enchanted

Эта ночь безупречна, не позволяй ей раствориться, танцую в полном одиночестве. Я буду вечно гадать, знала ли ты, что я была очарована встречей с тобой. *** По мнению Нэнси Уилер, это полный отстой. Что отстой? Спросил бы кто-то. Дело в том, что большая часть её жизни была отнята у неё без её разрешения, уничтожена и выброшена. Это отстой. Что-то, что она когда-то любила. Что-то, что раньше заставляло её гордиться собой и делало её день лучше. Теперь это уничтожено. Благодаря собаке. Чертовой собаке. И всё это исчезло. Десятки трофеев, медалей, фотографии, развешанные по всему дому, всё возвращает её в тот день, и она, честно говоря, не может этого вынести. Есть картина, которая её беспокоит. На ней изображена шестилетняя Нэнси верхом на огромном сером жеребце, инструктор держит поводья за неё, на её лице нарисована широкая улыбка. Она дрожит, просто думая о том, как её родители могли позволить такому маленькому ребенку управлять таким большим животным. Нэнси не хочет.. ..возвращаться назад. Она напугана. Четыре недели пролетают быстро, как молния. Нэнси даже не осознает этого. И, честно говоря, она слишком увлечена своей новой девушкой, чтобы вообще думать о своей проблеме. Робин. Её смех. То, как неловко она ворочается в её постели. Небрежные поцелуи с Робин, прижатой к двери. Утренние поцелуи. Робин настаивает, что она не может позволить Нэнси опираться на её сломанную ногу, поэтому она просто поднимает её, как мешок с картошкой, и поднимается по лестнице с Нэнси, покачивающейся через плечо. Время летит, и Нэнси едва замечает это. Вскоре она снова в больнице, и врач снимает ей гипс. Он говорит ей, что ей не нужно беспокоиться, её нога зажила правильно, и она вернется к своей обычной жизни довольно легко. В комнате воцаряется напряженная тишина. Её мать обменивается обеспокоенными взглядами с Робин, в то время как её отец, кажется, не замечает. Нэнси просто кивает и отмахивается. Доктор предлагает ей инвалидную коляску, чтобы добраться до машины, но Нэнси отказывается. Ей не нравится чувствовать себя так. С людьми, толпящимися вокруг неё, думая, что ей нужна вся их помощь. Вместо этого она встает самостоятельно, тщательно проверяя, насколько устойчива её нога, и в конце концов опирается на Робин, когда она спотыкается, и девушка обнимает её за талию. Дорога домой проходит спокойно. Робин в эти дни всегда тихая, а её отец, как обычно, отсутствует. Поэтому Нэнси просто слушает звук двигателя, закрывает глаза и притворяется, что ничего не произошло. Сторона её, очень маленькая сторона, желала, чтобы при заживлении её ноги возникли какие-то осложнения. Она даже не знает, о чем желала. Ещё пара недель с гипсом, ещё чуть-чуть. Время. Ей нужно время, она жаждет времени. Всего несколько дней, чтобы понять, что она на самом деле хочет. Потому что она не понимает. И теперь, когда её нога зажила, мышцы снова готовы работать, у неё больше нет оправданий. У неё нет абсолютно никаких причин говорить «подальше от конюшен». Кроме. Ну, кроме страха. Страха. Нэнси содрогается при мысли о том, чтобы снова сесть на коня. На любого коня. Боун. Она всегда доверяла Боуну. Это было глубокое доверие, которое строилось годами, и Нэнси ненавидит, что оно было разрушено за считанные минуты. Она так ненавидит это. И она не винит его в том, что произошло. Она никогда не могла винить Боуна. Она винила собаку и её владельца, но, конечно, она их так и не нашла. Она винит их, а не своего коня. И всё же это всё ещё пугает её. Мысль о том, что что-то подобное произойдет снова. Она знает, что Макс регулярно посещает её сеансы конной терапии, но она не может заставить себя даже подумать о том, чтобы вести лошадь, стоя обеими ногами на земле. Она просто не может. В ту ночь, наконец-то свободная, чтобы обниматься с Робин без тяжелого гипса между ними, Нэнси плачет. Она позволяет Робин крепко обнять её, она позволяет себя обнимать, убаюкивать, успокаивать. И она плачет. Потому что впервые за долгое время Нэнси Уилер не понимает, что делать. *** — Нэнси, мы