. Всё, что ему нужно, это признание, и Чимин будет его. Он уверен в этом. Юнги твёрдо верит, что, как только он покрасит волосы в осенний оранжевый цвет, чтобы избавиться от неоново-синего чудовища из своих корней, его дела пойдут на лад. Что всё будет хорошо. декабрь 2011 г. — Сделанно! Ох, чёрт возьми, мой бог! — Юнги стонет, вытягиваясь на ковре в гостиной и захлопывая альбом. Он чертовски устал. — Позволь мне увидеть это! — говорит его мама, материализуясь из ниоткуда и попадая в его поле зрения. Юнги кладёт ногу на книгу и смотрит на неё, качая головой. — Чимин первый. Это для Чимина. Его мама смотрит на него секунду, а затем ласково улыбается, взъерошивая его волосы и игноря его протестующий визг. — Да, я рада за тебя. Юнги фыркает в ответ. — Мин Юнги! — Айщ, — он протирает глаза. — Хорошо, да, я тоже рад за себя. Кажется, это успокаивает её, и она уходит на кухню, крича что-то о скором ужине. Юнги не может точно сказать; клетки его мозга мертвы, на руках клей, и он не видел Чимина около 2 дней, так что у него сильный синдром отмены. Этот альбом для вырезок чертовски похож на его единственную надежду, без обид. Не то чтобы он ненавидит Райли — он ненавидит, он так сильно ненавидит Райли, умри, умри, — но его просто бесит, что Чимин теперь проводит с ним больше времени, намного больше, чем с Юнги, и это нормально, правда. Ему разрешено тусоваться с другими людьми. Он не сердится. Он не владеет Чимином. За исключением того, что он зол и непредвзято получает от Райли действительно жуткую атмосферу, которой у Чимина нет. Юнги пытался сказать ему, тем или иным скрытым способом, но, очевидно, Святой Райли не может ошибаться, и он покупает вещи Чимину. Юнги слишком беден, чтобы покупать вещи Чимина, но он почти уверен, что любит младшего намного больше. А может он просто глупый. И низкий. Но да. Альбом для вырезок. Только надежда. Его телефон загорается от звонка, когда он записывает последнее сообщение в конце, грубо двигая маркером по твёрдой обложке. Его глаза ловят Чимини-глупыш, и его руки двигаются, чтобы принять вызов, прежде чем он соображает, что делает. — Юнги-я! Юнги вздрагивает и держит телефон в нескольких дюймах от уха, липкая улыбка расползается по его лицу. Он так соскучился. — Ты в порядке? Ты говоришь так, будто собираешься подоить корову или что-то в этом роде, — дразнит он, фыркая, когда Чимин фыркает на другом конце провода. — Да, что, чёрт возьми, ты говоришь? У меня есть новости. — Ах, да? — говорит Юнги, пряча улыбку рукой, засовывая телефон между ухом и плечом, а другой рукой продолжая писать. — У тебя наконец яйца упали? Чимин скулит, тот самый звук, который вырывается из его горла и заставляет Юнги что-то чувствовать. — Йа, ты слишком много. Нет, но... Юнги-я, это так... — Хм? — на самом деле ему следовало бы уделять больше внимания, но он пишет, а Чимин бормочет что-то на заднем плане — это то, к чему он хорошо привык. — На сегодняшний день у меня есть парень, Юнги, ты можешь поверить? Ты можешь поверить, что у меня появился бойфренд раньше тебя? — визг младшего мальчика, радость в его голосе, и Юнги фыркает. — Ты слишком много мне говоришь. Раньше меня завёл мальчика… Через пять секунд вся кровь Юнги становится ледяной. — Я знаю! — Чимин уже перебил его из-за слабого шума машин на заднем плане. — Я не могу поверить, что Райли пригласил меня на свидание, я думал, что он просто видел меня ребёнком, но на самом деле он пригласил меня сегодня! Юнги пытается успокоить дыхание, сжимает кулаки и пытается не вырвать. — Да? — Ага! — Чимин звучит слишком оживлённо, чтобы разговаривать с кем-то, у