Я конечно добрый но могу уебать

Сегодня суббота. По субботам Антон не учится. Арсений, очевидно, тоже. А еще они два убогих затворника. Они лежат на своих кроватях и нарочито не смотрят в сторону друг друга, будто в комнате больше никого и нет. Антон сначала от этого гнетущего чувства хотел свалить к Сереге, но тот с семьей уехал куда-то за город, а сидеть дома у человека без самого хозяина квартиры — такое себе. Арсению же либо тоже некуда идти, либо он специально мучает своим нахождением рядом. Между ними снова никаких разговоров, но в этот раз Антон даже рад — ему ноль резона разговаривать. Нет, даже не так: заговорить снова страшно, и на это такая куча причин, что любая свинья сможет измазаться от и до. Во-первых, всегда может прилететь новая пощечина. В целом это реально было справедливо, ровно как и та премия «Долбоеб года», которую Антон позже вручил сам себе, но повторения не хотелось. Та оплеуха была настолько яркой, что затмила все школьные пиздиловки, а Антон, между прочим, учился на левом берегу Воронежа, хотя и был всегда просто наблюдателем. Во-вторых, если говорить, то надо извиняться, а извиняться Антон не хотел от слова совсем. Он в целом по жизни таким не часто грешил, а тут Арсений. Не то чтобы Антон считал Арсения недостойным извинений, но и желанием не горел — тот же обязательно все неправильно поймет и вместо того, чтобы сказать «да все окей» закатит новую бубнежку. Наша песня хороша — начинай сначала, нет уж, спасибо. В-третьих, Антон боялся еще раз спиздануть хуйню: сейчас он четко понимает, что флиртовал с Арсением. В абсолютно извращенной манере, грубо, топорно, но флиртовал — почти прямым текстом согласился на свидание, пусть и неосознанно. Хотя на свидание, кстати, никто его и не звал. Только суть в том, что ни на какое свидание с Арсением Антон не хотел — тот хоть и был ужасно красивым, но при этом был страшным душнилой, а будущее без воздуха Антон для себя не представлял. И так все вокруг кричат об озоновых дырах — зачем добавлять себе еще проблем с кислородом. А еще Антон не гей, но по сравнению со всеми остальными пунктами это не так важно. Хотя его ориентация, кажется, уже вообще никакой роли не играет, потому что какая разница, если любой пол от тебя шарахается. Вот Оля шарахается тоже — Антон пробовал вчера к ней подойти, но она только сказала, что очень занята и сразу же пошла обратно к своим подружкам. Ну, не получилось, не фартануло. К тому же Антон еще раз убедился в том, что внешне Оля ему не так уж и подходит. Она вся такая девочка-одуванчик, которая будет хорошо смотреться либо рядом с таким же одуванчиком, либо с каким-нибудь гэнгста — Антон себя ни к одному из видов не относил. Он, ну, просто обычный чувак из Воронежа, который пытается разобраться с тем, что внутри него живет Халк. Антон представляет себя в компании девчонки с характером, высокой, чтоб удобно было, с темными волосами и клевой задницей. Он уже честно признается себе, что это практически описание Арсения, но это правда мечта не о том — просто совпало. Да бля. Арсений переворачивается на живот и переворачивает страницу книги. Арсений читает смешно — водит по строчкам пальцем и шевелит губами, и Антону это кажется милым. Эти розовая пижама, чуть взъерошенные волосы и сосредоточенный взгляд — такого Арсения невыносимо хочется оторвать, закрыть его книжку и затянуть на себя, чтобы целовать в макушку. Да твою же мать. Антон нихуя не понимает — Арсений его определенно точно бесит, потому что тот сука, каких поискать, ебалдей, заеба, душнила и никогда не открывает свой рот, чтобы сказать что-то хорошее. Арсений раздражал каждую секунду из трех недель их совместной жизни и раздражает сейчас, но… Всегда есть ебаное «но». Еще в самую первую встречу, пока Антон не узнал, что Арсений гондон (вот такой вот жизненный прикол), хотел с