enchanted

Затянувшийся вопрос не давал мне спать, 2 часа ночи.. кого ты любишь? Интересно.. я не могу заснуть, а теперь я расхаживаю взад и вперед, желая, чтобы ты была у моей двери, я бы открыла, и ты бы сказала: «Здравствуй, я была очарована встречей с тобой». *** Свет настолько белый, что почти ослепляет. Он покрывает всю больницу. Каждая палата погружена в этот ясный свет, который режет глаза и вызывает головную боль. Робин должна была привыкнуть, она уже тысячу раз ходила по этим коридорам. Туда и обратно, никогда не останавливаясь. Она не может остановиться. Её пальцы постоянно играют с кольцами, похлопывают по бедру, соскребают грязь, которой там нет. Нервничает, нервничает, нервничает. Никому ещё не удалось её успокоить. Мистер и миссис Уилер приезжают в больницу и быстро уезжают из неё. Им нужно заботиться о Майке и Холли, но они возвращаются каждый день, когда есть время для посетителей. Однако они никогда не остаются надолго. Робин наблюдала за их действиями. Это странно.. и холодно. Это не похоже на семью, и всё же они были её семьей уже неделю. С тех пор, как её мать выгнала её. Они кормили её, благодаря им она имеет крышу над головой и кровать, чтобы спать. Мистер Уилер стоит в дверях, качает головой и тяжело вздыхает. Его руки скрещены, плечи опущены. Робин никогда не встречала более бесчувственного человека. Миссис Уилер сидит у кровати Нэнси, держит её за руку, ерошит её волосы, проливает несколько слез и уходит. И так каждый день. Они проводят у её кровати тридцать минут в день, а затем уходят. Робин не уходит. Первые пару ночей сама мысль о том, чтобы оставить Нэнси, вызывала у неё тошноту, поэтому, когда врачи просили её выйти, она садилась снаружи палаты, прислонившись к двери, и пыталась заснуть. На третий день, когда приехали Макс и Стив, они решили, что спать в залах ожидания и коридорах, и кормить себя шоколадными батончиками из торгового автомата вредно и неправильно, поэтому они потащили Робин домой. Она не слишком сопротивлялась. Она была слишком сонной для сопротивления. Дом. Должна ли она называть это домом? Уилеры. Это её новый дом? Это не имеет значения, не имеет значения, не имеет значения. Она позволяет душу поглотить её переживания. Лежа под водой, Робин всхлипывает. Она ещё не плакала. Ни разу после того несчастного случая. А сегодня.. ..сегодня она плачет. Спустя долгое время. Так долго, что, когда она выходит из ванной, переодевается в чистую одежду, Макс уже спит в своей инвалидной коляске, а Стив растянулся на мешке с фасолью в комнате Нэнси, глаза закрываются всё больше и больше. Робин их не беспокоит. Она тихо скользит в кровать. И, о боже, вот почему.. вот почему она не приходит домой уже три дня. Вот почему. Это странно.. быть здесь в этой большой кровати одной. Без Нэнси рядом с ней. Это странно. Она могла свободно переворачиваться, разваливаться, занимать всю кровать. Вместо этого она.. она не знает, что делать. Потому что.. потому что она одна. Снова. Поэтому вместо того, чтобы развалиться, она сворачивается калачиком, занимая как можно меньше места. Она сжимается вокруг себя. Так сильно, что её лоб оказывается прижатым к коленям. Отвлечься. Ей нужно отвлечься. Она не может думать о том, какой бледной выглядит Нэнси в этом свете, какой крошечной она кажется, лежа на больничной койке, какой беззащитной, какой.. нет. Робин перекидывает ноги через край кровати и оглядывается. Макс. Она встает, а затем осторожно, со всей возможной осторожностью, на которую она способна, поднимает Макс с инвалидной коляски, не разбудив её, и кладет её