кого весь мир вырвали из-под ног. — Мы случайно пошли за мороженым, и он сказал мне, что я красивый, и поцеловал меня! Старший мальчик закрывает глаза; пытается заставить тошнотворный образ вылететь из своей головы. — А потом! — Чимин всё ещё говорит, и у Юнги не хватает духу его остановить; не думает, что сможет . — Он сказал, что всё это время хотел пригласить меня на свидание, но хотел подождать, пока не узнает меня получше, и что сегодня я выгляжу идеально, поэтому он не смог устоять. Ты выглядишь идеально каждый день. — Вот так, — сглатывает Юнги, выдавливая из себя улыбку, хотя в этом нет необходимости. — Это здорово, Чимини. Я рад, что ты счастлив. — Я так счастлив, — радостно вздыхает и хихикает младший. Сердце Юнги сжимается. — Хотя я не думаю, что скажу своему отцу. — Да, очевидно, — говорит старший мальчик глухо и на автопилоте. Его мозг не работает. — Ладно, мне пора идти! Чимин снова хихикает. — Райли вернулся из туалета, увидимся завтра, хорошо? — Да. Да, увидимся когда угодно, — Юнги облизывает губы и повторяет «пока», когда линия обрывается. Он не знает, как долго он сидит там, и только когда мама трясет его за плечо и зовёт по имени, он понимает, что истерически рыдает. — Мин Юнги! Юнги, что случилось? Юнги, — она трясёт его, и он теряет сознание. — Я потерял его! Ладно? Я потерял его сегодня, я потерял его, я трус, и я, чёрт возьми, потерял его! — он рыдает в ладони и ему насрать; такое ощущение, что мир разломился на две части и ничего уже никогда не будет хорошо. Он позволяет маме взять его на руки, и он плачет и плачет, пока не может больше. Юнги не знает, что он ест. Он пустой, и всё не так, и он идёт в свою комнату, не сказав больше ни слова. Он благодарен своей маме за то, что она не пытается заставить его говорить об этом; Юнги редко плачет, а если и плачет, то серьёзно. И она это уважает. И он любит её. Его отец просто очень сбит с толку, но он не может заставить себя заботиться; об этом или что-нибудь на самом деле. Всё, что его волнует, это образы, которые горят в его мозгу. Райли целует Чимина, Райли обнимает Чимина, Райли занимается любовью с Чимином. Его Чимин. Он слегка вздрагивает и обнимает себя, руки дрожат, когда он сжимает их в карманах пижамы. Юнги сидит в своей спальне с выключенным светом бог знает сколько времени, прежде чем у него появится желание даже пошевелиться. Может быть, он немного драматизирует, возможно, так оно и есть, но он не может заставить себя остановиться. Прежде чем он соображает, что делает, он включает лампу и берёт фотографию в рамке, которую держит на тумбочке; Чимин и он, с его 14-го дня рождения, грёбаную долгую жизнь назад. — Почему ты не позволил мне? — он не осознает, что снова плачет, пока его щёки не становятся влажными и неприятными. — Почему ты не позволил мне сказать тебе, что я чувствую? — его голос срывается, и он крепко прижимает рамку к груди, словно это спасательный круг. Такое ощущение, что он одинок. — Почему ты такой, Пак Чимин? — выкрикивает он, всхлипывая, края рамы неприятно врезаются в его руки. — Почему ты заставил меня влюбиться в тебя, если ты не собирался влюбляться в меня? Ему требуется ещё десять минут, чтобы успокоиться, но когда он это делает, он чувствует себя жутко спокойным. Слёз нет, и руки не трясутся, и он слишком пустой. Может быть, это хорошо. Он ничего не чувствует. Он тихо выходит из комнаты и решительно спускается по лестнице, пока не достигает гостиной. Альбом для вырезок лежит там, где он его оставил, всё ещё открытым на написанном им сообщении. Весь смысл в том, что я влюблён в тебя, ты, маленький