ним нормально заобщаться, подружиться и что-то там еще — это желание тоже не пропало до сих пор. Об Арсении как-то хочется заботиться, но… Антон мыслями идет по кругу. Арсений напоминает кошку: погладить можно, но если чуть дольше, то останешься без ебала и обосраный. Не то чтобы к Арсению вообще можно было прикасаться, поэтому Антон заменяет на «поговорить» — вот он уже явно договорился. Еб твою мать, вот надо ж было так встрять? Больше всего на свете Антон сейчас хочет отмотать назад и создать с Серегой счастливую гейскую семью, лишь бы вместе с тем переехать в начале года и никогда не встречаться с Арсением. Только за неимением такого выбора это желание сменяется другим: все-таки объяснить Арсению, что он не гей и что не подкатывал, а чисто в моменте фигни наговорил. Антон хочет сказать, что вот с Арсением он бы точно семью создавать бы не стал — никакого домика в пригороде, никаких голубоглазых детишек и никакого катания на спине, если вдруг вторая личность объявится. Антон не гей, и Арсений его не интересует в этом плане. Да ни в каком плане Арсений его не интересует. И тот точно это должен понимать, чтобы не сделать о нем неправильных выводов, а им же реально еще год вместе жить. Арсений не должен думать, что он разбил сердце или типа того — вообще вся ситуация случайность и произошла именно из-за интереса Антона к девушке, а не к парню. Только чтобы это все объяснить надо заговорить, а это слишком сложно — за полдня субботнего молчания кажется, что голос пропал начисто. Это ж еще в глаза придется смотреть, слова надо правильные подобрать… Антон открывает рот, но так ничего и не говорит, просто рассматривая сосредоточенного Арсения. Он не может понять в руках у того просто книга или какой-то учебник, но судя по выражению лица, момент там нихуевый. Это прикольно — у Антона никогда не было особенного желания читать, и он восхищался вот такими людьми, которые могут просто открыть книгу в субботний вечер. Арсений лежит весь такой идеальный, такой красивый, и Антон с каждой секундой злится все больше, не понимая, на кого именно эта злость направлена. Только факт остается фактом — Антон пытался Арсения склеить, а сейчас залипает на том. И с каждой секундой ему кажется все более необходимым проговорить вслух: ему от своего соседа никакой романтики не надо. — Хватит на меня пялиться. — Арсений звучно выдыхает и откладывает книгу. — Серьезно. Это неприятно. Антону хочется спросить, может, ему в принципе больше никогда глаза не открывать, чтобы не беспокоить этого говноеда, но он стоически молчит, потому что Арсений прав — он пялился. Это только ухудшает ситуацию, потому что теперь это точно можно воспринять за романтический интерес, а это ну вообще не то. — Я к тебе не подкатывал. — Антон не разменивается на долгое вступление. Он искренне верит, что в такие моменты надо говорить четко и по делу, чтобы не оставалось места для домыслов, чтобы не было «чтения между строк». Антон к Арсению не подкатывал, и именно это он и говорит — иначе заводить разговор было бы тупо. Зачем все эти «нам надо поговорить», «есть то, что ты должен знать», «я давно хотел сказать», «я много думал, и решил, что…»? Обычно из-за таких пламенных речей наставник главного героя умирает, так и не успев поведать какую-то охуенно важную тайну. Вот если ответ на загадку лежит в кубке на каминной полке, то хули бы это и не сообщить — Антон и сообщает. — Что? — Арсений выглядит искренне удивленным — даже садится на кровати, поворачиваясь всем телом к Антону. — Что ты ко мне не подкатывал? Арсений выглядит так, будто Антон резко стал жуком-навозником и теперь пытается объяснить, что тот шар говна подкатил вообще не он. Бля, Арсений же реально не понимает смысл слов. Антону хочется сказать: «Забудь» и уткнуться в телефон, но это оставит еще больше вопросов за собой. К тому