можем, э-э, мы можем поговорить? Как только она слышит слова, Нэнси замирает. Она оставляет посуду в раковине и поворачивается лицом к Робин. Они поужинали одни, так как Майк проводит ночь у Байерсов, а её родители навещают каких-то родственников с Холли. Нэнси, чувствуя надвигающийся разговор о возвращении в школу верховой езды, предложила помыть посуду сама, надеясь что разговор отложится. Но это явно не сработало. Робин задерживается у стола, играя со своими кольцами. Это её нервная привычка. — О чем ты хочешь поговорить? — спрашивает она, одновременно бормоча слова. К настоящему времени это стало привычкой, и с каждым днем она всё лучше и лучше справляется. Робин вздыхает. Она нервно оглядывается. — Ты понимаешь о чем. — Робин... — Я просто говорю.. я просто говорю, что тебе придется с этим смириться, рано или поздно, и, поскольку ты ни с кем больше не разговариваешь, я подумала, я подумала, что ты могла бы поговорить со мной. Нэнси тает. Невинность в глазах Робин, неподдельное любопытство, которое сияет в этих голубых океанах. Это выбивает её из колеи. Робин даже не делает это нарочно, она просто... она такая красивая, нежная и добрая, даже не пытаясь, и Нэнси не может сказать «нет». — Конечно я бы лучше поговорила с тобой, чем с другими, — в конце концов говорит она, подходя к ней. Она кладет руки на плечи Робин и чувствует, как руки девушки обвиваются вокруг её талии. — Мне просто... мне так страшно, Робс. — Я понимаю. Я понимаю, что тебе страшно. — Я хочу вернуться, — признается Нэнси, — но я не… я не знаю как. Я не знаю, как это преодолеть. — Мы преодолеем это вместе, — уверенность в дрожащем голосе Робин доводит Нэнси почти до слез. Она такая милая. Такая заботливая. Такая понимающая. Нэнси запускает руки в волосы Робин и чувствует, как Робин садится на край стула, чтобы быть ближе к ней. — Знаешь, я могла бы... я могла бы почитать о несчастных случаях с лошадьми, я уверена, что в библиотеке есть что-то об этом. Нэнси смотрит ей в глаза, на её губах играет мягкая улыбка. — Ты слишком мила со мной, Робин Бакли. Робин просто улыбается ей и прячет лицо в животе Нэнси, крепче обнимая её. Нэнси вздыхает и наклоняется, чтобы поцеловать её в макушку. Она знает, что Робин не может понять, что она сейчас говорит, но она бормочет: — Спасибо. *** Нэнси ничего в этом не нравится. Школа верховой езды выглядит точно так же, как и каждый год. Повсюду развешаны рождественские украшения, а у стойки регистрации стоит огромная елка, сияющая огнями и искусственным снегом. Когда она входит, все на мгновение останавливаются и смотрят на неё, просто чтобы помахать и продолжить свой день. Робин незаметно хватает её за руку и сжимает. Лишь на мгновение. Просто чтобы дать ей понять, что она рядом. Она выглядит очаровательно в своей шляпе и шарфе, потирая руки, чтобы согреть их. — Сегодня тебе не обязательно садиться верхом, — говорит она, — просто будь рядом с ним, чтобы снова привыкнуть к этому. Мы начнем с простого. Тебя всё устраивает? Нэнси кивает, делая небольшой выдох, который быстро превращается в ледяной воздух. Вместе они идут к конюшне. Нэнси прижимается к Робин во время пути, глядя на лошадей в стойлах с трепетом страха и волнения. Она знает имя каждого из них, и в какой-то момент она даже чистила их. Она видит старую лошадь, которой они пользуются для сеансов с Макс, она видит жеребенка, которого она тренирует с рождения, и она видит так много знакомых вещей. И затем, в последнем стойле, он. Боун, пыхтящий и скребущий копытом по земле. Он выглядит величественно. Нэнси всегда знала, что её черный жеребец был уникальной красотой, с этой белой звездой на лбу и сильными мышцами. Идеально сбалансированный конь, созданный для прыжков. Он не только красив, но и умен, он всё понимает. Он узнает Нэнси. Он ржет, высовывает голову из стойла и пытается привлечь её внимание. Но Нэнси замирает. Она как будто застыла. Она не может двигаться, и даже если она хочет, её ноги отказываются сотрудничать. — Я... я... — запинается она, не в силах сделать