Одна кровь

Драконы плясали в небе, когда Деймон передал свою корону королю. Караксес переплелся хвостами с Сиракс и кричал, кричал, словно торжествуя над всеми вокруг в день их встречи. Они подняли ураган над ристалищем, и он сорвал знамена с флагштоков, попортил прически дамам. Волосы забились Рейнире в глаза и рот, песок пристал к губам; она облизнула их, не смея тотчас же взглянуть на Деймона — все бы поняли. Драконы улетели вместе, скрылись в глубине холмов, и ветер тут же стих, как и не было. Рейнира проводила их взглядом, улыбаясь. Караксес знал, что все закончится удачно, как знал и Деймон. Сиракс все утро волновалась в логове — ждала его, чуяла. Рейнира выпустила ее в небеса прямо перед турниром. Она сама была от крови дракона, и драконица в ней уже знала, кого сегодня встретит. Глашатай, получив кивок от десницы, объявил о возвращении владыки Ступеней и Узкого Моря, любимого брата Короля и принца Семи Королевств Деймона Таргариена. «Первого своего имени», — добавили бы, если б первой не стала она. «Порочного», — пробормотала вполголоса Алисента, пока король не слышал. Она смотрела на Деймона прямо и равнодушно. Так, чтобы каждый вокруг убедился в этом ее равнодушии. Рейнира отвела от нее взгляд. В седьмое пекло королеву. Она сжала платье на своих коленях и, выровняв дыхание, наконец поглядела на него. Он был здесь, он наконец-то был здесь!.. Когда братья обнялись, люд тут же взорвался, приветствуя их воссоединение. И когда закричали все, закричала и она. Ей казалось, она кричала всех громче, и Деймон встретился с ней глазами, отвечая на крик. Ему всегда было плевать, что о нем подумают, и поэтому никто не замечал: в шуме и на виду легче легкого скрыть тайну. А он пожирал ее глазами, впился взглядом в подаренное им ожерелье и держал, словно хотел затянуть удавку на ее шее. Король хлопнул его по плечу, и плечо Рейниры прострелило, но сам Деймон не дал и намека, что был ранен. Рассыпался в приветствиях с королевой, перекинулся шпильками с Хайтауэром и даже благосклонно кивнул старику Бисбери, сроднившемуся с королями еще до их с Рейнирой рождения. Саму Рейниру он взял за руку, как того допускали приличия, и поцеловал, а потом как ни в чем не бывало уселся рядом досматривать турнир. Рейнира чувствовала, как пульсирует под парадным доспехом его плечо, и заерзала на стуле, чтобы толкнуть свой к нему ближе и соединить подлокотники. Не глядя на нее, Деймон опустил на них локоть и смог расслабить плечи. Турнир тянулся медленней, чем нудные сказки про Валирию. Час, потом два, потом апелляция схода и второе сражение, когда не осталось никаких сил смотреть дальше. Рука Деймона жгла, где касалась тела, огонь внутри клокотал, требуя схватить его за запястье, как в момент прощания. Сказать: «Здравствуй, дядя», — и обнять, как родного мужа. Как ночами себя саму. Их спасли драконы. Рейнира верила, что Деймон сам вызвал Караксеса, чтобы тот обвалил этот дрянной балаган толпе на головы. Снова прилетели непойми откуда, крылами подняли ветер, и вместо второго схода объявили результаты по очкам. Король бросил на Деймона сердитый взгляд — мол, плохо воспитал — и Деймон лишь ответил ему кривой улыбкой. — Усмири, — шикнул ему отец. — Он не один. Король поглядел на Рейниру, молчаливо прося ее вмешаться и спасти остатки его с Алисентой юбилея. — Я помогу. Вместе они вышли с ложи, едва судьи взялись за подсчет очков. Вместе оседлали драконов и, не сговариваясь, полетели к морю. Через пять минут вместе и приземлились, не осилив и половину пути к заливу. Рейнира набросилась на него, как голодная драконица на вепря. Деймон перехватил под шею и поясницу, сжал на горле валирийскую цепь и впился ей в лоб губами. От него пахло огнем и пеплом, несмотря на парадный доспех, словно само пламя въелось под кожу и жгло, когда кто-то вздумывал его треножить. От него пахло драконом, огненной смертью и домом. От него пахло второй частью ее единого целого. — Ненавижу быть далеко, — он оставил смазанный поцелуй на ее виске. Рейнира всхлипнула ему в плечо, когда Деймон забрался ладонью в волосы и натянул, вжимая в себя, как часть себя самого. — Ты всегда близко, — призналась Рейнира. — Даже если далеко. Ближе, чем дозволяли приличия даже для супругов. Ближе брата, ближе отца, ближе матери. Ближе будущего мужа и ребенка, если и их ночами она не будет чувствовать так, что стыдно признаться вслух. Ночами когда-то все и началось. Она познала его любовь, не познав ее как женщина. Потом познала его боль, его голод и ярость. То было не каждую ночь, не каждый день, не каждый месяц даже, но как только появлялось — и не думало утихать. До этого дня уже месяц не было, и за месяц Рейнира истосковалась по Деймону так, как не тосковала все годы изгнания. Иногда это страшило ее, как может страшить потеря близнеца, но чаще — особенно, когда ночи он проводил не один — она чувствовала это частью себя самой. — Не смей уходить, — она сжала кулак на его груди, упрямо взглянула в глаза. — Я хочу тебя здесь, у трона. — Ты получишь.