же в фильмах такое тоже заканчивается говяно — главные герои так друг друга и не понимают, а потом через два часа и десять лет узнают, что любили друг друга все эти годы, хоть и понарожали детей от других. Ни Антон, ни Арсений родить детей не могут, а речь идет не о любви, а полной ее противоположности, так что сравнение отстойное. — Ну, в смысле, когда я сказал, что пошел бы с тобой на свидание, потому что ты пиздец красивый и вообще милый, когда рот не открываешь, то я не прям это имел в виду. — Арсений только выгибает бровь. — Я вообще реально хотел к девчонке подкатить, а ты под рукой оказался. Хотя я про красоту не спиздел, если что. Ой, бля-я-я… — Хорошо. Арсений кивает и снова собирается лечь, но это не кажется правильным. Тот так все спокойно принял, не оскорбил его никак, даже глаз не закатил. Вот сто процентов же подумал, что Антон не серьезно, а просто отмазаться пытается. Только все же совсем наоборот, он не пытается дать заднюю, а просто говорит, как есть. Кровать натужно скрипит, когда Антон садится на ней, впиваясь взглядом в Арсения, который снова пялится в свою книгу — ну это просто ни в какие рамки. Вся ситуация начинает нихуево раздражать, потому что он тут пытается объяснить все, а Арсению похуй, будто это его и не касается вовсе. — Нет, ты не понял, я серьезно. Я не хочу с тобой на свидание, не хочу с тобой встречаться и за жопу тебя лапать не хочу, хоть она у тебя и клевая. Ой, пизде-е-ец. Антон понимает, что закапывает себя все глубже, но он хочет все нормально объяснить Арсению, но при этом и врать тому, что тот пиздец урод не хочется. Антон вообще врать не любит — особенно в таких вещах. Он знает, что сам чучело еще то, и знает, как это подкашивает самооценку, поэтому не хочет наносить травм другим. — Шастун, ты еще одну пощечину захотел? Если ты надеялся, что я после этого твоего блеяния извинюсь, то нет. — Арсений хмурится и явно хочет еще что-то сказать, но закрывает рот. — Да не хотел я, чтобы ты извинялся! Вот чо ты все перевираешь? Я тебе нормальным языком просто говорю, что мне от тебя никаких отношений не надо. Мне вообще девушки нравятся! — А зачем ты мне это доказываешь? Я как-то и не думал о том, что мы с тобой переедем в небольшой домик и понарожаем детишек. — У Арсения во взгляде читается яркое «Еще какую-то хуйню скажешь, или мы можем закончить этот разговор?». Не думал он! Антон тоже не думал! Ну, точнее думал буквально полчаса назад, но он думал об этом не как о «бля, это моя главная мечта в жизни», а как о «бля, вот такого точно не будет», а Арсений хуйню какую-то несет. Внутри все обдает злостью, потому что как ему еще надо выразиться, чтоб его поняли? Растяжку перед общагой повесить? Арсений реально кажется незаинтересованным в этом разговоре, и в голове у Антона только одна конкретная мысль: тот ему не верит, считает, что в него влюблены, и просто подыгрывает. Это бесит до зубовного скрежета, и Антон уже ни капли не беспокоится за свою эмаль, потому что не может просто так смотреть на этого удода. Он чувствует, что кожа начинает гореть, что все тело чешется от злости — он должен доказать. Антон разрывается между необходимостью отсчитать свои «десять, девять» и показать Арсению, что он ни капли не воспринимает того как романтический интерес. Слишком много этих «надо». — Я ничего тебе не доказываю! Я просто решил все сказать по фактам, чтобы ты лишнего не думал, а ты просто от меня отмахиваешься! — Вот и новая серия сериала про четыреста десятую комнату для соседей подъехала. — Господи, да себе сначала это все скажи — звучишь как сумасшедший в приступе, который сам себе не верит. Не хочешь встречаться со мной — никто и не просил, но прямо сейчас ты звучишь так, будто пытаешься мне в любви признаться и не можешь. Блять, да какого хуя Арсений такой тупой? Чо за бред он вообще несет — тут