Звёзды на твоих погонах

Игорь, откровенно говоря, заколебался. Последние несколько дней он только и делал, что зубрил устав, сидел над тетрадями с домашним заданием да полы намывал в нарядах, чтоб блестели. А всему виной найденный прапорщиком под его матрасом женский журнал. Гром чувствовал, что, если узнает, чья это затея — с ходу прибьёт просто, но никто не сознавался. Приколисты-конспираторы, бляха. Два наряда вне очереди — чё-то после такой математики ему самому нихуя не весело. Хорошо хоть, два дня подошли к концу и он, сдав наряд «брату по несчастью» — Перепечко, вышел на улицу. Свежего воздуха осеннего вдохнуть да голову как-то проветрить. Шёл, в мыслях своих копаясь, не особо жалуясь, пока его Санька не сбил. Причем, в самом прямом смысле! Врезался аккурат в плечо, заставив траекторию потерять и крутануться на месте. После последних дней язык так и чесался ответить какой-нибудь колкостью, но видок у товарища был, мягко говоря, не ахти. Бледный и какой-то напуганный, Трофимов, казалось по скорости, летел куда-то на фронт, не меньше. — Трофим! — Игорь окликнуть решил, но тот даже не обернулся. Странно, не глухой вроде, да и расстояние ещё не шибко большое, в чём дело-то? — Саня! — снова попытав удачу, крикнул Гром в спину товарищу, но ответа так и не последовало, да и прогулка не заладилась. Самобичевание — не самое лучшее занятие, к сожалению, оно Игорю было присуще. И пусть в эмпатию у него получалось не очень, чувство справедливости, честность и преданность ещё держали его на плаву. Вот и сейчас, когда он бежал в казарму к прапорщику Кантемирову, чтобы попросить свой же собственный телефон, подаренный Федором Ивановичем на прошлый день рождения, уши к тому моменту были совсем красными. Стыдно. Игорь с этими нарядами совсем забыл о том, какое сегодня число. День рождения Елены Прокопенко, женщины, которая стала для него, если не матерью, то как минимум человеком, перед которым Игорь будет приклоняться до конца своих дней. Вообще, он многим был семье Прокопенко обязан. Спустя пару минут он уже стоял перед дверью, готовясь постучать. — Товарищ прапорщик, разрешите? — скороговоркой проговорил Гром, заглянув в кабинет после краткого «войдите». — Чего тебе? — Кантемиров поднял на него глаза. Измученные и красные. У Грома в голове промелькнуло лицо отца, который тоже уставал на своей работе до такой степени, что даже поспать, бывало, не мог толком из-за дежурств и рейдов с задержаниями. В одном из таких его и убили… Отогнав ненужные сейчас воспоминания прочь, чтоб душу не бередить, Игорь прикрыл за собой дверь и подошёл к столу. — Товарищ прапорщик, разрешите позвонить. — Тебе чего, суворовец, в нарядах память отшибло? Распорядок забыл? Звонки у нас строго в отведенное время, с четырех до семи. А сейчас, вроде как, — Кантемиров глянул на наручные часы, хмуро сведя брови, — только третий час пошёл. — Никак нет, не забыл, просто это важно. Старшина усмехнулся. — У вас у всех здесь «важно»! Барышне своей звонить будешь, небось? — Матери. — Не понял, — Иван Адамович удивился, — у тебя ж вроде родителей нет, я твоё личное дело видел, или я что-то путаю? — Никак нет, товарищ прапорщик. Просто меня друзья их воспитывали. Поэтому они для меня как родители. Игорь видел, как изменился в лице прапорщик, пусть виду и не показал, но телефон всё же выдал, не зверь ведь. — У тебя десять минут, и не отсвечивай с телефоном особо, а то у товарищей вопросы возникнут, что, как, почему, в общем, не маленький мальчик, понял? — Кантемиров вытащил громовскую «Нокию» из сейфа и выпроводил его прочь. Игорь и не сопротивлялся, времени было в обрез, нужно было не только тётю Лену поздравить, но и Юльке набрать, не созванивались уже больше недели. Пораскинув мозгами, Гром решил, что закрыться в бытовке на десять минут и обзвонить два таких важных ему абонента будет лучшей идеей, и не прогадал, если бы не одно «но» в лице Хазина, который, оказывается, тоже не пальцем деланный. Мало того, что умудрился наряд не заработать, телефон при шмоне не засветил, так ещё и в бытовке горячую линию устроил. — Да, Нин, конечно, увидимся, — при услышанном имени Игорю как-то неловко поначалу стало, но, с другой стороны, он что, должен тут стоять и свой шанс упускать, пока этот товарищ по телефону розовую лапшу навешает или сладкие фантазии свои погреет? Когда дверь открылась, Хазин поначалу как на построении выровнялся, а увидев Грома, чертыхнулся. — Дядь, не пугай так. Выйди, а? Я по телефону говорю. — Ага, может, мне ещё