Я конечно добрый но могу уебать

Антон стоит посреди комнаты с вымученным лицом, пока Арсений тщательно рассматривает его. К чему это — несильно понятно, но сам Арсений с серьезностью заверил, что нашел новый метод избавления, который не факт, что сработает. Мотивация так себе. И все равно подкупает: Арсений за последнюю неделю окончательно перестал быть в глазах Антона говнюком собачьим и превратился в хорошего парня. Не в смысле, что Антон с ним встречается, а просто в парня — в голове эта заметочка проскальзывает каждый раз. Думать о том, как об обычном человеке все еще странно, но Антон с каждым днем все больше и больше отходит от своих стереотипов. На самом деле, ничего кардинально не изменилось — только отношение самого Антона и понимание происходящего. Арсений продолжал язвительно отвечать и кидаться дурацкими оскорблениями в случае чего, но в этом больше не слышалось желания задеть — просто Арсений действительно доеба, и доеба очень чувствительная, поэтому за словом в карман не лезет. Арсений зачастую продолжал отвечать на вопросы односложно — если вообще отвечал, — но и тут оказалось одно «но», которого Антон до этого старательно не замечал: в такие моменты Арсений читал. По мнению самого Антона, чтение — занятие довольно утомительное, от которого оторваться нужен только повод, и сам он этот повод всегда искал, в отличие от Арсения. Поэтому теперь Антон лишь во все глаза следил, как двигаются губы и как палец скользил по строчкам, будто без этого все буквы разлетятся кто куда. И вот такое зрелище прерывать не хотелось, поэтому приходилось делать видимость залипания в телефон, чтобы не быть пойманным с поличным. Хотя периодически Арсений все равно цеплял его взгляд на себе, но, спасибо, только хмыкал и внимания не акцентировал. Хотя на этом залипание на Арсении никак не заканчивалось — Антону кажется, что он смотрит все время, пытаясь найти что-то. Он бы пошутил, что пытается найти остатки гетеросексуальности, но с таким не шутят. Нет никакой уверенности в том, что Антон чувствует к Арсению «это, ну, которое то самое», но позавчера ему написала Оля с предложением встретиться где-нибудь, а он как последний осел оставил сообщение непрочитанным до сих пор. Просто, ну, в сам момент оповещения о новом сообщении его отвлек Арсений, а потом они сели вместе смотреть сериал. Тогда Арсений долго пытался умаститься на его кровати то поджимая ноги под себя, то спуская их на пол, кряхтя, что все неудобно — удобно стало только тогда, когда Антон забросил чужие икры на себя. Там дальше вообще не до сообщений Оли было. Зато диалог с Арсением Антон закрепил в важных. Не то чтобы на это была хоть какая-то необходимость — скорее даже анти: они вообще никогда не переписывались. Никаких соседских «у нас в комнате опять воняет от соседей — купи освежитель», «тебя когда ждать?» или «я сейчас пойду готовить. Так уж и быть, готов сварить макарон на двоих. Будешь?». Их диалог горел унылым «Арсений сосед теперь в телеграм!». Антону номер Арсения дала комменда, а он записал на всякий случай. Теперь же он постоянно пялится на их чат даже неуверенный, есть ли его собственный номер у Арсения. Не то чтобы у них была сильная необходимость переписываться, но вчера на паре Антон увидел смешной мем и хотел было скинуть тот Арсению, но как-то замялся, решив, что это не совсем уместно. На самом деле таких ситуаций, когда просто хочется написать Арсению очень много — даже больше чем следовало бы, но Антон от этого несильно напрягается. По крайней мере не так сильно, как от того, что по вечерам, перед сном его затапливают слишком нежные чувства. Арсений всегда засыпает намного быстрее — отрубается часов в двенадцать, пока сам Антон может уснуть только к часу в лучшем случае. Может, все дело в том, что тот по вечерам зачем-то выходит на пробежку, и поэтому так легко закрывает глаза, но факт остается фактом: раньше Антон бездумно залипал в телефон, а теперь пялится на Арсения. Тот во сне еще красивее, чем обычно. Днем Арсений весь максимально уложенный, аккуратный, идеальный — даже эта чуть взъерошенная прическа является результатом