бы даже самый огромный баннер не помог бы. Антон чувствует, как на всем теле начинают шевелиться волосы, видит, что на кончиках пальцев кожа чернеет, но ему сейчас вообще не до успокоения, ему хочется, чтобы Арсений все понял. Где-то за стенкой шумит пылесос и перебивает все мысли, но Антон все равно упорно цепляется за одну: Арсений ему никто, Арсений ему не нравится. И он это не для себя талдычит, а для того, между прочим. Да, его немного привлекает чужая красота, но Антон и девятый вал считает красивым, хотя при этом не хочет тереться членом о картину. — Нет. Никакого. Влечения. — Антон практически шипит, чувствуя, как злость затапливает с головой. Арсений Попов его бесит, как никто другой, и Антон не хочет с тем флиртовать, не хочет с тем на свидание, не хочет с тем общий дом, не хочет обнимать ночами, не хочет мягко поправлять челку, не хочет целовать в макушку — ему это все нахуй не сдалось. Картинки таких милых повседневных вещей прожигают дыру в сердце, и хочется кричать. Антон уже открывает рот, чтобы продолжить говорить, но тут же замолкает, потому что Арсений смотрит на него во все глаза и выглядит реально напуганным. А еще Арсений выглядит необычно маленьким — собственно, как и все вещи в комнате. Антон осматривается и видит, что руки уже почернели до локтей, мышцы раздулись, а ноги не чувствуют тянущего по полу сквозняка — в этом теле Антону всегда теплее. — А-антон, ты… — Арсений заикается и вжимается в стену. Чернота дошла уже до груди, и Антон чувствует, что потолок уже непозволительно близко, а кровать начинает не выдерживать его вес, чтобы не разломать он встает, пугая этим Арсения еще сильнее. Он понимает: надо было считать. Только мысль об их с Арсением возможном свидании настолько бесила, что было совсем не до счета. Антон обосрался. Мозг сворачивается в трубочку, а все вокруг такое мелкое, что Антон может сломать полкомнаты одним взмахом руки. Только внутри почему-то нет никакой злости: испуг — да, но не злость, не раздражение. Сейчас Антону именно страшно, потому что страшно Арсению, а тот не должен его бояться. И сколько бы Антон ни говорил, что неплохо бы Арсению увидеть эту форму, чтоб понять, в чем суть жизни, и перестать быть таким говноедом, он так не считал. Арсений не должен был видеть этого — Арсений должен был спокойно прожить с ним один год и забыть навсегда. Теперь же тот будет до конца жизни видеть кошмары. Антон знает, что он выглядит даже не как Халк — там хотя бы зеленый — успокаивает, а у него кожа будто обугленная, сухая, горячая. Бля, да он собственно выглядит, как Халк, которого жгли в костре дня три, но так и не получилось — незабываемое зрелище. Антон смотрит на свои огромные руки и шевелит пальцами, чтобы просто сделать хоть что-то — если совсем не двигаться, то начинает казаться, будто это тело вовсе и не его. Он не знает, что сейчас может сделать или сказать такого, чтобы хоть как-то успокоить Арсения. И это странно. Антону в этой форме довольно часто нечего говорить, но ему обычно и не надо, не хочется. Когда Серега впервые увидел его, то Антону было плевать, что же там почувствовал другой человек — Антон хотел разъебать все, что есть в комнате. И так было со всеми: ничьи чувства не волновали, и Антон в целом сомневался, что это тело умеет видеть не только себя. Видимо может, потому что злости уже ни в одном глазу, а каждая клеточка тела стремится объяснить Арсению, что он никак тому не навредит. Антон вскидывает руки вверх, случайно задевая потолок до осыпавшейся штукатурки и отходит на пару шагов назад. Самое ужасное, что он не может прямо сейчас стать привычным собой и нормально все объяснить — тело вернется в свою форму не раньше, чем через сорок минут. Зато Арсений, кажется, чувствует себя чуть лучше: разжимается из своего комка и смотрит уже не испуганно, а изучающе. Антон