на шухере постоять, пока ты тут свой разговор не закончишь? — Ну если так, то спасибо. — Хрен тебе, а не пожалуйста, Хазин, у меня тоже тут разговор намечается, посерьёзнее твоего будет, а ты до увала потерпишь. — Гром, не будь пидарасом, я договорю и потом тоже на шухер встану. — У меня звонок законный, старшина в курсе, так что не переживай, — Игорь набрал цифры домашнего телефона и приложил трубку к уху. Хазин, который смотрел на него с недоумением, не сдвинулся с места. — В темпе вальса давай, нечего уши греть. Гудки заканчиваются как-то слишком быстро, на том конце провода кто-то из четы Прокопенко поднимает трубку, а вот Петя, быстро шикнув Нине что-то нечленораздельное, отключается и, как ни странно, встает на шухер, что, с одной стороны, совсем не обязательно, а с другой — послушать, о чем говорит Гром, хочется страшно. Ведь Хазин о нем практически ничего не знал, кроме того, что тот рассказывал о себе сам, а делал он это крайне редко, и оставались лишь подслушанные разговоры и сплетни. Пете хотелось узнать что-то самому. — Тёть Лен, вы? Да, здравствуйте, с праздником вас! — начал Игорь, чуть расслабился, приосанился. — Простите, что утром не позвонил, в наряде был, телефоны с собой таскать нельзя, да. В общем, поздравляю вас с днём рождения! — Грому тут же отвечали, но Петя не слышал ничего, только смущенно-умилительного Игоря, который поздравлял какую-то тётю Лену. По факту, разговор и правда не представлял какой-либо информационной ценности, но Петя всё так же стоял и слушал, впитывая каждое слово. Было ли ему стыдно? Нисколько! Неловко? Отчасти. А ещё обидно, потому что с Нинкой договорить так и не успел толком. Она повесила трубку, видимо, обидевшись, что Хазин слишком увлёкся товарищем, а не разговором с ней, и теперь перезвонить Петя не мог. Может, вечером наберёт, или завтра уже — Нинка отходчивая, к тому времени точно остынет и злиться не станет. — Да нормально всё, не переживайте. Что, Юлька к вам в гости заходила? — зацепившись краем уха за новое женское имя, Петя снова прислушался, отбросив мысли о Нине. — Ну молодец! Не забывает, хорошо же. Да нет, тёть Лен, ничего не надо мне передавать, нас и здесь неплохо кормят. Да, дядь Фёдору привет! До свидания. Игорь усмехнулся, сбросив вызов, и снова стал набирать какие-то цифры. Петя притих. Под ложечкой неприятно засосало. — Алло, Пчёлка, привет! — Гром говорил радостно, тепло и искренне. Тон совсем не тот, каким он Петю из казармы выпроваживал, даже нежный такой. — Каюсь, виноват. Ты же сама видела, как тут, бездельничать некогда. Что, какой? Серьезно, приедешь, когда? — улыбка, затопившая громовское лицо, казалась чем-то новым, незабываемым, ярким. Петя никогда не видел, чтобы Игорь вообще так мог. — Конечно, я буду ждать, спрашиваешь. Нет, ничего дарить мне не надо, твой приезд — самый лучший подарок. Пете стало неловко, отчасти даже как-то пакостно, такое нехорошее чувство закралось, что он почти спутал его с завистью. Как шикнул «шухер», он даже не понял, за дверь вышел, но последняя фраза догнала его даже за дверью. — Да, и я тебя, прости, бежать пора. И я тебя… Петю будто водой ошпарили, а в голове всплыли картинки той самой злополучной драки, когда всё завертелось. А ведь с Громом тогда была девчонка, внешность которой он так и не вспомнил, не до того было. Выходит, это она была? Они встречаются? И, видимо, она к нему теперь из Питера своего рвануть собирается, а он и рад. «И я тебя…» Да чтоб его! Какого чёрта Петя вообще думает об этом? Ему должно быть поебать, кто к Грому приезжает и с кем у него тет-а-тет с телефонных проводов на личные встречи перестраивается. «…ничего дарить мне не надо…» Приезжает, похоже, не просто так. У Игоря днюха, что ли, намечается? Может, у ребят во взводе поспрашивать? Из тех, кто общается с ним, кто-то может знать. Потому что Петька по своему опыту знал, что девчонки подарки любят подсовывать на всякие памятные даты, каких в отношениях пруд пруди — первая встреча, первый поцелуй, первый се… — Так, чувак, это уже слишком, — по губам или по голове за такие мысли. — Действительно, слишком! — Василюк появился из ниоткуда, и Петя по струнке вертикальное положение принял, как солдатик, которым в детстве игрался, а потом нечаянно проглотил. Четыре года было… Потом от батиного ремня задница лет до семи, казалось, болела, так он его отхлестал в тот вечер, что в памяти до сих пор всплывает. Помнит… пятая точка про Юрия Андреевича. Гордись, батя! — Товарищ майор. — Хазин, твою налево, вице-сержант! Ты