долгой укладки перед маленьким зеркалом. Зато, как только голова касается подушки, у Арсения челка изгибается буквой «Г», рот приоткрывается до скапливающейся в уголке губ слюны, а пижама сбивается, открывая резинку трусов и бледный живот с родинками. Антон сам себя хуесосит за то, как четко знает эту картинку, хотя видит ее только при свете луны и ебучего фонаря, который раньше раздражал своим светом, а теперь кажется слишком тусклым. Только Антону же все еще нравятся только девушки, нет? Его любимой мыслью за последнее время становится «Да бля», потому что по-другому уже просто невозможно. Когда Антон только заметил, что что-то идет по пизде, то первым делом начал отвлекаться от мыслей об Арсении — все как в сексе: когда не хочешь кончить слишком быстро, то думаешь о дохлых голубях. От этого стало еще хуже. Антон думал о дохлых голубях, а потом представлял, что голуби не такие уж и дохлые, и Арсений забирает их к ним в комнату, выхаживает. Скорее всего, что Арсений не из фантазий на это бы фукнул и ничего бы не стал забирать, потому что это ужасная антисанитария. Только это никак не помешало Антону прийти к пониманию того, что любая отвлеченная фантазия снова возвращает к отправной точке. Положа руку на сердце, Антон и раньше непозволительно много думал об Арсении, но это были мысли из разряда «Пиздец он говноед», а теперь это уже вообще не то. Антон из Воронежа, и в его диапазон чувств не входит «Двое неидеальных встретили друг друга… Полюбили… И стали идеальными друг для друга…» — для него это всегда «Любовь-помидоры-макароны-огурцы! Я люблю тебя, а ты отсоси!». Хотя в последнее время он все чаще ловит себя на мысли о том, что T9 были правы, и Антон слишком много ловит грезы на сказочных склонах. Не, разумеется, он Арсения не любит — это все так, чисто в прикол, но иногда все же скучает по тем моментам, когда этот говнюк был для него просто говнюком, а не самым милым душнилой на планете. Арсений продолжает суетиться вокруг, а время уже клонит к вечеру — за окном темнеет и включается фонарь, а тот начинает расставлять свечи. Это все похоже на бред и на злостное нарушение правил безопасности, но Антон какой только хуйней не занимался, так что никакие свечи его уже не смущают. Он смотрит на мерное пламя и больше всего хочется сесть, но Арсений запретил, сказав стоять ровно — даже лист под ноги положил, чтобы не было соблазна сойти с точки. Окей, ладно, Антон не против, особенно если сработает. Хотя, если сработает, то будет все же немного грустно. По вечерам Арсений действительно с интересом у него выспрашивает все случаи превращения, выслушивает, как Антона это все заебывает, а после успокаивающе гладит — в последний раз обнимал минут пятнадцать, потому что из Антона все переживания полились как из классической литературы описания природы. Антону грустно, что Арсений больше его не обнимет, если проблема уйдет. — Так все. — Арсений перестает крутиться и останавливается напротив, заходя в круг из свечей. — Теперь превращайся. — Чего? — Ну, вызывай свою перунскую силу, — с полной уверенностью в голосе. — Арс, я же объяснял, что это не так работает. — Антон хмурится. — Да и нахрен мне вообще сейчас становиться вот этим всем. Арсений смотрит на него как на идиота — Антон смотрит на него как на идиота в ответ. Суть его проклятия или благословения в том, что, епта, нужно испытывать сильные эмоции: Перун не Тимошка — видит немножко, и его не наебешь мыслью «Я такой злой сейчас пиздец». Нет, это так не работает — либо настоящая злость, либо настоящий испуг. Единственная реакция Антона на это противостояние взглядами — это урчание в животе и желание сходить поссать. Арсений о втором не знает, но на первое закатывает свои красивущие глаза. Вообще, в окружении свечей и в своей легкой пижаме выглядит как попавший в ловушку ангел, так что новым желанием Антона становится спросить: «Как тебя ебать?». Арсений шутку не оценит. Ее сам Антон не оценивает. — В смысле «нахрен тебе сейчас становиться этим всем»? Ты ж когда шалфеем по всей комнате вонял, то вроде как-то не особо задумывался зачем. — Арсений смотрит чуть