шаг вперед. В конце концов, Робин просто сжимает её руку и подходит к стойлу, нежно поглаживая морду Боуна. — Привет, приятель, — говорит она, а затем бормочет ещё что-то, её голос слишком тихий, чтобы Нэнси могла разобрать слова. Робин поворачивается лицом к Нэнси, протягивает ей руку, приглашая её взять. Её ободряющая улыбка растопляет что-то замороженное внутри Нэнси, и ей удается сделать шаг вперед. Она хватает Робин за руку и позволяет девушке помочь ей подойти ближе. — Смотри, — жестикулирует Робин свободной рукой, — он ждет, когда ты его погладишь. Он скучал по тебе. Нэнси сглатывает. Она изо всех сил держится за руку Робин. Она смотрит на неё, ища поддержки. Робин улыбается и кивает. — Всё в порядке, Нэнс. Он не причинит тебе вреда. Нэнси кивает. А затем, осторожно, медленно, она кладет ладонь на морду Боуна. Знакомое чувство. Конь фыркает и придвигает голову ближе, прислоняясь к её плечу. Застигнутая врасплох, Нэнси слегка взвизгивает, но быстро возвращается к привычке держать себя в руках. Боун кажется знакомым и мягким, вокруг него витает успокаивающее тепло. — Привет, мальчик, — бормочет она, проводя руками по всей длине его спины, — привет, привет. Ты скучал по мне? Боун тихо ржет. Он мотает головой и касается мордой плеча Нэнси. Чувствуя комок в горле, Нэнси хнычет и обнимает его за шею. — Прости, — шепчет она, — прости, я скучала по тебе. Я так по тебе скучала.   Ничего больше, чем это, не происходит в тот день. Робин и Нэнси задерживаются у стойла, непринужденно болтая, в то время как Нэнси не торопится, чтобы снова привыкнуть к Боуну. Он время от времени фыркает и тихо ржет. В какой-то момент пара мух садится отдохнуть возле его глаз, и он резко поворачивает голову, чтобы оттолкнуть их. Нэнси хнычет от резкого движения и отпрыгивает от стойла, но через пару минут ей удается подойти немного ближе, крепко держась за руку Робин. День пролетает незаметно. Им нужно отправляться домой. Нэнси прощается с Боуном и снова обнимает его за шею. — Скоро увидимся, Бо, — обещает она, — я пытаюсь. Клянусь, я пытаюсь. Дорога домой проходит спокойно. Как они выяснили, Робин не может читать по губам Нэнси, когда Нэнси ведет машину, а Нэнси не может жестикулировать. Так что они просто мирно сидят, довольные присутствием друг друга. Нэнси включает радио, играющее рождественские песни, и улыбается. Холод всегда делает её счастливее. Когда они подъезжают к двору Уилеров, Нэнси наклоняется со своего сиденья, чтобы поцеловать Робин. Сильно. Любяще. Они забегают внутрь, пытаясь избежать окружающего их холода, и в конечном итоге падают на кровать Нэнси, обнимаются и смеются. Нэнси забирается на Робин и снова целует её, медленно, всю. — Спасибо тебе, — шепчет она ей на ухо, покусывая мочку уха. Затем она поднимает голову и жестикулирует слова. Она подпирает рукой подбородок и двигает ею в сторону Робин. — Спасибо. Спасибо. Спасибо. — Нэнс, — хрипит Робин, прижимая руки к подбородку Нэнси, — тебе не нужно меня благодарить. Ты не должна. Ты знаешь меня. Ты знаешь, что я хочу тебе помочь. Нэнси что-то бормочет себе под нос, проводит кончиками пальцев по щекам Робин. — Я знаю, моя любимая девочка. Моя Робин. *** Следующие визиты в школу верховой езды проходят немного лучше. Нэнси не пугается, когда Боун резко двигается, и она снова привыкает к нему. Однажды, сопровождаемая Робин, готовой взять на себя управление в случае чего, Нэнси отваживается на конюшню со всеми инструментами, необходимыми для чистки и ухода за Боуном. Она расчесывает его шерсть, расчесывает гриву и даже умудряется позволить ему есть из её рук. — Нэнси, — спрашивает Робин однажды, — ты не будешь против... оседлать его? И, может быть, прокатишься? Один разок. Нэнси напрягается. Она закусывает губу, теребит подол своей куртки. — Можешь ли ты тоже прокатиться со мной? — Да. Да. Конечно, конечно. Но только если.. только если ты не против. Нэнси кивает. — Я думаю, что не против. И так они и делают. Она седлает Боуна с привычной легкостью, натягивает поводья, следит за