о построении разве не слышал? — Никак нет… — Петя глазами оторопело хлопает. В голове мысль проносится, хорошо бы, чтоб Гром сейчас закончил трындеть по телефону, а то вряд ли офицера-воспитателя будет волновать разрешение, за такой проёб опять можно наряд схлопотать. Хорошо, если один… А то Петя на днях слышал, как какого-то бедолагу из первого взвода поставили на пять нарядов вне очереди. Пацан так туалеты драил, что под конец каторги уже на призрака был похож. Шутка ли, пять суток без сна (хотя, конечно, вряд ли, Петя ставил на то, что спал часок-другой, пока товарищи прикрывали как-то). Жаль, уточнить, за что такое приключилось, не успел. Но Василюк, видимо, не был озабочен тем, чтобы влепить ему билет на экскурсию со шваброй и ведром или с тазиком картошки на кухню, поэтому озвучил следующее, выбивая почву спокойствия из-под ног повторно: — ЧП у нас во взводе. У одного из суворовцев пропал мобильный телефон. Ты, как вице-сержант, должен тоже разобраться. Смекаешь? — Так точно, — отвечает офицеру-воспитателю Хазин, а у самого в голове чёткое «блять!» крутится. Построение заняло от силы минут тридцать, примерно столько длилась воспитательная беседа и разбор полётов. Кантемиров играл роль плохого полицейского и разъёбывал вдоль и поперек, всё-таки ЧП во взводе или где. Василюк был более лояльным, но стоило Пете отпустить какую-то колкую шутку, как его тут же взяли за яйца. Не в прямом смысле, конечно, просто влепили наряд, чтоб не расслаблялся. Только Цветкову было не смешно, телефон-то умыкнули у него. Закончилось всё уборкой территории, парням из взвода дали время до вечера, чтобы телефон каким-то магическим образом нашёлся и вернулся к своему хозяину. Оно и понятно, если телефон не найдут, придётся вызывать милицию. Но, с другой стороны, никто ответственность за сохранность вещей не несёт, так что все эти воспитательные беседы могли быть просто дохлым номером. Гром внимательно следил за парнями из взвода, а в голове его, после разговора с Пчёлкиной, были отнюдь не романтические мысли. Пропажа телефона — это серьезно. Значит, кто-то из них не просто обобрал товарища, он закрысил! Кто? Кто из этих добродушных ребят позарился на чужое? Печка. Нет, Стёпа был не таким. Если Гром хоть чуточку разбирался в людях — хотя тут даже разбираться не надо было — то этот парень был самым простым и наивным. У него разве что на лбу не было надписи, что мухи не обидит, это читалось по самим глазам. Дубин. Сразу нет. Он правильный и лишнюю копейку в долг не берёт. Игорь как-то попытался за его сок в буфете заплатить, так сказать, выручить, тому ведь не хватало, а его десять рублей банкротом не сделают. Так Димка отказался, потом уплетал кексы свои с изюмом в сухомятку. Такой в чужой карман точно не полезет. Сухомлин. Этот так возбухал, когда их погнали территорию драить, что Игорь сомневался, как Илья отреагирует, если личность вора откроется. Наверное, первым руку оторвёт или шею открутит. Петя Хазин. Нет, вот ему, при всём его мажорстве, проще кого-то из подручных своего папаши напрячь, и ему новенький телефон на блюдечке с каёмочкой в зубах приволокут на КПП. Оставались в этом списке только Илья Синицын и Саша Трофимов, оба они задумчиво работали мётлами, не перекинувшись ни разу с кем-то из взвода и словечком. Может, у них что-то стряслось личное? Игорь не знал, но ведь причин быть хмурыми достаточно много. От банальной ссоры с девушкой и заканчивая осознанием, что во взводе среди них затесался предатель. — Гром, чё замер? Мети давай, — от мыслей отвлёк голос Пети, который наблюдал за ним уже несколько минут, пытаясь засечь работоспособность. — Иначе мы так до вечера не управимся. — Какая забота, — Игорь, конечно, не хотел цапаться лишний раз, но тон Хазина, пропитанный нравоучением, выводил из себя. Прям герой-пример перед глазами, мать вашу! — Ты бы лучше так за другими присматривал, Петь, чем за мной. — Чё ты этим сказать хочешь? — Только то, что и сказал, — отрезает и отворачивается, считая разговор законченным. Петя губы поджимает. Хорош разговор, ничё не скажешь! — То есть, по-твоему, это я виноват, что мы здесь ебёмся сейчас? — Конкретно мы или взвод? — Игорь бы ответил на оба вопроса положительно. И Петя это уловил. — Да пошёл ты! — Слышь, вице-сержант, чё ты до него докопался на ровном месте? — Сухомлин, мимо с метёлкой «пританцовывая», убирал листья ближе к тротуару и не смолчал, встревая. — Думаешь, раз на тебе лычки, то можно зазря кого угодно дёргать? — Сухой, — Игорь