Я конечно добрый но могу уебать

— И чо ты? Как к этому? — Антон тяжело смотрит на Серегу, не зная, какой реакции от того ожидать. Не, в целом можно предположить — во время недавнего — почти месяц прошел, но не суть — звонка тот отреагировал нормально, сам сказал, что Антон конч с флиртом как у макаки, но на этом все. Серега в целом никогда категоричностью не отличался, но и зачастую выдавал что-то по типу «не, ну этого я нахуй не понимаю». Потому что Серега живет в Москве, но он точно не москвич — Серега это поселок Депутатский. Антон не сильно много знал про сам Депутатский — чай тот не Колыма, про него Дудь не снимал, — но за время сожительства успел наслушаться, как девушкам стакан помечают. Парни любят, чтобы им сосали, но не любят сосущих девушек — есть очевидный вывод, но вряд ли это знак, что Депутатский вдруг стал центром толерантности. Серега не выглядит поддерживающим их идеологию и вряд ли его отпиздит за влюбленность в Арсения, но друга Антон может лишиться запросто. Поэтому он сидит чуть ли не сжавшись, колупает кутикулу на ногте и кидает на Серегу редкие взгляды. Пиво пить то ли не хочется вообще, то ли хочется одним махом бутылок пять. Антон уже давным давно не пьет много — так сложнее себя контролировать, но сейчас так ссыкотно, что вообще уже похуй. У Антона Серега первый нормальный друг за все время жизни молодой — терять его нельзя. — Ну что, ты попал, Тоха. Я это, тебя не сильно понимаю — у меня таких проблем-то нет. — Антон неверяще поднимает голову. — И все? — А чего ты еще хочешь? Ты же гей геем — по тебе сразу видно, — Серега хмыкает, и Антон даже не может поправить того, что не гей, а вообще-то бисексуал, между прочим. — Мы, когда заехали, я так и подумал. Антон на первом курсе ходил обросший, в дурацких футболках и был еще более тощим — и это скорее образ «меня в школе все лошили», чем «мальчики, я здесь». Хотя его в целом никогда не доебывали — шутки «Антон-гондон» не считаются: это святое. Только чтобы прям геем его вряд ли можно было назвать — максимум в шутке о том, что девушки таким додикам не дают. Формулировка отвратительная, и Антон от нее всегда морщился, потому что он-то девушек любил. Так, нет, не любил, а «любит» — просто к девушкам добавился еще и Арсений, заставив метаться в непонимании, что с этим делать. Антон чувствует себя как одноногая собака, срущая на замерзшем озере — слишком много дурацких факторов наложилось. С одной стороны срать реально очень хочется — ну, в смысле, что к Арсению ужасно тянет. При этом тянет так, что даже нестрашно, что от горячей кучки лед растает — ну, в смысле, Арсений отошьет его худшим способом. А с другой стороны он со своей одной лапой вообще не игрок — непонятно, как до озера дополз и непонятно, как выползать будет. — Да ничо я не похож, — Антон фыркает и все же решает, что сегодня охуенный день для пива. — Похож-похож. Понятно дело, что ты не ходишь в лосинах и перьях — как по телевизору показыкают «Всем привет, ВИЧ-положительные!», — Серега смешно пародирует, и Антон смеется. — А так вот ты похож на того, кто будет на мужиков заглядываться. Антон допивает бутылку махом и растекается по креслу, думая о словах Сереги. Он, выращенный в Воронеже, большую часть жизни так о геях и думал — пацаны во дворе всегда шутили, что если начать базарить с педиком, то тот обязательно обратит тебя в свою веру. Хотя, кстати, ради КВН одеваться в женское было не особо зазорно — вот это не считалось по-гейски. Не то чтобы Антон сильно верил в то, что от простого общения можно переметнуться на темную сторону, и, скорее всего, правильно делал, но конкретно в его случае ситуация абсолютно такая. Злостный Арсений Попов хлопал своими глазками, и у Антона потеря ориентации, но не в пространстве — на ОБЖ не учили, как справляться с таким. Серега выглядит так, будто реально не тронут обновленным положением дел — хотя у того в целом достаточно детское лицо, по которому легко читать эмоции, там ничего особенного нет. Сам Антон не очень понимает, как бы среагировал, если бы ему друг сказал что-то такое, но, наверное, ему