тем, чтобы ему было удобно. Другие люди, работающие в школе верховой езды, помогают Робин с другой лошадью, коричневой лошадью по кличке Глинда, довольно старой и спокойной. Нэнси научила Робин основам верховой езды в те далекие времена, поэтому девушка знает, как управлять лошадью, не вылетая из седла. Нэнси смотрит на Боуна. Она берет его морду обеими руками, смотрит на него. — Мы сможем, верно, Бо? Мы сможем это сделать, — Конь просто фыркает. — Хорошо. Хорошо. Я доверяю тебе. Давай сделаем это. Я доверяю тебе. Она садится на коня так быстро, как только может. Она считает, что сделать это быстро проще, чем медлить и переосмысливать. Поэтому она прыгает и молится о лучшем. От ощущения, что она снова в седле, у неё кружится голова. Всё так знакомо. Всё кажется легким, и это пугает. Она подталкивает Боуна пятками, и конь начинает идти. Нэнси крепко сжимает поводья, так крепко, что костяшки пальцев бледнеют. Ей требуется некоторое время, чтобы привыкнуть к этому. Робин и Глинда идут рядом с ней, и она чувствует, как внимательный взгляд Робин сверлит её затылок, убеждаясь, что с ней всё в порядке. Они едут по полям медленно, просто снова привыкая к ощущениям. Сначала Нэнси немного волнуется, но потом начинает понимать, что Боун делает именно то, о чем она просит. Легкий толчок её ступней, легчайшее прикосновение поводьев — и он движется так, как она хочет. С холодным декабрьским воздухом на лице, от которого краснеют щеки и нос, Нэнси снова учится работать со своим конем. Боун мотает головой, чтобы спугнуть муху, и Нэнси напрягается. Но она почти сразу же расслабляется. Доверие. Оно возвращается. Она поворачивается и видит, как Робин возится с Глиндой. Лошадь старая и очень упрямая. Чрезвычайно упряма. Она идет, куда ей заблагорассудится, отказываясь следовать инструкциям Робин. Робин изо всех сил пытается удержать её в узде, прикусив язык между зубами, выглядя очень сосредоточенно. — Эй, Нэнс, — зовет она, — почему эта лошадь не делает так, как я говорю? Но, конечно, она не может услышать ответа. Жестикулируя, Нэнси говорит ей остановиться у дерева, того самого дерева, у которого они сидели несколько месяцев назад. Они обе спешиваются и привязывают лошадей, затем садятся, прислонившись к дереву. — Вау, — выдыхает Нэнси, откидывая голову назад, — я никогда не думала, что смогу сделать это снова. Ты была права, это всё равно, что сорвать пластырь. Лучше сделать это быстро. — Я рада, что это помогло тебе, — улыбается Робин и берет её за руку. — Всё ещё удивляюсь, почему лошадь такая чертовски упрямая. — О, милая, — воркует Нэнси, сжимая её руку и кладя свободную на щеку Робин. — Я знаю, что ты не любишь лошадей и езду. Мне жаль, что я втянула тебя в это, но я так, так благодарна. Ты замечательная. Ты просто.. потрясающая. — Нэнс, — Робин уклоняется, краснеет и опускает глаза, — Это было... это было справедливо. Ты была рядом со мной всё это время и.. и я хотела быть полезной. Я хотела, чтобы ты снова чувствовала себя хорошо. И улыбалась. Мне нравится, когда ты улыбаешься. Нэнси рисует маленькие сердечки на тыльной стороне ладони Робин. Кожа там теплая, согретая многочисленными слоями и учащающимся пульсом Робин. Когда девушка снова поднимает глаза, Нэнси видит весь свой мир в этих голубых радужках. Она сжимает её подбородок обеими руками и подталкивает Робин ближе. — Иди сюда, — бормочет она за секунду до того, как целует её. Она целует Робин, не заботясь ни о чем в мире. Потому что теперь она может. Вокруг них только поля и деревья, серое небо, нависшее над их головами, и две лошади, мирно щиплющие траву. Нэнси целует Робин, потому что они на улице, и они одни, и они свободны. Она хихикает и улыбается в поцелуй, когда Робин приходит в себя от удивления и отвечает на поцелуй. Она нетерпелива, взволнована и очаровательна тем, как дрожат её руки, когда она обнимает Нэнси за талию. Она очаровательна, когда краснеет, и Нэнси хотела бы, чтобы она оставалась такой всегда. Невинной. Чистой Нэнси отрывается от губ Робин, чтобы проложить длинную