на другую сторону кровати. Она неуклюже пытается завернуть её в одеяло, но Макс не просыпается. Она вздрагивает во сне, её губы шевелятся, вероятно, она что-то бормочет, а затем она снова замолкает. Робин не спит. Её тело устало. Оно измученно. Она хочет спать. Её веки тяжелые. Она хочет спать. Но когда она ложится рядом с Макс в кровать Нэнси, сон не приходит. Она лежит, без единого намека на сон в глазах, уставившись в потолок. В конце концов, усталость берет верх, и Робин погружается в беспокойный сон. На следующий день она приходит в больницу с чуть менее заметными мешками под глазами и цветом кожи, который немного более нормальный и немного менее сероватый. Завтракать и обедать настоящей едой, приготовленной миссис Уилер — определенно лучше, чем есть дешевые батончики из торгового автомата. Она садится рядом с Нэнси, глядя на её неподвижную фигуру, кажется, целую вечность. Робин в кои-то веки рада, что не слышит. Постоянный звуковой сигнал от ИВЛ, отслеживающий подачу кислорода в кровь Нэнси, свел бы её с ума в считанные минуты. Она поправляет её каштановые кудри, разметавшиеся по подушке, убирая их с лица Нэнси. Робин берёт её книгу. И она читает.. вслух. Она читает. Это странно. Видеть слова, знать, что они означают, помнить их звучание и не слышать их. Тем не менее, Робин читает. «Алиса в Стране чудес». Она читает целую главу, и когда она останавливается на том, что Алиса ест и пьет то, что ей не положено, Робин кладет книгу на тумбочку Нэнси. Она вздыхает. Она протягивает руку. Она берет Нэнси за руку. Она не холодная и не теплая. Робин держит её. Большим пальцем она рисует сердечки на нежной коже Нэнси. Одно сердечко, два сердечка, три сердечка. Червонная Королева. — Я правда.. правда надеюсь, что ты меня слышишь, — шепчет Робин, — мне нужно, чтобы ты меня услышала. Ты мне нужна.. Она опускает голову. Рука Нэнси в её руке — единственное, что удерживает её привязанной к реальности. — Проснись, Нэнс. Пожалуйста.. пожалуйста. Онемение. Вот что она чувствует. Онемение. Как будто мир движется в замедленной съемке. Все, кроме неё, пойманы в ловушку картины, неподвижны, неизменны. И вот она, единственная, кто может двигаться, наблюдая, как растет мир, который остается неподвижным. Робин отказывается плакать. Её глаза горят. Так проходят ещё два дня. Больница, ужин с Уилерами и Макс, Стив приходит каждые несколько часов. Два дня. Такое ощущение, что прошло столетие. (Робин всё ещё рисует сердечки на руках Нэнси. Уже позднее утро, и она держит «Алису в Стране чудес» в одной руке, а руку Нэнси в другой, читая, пока она рисует маленькие сердечки, как... как вдруг её пугает легкое сжатие. Сжатие. Это точно сжатие. Нэнси.. Нэнси проснулась.) *** Костыли. То, что выглядело как инцидент, заканчивающийся смертью, заканчивается гипсом на левой ноге Нэнси и костылями. Четыре недели. Огромный фиолетовый синяк на её груди. Порез, заклеенный пластырем на её щеке. Сломанное ребро. Никаких необратимых повреждений. Четыре недели. Робин наконец-то дышит. Первый день, который Нэнси проводит без сна, — это путаница из врачей, обезболивающих, ванильных пудингов и сна, вызванного снотворным. Робин сидит в комнате ожидания, Стив дергает коленями, а Макс нервно грызет ногти. В конце концов, после того, как Уилеры покидают палату Нэнси, Робин разрешают зайти. Шаткие ноги. В палате почти совсем темно, потому что Нэнси утверждает, что слишком много света вредит её глазам. Робин пробирается к стулу у кровати, сердце громко колотится о грудную клетку. Нэнси смотрит на неё глазами лани, сбитая с толку