бы тоже было похуй. Любовь — это пиздато в любом виде. — И чего думаешь делать теперь? — Серега смотрит в пиликнувший телефон и морщится, откидывая тот на другой конец дивана. — Я вообще не понимаю, нахуй я добавляю рибок в спам, если они все равно шлют свою рекламу? — Суть в том, что вообще не знаю. То есть типа, я понимаю, что он знает, что он мне нравится, но не заводит никаких разговоров об этом — даже не язвит, — Антон разочарованно выдыхает и начинает новую бутылку пива. С Арсением сейчас тяжелее, чем было, когда они, ну, враждовали. Тогда Антон понимал, что происходит, не гадал о мыслях, и заботился он только о том, как бы посильнее задеть чужие чувства. Было клево. Сейчас Антон чувствует себя тряпкой, которой моют доску — при том что не меловую, а пробковую — от него тоже ноль пользы. В последнее время все мысли уже точно об Арсении, уже даже никаких попыток отвлечься нет: просто полное признание собственного поражения. Собственно, Антон сдается не только мысленно, но и физически — а зачем париться, если Арсений и так все знает. Он открыто пялится, не стесняясь пускать слюни, аккуратно обхватывает чужие щиколотки, когда те стабильно закинуты на его бедра во время просмотра фильмов, соглашается на любой совместный досуг, который предложит Арсений. Нет, серьезно, любой. Позавчера Антон взбесился на своего научного руководителя, который в последний момент отменил встречу, и, не сдерживаясь, дойдя до дома, отпустил себя, покрывшись чернотой и мышцами — Арсения это ни капли не смущает, а ему хоть какое-то облегчение. Вместо того, чтобы спокойно отозлиться и пожаловаться, Антон лежал на кровати с одной из масок Арсения, не понимая, как позволил этому случиться. Он, блять, монстр, который напугает любого, который с легкостью может сломать все кости человеку, который выглядит как главный кошмар любого ребенка, позволил мягким пальцам нанести какую-то штуку, которая позже ужасно запенилась. Просто Арсений так захотел, а ему было несложно, да и в целом идея не такая плохая. Правда, по итогу маску даже смывать не пришлось — та чуть ли не испарилась от жара угольной кожи. И вот то, насколько Арсений принимает монстра, бьет в самое сердце — ему реально без разницы, он не считает Антона уродом, не боится его — наоборот, делает комплименты, чешет за ушком и тратит на его трескающиеся руки свои масла. Арсений настолько великолепен, что рядом с ним даже самая страшная проблема, от которой Антон страдал всю жизнь, не кажется таковой. От этого еще больше хочется стать ближе, заполучить Арсения себе, чтобы тот ему радовался, гладил, на ухо шептал и только хмыкал, когда вся кожа покрывается черным — Антон бы тому закрутки открывал. Хочется самому Арсения выслушивать, разбираться с чужими недругами, хочется так же поддерживать в ответ. — Ну, так, а чего в этом плохого? Я вот Настю пи-издец, как обидел, когда мы только познакомились. Серега замолкает, будто его слова дают один ответ на все вопросы сразу. Этот человек не из разряда кухонных философов, но из разряда людей, которые под алкоголем могут рассказать тебе, в чем смысл жизни. Серега генетический алкоголик, который старается пить как можно меньше — как итог глубокие мысли все еще есть, но понятность и кристальность сознания исчезают. Вот и сейчас. Где-то затерялось пояснение вроде: «Антох, все, что даже кажется упущенным можно исправить» или «Да скажи ему, просто поди и скажи ему, а то сидишь как хуесос» — Антон не понимает, какая должна быть добивка. Он, конечно, тоже любит пиво, но все-таки между сознаниями Воронежа и Депутатского огромная пропасть. — И? — Так я ж тогда вообще этого не понял, думал, что все окей. — Антон хмурится, все еще ничего не понимая. — Вот и ты хуй знает, чего у него в голове происходит-то. Может, он тебя любит всей душой. Теперь Антон понимает, что к чему, но в словах Сереги совершенно не уверен — Арсений не тот человек, который стал бы молчать: за два месяца совместного проживания это стало ясно, как день. Вот, если кожура от банана портит вид, то он не станет жаться, а выскажет это с