дорожку поцелуев вниз по её подбородку, добраться до уха и прикусить мочку. — Робин, — бормочет она, прекрасно понимая, что даже так близко Робин ничего не слышит. Но она чувствует, как вибрирует её горло, её сердце, которое так громко стучит в груди. Она может чувствовать.. всё. — Нэнс, — скрипучая и нуждающаяся, Робин выгибает шею под губами Нэнси, но в то же время пытается заставить Нэнси поцеловать её снова. Нэнси послушно подчиняется, отстраняясь, чтобы поцеловать Робин в губы. Это вызывает хныканье и тихий вздох. Пальцы Робин поднимаются и запутываются в волосах Нэнси. Холодно. Внезапно Нэнси становится холодно. Она дрожит и придвигается ближе к Робин, прерывая поцелуй. Робин хнычет от внезапного прерывания, но Нэнси просто смотрит на небо, довольная улыбка освещает её лицо. — Смотри, Робин, — шепчет она, — снег. Белые, хрустальные снежинки порхают вокруг них, когда они начинают покрывать всё в поле зрения. Он густой и холодный, и именно таким, каким должен быть снег. Взгляд Нэнси останавливается на Робин, и она никогда никого не любила так сильно, как сейчас. Потому что её девушка, она.. она такая красивая. Просто. Красивая. С её красными от холода щеками и ушами, такими голубыми глазами, что больно, и маленькими снежинками на волосах. Одна из них, маленькая, мягкая, падает прямо на кончик носа Робин. Нэнси улыбается и целует его. — Нэнс, ты дрожишь, — замечает Робин, снимая шарф и оборачивая его вокруг Нэнси, — мы должны вернуться, ты... ты простудишься или затемпературишь, и ты не можешь... ты не можешь заболеть, скоро Рождество! Хреново болеть на Рождество, давай, пойдем.. — Роб, — бормочет она, сворачиваясь калачиком у неё на коленях и покусывая губы, — подожди. Робин вопросительно смотрит на неё. — Что? Нэнси на мгновение изучает её. Её красоту. Какая она прекрасная. Снаружи и внутри. Её великолепная душа. — Ты прекрасна, — говорит она. Она наблюдает, как Робин краснеет, пока роется в своем мозгу в поисках жеста, который она выучила так давно и ждала, чтобы использовать ещё дольше. Она указывает на себя. Затем она скрещивает руки на груди, сжимая кулаки. Затем она указывает на Робин. Глаза девушки расширяются. Они становятся огромными. Очень огромными. И Нэнси, она.. она улыбается. И она повторяет жест. На этот раз с большей уверенностью. С милой улыбкой. Со всей искренностью в мире. Она никогда не чувствовала такого трепета в животе, как в этот день, когда она сидит на снегу и говорит своей девушке, что любит её, с помощью языка жестов. Снова. — Я люблю тебя. — Нэнси, — шепчет Робин, проводя кончиками пальцев по подбородку Нэнси, — я люблю тебя. — Хорошо, — жестикулирует она, а затем издает нервный смешок. — Боже, я так давно хотела это сказать.. хмпфф, — её прерывает Робин, целуя её в губы. Когда она отстраняется, её лицо заливает румянец. — Я так горжусь тобой, Нэнси Уилер, — говорит она своим голосом. Опьяняющая смесь высоких и низких мелодий, неясный скрежет, тон, который почти не поддается контролю. Нэнси никогда не любила голос так сильно, как голос Робин. — Чем? — жестикулирует она. — Чем ты гордишься? — Ты так много преодолела, — шепчет Робин, указывая на лошадей. — Ты снова смогла сесть на коня, хотя и была напугана. И это так много говорит о тебе. И я, я горжусь тобой. Я так горжусь. Ты показала, что ты такая храбрая. Моя храбрая, храбрая Нэнси. И.. ..Нэнси тает. Буквально. Она плачет, обнимает Робин и сидит так до тех пор, пока холод не заморозит их конечности, а снег не сделает их волосы белыми. Вместе они встают и снова садятся на лошадей, рысью направляясь к конюшням. Они обмениваются взглядами, смущенными улыбками и смешками всю обратную дорогу. *** Как выясняется, Нэнси Уилер любит много вещей, но у неё есть несколько, которые она обожает всем сердцем: — Веснушки Робин — Глаза Робин — Голос Робин — Улыбку Робин — Робин *** Новости об отмене занятий в школе из-за сильного снегопада приходят поздно вечером. Смутное чувство поселяется глубоко в сердце Нэнси. Завтра пятница, а это значит, что у них