всеми лекарствами, с расширенными зрачками. — Привет, Нэнс, — шепчет она, складывая руки на коленях и играя со своими кольцами. — Робин, — мягкого света едва хватает, чтобы Робин могла читать по губам. Нэнси укладывает голову на подушку. — Привет, Робин. — Я скучала по тебе, Нэнс. Слабая улыбка растягивается на губах Нэнси. Грусть пронзает Робин, вид другой девушки, такой истощенной и уставшей, разбивает её на тысячу кусочков. Она кладет руку на руку Нэнси и слегка сжимает. — Всё в порядке, — говорит она, когда видит, что Нэнси пытается заговорить и в итоге кашляет, — тебе не нужно говорить, Нэнс. Всё в порядке. Ты в порядке. Я рядом. Ещё одна улыбка. На этот раз Робин улыбается в ответ. Собравшись с духом, она наклоняется и прижимается губами ко лбу Нэнси. Легкий поцелуй, едва достаточный, чтобы вообще считаться поцелуем, а затем она отстраняется. Робин и Нэнси. Они сидят так до тех пор, пока снотворное снова не подействует и Нэнси не попадет в царство Морфея. Робин не отпускает её руку. *** — Ладно, ты готова? Нэнси пристально смотрит на неё. Она сидит на краю своей кровати, вцепившись пальцами в одеяло, свесив ноги в воздух. Её гипс свисает безвольно. Официально это последний день Нэнси в больнице. И, боже, Робин не могла испытывать большего облегчения. Поедание дерьмовой больничной еды и сон в окружении больничных аппаратов не сильно повлияли на рассудок Нэнси. Её глаза немного выпучены, мешки под ними глубокие и синие. Робин не может дождаться, чтобы привести её домой. Костыли, лежащие у кровати, блестят в ярком свете. Робин стоит рядом с ней, пока Нэнси привыкает прыгать на одной ноге, держа костыли так крепко, что костяшки пальцев белеют. — Как новенькая, — комментирует она, как только Нэнси находит какой-то баланс. Другая девушка закатывает глаза. — Не льсти мне. — Мх, ты выглядишь прелестно, когда ругаешь меня, — отвечает Робин, небрежно целуя её в висок. Нэнси безумно краснеет. — Заткнись. Робин никогда никого не целовала до Нэнси. И, конечно же, у неё никогда не было девушки до Нэнси. Последние несколько дней она постоянно думала об этом. Нэнси и Робин не целовались. Ни разу с той последней ночи перед несчастным случаем. Не в губы. Но они целовались по-другому. Робин всё время целует Нэнси в лоб. Нэнси оставляет длинную дорожку крошечных поцелуев на костяшках пальцев Робин, когда она бесконечно играет с её руками. Они касаются друг друга, они держатся за руки, они обнимают друг друга. Но.. они не целуются. Робин обвиняет больницу. Постоянное незнание, войдет ли кто-нибудь в палату. Странный свет, от которого болит голова. Запах антисептика, который пропитывает всё здание. Плюс.. всё это ново. То, что у них есть, всё ещё ново и так, так молодо. Но.. но Робин не может не думать. Она думает. Даже ночью, уставившись в потолок. Она слишком много думает. И все эти мысли смываются океаном в глазах Нэнси Уилер, который окружает её каждый раз, когда она входит в её палату. Но с сегодняшнего дня. С сегодняшнего дня всё будет по-другому. Верно? Они покидают больницу. Навсегда. Она надеется, что навсегда. Она видела слишком много больниц за слишком короткий промежуток времени. Робин придерживает дверь открытой, чтобы Нэнси, хромая, вышла, и вместе они добираются до парковки. Миссис Уилер ждет их в машине, а Майк на пассажирском сиденье ворчит что-то о том, что ему нужно встретиться со своими друзьями для супер важной партии D&D. Нэнси неуклюже садится в машину. Она огрызается, когда Робин спрашивает, нужна ли ей помощь, и борется, пока не приземляется на сиденье, бросая костыли