предупреждающе глянул на товарища, намекая, что сам в состоянии справиться и решить эту проблему. Ему защитники не нужны. Петя ядовито усмехнулся, обнажив белые, как снег, зубы. — А тебе, я смотрю, скучно живётся? Могу устроить веселье. — Да? А, может, это ты уже его и устроил? — Сухомлин щурится, глядя на него, и Игорь, переводя взгляд с одного на другого, подмечает, как Петино лицо поначалу бледнеет, а потом идет пятнами от злости. — Решил, так сказать, с конфискации личного имущества зайти? — Слышь, а за такие слова и в рожу получить можно, — на полном серьёзе Петя говорил, Игорь видел. Такое выражение у него и тогда было, когда они сцепились ещё до поступления. — Уверен? — Сухомлин играет, и играет с огнём. — Ну давай, рискни здоровьем, посмотрим, кто кого… — Вы чё, свихнулись? — Гром меж ними становится. — Нашли время и место, мать вашу, для разборок! — Он же сам к тебе докопался. — А ты не лезь! Я сам разберусь. — Не сомневаюсь. — Вот и отлично. — Радуйся, что за тебя впряглись, — Пете эта фраза от Сухого в спину прилетает, и для Хазина она на полном серьёзе последней каплей может стать. — Телефон не забудь к вечеру вернуть, я из-за тебя, урода, кросс завтра бежать не собираюсь! — Да завались уже! Конченный, — у Пети нервы сдают, он метлой работает так, будто на асфальте голову Сухомлина или Грома представляет, не меньше. Игорь, бросая на него ещё один короткий взгляд, только своим мыслям головой качает. Нет, это точно не Петя. Если бы даже в порядке бреда это был Хазин, он бы скорее поржал, чем так вспылил. Кто? Взгляд его снова вернулся к Трофиму и Синицыну, но ответить себе на этот вопрос он так и не смог. Вечером, когда, казалось бы, про телефон уже все забыли, Сашка с Ильей остались около умывальника одни. Трофимов решил прощупать почву. Илья преспокойно умывался, ничего не подозревая, когда вдруг услышал вопрос, который заставил его замереть. — Синица, ты не знаешь, где можно достать две тысячи? — после сегодняшнего переполоха с трубкой Цветкова все были на ушах. Чего уж там, прессинг дошел до такой степени, что каждый уже грешный делом думал не только на товарищей, но и на себя. Не торопясь, чтобы потянуть время, Илья снял с плеча полотенце и вытер лицо. С чего вообще Сашка решил, что у него есть две тысячи? Не он ведь сынок богатых родителей. Да, они не бедствовали, конечно, но и до Хазина ему было далеко. Он и вопрос-то этот наверняка задал, только чтобы посмотреть на его реакцию. Лицо Трофимова выглядело озабоченным. Тогда Синицын спросил как можно небрежнее: — А зачем тебе две тысячи? С девушкой, что ли, познакомился? Подарок хочешь купить или сводить куда? Быстро сообразив, что Илья недопонял, о чем речь, Трофим уточнил: — Две тысячи долларов. Синицын остолбенел. Таких денег у него точно нет. Зачем Сашке понадобилась такая сумма? А Трофимов явно замялся и добавил: — Нужно. Очень нужно. Я потом объясню. Синицын с сожалением развел руками: — Прости, Сань, но таких денег у меня точно нет. Никакого другого ответа Трофимов и не ожидал. Из-за того, что теперь все звонки проходили только в кабинете старшины по одному человеку и под его присмотром, Игорь, как последний невезучий, задержался дольше остальных и только шёл в умывальник, когда навстречу ему вышел Трофим. Санька, снова хмурый, чертыхнулся, видимо, обдумывая что-то про себя. Гром недоуменно проводил его взглядом, когда на глаза ему попался Синицын. — Чего это с Трофимовым, не знаешь? — решил осторожно поинтересоваться, мало ли. В свете сегодняшних событий с разговорами, как и обвинениями, надо быть аккуратнее, один пример с Сухомлиным и Хазиным он уже сегодня видел. — Не знаю, денег спрашивал. — Денег? А много? — Много, — ответил Синица, не вдаваясь в сумму, — но у меня таких нет. Илья ушёл, забросив полотенце на плечо, а Игорь остался в умывальнике. Неприятные мысли закрались в голову, но подводить итоги было ещё рано. Может, получится поговорить с Трофимом как-то тет-а-тет? Может, проблемы дома какие? С родаками, например. У Игоря так бывший одноклассник на подработки устраивался всякие, чтоб матери на операцию заработать. Всякое бывает… Но мысли из головы вылетели, стоило в казарму вернуться, где парни уже журили Цветкова, как могли, за рассеянность. Костя сидел на кровати, хлопая глазами и не понимая, как так вышло, что его телефон в тумбочке оказался. Правда, в самом конце, за тетрадками и учебниками, но всё же. Как он его мог там оставить? — Дурья башка, — фыркнул Степан, хлопнув его по плечу. Игорь