раздраженно и явно готов сказать что-то в случае чего. — Не ты ли мне говорил, что готов уже голым по лесу бегать, если это поможет? — Да я-то готов. Просто я ж не могу превратиться по своему желанию: я должен испугаться или разозлиться по-настоящему, — Антон говорит это медленно и чуть ли не по слогам, будто маленькому ребенку. — Ну, давай ужастик включим? Антон только качает головой. Он про свои превращения уже изучил все: как, что, когда, куда и какая реакция на любой окружающий фактор. Он знает, что от ужастика он действительно обосрется, но это будет что-то типа «сфабрикованных эмоций», и мозг будет отделять, что реального страха нет. Тут все должно быть от души, по наитию, а не просто «Ебать этот клоун страхолюдина». Собственно, если бы Антон мог хоть как-то управлять этими превращениями, то он уже бы давно так и делал, превращаясь только в деревне у бабушки, чтобы дров ей натаскать без напряга. А тут другая схема — этих Богов вообще хуй проссышь. — Я тебе отвечаю, это не поможет. Мне нужны испуг и злость от происходящего в жизни, а не на картинке. На удивление Арсений с этими словами не спорит — пожимает плечами и задумывается. За время их разговора стемнело окончательно — октябрь, сука такая, и комната теперь окончательно напоминает берлогу сатанистов. Антон пробовал много способов со свечами (даже думал геморройные взять, чтоб наверняка все варианты перебрать), но тогда это настраивало действительно на магию и обряды, а сейчас как-то нет. Сейчас это смахивает на какое-то неловкое свидание — особенно если задуматься о том, как близко они стоят друг к другу. Антон не может представить, чтобы они с Арсением сидели в каком-нибудь ресторане и пили на брудершафт, но уже легко выстраивает картинку того, как они после романтического ужина смотрят с Арсением фильм, а фильм оказывается очень скучным. Антон упрямо себе твердит, что ему нравятся только девушки. И это даже почти правда — ни один из парней его никогда не привлекал и навряд ли привлечет, а Арсений… Арсений в его голове — это будто что-то другое. Не то чтобы он не считает Арсения за парня, но это как-то не то: тот же только мертвого не впечатлит, так что дело не в ориентации. Сейчас, когда это чудовище стоит так близко и реально обеспокоенно раздумывает, как можно помочь, как решить проблему, Антон может только в очередной раз протирать в том дыру. В таком красивом, невероятном, иногда ужасно противном, смешном Арсении, на которого повестись как два пальца обоссать. Вот к этим мыслям уже даже «ой, бля» не подходит. — Ну так значит разозлись! Или ты мне месяц своей мордой озлобленной светил, чтобы сейчас просто не смочь? Шастун, да с твоим умением добиваться желаемого ты так навсегда в этом теле и останешься, — Арсений выпаливает злобно и быстро, но Антона эти слова никак не трогают. — Арс, у тебя плохо получается злить меня специально — я ж не тупой и по глазам вижу, что ты пиздишь. — Антон даже неожиданно для себя смотрит на Арсения слишком мягко, а после еще неожиданее цепляет на секунду чужие пальцы, сжимает и отпускает. А вот этого уже испугаться можно. Не так, чтобы до монстра, но до «ААААААААА» вполне себе. Антон вытаращивает глаза и наверняка выглядит как жаба с приступом поноса, но все равно ни капли не чернеет. Хотя Арсений выглядит не лучше: тот пялится на свои пальцы и резко начинает дышать намного тяжелее. Антон наблюдает за чужой реакцией и пугается еще сильнее: а если Арсению это было неприятно, а если тот сейчас развернется и уйдет, бросит его одного в этом свечном кругу, а потом переселится в другую комнату? И все равно это больше не испуг — это волнение за своего противного соседа. Ну и за себя в том числе. Антон не хочет, чтобы Арсений переселялся в другую комнату — Антон хочет, чтобы Арсений по вечерам смотрел с ним фильмы, каждый из которых был бы неимоверно скучным. Таким, чтобы тот нечаянно позволил себе заснуть на чужой кровати, а сам Антон бы аккуратно убрал ноутбук и прижался бы позади Арсения к стеночке, чтобы потом во сне, будто не специально, обнять. Хуй, пизда и борода — идите нахуй господа. Господа здравомыслие