вместе с ней. Робин тихо присаживается за ней. Она проглатывает боль. Робин, чувствуя себя так, словно она идет по минному полю, всё время смотрит в окно. Если бы она этого не сделала, она бы заметила слезы, выступившие на глазах Нэнси. Всё становится хуже. Когда они приезжают домой и выходят из машины — на этот раз Робин не пытается предложить свою помощь — Майк открывает входную дверь в чистый хаос. Вечеринка, плюс Джейн, Макс и Стив задерживаются в доме, жуют кексы и приветствуют Нэнси продолжительными «Добро пожаловать домой» и «Мы рады, что ты здорова!». Поскольку Нэнси вынуждена сидеть во время долгого, утомительного разговора с некоторыми дамами из книжного клуба миссис Уилер, Робин ускользает из толпы и умудряется найти Макс. — Что это? — спрашивает она девочку, которая в данный момент занята тем, что прячет гигантского пластикового паука под книгой Майка по D&D. Макс поднимает взгляд и хмурит брови. — Э-э, шутка? Уилер ненавидит пауков. — Я не говорю о пауке – кстати, ты можешь одолжить его мне? Хочу посмотреть, сработает ли это со Стивом – нет, я имела в виду, что это такое, — и она показывает на дом, полный людей. — О, — говорит Макс, прежде чем переключиться на жесты. — Вечеринка в честь выздоровления. Миссис Уилер подумала, что это милая идея. Робин оглядывается через плечо и видит Нэнси, которая явно чувствует себя неловко, держа чашку чая в руках так сильно, что она может разбиться. — Милая идея? — повторяет она. — Она вообще знает Нэнси? Макс пожимает плечами. — Кексики очень вкусные. Тебе стоит попробовать те, что с фиолетовой глазурью. — Будет сделано, солнышко, — бормочет она, уходя. Всё это ей совершенно не подходит. Она не хочет быть излишне драматичной или мелочной, поэтому она просто сидит на кухонном столе и молча ждет окончания вечеринки по выздоровлению. Она наблюдает, как гости уходят один за другим, не отрывая глаз от часов. К тому времени, когда все ушли, на улице уже стемнело. С облегченным вздохом Робин выходит из кухни, как раз вовремя, чтобы увидеть, как Нэнси борется с костылями, пытаясь подняться наверх. Она настолько неуклюжа, что инстинкт Робин срабатывает раньше, чем её рассуждения, и она движется вперед, чтобы помочь ей. — Вот, я держу тебя. — Мне не нужна помощь, Робин, — огрызается Нэнси. Робин опускает руки и немедленно отступает назад. Больно. Она не может слышать тон Нэнси, но она может представить его. Он суровый и усталый. Она не хочет, чтобы она была рядом. — Прости, — бормочет она. Нэнси поворачивается назад. — Я смогу подняться, ладно? — Нэнси, ты ещё больше навредишь себе… — Я смогу, — затем она ставит костыли не в то место и поскальзывается на ступеньках лестницы. Ей повезло, что Робин достаточно близко, чтобы поймать её. — Нет, не сможешь, — отвечает она, — ну же, Нэнс, почему ты так себя ведешь? — Я сказала, что смогу, — шипит Нэнси, извиваясь и продолжая подниматься по лестнице самостоятельно. Робин следует за ней. — Нэнси, ты ведешь себя неразумно. — О, я неразумная? А как насчет того, что ты и все остальные относитесь ко мне так, будто я могу упасть в любой момент? — Нэнси, что.. Нэнси вздыхает. — Оставь меня, Робин. Снова. Это происходит всё снова.. — Нэнси, ты ведь понимаешь, что делаешь именно то, в чем обвиняла меня, верно? Закрываться от всех? Отказываться от какой-либо помощи? Это тебе ни о чем не говорит? Нэнси смотрит на неё с такой обидой, что на мгновение Робин забывает, как её узнать. — Это несправедливо. — О, это забавно, потому что, по-видимому, это было более чем справедливо, когда на твоем месте была я. — Робин, не