горячим душевным порывом, еще и что Антон неряха прозрачно намекнет. Это, кстати, в их отношениях тоже никак не изменилось с самого начала. С чего бы Арсению бояться что-то сказать сейчас? Да ни с чего бы. Антон бы понял, если бы это была бы типичная ситуация то ли из школы, то ли из плохой школьной комедии, когда влюбленные не знают, ответят им взаимностью или пошлют нахер. Но нет же. Арсений знает, знает и понял все с самого начала — не поверил в яркое «Да не звал я тебя на свидание!», спокойно пожал плечами, когда Антон почти напрямую подтвердил чужие догадки. И оба раза он все тактично умолчал, не разбиваясь на выяснение отношений, рассказ о своих чувствах. Арсений не отдалялся, Арсений оставался рядом, будто ничего не поменялось, хотя, казалось бы, повод что-то прояснить все-таки был. Все та же ласка, чтоб успокоить, все то же желание помочь, путем вычитывания дурацких методов из интернета. Арсений не был заинтересован в обсуждении «как ты не крути, но мы не пара», Арсений был не заинтересован в обсуждении «нет никакой запары, и нам по пути». Антон ни о чем не говорил, потому что боялся обосраться еще сильнее. — Ну, он точно на меня не обижен, — все, что может выдать Антон. — Я не знаю. Он типа старается для меня, но нет никаких приколов типа постоянных улыбок, касаний. Вообще-то есть, но точно не больше, чем тех было до этого недо-признания. Антон не воспринимает это флиртом, Антон воспринимает это обычным Арсением. По сути, они, даже когда еще были на стадии общения «пиздец ты конч», достаточно касались друг друга — Арсений его хлопал по спине или бил кулаком в плечо, а Антон злобно смотрел в ответ. Антон не помнит, как это началось. — А чего старается-то? Завтраки в постель носит? — И опять-таки по Сереге не поймешь реально ли тот спрашивает или нет. — Не, тут скорее волк перестанет терпеть-терпеть, чем Арс что-то такое сделает. — Антон представляет, как тот в передничке приносит ему свежеиспеченных булок с чаем, а потом с умилением смотрит, как это все пропадает в желудке. Пиздец, Антона аж передергивает от нелепости. — Он всякие способы избавления от проклятия для меня ищет. Антон смсками отправлял Сереге чудесную новость об еще одном человеке в их тайном клубе любителей древнерусских мстителей. Серега записал несколько голосовых, половину звука на которых не было слышно, потому что кричала дочка. Была какая-то смешная шутка, а потом диалог сошел на нет — Серега в целом лучше позовет в гости и поговорит лично, чем будет переписываться. — И чего нашел? Вы там вместе, что ли, обряды проводите? Серега крутит в руках какого-то плюшевого зайца, и Антона эта картина умиляет — все-таки пиздато иметь семью, даже если от этого куча новых сложностей. Обряды они вместе с Арсением проводят, да, но это не совсем то, о чем прям хочется рассказывать, потому что Антон обязательно не удержится и скажет что-то про тот самый первый раз с «Ты красивый, Антон, сильный, умный», а это не то, что хочется обсуждать. Каждый раз накатывает то ли стыд, то ли смущение, а в голове стоит «да это все пиздеж был», а смотреть на чужие многозначительные кивки или ахуй как-то просто страшно. И хотя больше прям такого не повторялось, в моменты обрядов они становятся как-то по-особенному близки, и это обсуждать тоже ссыкотно. — Ну, типа того. Хотя я уже вообще не особо уверен, что мне это прям надо. — Антон пожимает плечами и присасывается к пиву от неожиданно накатившей усталости. — Это что еще такое? Что за новости? — Не знаю. Просто меня как-то эта проблема обращений не так сильно напрягает. И это правда — в последнее время он зачастую так спокоен, что ничего особо и контролировать не надо. К тому же, в случае чего, можно добраться до комнаты и спокойно дать волю эмоциям. Ничего хранить в себе годами не надо, и от этого намного легче. Антон бы такого себе не позволял, но Арсений говорит, что ему нет никакой разницы, какой Антон сидит в комнате, а отпускать себя — это хорошо. С Арсением вообще необыкновенно спокойно, а необходимость в обратном отсчете окончательно пропала. И Антон