усмехнулся. — Печ, ты-то сам вообще без телефона. — И хорошо. А то не дай бог украли бы. — Ну да, твоим ведь на него копить пришлось бы год, вот потеря века была бы, — съязвил Петя, только шутку его никто не оценил, уж слишком обидно это звучало, с намёком. — Ничего не год! — вот и Печка не промолчал. — Сам мажор, и других по себе ровняешь. — Печа дело говорит. Игорь чуть по лбу не хлопнул себя. Сухой, ну вот кто за язык тянет тебя? Хотя Хазин и сам первый полез. Теперь опять разборки намечаются что ли? — Брейк, господа, на сегодня хватит. Возрадуемся за товарища нашего и его находку драгоценную. — Аминь, блять! Утро следующего дня было на удивление спокойным, о вчерашнем происшествии напоминали разве что шепотки и подколки, пока не грянул гром. Точнее, пока Хазин не начал крушить и метать, залетев в бытовку, подобно фурии. — Кто? Я вас спрашиваю, кто такой полоумный страх потерял? — Петя, кажется, уже не орал, он просто готов был убивать. — Петь, ты чего? — Печка оказался самым спокойным и непрошибаемым, потому что другим ребятам то ли речь отняло, то ли они ждали более конкретных вводных данных. — Какая сука мой телефон умыкнула? Я не такой наивный лох, как Костян, в тумбочке телефон не бросаю, поэтому ещё раз спрашиваю, кто? — для пущей убедительности Петя пихнул ногой старенький деревянный стул с затёртой обивкой, который и так на ладан дышал, а после таких «приколов» гляди и вовсе развалится. — Хазин, ты за дебилов нас не держи! Можно подумать, мы два и два не сложим, — Сухой даже не двинулся с места, только иголку с ниткой в игольницу воткнул, чтобы вдруг чего Хазина этой же иглой и не заколоть. — Чё? — В очё! Сам у себя мобилу подрезал и стоит тут, волосы на себе рвёт с пеной у рта, попустись, дядь, — заявление Сухомлина звучит весьма резонно, но не так убедительно, как хотелось бы. — Дядь, а ты не охуел, предъявы мне такие выставлять?! — первое, что Игорь слышит, заходя в бытовку, это вопиющий ор Пети. — Что у вас опять стряслось? — нет уж, если вчера он смолчал, то теперь нервы на пределе, выслушивать или наблюдать этот спектакль по кругу нет ни сил, ни смысла. — Орёте так, что сюда сейчас Василюк с Философом заявятся, и все мы схватим по паре нарядов. — Нихуя не стряслось! Просто у меня телефон подрезали и теперь меня же в этом и обвиняют! — А что, нет, разве? Подозрительности не улавливаешь? Схема твоя ясна, как день, — продолжал вещать Илья, преспокойно подшиваясь, как будто говорил о чём-то уже доказанном и совершенно не удивительном. — Только на тебя подумали, и вот, у тебя же и украли! Решил таким образом подстраховать себя, подозрения отвести? Хреново вышло, Петь. Петя, теряя самообладание, подскочил к Сухомлину, за шиворот рубашки схватил. — А, может, это ты, гад? Стоишь тут, на меня гонишь, а сам закрысил мобилу. — Офигел? — Сухомлин его от себя отталкивает так, что Петя спиной в Игоря врезается, но Грому вместо извинения один беглый взгляд достаётся, когда Хазин оборачивается. — Да пошли вы все, уроды! Раз по-нормальному не хотите, будет вам весёлая жизнь, суки! Хазин из бытовки выскакивает, оставляя Грома в шоке. Печка тоже смотрит Пете вслед с удивлением, а вот Сухомлин не сдерживается, врубая кулаком по столу. Что ж вас всех так тянет-то мебель крушить?! — Не, ну ты видал? Чудо в перьях, блин, думает, самый умный. Ну ничё, я это просто так не оставлю. Крысёныш вонючий, — Илья бросает гневный взгляд на дверь, которая пару секунд назад хлопнула так, что, казалось, штукатурка отпадёт. — А что ты сделаешь? — спросил с любопытством Стёпа. Не каждый же день такие обвинения сыпятся. — Да я ему такую тёмную устрою, он не то, что свою мобилу не найдёт, он имя своё забудет! — Остынь, — только и мог сказать Игорь, а потом, погодя, добавить, — и не лезь к нему. — Гром, а с какого перепугу ты за него? — Я за справедливость, — Игорю не кажется разумным отчитываться. Было бы, перед кем. Сухомлин кивает и к выходу из бытовки направляется, когда парень снова решает окликнуть товарища. — Сухой, — взгляды сталкиваются, — я тебя предупредил. Илья выходит, так и не ответив, но Игорю кажется, что уже из коридора он слышит тихое и недовольное: «предупредитель, блин!» Каждое утро в этом прекрасном заведении под названием «Тверское суворовское училище» начиналось одинаково. Одно и то же расписание с минимальными правками на кросс, строевую или ещё какую пытку. Собственно, это утро тоже не стало исключением. — Товарищ майор, мы ещё долго бегать будем? — жалобно скулит Перепечко, на десятом