надо. — Не надо что? Я пытаюсь помочь тебе. Я пытаюсь сделать то, что ты хотела сделать несколько месяцев назад. Что изменилось, Нэнси? Правила применимы ко мне, но не к тебе? — Всё совсем не так. Не так. — Тогда как.. как? Она начинает терять самообладание. Говорить становится трудно, слова выходят искаженными и неровными. Робин трясется. Она сжимает кулаки вокруг подола своей футболки. — Это не.. я не.. ты не поймешь. Это.. это больно. Робин отступает назад. — Ты знаешь.. ты знаешь, что я бы поняла. Ты знаешь, что из.. из всех людей я бы поняла. — Робин, подожди.. — Нет, — она качает головой, пятясь к двери. Нет, нет, нет. Она не может этого сделать, не сейчас, не с Нэнси. — Куда ты собралась? — Я не знаю.. к Стиву. Я не знаю. Робин поворачивается. Она смотрит на дверь. Это сделано. Теперь она не может знать, что говорит Нэнси, если она вообще что-то говорит. Она хватает ручку и выбегает из дома. Её велосипед всё ещё у стены. Она понимает, она знает, что не должна. Это глупо, безрассудно и в целом идиотично, но она запрыгивает на свой велосипед и изо всех сил давит ногами на педали. Ей нужно уйти. К Стиву. Дом Стива ближе. Она знает, что он один, как только видит, что во всем доме горит только один свет. Робин оставляет велосипед, не слишком беспокоясь о нем. Она хлопает рукой по звонку и нажимает на него, пока дверь не открывается, и на пороге не появляется смущенный Стив. — Можно.. можно я останусь на ночь? — лепечет Робин, говоря на беспорядочной смеси разговорного английского и языка жестов. — Ты один? Я... я могу уйти, если ты с девушкой.. я могу.. я… — Конечно, ты можешь остаться, и здесь никого нет… Роб, что случилось? Она качает головой, не в силах выдавить слова. Смирившись, она показывает жестами только три слова. — Нэнси, остальное завтра. Стив кивает, всё ещё удивленный, но пытающийся не показывать этого. — Ох, хорошо. Завтра, конечно. Заходи. *** Переодевшись на ночь в старую одежду Стива, которая состояла из толстовки с капюшоном и спортивных штанов, Робин направляется в гостиную. Её волосы всё ещё влажные после душа, и она ходит босиком. Стив ждет её на диване, развалившись там с парой подушек, сложенных под головой, лениво переключая каналы. Робин мельком видит место с кока-колой и прямую трансляцию о львах, прежде чем она падает рядом со Стивом и стонет. — Спасибо, — говорит она. Когда она открывает глаза, Стив показывает жестами. — У меня есть немного еды. Хм, китайская еда, которую только что доставили и немного картошки фри. — Я ужинала с.. с Уилерами. На вечеринке, ты знаешь. — Ага. Думаю, я съел тысячу этих кексов, которые сделала миссис Уилер. — Нэнси, — выпаливает она, — мы поссорились. — Вы поссорились? Из-за чего? Я не думал, что Нэнси может когда-нибудь злиться на тебя. — Я была зла на неё. — Ох, почему? Робин ворчит что-то себе под нос, прежде чем заговорить. — Она такая.. упрямая лицемерка. Она ругалась, когда я отказалась позволить кому-то помочь мне раньше. Перед моей операцией. Черт. И теперь, теперь она делает то же самое! Какого черта, я не могу понять. Почему? Стив ничего не говорит. Он думает. В конце концов он поднимает руки и снова начинает очень медленно жестикулировать. — Я встречался с Нэнси несколько месяцев и ни разу не выиграл у неё ни одного спора. Она просто.. всегда права, понимаешь? Типа.. для неё физически невозможно ошибиться, но на этот раз это звучит так, как будто она была мелочной. Робин усмехается. — Это на неё не похоже. — Быть неправой? — Ссориться из-за пустяка. — Да, — вздыхает Робин. После минутного молчания