действительно начинает привыкать к своему второму телу — впервые за двадцать один год жизни-то, — ему нравится эта возможность быть невъебенно крутым чуваком в опасных ситуациях. В детстве все мечтают иметь суперспособность — до Антона эта мечта дошла только сейчас. Только башкой он все равно понимает, что это нифига не круто, что успокаивающего Арсения всегда рядом не будет и что лучше от этого избавиться: не все люди реагируют нормально. Большинство не реагирует нормально. — И чего? Будешь теперь просто продолжать жить в свое удовольствие? — Это просто поразительно, как Серегу удивляет Москоу-Сити, но не удивляют разговоры о перунской силе. — Да нет, все равно надо что-то с этим делать — да и не могу же я просто после всех жалоб заявить Арсению, что я передумал, и все заебись. — Вторая бутылка кончается. — Почему? — Антон не знает. — Ну это как-то такое себе. Как Настя? Антон переводит тему — Серега больше не расспрашивает, рассказывает о проблемах третьего класса и истерики по поводу мытья у дочери — Антон расслабляется и смеется. *** Антон сидит черной тучей на полу, пока Арсений ушел, чтобы взять им чего-нибудь перекусить. Это очередной провал, но никакого разочарования нет — чуть ли не облегчение, что ничего не получилось. И вот это уже реально нехорошо — Антон должен хотеть избавиться как минимум потому, что без искреннего желания Боги точно не услышат его просьбу. Только хотеть вообще не получается. Избавляться от лишней усталости или злости намного легче и быстрее в такой форме, да и вообще плюсов с каждым днем находится все больше. Это настолько нехорошо, что пиздец полнейший. Он вообще перестал искать варианты самостоятельно, убеждая себя в том, что, по сути, уже перепробовал все возможное и ничего нового не найдет — он прошел интернет полностью. Однако Арсений находит: подбирает новые обряды, о которых Антон и не догадывался, и готовится так тщательно, как Антон делал только в самом начале пути. — Так, я взял жареные пельмени и борщ — что будешь? — Арсений усмехается, потому что прекрасно знает чужие предпочтения и заранее протягивает контейнер с борщом. — Не понимаю, как тебе не надоедает. С тебя двести восемьдесят, лучше на карту. Это уточнение действительно важно: Антон любит побесить и специально отдает наличкой, чтобы послушать чужое бурчание «и что мне теперь, тащиться к банкомату?» — он отвечает «да», потому что он же таскался, чтобы эти деньги снять. Хотя сейчас проблема денег не настолько важна — Антон при всем желании не сможет перевести как минимум потому, что сенсор не воспринимает его обугленные пальцы — да и переборщить с силой нажатия и сломать дисплей очень легко. Другое дело, что борщ стынет, и надо решить, когда его есть. До момента возвращения в свое тело еще минут двадцать, а за это время суп станет еле теплым — разогревать в общажной микроволновке точно нельзя: та уже состоит из жира, а утром кто-то не шибко умный запихнул туда рыбу. Так что есть лучше бы сейчас. Другое дело, что метаболизм в этом теле намного быстрее, и к моменту становления простым человеком все переварится, а Антон так и останется голодным. К тому же держать в руках эту маленькую ложечку, которая ему где-то размером с большой палец, это то еще испытание. Лучше, чем штопать порвавшиеся во время превращений штаны, но все равно Антон чувствует себя трехлеткой, которому дали задание на развитие мелкой моторики. Да и штаны Антон уже давно не сшивает и не зашивает — научился сдерживаться до дома, а общажные треники настолько тянутся, что, конечно, облепляют огромное тело как скинни, но при этом не рвутся. Да, это очередной пунктик в колонку против в списке «надо ли избавляться от проклятия». То, что очень хочется есть, а все-таки лучше оставить до возвращения в форму, в колонку «за». — Будешь есть позже? — Арсений опять все понимает без лишних вопросов. — Тогда подожду тебя, чтобы не дразнить запахом еды. — Вот это великодушие. — Завались. По сути, их комната метр на метр без возможности проветривания и так уже пропахла едой, так что смысла в ожидании никакого нет. Другое