Холод и тепло

Лазурносветик держала бдение. Выходило смешно, до слёз горьких и солёных, пеной морской сотворённых, смешно, но она лишь глубоко вдохнула и выдохнула, со свистом шипящим пропуская воздух сквозь зубы. Рассмеяться истерически на бдении слишком подозрительно. Сейчас Лазурносветик даже и не жалела, что их крепкая связь с сестрой, когда они понимали друг друга с полуслова, незаконченного вздоха, оборваной интонации, когда могли заканчивать чужие мысли и общаться глазами, случайными всполохами эмоций, закончилась. Оборвалась тонкой нитью постепенно, крошась и натягиваясь всё сильнее. В конце концов, они взрослели. Одна училась лечить, вторая училась... Нет, в самом деле смешно. Она уже воительница. Чему она могла научиться в Сумрачном Лесу? Сражаться - это да, убивать, если на то пошло. Быть особенной? Скорее, ненужной. Потому никто и не догадался. Какие раны, если единственный, кто с ней там возится, это какой-то дальний родственник, забавляющийся в этом вечном смолянистом чёрном забвении? А меж тем, что-то да и выродилось в беззвёздном пустом месте, чуждое добру и вообще - всему хорошему. Чёткие границы, желание иметь полностью и нечто единственное. Конечно, это извращённо. Если вдуматься, то ей привили это, но долго этот вирус не задержался, только и осталось - осадок, ложащийся на горчащую боль, мутную тяжесть печали, когда Медовошёрстка не хотела разговаривать с ней, почему-то упорно уходила, пыталась забыть. Какое счастье, что сейчас всё иначе. И всё равно страшно. Страшно вновь остаться одной, притом и по своей вине - надо было думать, когда убивала Светлоглазку - страшно бояться, что потом, слушая опять своего полунаставника, полуникого, его странные в своём воздействии слова, речи, просьбы и уговоры, бередившие нечто глубоко закопанное, она ещё раз послушно пойдёт за ним, вонзит когти в чьё-то горло, перекусит жизненно важную артерию. Отпустит преобразованных Сумрачным Лесом бесов, не замечая, что сама погибает. Точнее, погибнет, когда осознает. И всё равно смешно. Смешно, что её ещё любят. Смешно, что воительницей наречена, пусть и убила целительницу. Смешно, что вместо злых Звёздных предков к ней продолжает приходить Сумрачный Лес. Смешно, что ей не снятся кровь и вспоротое горло в кошмарах. Смешно, что Ивоглазочка ничего не знает. Смешно, что она убийца два раза. Светлоглазку и правда жаль. Лазурносветик надеялась - и от этого смех внутренний, готовившийся излиться, горчил удушающе - что она не в обиде. Конечно, молодая, жизнь перед которой только открывается в своих прелестях, кошка - и вдруг рада смерти, почти как этот её Сумрачный родственничек, которому перерезать горло оказалось проще простого. Интересно, Светлоглазка расскажет о личности своей убийцы, расскажет про отражение полной, глухой тьмы и леденелой пустоты в омертвевших глазах, о странном шёпоте и о том, что умирая, увидела вместе с Лазурносветик кота, покрытого незаживающими ранами, сочащимися сукровицей? Скорее всего. Нет, даже не так. Несомненно. Лазурносветик не двигалась, поразительная для неё выдержка, так бы фыркнула Медовошёрстка, но на деле подруга многое о ней не знала. В самом деле, в обществе красивой чёрной кошки мысли улетали с резкой скоростью, лапы на месте не стояли, пусть так и бывало постоянно. Не было смысла думать о чём-либо, все риски неизменно просчитывала Медовошёрстка. Но иногда и она задумывалась. Зачем торопиться, зачем бежать? Взгляд давно застекленел, с самого вечера, не отражая холодной лазурной оледенелостью вспышки кроваво-красной, розовой зари, её жаркие, шипящие раскалённым маслом отсветы. Пришлось вчера ночью рассказать Медовошёрстке почти всё. Глупая эта привычка смотреть прямо в глаза плохо сказывалась на мыслях Лазурносветик, когда из-за этой привычки каждая яркая, отторгающая эмоция, высвечивающаяся в прелестных как жёлто-оранжевые розы, застывшие в жидком азоте и политые густым, приторно-прозрачном мёде, глазах, бросалась сразу и в сердце. Слова лились сами собой, дёргались в припадках, царапались, но всё равно подруга понимала каждое витиеватое мурчание, впихнутое нелепо в тихое, прерывистое, но притом бесконечное мяуканье. Понимала - и не отодвигалась. Лазурносветик сама ошалела, когда Медовошёрстка только зажмурилась - в голове тогда бешено запульсировало одно-единственное ожидаемое "прощай", ровно как несколько лун назад - и положила голову на бок Речной. Не оттолкнула, не порвала все связи, не перестала дружить с такой низменной, жалкой, погрязшей в непонятно чём. Не бросила, не оставила. Только собственным идеально плавным с острыми гранёными углами и однотонной громкостью, с напором незаметным, но чувственным, голосом стала объяснять. Мол, она же любит Лазурелапку - не Лазурносветик тогда ещё - как любила и маму свою, Млечногривку, только чуток по-другому, и если бы Млечногривка кого-нибудь убила, то не стала бы она, её дочь, предавать её, и то же самое с Лазурелапкой. К тому же, добавила подруга, ты убила из-за меня, и пусть это не столь желанно, но приятно. Когда Лазурносветик спросила осторожно, словно протягивая лапу в бездну и опасаясь, что сейчас её оторвут, утащат, почему тогда в прошлый раз, пусть и не она была виновата, Медовошёрстка поссорилась с Речной, то та лишь грустно улыбнулась с коротким пояснением "Было больно и совершенно по-другому. Это была другая смерть". Лазурносветик всё ещё не может осознать своё счастье полностью. Ну реально, разве этот её бред про Сумрачный Лес, янтарные глаза Светлоглазки и Медовошёрстки, ревность и любовь - даже сейчас звучит предательски весело! - можно было воспринять всерьёз? Нет, конечно, всё это правда, но такая странная. Медовошёрстка должна, просто обязана была нажать на курок, выстрелить в упор, уйти, с насмешкой ожидая самоубийства и Совета, чтобы открыть всем правду, утопить Лазурносветик в её нездоровой, но притом взаимной привязанности, но - не сделала. И всё равно она опасалась, что шансы на это ещё есть. Тревога в жизни не покинет Лазурносветик полностью. Она не хочет терять Медовошёрстку никак, даже если та сама уйдёт, пусть и не будет останавливать, не сможет удержать. Как можно будет жить без острой, режущей её натуры, рваных немного движений, литых из змеиных - молниеносно-смертельного броска и тягучей неторопливости скольжения по воздуху; без обжигающего ядовитого кипятка эмоций, плещущегося и подогревающегося в холодном, но притом горячем, феерично искристом взгляде больших, миндалевидных, наклонных глаз с извечной ровной молнией, иголкой чёрной зрачка; без Медовошёрстки в целом? Лазурносветик готова идти на край света за Медовошёрсткой. Лазурносветик, если честно, плевать немного, любит ли её ответно Медовошёрстка, но от чувства плетёной паутины, созданной обоими ими, слаще всё вокруг. Ярче, буйственней, неподвластней. Как же всё это смешно. Только конкретная воительница Ветра выдерживает штормовые отголоски, кипящие небеса, ураганы и бури, сорванные с цепей в бесконечно долгом беге. Лазурносветик вспоминала подругу, единственную уже, да и то, больше чем подругу. Любит её Лазурносветик с первого взгляда.