согласен дать провести над собой любой опыт, лишь бы Арсению было спокойнее. Господи, Арсений же просто мелкий дурак — почему ему досталось такое? Антон, конечно, понимает, что кармический долг — это святое, но не понимает, почему расплата такая дорогая. Будь Антон распределителем наказаний, то назначил бы максимум одну заваленную сессию, а никак не травму на всю жизнь. Нет, теперь точно надо съезжать из общаги, чтобы не пугать своим присутствием в любом теле. Только Арсений спокойно встает с кровати и чот вообще не кажется напуганным. Он настороженно, но улыбается, придвигаясь маленькими шажками. Хотя с учетом размеров Антона и комнаты будет правильным сказать, что Арсений просто переступает с ноги на ногу — двигаться-то некуда. Антон смотрит вниз на темную макушку и невольно умиляется — такой мелкий. Наверное, никто, кроме Антона, в целом Арсения мелким назвать не может — тот же сто девяносто ростом еще и с довольно подкачанным телом. Для всех Арсений «высокий парень», и в целом с этим нельзя не согласиться, но… Можно. Антон его и так выше на семь сантиметров, а сейчас и вовсе на метр. Хотя, с учетом того, что ему из-за низкого потолка пришлось согнуться — сантиметров на семьдесят. И Арсений со своими узкими плечами кажется удивительно крохотным — будто его можно посадить себе на спину и прока… Сколько там минут назад Антон зарекался, что это именно то, чего не будет, что это то, о чем он не мечтает? Он уже и сам себе нихрена толком ответить, что происходит, не может — просто цепляется за мысль, что ему не должен нравиться Арсений, и все. — Шаст? Не хочешь мне что-нибудь объяснить? — Ого, сам великий Арсений Попов просит ему что-то объяснить! Антон думает, что, на самом деле, он сейчас далеко не в том положении, чтобы ерничать. Сейчас у него примерно одна попытка, чтобы рассказать все Арсению, чтобы окончательно не стать монстром в глазах того. Антону почему-то это действительно важно. Да, если бы сейчас Арсений его до одури испугался, то стал бы мягким и покладистым на весь оставшийся год и вряд ли бы кому-то нажаловался — кто поверит-то? Только Антону реально необходимо, чтобы этот мелкий заеба не ходил до смерти напуганным, не шугался его и нормально разговаривал. У них были эти дни молчания, и каждый раз Антон был готов сделать что угодно, лишь бы тот снова зазвенел своими оскорблениями. — Я… это проклятие. — Охуенно объяснил. Спина от согнутого положения начала ныть, и Антон, недолго думая, сел на пол, заняв все свободное пространство и заставив Арсения залезть обратно на кровать. — Типа… я это не контролирую. По сути Антон пиздит — он не карета золушки, чтобы превращаться по времени и не иметь возможности это предотвратить. Он не Клео, которая не может не стать русалкой при попадании воды. Он долбоеб, который не смог сдержать эмоций и превратился в монстра, который даже сидя смотрит на Арсения, не задирая головы. Собственно сам Арсений только хмурится, но больше вообще не выглядит напуганным, что несомненно успокаивает. Напрягает только то, что наверняка придется рассказывать дальше, говорить, что это все от злости, а потом… объяснять, почему вообще разозлился. Антон утыкается лицом в ладони и тяжело дышит. В этом теле у него дыхание, как у загнанного мопса, так что это наверняка делает картину еще комичнее: первокурсник и огромный черный монстр, сидящий перед ним на полу и дышащий так, будто километр бежал. Слава богу, у Арсения есть привычка все время закрывать комнату на ключ — пока Антон жил с Серегой у них вечно все было нараспашку — больше воздуха. Сейчас же повернутый ключ в замке — гарант безопасности, благодаря которому Антон уверен, что никто лишний ничего не увидит: ему хватит того, что теперь его секрет будет знать еще и Арсений. — Ну? И что дальше? Шастун, прости мне мою нетерпеливость, но передо мной сидит черная