дело видеть, как вкусно Арсений ест. Недавно они поцапались, потому что Антон снова пытался доебать вопросом «а чо все-таки за коробка у тебя под кроватью?» — в отместку Арсений очень медленно и очень показательно кусал шашлык, попутно рассказывая, как ему вкусно. Арсений говнюк. У Арсения урчит в животе, и Антон уже хочет попросить того перестать выебываться и съесть хотя бы половину, не дожидаясь, но тот смотрит так строго, что рот захлопывается сам собой. Вообще огромной грудой устрашающих мышц сидит Антон, но кого в этой комнате действительно стоит бояться — так это Арсения. Тому не надо ни раскачанного тела, ни черной кожи, ни когтей, ни лазеров из глаз, ничего. Арсению достаточно быть Арсением в не лучшем расположении духа, чтобы все вокруг обосрались — ну, по крайней мере Антон и их комменда. Мышцы наконец-то начинают сдуваться, оставляя Антона в растянутых шароварах и без футболки, за которой он тут же тянется, пока Арсений противно глазеет. Антон вообще не понимает, зачем тот рассматривает процесс превращения — это ж противно. Только Арсений его не боится, Арсений не фукает. Пиздец Арсений странный. — Ты так смотришь, будто я супер-клево снимаю с себя костюм железного человека, а не сдуваюсь, как застрявший между деревьев шар через неделю медленной смерти. — Антон хмыкает и тут же притягивает борщ к себе. Обычно — ну, раз в неделю — Антон готовит: может перцы нафаршировать, пожарить котлеты с картошкой, даже болоньезе может приготовить, но не в дни обрядов. Арсений почему-то находит исключительно те, где для начала надо словить другую форму, а потом уже делать что-то очередное невообразимо глупое. Поэтому в такие вечера Антон сначала тужится, вспоминая все самое неприятное, чтобы превратиться, а после очередной неудачи сидит в комнате и откисает, пока Арсений бегает за их ужином в кафешку через дорогу. На самом деле, Антон бы с радостью пошел готовить, чтобы не тратить лишних денег, но никто не оценит исчадье ада в фартучке — даже если на том будут нарисованы маленькие огонечки. Этот борщ далеко не такой вкусный, как варит бабушка, но Антон все равно каждый раз берет его — Арсений уже даже перестал спрашивать «может, все-таки что-то другое?». Просто из вариантов там еще только жареные пельмени (он признает их исключительно вареными), капустные драники (это что вообще такое?) и еще пара блюд, на которые Антон даже смотреть боится, не то что пробовать. Поэтому борщ как был его фаворитом всю жизнь, так и остался. Антон пробует, и тот на удивление все еще почти горячий — неужели Арсений попросил подогреть еще сильнее, или это просто на кухне что-то перепутали? Мозги у Антона с ватой перепутали. — Кто тебе сказал, что я смотрю на трансформацию? Может, я жду тех драгоценных секунд, пока ты будешь в своем теле, но без футболки? — Арсений подмигивает и открывает свои пельмени. — Ой, Арс, иди нахуй. Антон бы даже при всем желании не смог бы принять эти слова за флирт: надо смотреть здраво. Арсений не может делать комплименты его фигуре как минимум потому, что даже в восстановленном состоянии она похожа на тот самый сдутый шар на ветке — холст, масло: дрищ и его живот. Они едят молча, запихивая еду в себя, как можно быстрее: оба готовились к обряду и не обедали, а на часах уже девять. Самое тупое, что большинство обрядов выставляют такие же требования как и операции — будьте добры не есть часов пять до. Еще тупее то, что от этого в сам момент читки очередного обращения к Перуну живот начинает урчать с такой силой, что становится смешно, и они прерываются на смех, явно портя то, что уже успели сделать. В итоге как и всегда запихнутая резко еда приводит ко вздутию и тому, что они оба, кряхтя лежат на полу. Могли бы на кроватях, но в общаге включили отопление, и их комната превратилась в жаровню, опять же, без возможности проветривания — так что пол им дает хоть какое-то ощущение прохлады. Хотя проход между кроватями едва ли два метра, поэтому приходится лежать максимально рядом, ощущая тепло не только воздуха, но и горячей кожи соседа. Так все равно намного