круге вокруг стадиона ноги его уже не несут, как и добрую половину взвода. Петя тоже кряхтит, носом старается дышать, только не помогает нихрена. Знал бы, чем вся эта херабора с мобилкой обернется, лучше б смолчал и потом при первой же возможности новую купил, ей-богу, чем так легкие выплевывать. Кашель пробрал его до цветных пятен в глазах, одышка настигла круге на седьмом. Из всех держались более-менее бодрячком разве что Гром, Дубин да Синицын, остальные ребята готовы были волком выть. — А это, Стёпа, от вас зависит! Пока у кого-нибудь вдруг случайно не выпадет телефон вашего вице-сержанта, никто со стадиона не уйдёт. — Э-э-э! — послышался чей-то возглас. — Так не честно, Пал Палыч! — закинул Сухомлин. — Пиздец, — вырвалось совсем тихое, еле понятное, но такое правильное слово, что мало кто не мог с ним согласиться. — За мат на территории ещё пять кругов! — это звучало как приговор. — Веселее, веселее, чего плетёмся, как мухи сонные, или у нас что, телефон нашелся? Казалось, что весь третий взвод единогласно проклинал того, кто замутил всю эту ситуацию. Лучше не стало, даже когда их отпустили в расположение — парни плелись в казарму, еле передвигая ноги, и возмущались произошедшим. Петя их речи не слушал, слишком уж голова была забита мыслями, что жизнь его на пиздец полный смахивает с поступления. Казалось, ведь недавно, вроде, и нашли общий язык, и перестали грызться между собой, даже увал провели вместе, а тут, вот: нате, получите, распишитесь и довольствуйтесь! Вот только расслабиться и получать удовольствие как-то не выходило. Хазин мечтал сходить в душ и смыть с себя всю эту конченную усталость. Мышцы покалывало, пальцы на ногах как будто обрубили, а при каждом шаге в стопу отдавало болью. Словом, наверное, именно это состояние имел в виду Печка, когда рассказывал о работе на огороде в своей деревне. Ну нахер такую каторгу! Захватив полотенце, Петя направился на выход из казармы, даже не глядя на ребят. Настроения не было. Тоже, блин, товарищи. Один кто-то телефон умыкнул, а другие некоторые «особо умные детективы», чтоб их, на него спихивают. И нет, Петя ведь не жадный, попросили бы позвонить — дал бы, чего уж там. Может, бросил бы какой подкол, но помог бы. Он, можно сказать, только почувствовал, что это значит — иметь товарищей, а они… — Петь, погоди, — Гром за ним идёт, и его голос, раздавшийся в тишине коридора, Петю даже удивляет немного. Но разговаривать как-то не хочется, поэтому он из последних сил старается шаг ускорить, а ноги начинают ныть так, словно тело обещает припомнить ему подобное издевательство завтра дикой крепатурой. — Да стой ты, не набегался, что ли, ещё за сегодня? — Смешно, — Хазин губы поджимает. — Чего тебе? — Поговорить хотел. — Серьёзно? Кандидатуры получше не нашлось? Там весь взвод, тридцать человек, выбирай любого, — Пете, может, и хотелось бы излить кому-то душу, но уж точно не Грому. Почему? Да потому что с ним всё тоже непонятно! С ним вообще какая-то отдельная херня получается… И в голове так некстати снова всплывает его разговор с какой-то «пчёлкой» Юлей. — И я тебя… Да блять, какого…? — Давай, беги, — продолжает Хазин, стараясь тон сделать как можно безразличнее, — а то увидят ещё, а-та-та сделают, — пальцем даже пригрозить решается, жест изображая. Разворачивается, чувствуя немой взгляд, направленный в спину. Острый такой. Потому что у Игоря от этих слов и вправду что-то в глазах поднимается. То ли недоброе, то ли обиженное. Хазин делает один шаг, а Гром произносит: — Я знаю, что это не ты украл у себя телефон, — Игорь хотел сказать «уверен», но потом подумал, что так будет надёжнее. Ведь реально глупо считать Петю виноватым. Может, они поговорят в кои-то веки меж собой нормально? Надежда закрадывается, когда тот открывает рот, и гаснет, когда вылетают слова: — Да ладно? — Петя усмехается, оборачиваясь теперь уже полностью, а не только через плечо бросая. — Ну спасибо, а то я не знал. Думал, реально свихнулся и сам у себя скоммуниздил! Слышь, Гром, — когда Игорю кажется, что разговор точно не получится, Петя его зовёт, и он в ответ на него смотрит. А у Хазина от взгляда Громовского, прямого такого, аж к горлу комок подкатывает. Он на секунду даже забывает, как именно хотел нагрубить ему. Но только на секунду, потому что когда Игорь взгляд отводит, Петя добивает его с присущей ему лёгкостью: — Лучше б ты знал, кто его стырил на самом деле. Не ходи за мной, лады? У тебя своя компашка есть, — и да, Петя злится. Может, немного. Если Гром