гора мышц, а не просто сосед, — несмотря на подбор слов голос Арсения звучит как-то дружелюбно, что ли. — Это всегда со мной было. Прям вот с самого детства. — Антон наконец-то отрывается от своих ладоней и смотрит Арсению в глаза. Вообще не напуганные глаза. — Когда я сильно злюсь, то становлюсь вот таким… — Типа как Халк? — Арсений недоверчиво приподнимает бровь. Реально? Никаких криков о том, что Антон монстр? Никакого испуга? Никакого отвращения? Просто «ты типа Халк?», и все? Да, Серега тоже спокойно отреагировал, но это же… Серега? Тот много возмущается, но его сложно чем-то удивить — у него такая судьба, что даже если бы сам забеременел, то вряд ли бы до смерти испугался. Серега многого не понимает, но… И вдруг Антон задумывается, что он об Арсении нихрена не знает. Не знает, как тот жил до универа, не знает, с кем общался, что с ним случалось — ничего из этого не знает. Все мнение строилось только на том, что он видел в общаге, а по сути может же оказаться, что Арсений, бля, по пятницам тринадцатого должен сам себе отсосать или умрет… — Ну типа да. — Арсений только понятливо кивает. — И ты чо, вообще не боишься? — Той кучи из одежды в твоей части шкафа я боюсь больше, — Арсений хихикает и, кажется, окончательно расслабляется. Понятно, что Антон не ведет себя как безумный монстр, и все такое, но должен же быть хоть какой-то инстинкт самосохранения, заставляющий бояться огромного обугленного человека? Антон не знает, было бы ему легче, забейся Арсений под кровать, но он уже никак это не проверит. Фраза про кучу одежды никак не обижает, хоть это и не совсем правда. Да, там что-то чутка вываливается, но это потому что много, а не потому что лежит кучей. Антон знает, что не создает такого впечатления, но вообще он тот еще шмоточник — когда не тратит деньги на поездки по шаманам, то покупает какую-то хуйню в виде новых штанов или куртки, хотя этого добра столько, будто затарился до конца жизни. В целом действительно можно было бы что-то разгрести, но руки как-то не доходят, да и выкидывать жалко — к тому же от слов Арсения он только задумывается о том, что давно не надевал ни одну из рубашек. Вообще, он сейчас чувствует себя спокойнее, чем за все недели с Арсением. Тот неожиданно не бесит ни одним из своих комментариев — все даже хуже — из-за своей реакции он начинает казаться Антону интересным человеком, которого хочется расспрашивать о жизни. — А если серьезно? Тебя прям вообще не пугает? — Такой спокойный разговор немного напрягает Антона своей необычностью и еще больше тем, что без язвительности это приятно. — Ну… Это странно, но я со школы постоянно представлял что-то по типу, знаешь, — Арсений задумывается, и Антон терпеливо ждет, — что ко мне подойдет какой-нибудь мой друг, одноклассник или еще кто и вдруг скажет, что вампир, а потом докажет. Видимо, я столько раз прогнал в голове этот бред, что сейчас для меня это логическое вытекающее в моей судьбе. Антон усмехается — хрюкает как свинья — и смотрит на Арсения другим взглядом. Видно, что тот человек чуть с блажью, но ничего такого особенного: в нем больше задротства, душнильства. Если смотреть поверхностно, то Арсений кажется чуваком из разряда «Я слушаю Баха с восьми лет», а не «Сумерки — моя любимая книга. Прям теку по ним». И это тупо. Антон вообще не любит создавать себе впечатление о людях больше, чем «о, нормальный чел» или «я б с тобой в тур не поехал — ты проверку не прошел» — остальное все ярлыки и домыслы, которые редко оказываются правдивыми. Как так случилось с Арсением Антон не знает — может, тот просто был слишком большим говнюком, а еще подселился вместо клевого Сереги… — Прикол, ты не выглядишь, как человек, который будет тратить время на такие вот фантазии о чертовщине и всем прочем. — Антон кряхтит и пытается усесться поудобнее, потому что вся эта гора