грубиян, Пак Чимин. Он полуулыбается, садится перед ним и включает боковую лампу. Фломастер оказывается у него в руке прежде, чем он успевает отговорить себя, и он дрожаще строчит в углу, плача. — Перестань плакать, — бормочет он себе под нос, всё равно пускает слезу и снова закрывает маркер колпачком. Он бережно закрывает альбом — результат двухмесячной тяжелой работы — и бережно несёт его наверх, не утруждая себя снова погрузить гостиную во тьму. Ему нужен весь свет, который он может получить. Аккуратно положив книгу на кровать, он вытирает щёки и глубоко дышит; готовит себя к следующему драматическому поступку, который он собирается сделать. Он чувствует себя так, будто его только что швырнули головой в корейское мыло. Руками, которые не перестают трястись, Юнги берёт фотографию его и Чимина, которую он оставил на кровати, и осторожно кладёт её поверх альбома. — Знаешь, мой пот и кровь ушли на то, чтобы любить тебя, — шепчет он, полуулыбаясь фото Чимину. — Ты такой глупый. Он осторожно берёт обе вещи на руки и идёт к своему шкафу, отодвигая их в дальний конец, пока не скрывает их под одеждой. — Ты такой маленький засранец, Пак Чимин, — тихо бормочет он, закрывая дверцы шкафа и садясь перед ним. — Разбил мне сердце, а ты даже не знаешь об этом. Он смеётся, потирая влажные глаза, и снова ложится на пол, уставившись в потолок, пока не плачет, пока не заснёт. Весь смысл в том, что я люблю тебя, ты, маленький грубиян, Пак Чимин. Но ты не любишь меня так, как я люблю тебя. И это нормально. сентябрь 2014 г. Юнги смотрит в окно, впитывая людей, живущих своей жизнью. Англия прекрасна так, как он не ожидал, со всеми острыми углами, грозовыми облаками и запахом жизни в воздухе. Он прислоняется лбом к стеклу и закрывает глаза. — Эй, ты в порядке? Он снова открывает глаза, краем глаза смотрит на Намджуна и лениво показывает ему большой палец вверх. — Ага, — бормочет он и снова закрывает глаза, чувствуя, как Намджун садится перед ним на подоконник, и вздыхает. — Серьёзно. Я в порядке. — Я доверяю тебе, верю, — торопливо говорит младший, и Юнги почти фыркает. — Просто… я видел, как ты поступаешь, а здесь есть люди. — Я буду в порядке. Спасибо, однако, — говорит он так искренне, как только может, потому что он не саркастичен; открывает один глаз, чтобы посмотреть на другого парня, и слегка улыбается. — Сокджин идёт? Юнги не может сдержать далёкий укол ревности, который царапает давно запрятанную рану внутри него, когда Намджун улыбается, как сумасшедший. — Ага. Его рейс немного хреновый, он будет здесь часа через два. — Хорошо. Скажи ему, что его заднице лучше явиться, и я не испорчу своё дело из-за него. — Ага, ты такой требовательный, — Намджун цокает языком, но всё равно смеётся. — Ты совершенно лучше выглядишь. Юнги высовывает язык и легко смеётся, снова глядя в окно. В такие времена это легко. Он благодарен за то, что это легко. Когда Юнги выходит на маленькую сцену, он на мгновение забывает об этом и расплывается в застенчивой, липкой улыбке от раздающихся аплодисментов. На фанмитинге в Гайд-парке около 200 человек, и он не может поверить, что они там ради него и Намджуна. Это чертовски безумно думать об этом; он не пытается. — Всем привет, — говорит он в микрофон, который ему передали, на английском; его голос звучит хрипло. Сейчас он мало говорит по-английски. Толпа сходит с ума, и он застенчиво смеётся. — Гм, конечно, вам может быть интересно, где Рэп Монстр, — он смотрит на небольшой навес на краю сцены, а затем снова на толпу. — Он скоро выйдет, а у нас особый гость… Ваше здоровье. Он ждёт. — Позвольте мне рассказать! — игриво