считает, что он не виноват, то какого хуя лысого на попе ровно сидел, когда в бытовке Сухой ему это выдвинул? Нихера. С Петей такие игры не прокатят, когда наедине товарищ, а в толпе — ещё один желающий бросить камнем или, чего хуже, – не предпринимающий ничего. Держащий молчаливый нейтралитет – с размышлениями, кто из враждующих сторон прав. Типа, я вас не поддерживаю, но и не осуждаю. Вот что хреново. В казарме, тем временем, свой разговор был. Илья Сухомлин одним из первых уловил, что Хазин, а следом и Гром покинули их. Отличный момент, лучше не придумаешь, чтобы ситуацию прояснить. После кросса злость на Хазина усилилась в троекратном размере. — Эй, парни, вам кросс как, понравился? — Издеваешься? — ответил Печка. — Я так даже на огороде не уматывался! — Да уж, три часа на стадионе — это слишком. — Ну, а чё ты сделаешь? Если у нас тут во взводе кто-то мобилы подрезает, — подал голос Цветков. — Ну, вообще, можно покончить с этой несправедливостью, — предложил Сухомлин. Остальные недоумённо на него смотрели. — Пацаны, вот только не говорите, что я один заметил, как Хазин заволновался, когда я на него стрелки навёл. Думаете, совпадение, что вчера об этом говорили, а сегодня уже мобилы нет? — Илюх, это очень серьезное обвинение, — Димка Дубин не любил подобного рода наступления, он предпочитал сперва во всём разобраться до мельчайших подробностей. — Доказательства есть? Если нет, то детский лепет. — Да он нас подставил, и сам к Василюку попёрся! — Ага, а потом кросс с нами же бегал. — Блин, вы серьезно? Кто ещё так считает, давайте, поднимайте руку и верьте дальше, что всё пучком! Вот только когда он ваши мобилы умыкнет, не жалуйтесь потом. — Нахер ему наши телефоны? У него батя богач. — Ага, откуда ты знаешь? Там понтов море, может, батя его простой сантехник. — Конечно, в звании полковника! — Однофамилец. — Ой, Сухой, иди с такой теорией сразу в лотерею. Только деньги все не ставь, проиграешь, — Костя решает поставить точку в ненужном разговоре. А то так недолго и самому начать сомневаться. — Я в азартные игры не играю, — вторит Илья. — Как хотите, в общем. Парни, кто со мной проучить этого мудака московского, чтоб не повадно было выёживаться? Как бы не пытался взыграть здравый смысл, парочка особо одаренных ребят всё же решили пойти против системы, точнее, против своего же вице-сержанта. А всё почему? Потому что выёбываться надо меньше, Хазин! Да, именно с такой предъявой и налетели трое на одного. Вместо того, чтобы разобраться в проблеме, парням почему-то кровь из носу хотелось её усугубить. Собственно, так и случилось. Слово за слово, Петя даже не понял, как чужой кулак просвистел над головой. Увернулся, да, повезло. Вот только у двоих парней из трёх была отменная физподготовка и КМС по единоборствам за спиной. Удар под дых выбил из груди весь воздух, а подсечка сбила с ног. Хазин тоже был не пальцем деланный, но что он мог против троих? Отбиться не вышло, а вот расквасить лицо об кафель получилось практически сразу. Чего только не видели эти стены, наверное, здесь и раньше кто-то получал «взбучку», но у Пети было ощущение, что он сорвал джекпот или гран-при. В голове всплыли слова отца, когда тот пытался его научить приёмам в детстве. Главное было — прикрывать ребра и лицо, но Хазин как-то терялся в движениях, когда ему за раз прилетело три удара: один как раз по лицу, прямо в нос, из которого хлынула кровь (что-то часто кровоточить он стал), второй – в солнечное сплетение и третий в спину, так что Петя дёрнулся на полу, как уж на сковороде. Сколько это длилось, он не понимал, но к тому моменту, когда уже на кафеле разливалась его собственная кровь, где-то сверху раздался голос: — А ну разошлись, мать вашу! Гром…? В ушах пульсировало так, что слова Петя слышал с трудом, видел только расплывчато, как Игорь руками жестикулировал и что-то говорил, а потом обрывок долетел-таки, когда он немного в себя пришёл: — Вон вышли! Вон, я сказал! Разговор не окончен! Нападавшие смылись, и Игорь склонился над Петей, чуть коснувшись щеки. — Хазин, ты как? — Живой, — прохрипел Петя и, поняв, что во рту тоже кровь, походу, кто-то ему и зубы подбил, сплюнул на пол. — И на том спасибо… Когда-то, года четыре назад, его до полусмерти отмудохали пацаны постарше с района. Тогда они ещё жили не на Садовом кольце, недалеко от Патриков, а в ебаных Черёмушках. Там часто кого-нибудь били, даже в школе с этим ничего не могли поделать. Учителя часто закрывали на это глаза, потому что втайне побаивались этих