Робин снова заговаривает. — И ты знаешь. Знаешь, что ещё хуже? Я не могу.. я не могу злиться на неё. Я не могу думать о том, чтобы проснуться завтра утром и сказать: «Нэнси Уилер? Нахуй эту суку». Нет, я не могу. Потому что. Я.. я люблю её, Стив. Даже когда она становится такой.. потому что. Потому что я знаю, откуда это взялось. Я знаю, что она чувствует, и я люблю её. Стив широко раскрывает глаза. — Вау, Роб. Так глубоко. Робин смотрит на него. Она видит ступор и, может быть, немного изумления. Но она уверена. Она уверена в этом больше, чем в чем-либо. — Я люблю её, Стив. Это чертовски пугает меня. Стив обнимает её за плечи, и Робин кладет голову ему на плечо. — Поговорим утром. Хорошо, Роб? — Хорошо. *** Утром Робин просыпается от запаха гари. Она вскакивает с дивана, на котором заснула, и бежит на кухню. Она стонет от осознания, когда видит, как Стив готовит завтрак, на столе дымятся подгоревшие блинчики, а на полу безжалостно растекается большая лужа апельсинового сока. Стив беспомощно оборачивается, вскидывает руки в воздух и трясет головой, волосы подпрыгивают. — Я сдаюсь, — говорит он, — тебе придется придумывать что-то со своим пустым желудком. — Подвинься, я приготовлю завтрак. — Да… яиц больше нет. Как и молока. Как и муки.. Хотя у нас ещё осталось немного шоколадной крошки. Робин хихикает. — Давай, дурень, — она похлопывает его по плечу, — пойдем, я куплю тебе пончик. *** Когда Стив уходит, направляясь в Family Video, Робин остается одна. Он подвез её к началу улицы, где живут Уилеры. Она видит дом вдалеке, пока щипает свои руки и прикусывает губу. Робин активно игнорировала его советы, она видела и рассматривала его попытки завязать отношения. И, ладно, дерьмовый совет Стива не принес ей ничего полезного, но похоже, она не знает, что делает. На самом деле, она просто в ужасе. И ей стыдно. Она хочет извиниться, но впервые за долгое время Робин не знает, за что она должна извиняться. И это пугает её. Есть много вещей, которые пугают её в этих отношениях. Ссоры. Это то, что она не приняла во внимание. Ссоры.. ..с Нэнси Уилер. Черт. Её рука звонит в звонок, прежде чем у неё появляется шанс отступить. Черт, черт, черт. Дверь открывается. Карен Уилер стоит в дверях с обеспокоенным выражением лица. — Робин! — восклицает она. — Ох, дорогая, мы переживали за тебя! Нэнси ничего нам не говорит и заперлась в своей комнате, вы двое поссорились? — Да, — бормочет Робин, — я так думаю. Я пришла, чтобы всё исправить. — Ох, конечно, конечно, но, пожалуйста, не злись на Нэнси.. когда ей больно, она становится неразумной… но я думаю, ты уже это знаешь; взгляни на себя, ты что-нибудь ела? Ты чего-нибудь хочешь? Я только что доела завтрак, но я могу что-нибудь приготовить.. — Я в порядке, спасибо, миссис Уилер, — честно говорит Робин, её рот всё ещё липкий от сладкого вкуса пончика. — А Нэнси.. — Она наверху, дорогая. Робин ещё раз благодарит её, прежде чем подняться наверх. Она немного дрожит. Черт. Робин стучит в дверь. Один, два, три раза. Ответа нет. Не то чтобы она могла это заметить. Сердце колотится у неё в груди, когда она замечает, что дверь не заперта. Толкая её, дверь открывается. Совсем чуть-чуть. Достаточно, чтобы увидеть, как Нэнси расхаживает взад-вперед, засунув плеер за пояс, с наушниками в ушах. Это объясняет, почему ответа не было. Робин смутно замечает, что теперь они обе ничего не слышат. Есть что-то грустное в том, как Нэнси шагает, крепко держась за свои костыли, а нога в гипсе не касается пола. Робин задумывается, не зная, как показаться, но Нэнси замечает её