и нормальность действительно покидают его, потому что так думать о том, кто бесил совсем недавно просто нельзя. Арсений же действительно бесил, действительно вызывал желание съебаться и был каким-то расплывчатым образом, олицетворявшим долбоебизм. Сейчас Арсений никак не образ, а простой нормальный парень, у которого родители в разводе, есть сестра, которая все детство его дразнила за нос-кнопку, есть хобби по собиранию монет — Антон много чего узнал за последнее время. И все, что он узнал, ему нравилось, ему было интересно слушать и про постоянно сбегавшего кота, и про то, что молния на рюкзаке постоянно заедает. И пойди они на настоящее свидание, Антон бы обязательно задавал бесконечное количество вопросов, чтобы узнать больше, чтобы Арсений с ним поделился, чтобы они стали связаны общими историями, чтобы Арсений не испарился, как только придется съехать из общаги. Антон был абсолютно ровным парнем, залипавшим на одногруппницу Олю, а теперь убеждается в том, что флиртовал с Арсением тогда и теперь хочет снова. А у того пальцы все еще подрагивают, тот их неосознанно прижимает к груди, чтобы успокоить этот внезапный тремор. Антону хочется перехватить чужую руку и успокоить самому, но он прекрасно понимает, что сделает только хуже, а, значит, точно нельзя. — Я никогда не пойду с тобой на свидание, — вдруг выплевывает Арсений, и Антон отшатывается так, что чуть не падает. Он сходит со своего листа, и чувствует, как пробирает дрожь. Он не понимает, почему Арсений сказал именно это, но слова прилетели так хлестко, попав в самую больную точку, которую Антон обнаружил в себе так недавно. От того, насколько чужой взгляд серьезен, эти слова кажутся несомненной правдой, и Антон уже хочет со злостью выпалить, что он, кажется, упоминал, что ему ничего такого от Арсения не надо, и они, кажется, сошлись на мнении, что весь этот разговор был несерьезным. Антону очень хочется это сказать, но он не говорит. Зато окончательно понимает: его ранят эти слова не потому что это ебучее напоминание о закрытом вопросе, а потому что его отшивает человек, который реально нравится. Антон, блять, только-только позволил себе поверить в чужое сострадание, в чужую поддержку и реальный интерес к нему, а тут нахуй подарочек из говна. Причем не просто из говна, а из говна коал, которые его съели, переварили и вот из этого Антону уже и слепили такой подгон. Антон за секунду понимает, что впервые за кучу лет ему кто-то понравился по-настоящему, и за эту же секунду осознает, что барон Мюнхгаузен не летал на ядре так, как летят в очко все искренние чувства. Это настолько разъебывает, что становится и пиздецки страшно, и яростно одновременно — вот этого хватает, чтобы почернеть с такой скоростью, с какой не чернел никогда. Антон чуть не сбивает одну из свечей на пол, трясясь от гнева, пока Арсений перед ним стоит абсолютно спокойный и удовлетворенный результатом. Антон злится еще сильнее: «Я ж не тупой, вижу, когда ты пиздишь» — он передразнивает сам себя. «Тебе бы нахуй в «теории лжи» сниматься с твоими-то способностями, долбоеб» — шепчет голос в голове. — Доволен собой? — то ли хрипит, то ли рычит Антон — в этом теле он не умеет разговаривать по-другому. — Как ты, побивший свой рекорд в дудл джампе, — ухмыляется Арсений, проверяя сохранность огня на свечах. — Заебал. — Антон хмурится. — Ну так чо там у тебя за план гениальный? Антон переступает с ноги на ногу и в этом теле это наверняка выглядит раз в сто тупее. Рядом с Арсением он себя в любом состоянии чувствует как плачущая собачка из мема, хотя выглядит абсолютно наоборот. Хотя в любой другой ситуации он даже не большая собака — он волк. Не тот, который гулять (даже несмотря на то, как много пар Антон пропустил), а тот, что «когда ты сила — ты сила». Арсений его опять развел, как заводчик котят от породистой кошки, а теперь стоит, улыбается и нихрена не говорит. Антон уже искренне начинает подозревать, что Арсений просто замерз сидеть в пока что хуево отапливаемой комнате, поэтому и устроил все это. По сути сходится: свечей понаставил, а сам Антон в этом теле горячее нагретого на солнце