малолетних уголовников и их не менее ебанутых родителей. Нелюбимые, озлобленные, они изо всех сил старались привлечь к себе внимание, даже если для этого требовалось стать частью стаи или (кому как повезет) её вожаком. Петя тоже пытался изо всех сил, получалось, правда, хуёво. Даже сейчас, валяясь в луже собственной крови, он понимает: проиграл, сломался, не вывез. Суворовское училище ведь тоже живёт по законам стаи. Задавать тон стае могли только вожаки, остальным, рядовым членам, оставалось только жить по её законам. По волчьи жить, по волчьи выть. Гром ему помогает подняться, а у Пети в голове воспоминание всплывает. Одного-единственного момента, когда Юрий Андреевич сидел в больничной палате и смотрел на лежащего сына. Взгляд был даже без толики теплоты и беспокойства, а слова – острее и холоднее, чем можно было представить в разговоре отца и сына при подобных обстоятельствах. Он тогда навестил его всего лишь раз. Петя лежал там две недели, и потом ещё месяц дома с гипсом — в той драке ему сломали ключицы. — Ты даже не способен на то, чтобы поставить себя правильно. Трус и слабак. Таких, как ты, презирали всегда, и презирать будут, а знаешь, почему? Да потому что это всё твоя бестолковая голова, в которую что ни вкладывай, на ветер разлетается! Мать тебя к своей юбке привязала, а ты и рад этому, вон, апельсины тебе таскает торбами, причитая. Говорил ей, надо было отдавать тебя на борьбу, да куда там! Петенька ведь у нас больше танцы любит, плавание, шахматы, что угодно, как девчонка, а не мужик! Какого чёрта ты полез туда, скажи? На что рассчитывал? Ты в самом деле настолько тупой, что не улавливаешь разницы? Не быть тебе вожаком, только шакалёнком всю жизнь бегать. Тогда Петя с трудом мог разговаривать, а отец этим воспользовался. Но Хазин отчётливо помнил, что в груди всё начинало исходить внутренним плачем, а глаза щипало, вот только он так и не показал своих эмоций отцу. Слезами он бы разозлил его ещё больше, убеждая в собственной правоте. Пожалуй, именно в тот момент Петя понял, что отец его не любит. И, наверное, именно в тот день закончилось его детство. Разве можно оставаться хоть чуточку ребёнком после подобных слов от самого близкого человека? Да, они не были с отцом близки, но ведь Петя надеялся. А после этих слов всё по наклонной пошло окончательно. Он стал делать всё назло — связывался с дурными компаниями, курил, пил, попадал в ментовку, и каждый раз, выслушивая потом речь нравоучения, только усмехался, а про себя думал: какой толк от этих слов по десятому кругу? Если отец в него не верит и сказал об этом прямо, то и терять нечего. Зачем ему, Пете, стараться быть нормальным? Умывается молча. Он видит, как в умывальник стекает розоватая жидкость — его собственная кровь, разбавленная водой. Потерявшая свой цвет из-за этих бледных капель, она как никогда сейчас напоминает ему о его сущности. Он ведь тоже потерялся в этом гребанном мире, и рядом нет абсолютно никого, ни одного ебучего человека, которому по-настоящему можно открыть душу. А он не железный. И, наверное, если и дальше так пойдет, то Петя не выдержит. Тогда всё закончится не просто больницей, а уже могилой на кладбище. Он так и видит, как отец будет недовольно бурчать под нос, что его сын позорище, даже в момент, когда на крышку гроба начнет сыпаться земля. Не оправдал надежд. В Суворовское отдали, а оттуда всё равно не вернулся человеком. Трупом. Как с войны… — Петь, — Игорь молчание нарушает. Помощь свою предложить хочет, наверное. Вот только Петя понимает, что его трясти начинает, и это не к добру. Если Гром не уберётся отсюда сейчас же, то увидит его в неподобающем состоянии. «Куда уж хуже-то, блять», — съязвил внутренний голос. А хуже есть куда. Немного, но есть. — Гром, съеби, а? — Тебе помощь нужна? — Ты плохо расслышал? Выйди щас нахрен отсюда, — он не отступает. И Игорь делает несколько шагов к выходу, а потом оборачивается, чтобы посмотреть на Петю, согнувшегося над умывальником. Хазин держится из последних сил, которых и так осталось с гулькин нос, чтоб дрожь не выдать. И когда Игорь всё-таки выходит, Петя думает о том, что он мудак. Надо было спасибо сказать. Но правда заключается в том, что, если бы Гром хоть как-то до него дотронулся сейчас, если бы Петя сказал ему это спасибо и получил в ответ какую-то ободряющую реплику, он бы не выдержал. Истерика накрывает с головой, так что Хазин снова медленно сползает на пол, не заботясь о том, чтобы выключить в кране воду. Так даже лучше. Заглушит его.