есть три дня, чтобы просто слоняться в теплой одежде и, завернувшись в одеяла, смотреть на падающий снаружи снег. Она и Робин ведут себя так мило и влюбленно, как только оказываются за закрытыми дверями. И даже до этого они не слишком хорошо скрывают свои влюбленные взгляды. Майк бросает на них обоих вопросительный взгляд, поднимая брови так высоко, что они скрываются под его волосами. Карен просто целует Нэнси в лоб и говорит, что рада, что с Боуном всё прошло хорошо. Холли, которая до сих пор не поняла, почему Робин всё время находится в их доме, просто вежливо улыбается. Тэд даже не замечает. После ужина они немного задерживаются в гостиной — Карен прилагает большие усилия к рождественским украшениям, а Робин любит их разглядывать — прежде чем в конце концов отправиться в спальню Нэнси. — Ты выглядишь как буррито, — жестикулирует Робин с тихим смехом, выходя из ванной, переодевшись в толстовку и спортивные штаны, только чтобы найти Нэнси, свернувшуюся калачиком на кровати, плотно обернутую одеялом, с чашкой горячего какао в руках. — Хотя как довольно симпатичный буррито. Нэнси хихикает. Она хочет придвинуться ближе, но ей слишком тепло. Вместо этого она ждет, пока Робин заберется на кровать и обнимет её сзади. Нэнси прислоняется к груди Робин, упираясь локтями в колени Робин. — Рождество – мой любимый праздник, — признается Робин, положив подбородок на макушку Нэнси. — Когда мой отец был ещё жив, он делал всё.. всё, что мог, чтобы сделать Рождество очень особенным для меня. Это было потрясающе. У нас не было... у нас не было много денег, поэтому он использовал старые рождественские украшения, оставшиеся с тех времен, когда он был мальчиком, и... и наполняли комнату картонными коробками, раскрашенными в сани Санты. Нэнси понимает, к чему это ведет. Она также понимает, что Робин не умеет читать по губам, и она не может жестикулировать с чашкой в руках. Так что Робин может просто болтать, и болтать, и болтать. — Он был великолепен. После того, как он... после его смерти, моя мама вроде как перестала украшать дом. Рождество наступило, но она никогда.. никогда особо не занималась украшением. Когда мне исполнилось тринадцать, она.. она даже перестала признавать его существование, — Робин делает паузу. Её голос дрожит, ломается. Нэнси отпивает горячего какао и отставляет чашку в сторону, затем откидывает голову назад и кладет её на плечо Робин. Теперь она видит её лицо, перевернутое вверх ногами и всё равно красивое. Она оставляет крошечный поцелуй в уголке её подбородка и ждет, когда она продолжит. — Я всё ещё любила Рождество, — признается Робин, — мне нравилось смотреть на игрушки в магазинах, и.. и на елки, и... всё, что с этим связано. Я любила. Я всё это любила. А сейчас. Сейчас это так красиво, Нэнс. Всё так красиво. Украшения твоей мамы, и елка, и... снег, это всё... идеально. Нэнси оборачивается, пусть и совсем чуть-чуть, чтобы погладить лицо Робин. Она смотрит на неё с минуту, а затем наклоняется к ней. Поцелуй легкий, ничего, кроме нежности. Она отстраняется, и Робин облизывает губы. — Ты на вкус как горячее какао, — смеется она. — Это Рождество обещает быть фантастическим, — жестикулирует Нэнси. У неё это неплохо получается. Слова плавно перетекают из её мозга в руки. — Мы собираемся исполнить все до единой рождественские традиции, и это будет здорово. Например, гоголь-моголь, и печенье с корицей, и поцелуи под омелой, и... мы могли бы покататься на коньках! Мы должны взять с собой Макс, ей это понравится. — Это кажется прекрасным, — жестикулирует Робин в ответ, — я не могу дождаться. Нэнси снова целует её. Они медленно опускаются на матрас и целуются, пока не устают настолько, что глаза перестают открываться. Нэнси не выпутывается из своего одеяла с буррито, она просто позволяет Робин укутать их обоих одеялом, а затем свернуться вокруг Нэнси. Она кладет голову под подбородок Робин, и её губы в последний раз касаются ключицы Робин, прежде чем они обе проваливаются в сон. (Утром, когда они просыпаются, всё ещё идет снег.)