черного сланца. — Все просто — сейчас я прочту молитву, а после… — он заминается, — мне надо будет погладить тебя, успокоить, чтобы ты, ну, стал нормальным, а вместе с этим отпустил свою сущность. План охуенный — ничо не скажешь. Антон тяжело вздыхает и закрывает глаза, когда Арсений ровным голосом начинает читать обращение к языческим Богам — тот реально делает это так, будто не впервой, будто у него опыта, как у самого Антона, хотя тут много умений не надо. Зато Антон прям физически чувствует, что нихуя его тело не покидает и что сидеть ему в этом теле еще сорок минут, а потом «Давай, бывай. До следующего раза!». Стоять с каждой секундой все тяжелее, потому что находиться в позе атланта пиздец как нелегко. Только у тех хотя бы миссия была, а Антон просто подпирает общажный потолок, силясь не проломить — вот за это его реально может ждать кара. Чтение Арсения успокаивает, завораживает, и Антон с удовольствием вслушивается в чужой голос, не разбирая слов. Он раньше пытался слушать аудиокниги, но тупорылые звуковые эффекты и занудный голос рассказчика постоянно его сбивали. Сейчас же не сбивает ничего — у Арсения голос идеален, а сраные мотоциклисты, гоняющие прямо под окнами, никак не мешают. Тот так увлечен всем процессом, что Антон уже и не понимает, кому из них двоих это больше надо. Хотя явно Арсению — Антон сам слишком увяз в мыслях о том, что он своими огромными руками может с легкостью Арсения поднять и усадить в лодочку из ладоней. Ладно, он не настолько огромный и это бы скорее смотрелось смешно, но факт никак не отбивает нежных чувств. — Так, вроде все. — Антон от сменившейся интонации очухивается. — Теперь ты сам должен потушить все свечи, а потом садись на пол. Антон чувствует себя окончательно осипшим, поэтому только бездумно кивает и делает, что сказали. Он думает, не загадать ли желание на одной из последних свечей, но понимает, что это может сбить весь ритуал, поэтому откладывает до лучших времен. Хотя поцеловать Арсения очень хочется. Если честно, такое стремление ему самому кажется слишком быстрым, нелогичным и довольно пугающим, но Антон за свою жизнь успел привыкнуть к быстроизменяющимся факторам и происходящей вокруг хуйне, так что просто новые чувства его уже не заставляют впадать в такой ступор. А насчет целоваться… Целоваться Антон любил всегда: ему понравилось, когда его на детской площадке девочка поцеловала в щеку, понравилось неловко прижиматься губами с одноклассницей, понравилось, когда в девятом классе он попробовал целоваться на тусовке «по-взрослому» — все поцелуи ему всегда нравились (конечно, за исключением тех слюнявых, что были от родственниц по праздникам). Так что желание целоваться сейчас крайне ожидаемо — когда человек нравится, то нет никакого различия между желанием нежно поцеловать или просто обнять: когда понятен контекст, то любые прикосновения несут одинаковый смысл. Ну и Антон очень любит целоваться, да. Хотя просто касания — это тоже неплохо. Это очень даже хорошо. Антон сидит по-турецки, максимально сгорбившись, пока сам Арсений сидит перед ним на коленях и пытается своей маленькой ладошкой дотянуться до его плеча. Нет, Антон был неправ: он достаточно огромная груда мышц, чтобы держать Арсения в «лодочке». Он наклоняется к тому, чтобы было чуть легче, и Арсений благодарно кивает, а после берет его огромные лапищи в свои — на ладонях Антона уместятся еще по три чужих на каждой. Это смотрится сюрреалистично, как минимум потому что до этого он никого не касался в теле монстра — ощущение, будто переключаешься с восьмого шрифта на шестнадцатый — глаза просто не воспринимают. Они молчат, хотя надо бы что-то говорить — ну, если опираться на ритуал. Проблема в том, что непонятно, что именно надо сказать: единственный вариант Антона начать завывать «Отпусти и забудь» — по смыслу, вроде подходит. Арсений стреляет в него глазами и то открывает, то закрывает рот — вот если б сейчас язвить надо было… — Ам-м… — Арсений кусает губу. — Шаст, ты замечательный человек. Ты такой сильный, я даже не только про мышцы: ты столько всего переносишь каждый день. Ты красивый — невероятно красивый, а еще ты умеешь справляться со всем. Тебе даже никакая сила не нужна! Антон не очень понимает, как это должно помочь изгнать из него все говно, но он в жизни не перебьет Арсения. Слова настолько приятно ложатся — будто залечивают все то, чего успел натерпеться. Антон в моменте чувствует себя действительно важным, дорогим для Арсения — тот выглядит искренним. И этой искренности сейчас в разы больше, чем в том «я никогда не пойду с тобой на свидание». Стоп. Антон только сейчас понимает: Арсений спиздел, Арсений сказал это, чтобы выбесить. Арсений может в теории согласиться пойти на свидание? — Шаст, ты великолепный. Смешной, яркий, необидчивый, старательный, упорный, но умеешь признавать свои ошибки и исправлять ситуацию. — Арсений заглушает мысли Антона своими словами и, кажется, говорит все это в одном порыве, не задумываясь, не хитря. Антон не чувствует в своем теле никаких изменений, хотя те уже должны были начаться, если верить этому обряду. Единственное, что он чувствует — это то, что Арсений слишком далеко, поэтому он в таком же порыве, ни секунды не думая, затягивает того к себе на колени. В этом нет никакого подтекста — это просто близость. Это просто маленький Арсений в его огромных объятиях. Арсений в своей розовой пижаме в клеточку наверняка смотрится любимой игрушкой в руках огромного черного монстра — будто где-то в аду чудовище готовится ко сну и собирается уложить своего плюшевого человечка рядом с собой. В обычной жизни Арсений таких ассоциаций не вызывает, но сейчас… Тот замолкает и прислоняется головой к груди, расслабляясь в обволакивающих объятиях. Им обоим как день ясно, что нихуя не сработало, что скоро Антон станет обычным человеком до следующего приступа злости или испуга. Это так, но сейчас ни капли не грустно, потому что ради этого момента и стоило начинать — может, в этом и заключался коварный план Арсения — Антон не знает, но факт остается фактом. Мотоциклисты продолжают гонять под окном, а кто-то из соседей громко спорит о том, кто должен выносить мусор, но это вообще не ебет — в четыреста десятой комнате идиллия. Арсений неожиданно высовывает руку из объятий, а после тормошит волосы, еле дотягиваясь, и чешет за ухом. Монстрам не пристало мурчать, но именно это Антон и делает, срываясь на хрипы и ластясь, пока Арсений только довольно улыбается. Это что-то такое невероятное, что сложно поверить, только ощущается настолько остро, что остается таким же реальным, как и монстр, держащий в объятиях человека. Антон чувствует, как тело сдувается, холодеет, и аккуратно отпускает Арсения из объятий — тот смотрит на него удивленно, но явно видит, как отступает чернота, и все понимает. В простом теле им было бы странно обниматься в такой позе. Все вокруг странно, но никак не противоречит реальности. Арсений садится напротив и хлопает глазами, будто не может поверить в обратную трансформацию, будто принять монстра ему легко, а видеть Антона человеком после слишком необычно. Бывает. — Арс, а почему ты выбрал сказать мне, что не пойдешь на свидание? — все еще хриплым голосом. — Я подумал, ну… — Арсений делает тяжелый вдох, — ну, что тебя разозлит напоминание о том разговоре. Если ты в прошлый раз так разнервничался, то поднятие этой темы снова может… Арсений замолкает, а Антон тому не верит. Арсений за последнее время словил столько его взглядов, столько случайно-неслучайных прикосновений, что хоть о чем-то должен догадываться. Арсений умный, Арсений много книжек читает — а там все про любовь миллионом слов рассказано, так что можно сложить факты в цельную картину. Если даже Антон смог, то как не смочь Арсению? — А если я тебе не верю? — Антон прогоняет в голове все их время пребывания друг с другом, и начинает думать, что сам Арсений ему с того разговора так и взял в голову, что это все просто отмазки, но не хотел давить. — Ты знал, что я напиздел? Что я все-таки хотел с тобой на свидание? — Шаст, ты это все говорил так, будто сам себе не верил, почему должен был я? — Арсений не дает никакую оценку его чувствам, но и не сбегает — только плечами пожимает. — Понятно.