прежде, чем она успевает прийти к какому-либо выводу. Она останавливается, крепко сжимая костыли в руках, и долгую минуту смотрит на Робин. — Робин, — говорит она, — ты пришла. — Нэнси. Нэнси, прости.. Но Нэнси качает головой, хромает вперед и начинает говорить, отказываясь позволить Робин продолжать. — Нет.. нет, прекрати. Тебе не за что.. не за что извиняться. Я была мудачкой. Снова. Я была такой раздражающей перед твоей операцией, заставляя тебя прибегать к моей помощи, и я не… я даже не осознавала, что делаю то же самое. Это было несправедливо. Это отстой. — Нэнси, я.. — Мне не следовало так говорить, — говорит Нэнси, и Робин не уверена, что её голос звучит громко и ясно. Может быть, он поломан слезами, катящимися по её щекам, может быть, он дрожит. Она не может жестикулировать, не тогда, когда ей нужны костыли, чтобы стоять. — Это был такой идиотский ход. И мне жаль. Боже, Робин, мне очень, очень жаль. Хотела бы я повернуть время вспять, лучше бы я молчала, потому что.. черт, я облажалась, не так ли? Я облажалась. Я была так счастлива, и я.. я всё испортила, я.. — Нет, — Робин проходит через приоткрытую дверь. Она не совсем понимает, что делает. Её руки обхватывают щеки Нэнси, нежно поглаживая её кожу, вытирая слезы. — Нет, ты.. ты не облажалась. Я обещаю. Я не должна была… не должна была давить на тебя. — Давить на меня? Робин, ты просто делала то же самое, что и я месяц назад. Это было несправедливо с моей стороны, даже ужасно. — Нэнси. Если есть кто-то, кто понимает, то это я. Я понимаю.. я понимаю. Я понимаю, откуда это взялось, хорошо? Я была там. Нэнси качает головой, закусывает губу. Она смущенно отводит взгляд от Робин. Красный румянец появляется на её щеке. Осторожными движениями Робин приподнимает её подбородок, оставляет легкий поцелуй на лбу. Это всего лишь чмок, но Нэнси наклоняется и в итоге упирается лбом в плечо Робин. Рука Робин поднимается, чтобы коснуться её затылка, играя с маленькими прядками, которые она там находит. — Всё в порядке, — выдыхает она, когда рыдание проходит по спине Нэнси, — у меня есть ты. Всё в порядке. Нэнси поднимает голову, её великолепные голубые глаза пристально смотрят в глубину глаз Робин. — Прости. — Я давно простила тебя, Нэнс. Перестань извиняться. — Ты слишком легко прощаешь людей, Робс. — Нет, не людей. Тебя. Только тебя. — Робс. — Нэнси. — Можно я тебя поцелую? — Пожалуйста. И Нэнси целует. Крепко обнимая Робин за талию, и Робин поддерживает её, она приподнимается на цыпочки на здоровой ноге и целует Робин прямо в губы. Из горла Робин вырывается тихий сдавленный всхлип, и Нэнси проглатывает его в своем рту. Она держится за Робин так долго, как только может, пока её здоровая нога не устает. Она отстраняется, тяжело дыша, опираясь всем своим телом на Робин, её костыли где-то на полу между ними. — Черт, — говорит Нэнси, спотыкаясь. — Держись за меня, — отвечает Робин, крепче обнимая Нэнси за спину, — давай.. давай усадим тебя. Она не дает Нэнси времени протестовать, прежде чем она наполовину несет её, наполовину хромая, к кровати, где они обе попадают в беспорядок запутанных рук и ног, волос и смеха. Робин наблюдает, как Нэнси переворачивается на живот, прижимая её к матрасу, и касается её губ своими. — Ты красивая, — жестикулирует она одной рукой, — прекрасная. — И это говоришь ты, — усмехается Робин, украдкой целуя её ещё раз. Она оставляет ещё один поцелуй на лбу Нэнси, но, должно быть, произошел какой-то просчет, потому что её рот попадает на переносицу Нэнси. Это заставляет Нэнси смеяться. Робин любит смотреть, как она