Безответный возраст

      Как отдыхают взрослые... Отдыхательно. Дима ожидал, что хотя бы после первого дня отдыха, они все же куда-то пойдут. Но нет. Максимум, куда они ходили, это до ближайшего поселка в ларек, за пивом, вином, водкой и сигаретами. Возвышенные Анна Сергеевна и Кирилл Олегович, на поверку оказались точно такими же людьми, как и все вокруг. Пили, курили, смеялись, жарили и ели шашлыки.        После четыре дней таких тусовок, Дима честно устал пить. Они не напивались вдрабадан, не буянили и не шумели, но даже так, лакая по чуть-чуть, ему просто надоело. И он стал ускользать от них на пляж. Девчонки ходили утром, парни днем и вечером. И с четырех часов, спустившись по тропинке вдоль обрыва, Дима был на пляже один. Лишь изредка его покой нарушали то один, то другой, друзья Сахарова.        Прикольно было, на самом деле. Дима и правда чувствовал, что он отдыхал. Никуда не надо было, никто не дергал, ничего не заставляли делать. Если же он куда-то хотел, в город, например, то Кирилл Олегович с удовольствием отвозил его и гулял с ним. Так что без экскурсии по Геленджику он все-таки не остался.        Впрочем, там он не нашел ничего такого уж интересного. Набережная, море, прибрежные кафешки. Из их лагеря вид был куда красивее. И только фуникулер не давал ему покоя. Дима вечно смотрел на них в кино и хотел прокатиться. А там и до зоопарка было недалеко. И каким же было его счастье, когда Сахаров сам предложил прогуляться!        Какие-то как будто детские развлечения. Зоопарк, сахарная вата, кукуруза, кормление оленей. Может, радости эти и были детскими, но, кажется, даже Кириллу Олеговичу не хватило их в свое время. Он вместе с Димой пачкался в сахарной вате, грыз кукурузу, пытался подозвать оленей ближе.        И был таким красивым.        На закате, сидя на вершине этой... Горы? Сопки? Наверное, все-таки это называлось горой. Сидя на ее вершине, вдали от людей и мирской суеты, они вместе провожали закат. Молчали, курили. Кирилл Олегович был тем человеком, рядом с которым было уютно молчать.        Все же... Наверное, вот он? Тот самый подходящий момент для признания? Они так расслаблены и спокойны, не хотелось бы испортить такой момент. Но... Не признаваться же ему на пике каких-нибудь разрушающих чувств, как в мелодрамах и фанфиках? Лучше так, в тишине. Чтобы сберечь нервы их обоих.        — Я должен кое-что сказать... — уверенно начал Дима.        — Подумай еще раз, действительно ли ты хочешь это говорить? — как-то странно хмыкнул Сахаров, но не шелохнулся, даже не взглянул на него, продолжая любоваться закатом.        Дима действительно хотел.        Он уверенно взял Кирилла Олеговича за руку, потянул на себя и с ужасом понял, что тот не сопротивлялся. Его глаза, конечно, распахнулись в удивлении, но он не отпрянул, не дернулся. Качнулся к нему, задержал дыхание, когда юношеские губы коснулись его губ, не ответил на поцелуй, но и не отстранился.        — Я люблю вас, — смущенно сказал Дима, отстранившись.        Сахаров грустно улыбнулся и качнулся обратно, выпрямляясь. Он опять начал жевать губы изнутри, видимо, подбирая слова. И, через несколько секунд тишины, прошептал:        — Именно это я и упустил из-под контроля...        Дима, к своему собственному удивлению, даже не испугался его слов. Долгое время он ожидал гораздо более болезненной реакции. А весь отпуск размышлял о том, как именно он мог бы ответить. И это был единственно-возможный ответ.        — Знаешь, я ведь все знал... И про гомосексуальность твою знал сразу, и влюбленность твою я видел... — тяжело заговорил психолог, перебирая рукой свои волосы, царапая кожу головы. — Но я не могу ответить тебе взаимностью, извини. Я бы хотел остаться друзьями, но если это невозможно для тебя... То лучше иди своим путем. Ты уже совсем не тот мальчик, которого надо защищать.        — Искать по территории усадьбы или снимать с крыши, да? — Дима невесело усмехнулся. Горько было от этих слов. Но насильно мил не будешь, верно? — Подкармливать, зашивать джинсы...        — Мне все это было не в тягость, даже наоборот.        — Я ведь не перестану вас любить, просто из-за того, что вы не любите меня. Вернее, вы любите, но не так, как мне бы хотелось... А дальше будет новая учеба, новая работа, новый круг общения. Будет ли у нас время дружить? Не знаю...        — Взрослая жизнь отстой именно из-за этого. Я уже не знаю, есть ли у меня люди, которых я могу называть друзьями, Дим. Только ты, пожалуй. Но и ты взрослеешь, и с тобой мы перестанем видеться. Может, если получится, будем вот так выбираться раз в год, рассказывать о том, что происходит в жизни, и опять пропадать из поля зрения друг друга.        — Я подал документы в Москву и уже прошел почти все вступительные дистанционные экзамены, — выпалил Дима как на духу. И на вдохе договорил: — Остались только два... Которые сдам уже там.        Кирилл Олегович явно не ожидал таких слов. Его глаза вновь распахнулись от удивления, и он повернул лицо к Диме, спрашивая:        — И куда?..        — В пед. МГПУ который.        Психолог присвистнул. Да, выбор был дерзким, но Дима так же подал документы и в Питер.        — Смело. У тебя найдутся деньги?        — Я, вроде, договорился о работе в Москве... И, пока что, прохожу на бюджет. Если не получится, возьму кредит.        — Москва — сложный для жизни город. Но если ты этого хочешь, и более того, если у тебя уже все схвачено, — Сахаров как-то странно улыбнулся закату, — то я рад за тебя.        Что это? Что это за эмоция на его лице? Дима никогда раньше ее не видел.        — Если тебе понадобится помощь, даже если деньгами, пообещай мне на мизинчике, что напишешь? — и от этой эмоции вдруг не осталось и следа. Сахаров безмятежно улыбнулся и протянул ему свой мизинец.        Его глаза были счастливыми. Его лицо было счастливым. Эти мизинчики, которые он разбил, были счастливыми... А эмоции лживыми. Он не был счастлив, Дима успел это заметить. Но что делать с этим не знал. Точнее... Он знал, что хотел сделать, так почему бы и не..?        Дима устал думать, что было бы, если бы, да кабы! Он схватил Сахарова, обнял и, вроде как, собирался на этом остановиться, но они завалились на землю. Он зарылся носом в его шею, вдохнул, совсем не стесняясь, поцеловал его теплую кожу. И его... обняли в ответ.        И воцарился рай на земле.        Дима отстранился и заглянул в глаза Кирилла Олеговича. Его взгляд перестал быть приторно-счастливым, он опять был полон той тоски, от чего-то такой родной и понятной. И Дима опять поцеловал его. Сдержанно, осторожно, одними губами. Но почти сразу почувствовал, как ему ответили, как губы Сахарова приоткрылись, как столкнулись их языки. Господи-боже, как он мечтал об этом моменте! Как он грезил что будет его целовать, гладить свободной рукой по талии, а второй придерживать под затылок. Как будет чувствовать волну тела под собой.        Но он не грезил о том, что придется оторваться и сесть, еще более разбитым, чем падал. Вкус на губах был настолько же потрясающим, насколько горьким.        — Я сказал, что я не могу ответить тебе взаимностью... Это не значит, что я не хочу, — с хрипотой в голосе прошептал Сахаров, прикуривая две сигареты для них.        Дима понял, о чем он говорил. Точнее, он подумал, что понял.