Past Imperfect

      Когда Фред аппарирует в гостиную ее родителей, мама Гермионы вскрикивает и роняет кружку.       — Прошу прощения, – произносит парень и быстро накладывает Репаро.       — Что ты здесь делаешь? – спрашивает Гермиона. Она в пижаме сидит на диване и с красными от слез глазами гладит лежащего у нее на коленях Пивза.       — Я пришел вернуть тебя в мир живых. Или хотя бы в Дырявый котел. Невилл наконец-то созрел, так что мы устраиваем сегодня вечеринку по поводу его помолвки.       — Передавай ему поздравления.       — Сама передашь. Сейчас всего лишь шесть вечера, а ты уже в пижаме. Так дело не пойдет.       — Не уже. Все еще, – Хелен Грейнджер одаривает дочь многозначительным взглядом и направляется на кухню.       Гермиона прижимает Пивза еще ближе, и, хотя ему это явно не нравится, он терпит, потому что понимает, что ей сейчас это нужно.       — Твоего несостоявшегося жениха там не будет, если ты из-за этого переживаешь. Только Гарри и Джинни со своими вечными лобызаниями на публике и Рон, который то и дело лапает Лаванду за задницу, когда думает, что никто не видит.       — Так значит Паркинсон не указала Невиллу на дверь, когда узнала, что Малфой снова свободен? – спрашивает Гермиона.       — В этой временной линии, Пэнси – милая девушка и твоя замечательная подруга. Она переболела Драко еще на пятом курсе, – Фред наклоняется ближе. – Она сказала Лаванде, что Невилл вытворяет в постели такие вещи, что ты совершенно точно… – он снижает тон голоса до заговорщического шепота. – Не. Сможешь. Поверить.       — Фу! Боже, Фред, это ненормально. Можешь наложить на меня Обливиэйт, пожалуйста? – Подождите-ка, может это и вправду все решит. Может Фред просто уберет всю эту сопливую мелодраму из ее головы, и она начнет все сначала. – И вообще, с какой стати Лав-Лав рассказывает тебе про сексуальную жизнь Паркинсон?       — Лав-Лав рассказала Бон-Бону – видимо, ожидая, что он задумается, – а Малыш Ронникинс пришел ко мне как к секс-богу Уизли в надежде получить парочку советов.       — Пожалуйста, скажи мне, что я никогда и никому не рассказывала о своей сексуальной жизни ничего такого, что дошло бы до тебя.       — Не рассказывала, – заверяет ее Фред с озорным блеском в глазах, – но вот старик Снейпи заметил, что ты была очень грязной девчонкой.       Когда в глазах Гермионы начинают появляться слезы, Фред на секунду замирает в замешательстве, а потом до него доходит.       — О, Боги, Миона, ты и Снейп?       Теперь она плачет по-настоящему.       — Я не знал, клянусь. Я просто пытался рассмешить тебя.       — Это правда смешно. Совершенно нелепо, – всхлипывает Гермиона, и, продолжая плакать, рассказывает Фреду абсолютно все. Ну, не совсем все, конечно. Он всю жизнь будет ее стебать, если узнает про ту книгу, а она не хочет вместе с Паркинсон и Лав-Лав быть источником сплетен.       — Что мне теперь делать, Фред? – спрашивает девушка, не ожидая ответа.