лучше, чем на кровати — авторитетное мнение студента четвертого курса Антона Шастуна. Арсений рядом сопит еще чуть громче, подтягивая руку к лицу, чтобы рассмотреть время — Антон боковым взглядом улавливает пятнадцать минут одиннадцатого и мысленно стонет от того, что до пар осталось всего восемь часов и сорок пять минут. Соблазн не идти на первую крайне велик, но на четвертом курсе он себе такие приколы позволить уже не может. Хотя заснуть прямо сейчас на полу вместе с Арсением не кажется такой уж и плохой идеей. Ученые ж уже сто раз подтвердили, что спать на твердом полезно, а рядом с объектом симпатии еще полезнее — осталось только Арсения подтянуть в объятия, и забота о здоровье будет на все сто. Антон поворачивает голову и рассматривает чужой профиль — Арсений лежит так близко, что еще чуть-чуть и можно упереться носом в висок. На самом деле, на чужое лицо сильно не попялишься как раз-таки из-за расстояния, но Антон все равно справляется: цепляется взглядом за кнопочный нос, за квадрат родинок на щеке, за то как немного смешно топорщатся растрепанные к вечеру волосы. — Отстой, что опять ничего не получилось, — голос у Арсения такой, что действительно становится ясно — и вправду расстроен. — Да пофиг. Я уже даже не сильно верю, что можно прям что-то сделать: чисто по инерции пытаюсь. — Антон пожимает плечами, хотя Арсений этого явно не видит — тот все так же продолжает пялиться в потолок. — Подаркам от Перуна в зубы не смотрят, — шутит, но все равно расстроен. — Знаешь, мне кажется, что я уже тоже весь интернет облазил и ничего нормального там больше нет. Будто я быстрее найду реальный способ становления феей «Винкс» и найду айфон под подушкой, чем смогу помочь тебе. Антон хмурится. Не хватало Арсению еще из-за него переживать — тот должен думать о том, как не завалить первую сессию, сравнивать вкуснее пельмени были на прошлой неделе или на этой, играть в свой комп в конце концов. А тот реально гробит кучу свободного времени на помощь, заботится, поддерживает — это все не для первокурсника, который только познал жизнь вдалеке от родителей. — Арс, нет. Не парься об этом — я и так чувствую себя намного лучше в последнее время. У меня больше нет вспышек гнева из-за испорченного йогурта и не чувствую постоянную скованность и усталость от того, что не могу выпустить эмоции. Все эти обряды, это, конечно, тоже важно, но намного важнее то, что я с тобой чувствую себя правильно. — Антон усмехается сам себе: сказал столько предложений и даже смог ничего не спиздануть о чужой красоте — вот это да. — Это все потому что я неебически красивый? — Ну, стоило ожидать, что что-то такое да будет. Арсений все еще смотрит в потолок, Антон все еще смотрит на Арсения, понимая, что это все благодаря тому, что Арсений умный, старательный, заботливый, активный, интересный, невероятный. Ну и красивый, конечно. — Не только. Ты восхитительный, и с тобой я реально могу чувствовать себя уверенно. — Антон думает. — Ну и красивый. Такой красивый, что на свидания хочется звать. Антону это говорить ни капельки не страшно — а зачем бояться, если он просто в очередной раз повторяет свои же слова просто в нормальной формулировке. Арсений и так про него все знает, знает про чувства, знает про залипания, знает, что Антону никакая Оля не нужна. Собственно, сам Антон про это мимоходом и обмолвился, когда Арсений был в комнате, а он нечаянно натолкнулся на все так же непрочитанное сообщение. «Да нечего ей отвечать — все равно мне на самом деле никогда и не было интересно. Бля, звучу как пятилетка: «Все девчонки отстой, они мне вообще больше не нравятся». Ну и хуйня». Арсений наконец-то отрывает взгляд от потолка и тоже поворачивает к нему голову — теперь можно столкнуться носами. Антон бы, конечно, предпочел губами, но он не придурок, чтобы полезть сосаться к парню, который никаких знаков не давал. — Знаешь, на самом деле, мы с тобой еще не все методы опробовали, — Арсений улыбается, и Антон видит что-то недоброе в чужих глазах. — Если ты мне скажешь, что самый верный вариант — это в одного провести