смеется. Она выглядит прекрасно. Такая милашка. Ей нравится чувствовать вибрации в груди Нэнси, когда она смеется. Нэнси хлопает себя по щеке. — Где ты спала? — У Стива. Она закатывает глаза. — Боже, прости. — Нэнси. Перестань извиняться. Серьезно. — Я чувствую себя ужасно. Я бы хотела, чтобы я могла что-то сделать, чтобы всё стало лучше. — Ты, — бормочет Робин, — ты и так делаешь всё лучше. Просто.. просто из-за того, что ты рядом. Нэнси сворачивается калачиком рядом с Робин, кладя голову ей на плечо. — Быть рядом, — жестами показывает она, — с тобой. Звучит заманчиво. — Я плохо спала прошлой ночью, — признается Робин. — Да, я тоже, — Нэнси рисует сердечки на ладони Робин рукой, которой она не жестикулирует, — хочешь вздремнуть? — Вздремнуть, — Робин зевает, просто произнося это слово, — мне бы не помешало вздремнуть. Нэнси довольно хмыкает, низкая вибрация сохраняется в их телах. Она ещё сильнее прижимается к Робин. — Моя мама разбудит нас, когда обед будет готов. — Это хорошо, — шепчет она, поворачивая голову, чтобы поцеловать Нэнси в висок. Она утыкается носом в её шею и закрывает глаза. Робин вздыхает от ощущения, что Нэнси снова так близко. Теплота. Мягкость. Легкое дыхание, щекочущее её кожу. Чувство любви на её ладони нарисованы маленькие сердечки, холодные кончики пальцев Нэнси утверждают, что Робин принадлежит ей, помечая её ладонь этими крошечными сердечками. Им так много нужно обсудить. Доверие. Любовь. Отношения. Секреты. Лошади. Так много проблем, которые нужно проработать. Это красиво и ново, но это всегда Хоукинс, штат Индиана, 1986 год, и им нужно найти способ. Способ быть вместе и прятаться. Способ продолжать быть вместе и не дать миру узнать. Если мир узнает, то всё будет плохо. Очень плохо. Ужасно. Робин знает, что рано или поздно Нэнси придется иметь дело со всем, что пошло не так после соревнований. На данный момент школа верховой езды заботится о Боуне, следит за тем, чтобы он ел и занимался. На данный момент никто ничего не сказал. Робин знает. Нэнси вздрагивает, когда видит трофеи и фотографии в своей комнате. Дрожь пробегает по её телу, когда кто-то упоминает о её коне. Вспышка страха мелькает в её глазах, когда кто-то упоминает о соревновании. Это будет нелегко. Робин знает. Гипс. Костыли. Всё могло быть намного хуже. Сломанные ребра заживают, но Нэнси всё ещё немного вздрагивает, когда Робин держит её. Трещины и синяки заживают. Только страх не уходит. Это будет не так просто. Робин прижимает свою девушку (боже, свою девушку) немного ближе. Она надеется. Надеется, что.. что если она будет крепко обнимать её, тогда, возможно, часть боли, часть боли исчезнет. Страх. Ужас. Некоторые из них. Губкой. Она хочет быть губкой. Впитать всю боль Нэнси, извлечь её из её раненного тела. Но она не может. Всё, что она может сделать – это поддерживать Нэнси. Обнимать её и надеяться, что этого достаточно. Робин ждет. Её глаза открываются и закрываются, пока она не почувствует, что дыхание Нэнси начинает выравниваться, пока она не убедится, что Нэнси спит. Только тогда Робин засыпает. *** В течение следующих нескольких дней Робин узнает кое-что ещё: — Макс любит учить Нэнси трюкам с костылями, и они пробуют некоторые вместе, пока однажды Стив и Робин одновременно не испугались опасности всего этого. — Нэнси всегда заказывает латте, когда они завтракают в городе. — Зима кажется холоднее, когда не слышно, как люди готовятся к Рождеству. — Ходить в школу не так уж и плохо, если притворяться, что её не существует. — У Нэнси развился огромный, парализующий страх перед лошадьми.