мышц еле умещается между кроватями, а железные балки давят на вечно затекшие мышцы. — А ты не выглядишь… — Арсений явно пытается придумать что-то язвительное. — Ладно, на тебя любой образ ложится: могу одинаково представить и что ты в тайне гений-химик, и что твоя главная мечта — это работа по убиранию говна за мартышками. — Ты же понимаешь, что я сейчас могу тебе легко ногу сломать? — Слова опять же не обижают, но сказать в ответ что-то надо. — Не можешь: это статья. — Тут Арсений прав, но фраза так и придает желания наплевать на пломбу и открыть окно. — А вообще круто, что ты Халк, а не Соколиный глаз. — Мне хватает меткости, чтобы не ссать мимо унитаза, и это главное, — Антон смеется, и хочет добавить, что вот Арсению бы не помешала меткость — тот все время промахивается смятыми листами мимо мусорки, — но вместо этого он говорит другое. — Только вообще-то я не Халк нихрена. Он не знает, откуда в нем столько желания рассказать Арсению полную историю. Может, где-то в глубине души до сих пор кажется, что Арсений боится, и полное знание поможет перестать. Может, это просто на кураже — Серега уже давно не впечатлен, а имея такую проблему, хочется выговориться и получить хоть какие-то эмоции. Антон думает о том, что от Арсения в целом приятно получать эмоции, и, наверное, поэтому молчаливые дни так напрягали. Арсений прикольный, когда злится, когда кидается извернутыми оскорблениями, когда радуется победе в споре или просто подначивает с улыбкой. Он остается таким же говнюком, который бесит до чернеющих кончиков пальцев, но при этом… Вот сейчас тот сидит явно заинтересованный, открытый и не пытающийся что-то доказать, и от этого вдвойне приятно. Если Арсения сфоткать сейчас и не рассказывать никому о всех невероятных качествах, то вполне можно поверить в то, что это просто красивый парень — добрый такой, смешливый. Антон уже подзаебался думать о чужой красоте. — Не Халк это в смысле, что ты стал таким не из-за ужасного эксперимента? — Антон неопределенно машет головой. — Это в смысле, что я вообще не мутант. — Ну и? Не хочешь продолжить? Или у тебя неожиданное желание поиграть в угадайку? — Вот какой ярлык Антон повесил правильно, так это то, что Арсений пиздец нетерпеливый и дотошный — тот от любопытства аж к краю кровати пододвигается так, что неровен час упадет на Антона. — Короче. Я в детстве родился пиздец немощным: болел часто, весил мало — короче младенец был из меня не очень. И бабушка так из-за меня боялась, что пошла по всяким знахаркам. — Антон замолкает, пытаясь понять, как нормально подобрать слова. — Я там не сильно знаю, что случилось, но одна тетка оказалась язычницей и какую-то такую хуйню со мной сделала, но суть в том, что она ебать к Богам обращалась. — Звучит как развод, — Арсений хмыкает, но явно должен понимать, что нихуя это обманом не было. — Вот бабушка тоже так думала, потому что болеть я не перестал — вечно сопли из носа текли. А потом оказалось, что это все не от простуды было. Типа та тетка посчитала, что меня, такого задохлыша, постоянно обижать будут, поэтому забазарилась с Богами так, что если я кого-то боялся или на кого-то злился, то превращался вот в это. Короче, как я понял, когда что-то идет не так, то мне передается сила какого-то Божества, и через мое тело на обидчика напрямую падает небесная кара. Типа, перунской силой расхуячиваю всех плохишей в моменте, — Антон рассказывает все это шепотом, потому что эта история точно не для ушей соседних комнат. Арсений от этого рассказа сидит какой-то загнанный, и Антон точно знает, что сейчас лучше просто помолчать, чтоб совсем чужую голову информацией не взорвать. На самом деле, в эту всю историю легко не поверить, но он прямо сейчас уголь из мышц, поэтому как-то Арсению все же придется. — А я тебя постоянно бешу. — Неожиданный выбор для первых слов. — В