***

      В итоге она отправляет Артуру сову с просьбой дать ей внеплановый отпуск, берет своего низзла и расшитую бисером сумочку и аппарирует в коттедж родителей в Корнуолле, где мама не будет доставать ее причитаниями и лишними вопросами.       Сейчас не сезон, так что Гермиона наслаждается тишиной и спокойствием, в одиночестве гуляя по пустому пляжу. Когда погода хорошая, и есть вероятность, что она может там встретить счастливых отдыхающих людей, она остается в коттедже и плачет, уткнувшись в шерсть Пивза.       С каждой неделей к ней возвращается все больше воспоминаний, и вскоре она понимает, что помнит все – полную историю последних семи лет наряду с теми семью годами, которые она прожила в прошлой временной линии.       Вне всякого сомнения, этот мир значительно лучше. Фред, Рон, Гарри, Джинни, Тонкс, Ремус и Луна живы. Ее родители помнят, кто она такая. Джинни замужем за Гарри, и у них трое детей. Минерва, Люциус и даже Лонгботтомы здоровы и физически, и ментально. Альбус жив, но, к счастью, уже не может вмешиваться в их жизни. И, что самое главное, жив Северус.       Тогда почему мне так паршиво?       Этим утром на улице серо и пасмурно – идеальная погода для жалости к себе, – так что Гермиона дает своему многострадальному фамильяру передышку и плачет на пляже.       И что вы думаете? Конечно же, несмотря на мерзкую погоду, какой-то придурок решает прогуляться по ее участку пляжа. Девушка разворачивается и направляется обратно в коттедж, но внезапно останавливается, когда у нее возникает странное покалывающее ощущение, будто кто-то пялится на нее, она буквально чувствует чужой взгляд у себя на затылке. Она поворачивается обратно, и на секунду ей кажется, что это Северус, но она сразу говорит себе, что это глупо, ведь это не может быть он. Он ушел, он в ней не нуждается, он не смог вынести семи долгих лет ожидания, за которые она выросла и влюбилась в Драко Малфоя.       Гермиона снова направляется к коттеджу, но опять останавливается и смотрит на мужчину, который медленно приближается к ней. Это не может быть Северус, но каким-то образом оказывается, что это он, и теперь он идет еще быстрее.       — Гермиона, – произносит он, когда подходит к ней. Она молчит. Она не может ничего сказать, не выставив себя посмешищем. Она не спрашивает, почему он здесь или как он смеет. Она не бросается в его объятия, рыдая и умоляя никогда ее не отпускать.       — Ты не выходишь за Драко? – спрашивает Снейп.       Девушка едва заметно качает головой.       — Почему? Ты, блядь, прекрасно знаешь, почему, – думает она.       — Гермиона, поговори со мной.       — Я хотела поговорить с тобой три месяца назад, но ты отказался. Ты оставил меня одну в мире, которого я не знаю, – кричит Гермиона сквозь слезы. – Ты. Единственный человек здесь, который знает меня, эту меня.       — Для тебя прошло пару секунд. Для меня – семь лет.       А, так я все-таки была права. Он действительно просто решил жить дальше. Тогда зачем он пришел?       — Как ты меня нашел? – спрашивает она.       — Я отправился к твоим родителям сначала. Твой отец спросил, не тот ли я мерзавец, из-за которого его дочь провела целый месяц рыдая в обнимку с котом. Я сказал, что, скорее всего, это я. По крайней мере, я надеялся. После того, как он меня ударил, он—       — Погоди. Он ударил тебя? Мой отец и мухи не обидит.       — Как бы там ни было, он ударил меня.       — И что ты сделал?       — Ничего. Я решил, что заслужил.       — Так и есть.       — Мне нужно было знать, Гермиона. Мне нужно было убедиться, что я все еще буду нужен тебе, когда твои воспоминания вернутся. Неужели ты не видишь?       — Все, что я вижу, это как я лежу на койке в больничном крыле и зову тебя, умоляю тебя не уходить – умоляю тебя, – а ты выходишь за дверь.       — Я годами искал знак, малейший намек на то, что я для тебя не просто учитель и крестный отец твоего парня, но ничего не находил. Совершенно ничего. Ты была красивой и умной молодой девушкой, помолвленной с богатым и красивым молодым человеком. Ты выбрала его. Ты знала нас обоих, но выбрала его.       — Она выбрала его. Девочка, которая никогда не знала, что такое война, которая не знала, каково это терять всех своих близких. Та девочка не была мной. Я выбрала тебя.       — Я хотел дать тебе время, чтобы—       — Ты ушел, Северус. Ты оставил меня одну в мире, которого я не знаю, и ушел. Ты, блядь, ушел.       — Да. Я ушел, потому что боялся, что ты выберешь его, и я просто не смог бы стоять там, пока ты бы смотрела на меня жалостливым взглядом и говорила, что выходишь за Драко.       О, Северус. Его взгляд практически разбивает ей сердце.       — Ты сможешь простить меня? – спрашивает мужчина.       — Ты правда ушел только поэтому?       — Да.       — И ты все еще любишь меня?       — Да.       — Полагаю, это правда, раз ты позволил маглу ударить тебя и ничего не сделал в ответ.       — Я почти позволил Фреду Уизли сделать то же самое, но, к счастью, у него самоконтроль получше, чем у твоего отца.       — Или может быть зная о тебе чуточку больше, чем знает мой отец, он немного опасается тебя?       — Может быть, – соглашается Северус. – Это значит, ты меня прощаешь?       Гермиона кивает, и в следующую секунду оказывается в его объятиях. Он целует ее, а она плачет, но все равно целует его в ответ сквозь все ее слезы, потому что она никогда не насытится поцелуями этого мужчины, который знает ее, но все равно любит. И он говорит ей об этом, снова и снова, в перерывах между поцелуями.       — Жаль, что Люциус и Цисси теперь ненавидят меня, – произносит Гермиона, зарываясь пальцами в его волосы. – Я буду скучать по библиотеке. И пирожным.       — Без тебя у Люциуса и Цисси поселился бы змеелицый деспот в гостиной, – отвечает Снейп, поглаживая ее грудь. – Я считаю, они перед тобой в долгу.       — Думаешь, они позволят мне пользоваться их библиотекой? – спрашивает девушка и тут же резко выдыхает, когда чувствует, как его рука двигается… о, да, здесь, да, именно так.       — Когда-нибудь, – бормочет Северус у ее шеи. – А до тех пор я буду таскать тебе книги тайком, – он внезапно замолкает, нахмурившись. – Хотя они, наверное, и со мной перестанут разговаривать.       — Наверное, – соглашается Грейнджер, и потом он снова целует ее, и она напрочь забывает о Малфоях и их библиотеке. – Больше не уходи, – выдыхает она между поцелуями. – Я не смогу этого вынести.       — Никогда, – обещает мужчина. – Ты правда прощаешь меня?       — Да. Но, честно говоря, Северус, – произносит Гермиона, пока их руки окончательно не вышли из-под контроля. Здесь, конечно, никого нет, но это все-таки общественный пляж. – То, что ты вытворил, явно поднимает тебя в списке величайших ублюдков всех времен выше Альбуса.       — Я номер два?       — Может даже номер один.       — Серьезно, Гермиона? Я хуже Реддла? Хуже, чем сраный Темный лорд?       — Что ж, может вы на одном месте.       — Я на одном месте с рептилией, страдающей манией величия? Когда я не создал ни одного Хоркрукса? Когда я не накладывал непростительное аж с 1981 года?       Гермиона смотрит на него глазами, полными слез.       — Ты взял мое сердце и порубил его на кусочки, словно это ингредиент для зелий.       Он издает сдавленный крик и притягивает ее ближе, шепча все те вещи, над которыми раньше насмехался, и начинается второй круг поцелуев вперемешку со слезами. Хотя стоит сказать, что плачет только Гермиона, потому что – ну, в самом деле – сентиментальности Северуса есть пределы.       — Ты собирался позволить мне выйти замуж за Малфоя, – произносит Гермиона, когда приходит в себя. – Я говорила тебе не давать мне выходить замуж за Малфоя.       — Я смог убедить вас отложить свадьбу до этого лета. Это должно что-то значить.       — Мы не должны были даже планировать ее. Ты хоть представляешь себе, сколько времени убила Цисси на эту нелепую свадьбу? И денег! Я понятия не имею, за сколько времени до праздника нужно вносить залог, но—       — Так я должен был убедить тебя выйти замуж за бывшего пожирателя с ужасными зубами, когда за тобой ухаживал самый завидный холостяк Британии?       — Да.       — Когда ты казалась счастливой?       — Да.       — Когда твой жених был молод, красив, не обделен интеллектом и всегда мог рассмешить тебя?       — Да. И, честно говоря, единственная причина, по которой у тебя ужасные зубы, состоит в том, что тебе попросту лень их исправить. Ты бы мог, если бы захотел. Ты же волшебник, черт возьми.       — Пойдем домой, и я исправлю свои зубы.       — Мне плевать на твои зубы, Северус.       — Пойдем домой, котенок.       — Я уже дома.       — Корнуолл – дом?       — Нет. Дом там, где ты.