генеральную уборку в комнате, то я не поверю. — Нет. Ты что, сказок не читал? Поцелуй принца, который снимет все проклятия. — Бля, ну и придурок. — Арс, ты гонишь? Я не буду целовать семидесятитрехлетнего чувака, — Антон ржет в голос, потому что только Арсению в голову может прийти такая поебота. — У меня есть корона из «Бургеркинга» — думаешь, так за принца сойду? — Вообще-то это корона Антона, а Арсений хотел ее выбросить, но сейчас не до споров. — Ты же… — Антон не знает, какая у этого предложения концовка — да и не узнает никогда, потому что Арсений одним своим возмущенным вздохом убивает все мысли на корню. — Так уж и быть, потом схожу с тобой на свидание. — И целует. Антон теряется в такой прострации, что в первую секунду хочет оттолкнуть Арсения от себя, спросить не поехал ли тот кукухой случайно, но это было бы самым его тупым действием в жизни. Поэтому он просто отвечает на поцелуй: размыкает губы, легонько обхватывает нижнюю и получает тяжелый выдох в ответ. Можно клясться на крови, что ничего лучше Антон в жизни не чувствовал и вряд ли вообще почувствует, потому что никто не будет целовать так же как Арсений. Арсений целуется чуть по-дурацки — иногда слишком сильно цепляет губу зубами, иногда выдыхает так, что у Антона в носу волосы колышатся, издает смешные булькающие звуки, но это все еще лучшее, что могло произойти. Хочется в этом моменте нежности задержаться как можно дольше, но Арсений не дает. Тот разгорается, лезет руками под футболку, цепляет бока, а после и вовсе забирается сверху, седлая. Ладно, в этом мгновении хочется задержаться еще больше. Руки сами непроизвольно сползают на чужую задницу, обхватывая и сжимая — Арсений тяжело стонет и трется всем телом, будто мартовский кот. Антон этому только рад: он никак не препятствует чужим поползновениям, позволяет Арсению перейти на шею, оставить засос, пройтись пальцами по резинке шорт. Антон лежит на общажном полу, а на нем сидит парень мечты, и вот это уже точно не из сказки — это из сурового реального мира, где все даже лучше. Арсений аккуратно отстраняется, но не слезает — вместо этого рассматривает проделанную работу, а после и вовсе глупо тычет пальцем в свой засос — немного больно. В голове куча мыслей и ни одной здравой — пиздец какой-то. Хотя самое главное, что Антон понимает: он больше никому не даст увидеть вот такого растрепанного Арсения с припухшими губами — это все только для него. — Арс? Ты? — У этого предложения тоже нет никакой концовки. — Да, я, — улыбается нахально. — Мы целовались. — Очень рад, что ты не перепутал это с поеданием борща. Хотя в целом это можно было бы счесть за комплимент. — Ты захотел со мной целоваться, хотя я… — Хотя ты придурок страшный. Антон, не надо рефлексии, прошу тебя, — Арсений умиленно улыбается, рассматривая его сложное лицо. — Ла-адно. Только почему сейчас? Ты же уже пару недель знаешь, что я, ну… — Втюрился в меня? — Арсений хмыкает. — Да, знаю. Шаст, меня в жизни так никто «не дергал за косички», а ты ко мне начал цепляться с первого дня знакомства и реагировал так же ярко, как сода на уксус, когда я отвечал тебе тем же. А потом наотвешивал мне комплиментов, попутно говоря о какой-то девушке, и в конце концов разозлился, когда я сказал, что не пойду с тобой на свидание. Тебя читать легче, чем книгу для детей дошкольного возраста. Господи, какой позор. — А почему тогда не раньше? — Потому что ты не выглядел так, будто действительно этого хочешь. Я не понимал, что у тебя там с ориентацией, чего ты пытаешься добиться от меня, хотя ты и стал отмахиваться от любых упоминаний о девушках и в целом не хотел говорить о ком-то в романтическом плане. А когда мы с тобой смотрели фильм, и главные герои в нем целовались, то ты безотрывно пялился на меня. — Арсений переводит дыхание. — Но сказал ты что-то прямо только сейчас, поэтому. — Понятно. — Антон выдыхает, пытаясь осмыслить услышанное — так вот, каким долбоебом он кажется со стороны. — То есть ты все-таки пойдешь со мной на свидание? Арсений называет его дураком и наклоняется, чтобы коротко чмокнуть в губы.