точку. Хотя я в большей части себя контролирую — знаешь, научился с годами: такие фокусы в целом людям не оч хочется показывать. Я много раз пытался избавиться от этого, но, как видишь, безуспешно. Антон смотрит на часы — с момента начала их разговора прошло уже минут тридцать, так что легкая слабость уже начинает идти по всему телу. Если превращается в оружие богов он быстро, то человеком обратно становится постепенно, просто от минуты в минуту теряя свою форму — кровать на спину уже не так давит. Арсений смотрит на него с каким-то сочувствием, и видеть этот взгляд в исполнении того очень странно, хотя день сегодня такой, что пора бы уже перестать удивляться. И все же чуть-чуть можно: этот безбашенный дурачина тянет к нему руку и мягко гладит по плечу — совсем больной. Все тело от этого прикосновения каменеет, и Антону хочется кричать: «Не лезь — убьет», но он ничего не говорит. Когда узнал Серега, то просто удивился, послушал и сказал: «Пиздец, братан», так что тактильное сочувствие для Антона в новинку. А еще пиздец приятно — он понимает, что со стороны это все кажется пиздец крутым, но иногда так и хочется ныть про испорченную жизнь, пока тебя обнимают и шепчут, что не такой уж ты и ужасный. Арсений тоже не такой уж и ужасный. — Слушай, а это один из способов избавления был, да? Ну, когда у нас шалфеем воняло, а ты в трансе был? — Антон кивает. — Понятно. — Рука с плеча никуда не пропадает, гладит размеренно и легко, а Антон начинает чувствовать, что через пару минут станет просто Антоном — почему-то он надеется, что и тогда рука не пропадет. — Последний вопрос: что тебя сейчас так разозлило? Не то чтобы я собираюсь резко становиться лапочкой, но доводить до такого состояния больше тоже не хочу. Бля. А вот о том, что Арсений может задать вот этот вопрос, Антон как-то вообще забыл. После такого недо-душевного разговора возвращаться к «ты меня привлекаешь, как свинью говно». Бля. Антон тут же отшатывается от своих мыслей, потому что это вообще не то сравнение, ой, не то. Антон старается не сосредотачиваться на этой мысли. Еще больше Антон старается не сосредотачиваться на мысли о том, что сравнение по сути своей верное — Арсений реально та еще куча, но его же все равно хочется сейчас поближе узнать, да и поваляться в его объятиях Антон бы не отказался. Последнее так, чисто в теории, и только из-за приятного тепла гладящей руки. Надо уже что-то ответить. — Потому что я запарился из-за мысли, что ты реально можешь подумать, что я к тебе катил. У меня не получалось объяснить, вот и выбесился. — Антон пиздец какой сторонник правды. Он сдувается от собственных слов, при этом не только психологически, но еще и физически: становится своих нормальных пропорций, пока Арсений, так и не оторвав руки, автоматически съезжает к нему на пол. Романтишн эдишн — двое, помытый пол и душевный разговор о нелюбви. — Так я же сказал, что все сразу понял? — Ты не ерничал. — Ну, знаешь, сидеть и препираться, когда тебе во всех красках расписывают твою красоту, а сразу после заявляют, что все равно не привлекаешь — не самая лучшая идея. К тому же, я и после того твоего перформанса с похвалами моей заднице так не подумал. — Арсений все-таки убирает руку и пожимает плечами как-то виновато. — Серьезно? Бля. Да я сам уже подумал, что к тебе подкатывал, а ты реально нет? — Антон понимает, что говорит лишнее, но голосом Нагиева звучит старое доброе: «Правда! Живите по правде!» — А вот сейчас я уже начинаю подозревать что-то не то, — Арсений говорит так, что сразу понятно, что наебывает. Только вот сам Антон действительно начинает подозревать что-то не то. Он вспоминает свои слова про свидание и, смотря на такого спокойного, доброго, сочувствующего Арсения, понимает, что был прав: с таким на свидание очень хочется. Ну, это если бы он был девчонкой, конечно.