восклицает он, когда они останавливаются, широко улыбаясь, когда толпа смеется. — У нас особый гость, и Намджун подождёт его и выведет. Вспоминая Сокджина, Юнги нежно качает головой, прижавшись губами к микрофону. — Сегодняшний сет — это несколько моих песен и песен Намджуна, а также кое-что новое, так что я не буду рассказывать слишком много! А до тех пор вы можете меня развлечь! — толпа приветствует, и он ждёт, шевеля бровями. — Я приму от вас десять вопросов фанатов, как вам это? С этого момента встреча становится снежным комом, микрофон передается от фаната к фанату, который он выбирает, и вопросы ручные, хотя британские девушки, называющие его "оппа", заставляют его скрывать улыбку. Только на 8-й вопрос он помнит, что часть его сердца сгорает. Это маленькая десяти-одиннадцатилетняя девочка, которая стоит рядом со своей старшей сестрой, и Юнги ласково улыбается ей, пока она говорит в микрофон. Он едва скрывает измученный вздох; в последнее время он много говорит по-английски. — Что заставило вас завести свой канал на Youtube? Он смотрит на девочку, такую ​​маленькую и нервную, и сглатывает комок в горле, когда толпа охает. — Это всегда была мечта— он берёт свой микрофон, облизывает губы и старается, чтобы его голос не дрожал. — У меня не было мечты, нет. Я был в порядке, проживая жизнь, как сейчас, представляете? — он посмеивается для эффекта, а толпа смеётся и воркует. — Но потом… Не плачь, Мин Юнги. — Кто-то сказал мне, что я особенный. Слишком особенный, чтобы отойти на задний план, и что меня должны были знать, потому что я был настолько хорош. И, ну... — он потирает затылок и моргает от надоедливой влаги в глазах. — А вот и я. Толпа приветствует, и Юнги благодарен, когда они переходят к следующему вопросу, уже чувствуя себя эмоционально истощённым. Им нужно добавить ещё десять вопросов фанатов, прежде чем Сокджин, наконец, появится, с взлохмаченными волосами и нервами, и ему всё ещё удается выглядеть раздражающе красивым. Юнги почти закатывает глаза, когда видит, как Намджун подаёт ему сигнал на периферийном устройстве, и поворачивается к толпе, всё ещё улыбаясь. — Окей, наш специальный гость здесь! Вы все знаете Ким Сокджина, верно? Толпа сходит с ума; конечно, они знают Сокджина. Юнги сомневается, что есть люди, которые его не знают. — Ну, нам с Намджуном удалось похитить его для вас сюда… Толпа сходит с ума, и он фыркает. — Вы все сумасшедшие, — он ласково качает головой, указывая в сторону, когда Намджун и Сокджин наконец выходят. Юнги подавляет ревность, которая волнами захлёстывает его, и заставляет улыбнуться. Требуется некоторое время, чтобы все успокоились и их микрофонные стойки были установлены, и Юнги благодарен за время, которое он выиграл, потому что его внезапно тошнит от того, что он и собирается сделать. Намджун проводит рукой по его плечу, и он стреляет в него лёгкой полуулыбкой, говоря губами «Я в порядке» на корейском языке и хватаясь за микрофон. — Гм. Мы начнем с песни, которую я написал. Это новинка, — поддразнивает он и ждёт, пока улягутся аплодисменты. — Из альбома, который мы с Намджуном, возможно, делаем, — больше диких аплодисментов. Он вздыхает; больше нет времени, которое он может выиграть. Какого хрена он делает? — Так что, если не дурачиться слишком много, эм, это песня, которую я написал о ком-то, кого знал несколько лет назад, — он моргает, хватаясь за бедро. — И так как я и Джуни ни хрена не умеем петь, мы просто притащили сюда Сокджина, — ура. Смеётся. Вот он снова идёт, теряя время. Как всегда. Так же, как и он. — Это "Let Me Know". Я надеюсь, вам понравится.