Расскажи свои тайны полуночным звездам, Небо примет тебя и поймет, не осудит. Звезды – вечны, не знают, как может быть поздно, Слово «поздно» под ними придумали люди. Отвори свою душу объятиям ночи, Прошепчи все желанья попутному ветру, Небосвод над тобою беду напророчил. Ну а ты, вопреки, снова тянешься к свету. Свое сердце открой семенам на ладони И тихонько подуй, подари им свободу. Если сердце мертво, то проклятье не тронет, Только ты, задыхаясь, уходишь под воду.
Кэйа пел редко, Дилюк, наверно, по пальцам мог сосчитать, когда слышал его пение (если не считать уроков музыки, но это все же совсем не то). Но в детстве, задумавшись, он часто напевал себе под нос мелодии без слов, которые Дилюк никогда в жизни не слышал, а когда спрашивал, Кэйа пожимал плечами и отвечал, что не помнит, откуда знает эти песни. Это была, конечно, ложь, как теперь понимает Дилюк, просто Кэйа не мог при нем петь песни, слова в которых были бы на незнакомом, древнем, утерянном языке. Теперь песню, которую поет Кэйа, Дилюк тоже слышит впервые в жизни и не хочет об этом задумываться, но в таверне стоит тишина, и он поневоле слушает дальше. Кэйа чуть улыбается, непривычной, печальной улыбкой, и обнимает гитару нежно, как родного человека, и выглядит совсем отрешенным от мира. Нездешним, что не удивительно. Кэйа в Мондштадте – экзотическая птица, яркий, привлекающий взгляд, раздражающий своими речами и улыбками, непохожий ни на кого, не принять за местного при всем желании, красивая, но привезенная птица, из тех, что селят в саду, подрезая крылья, или держат в клетках… Не в Мондштадте, конечно. Дилюк видел таких в других городах. В Монде любили кошек, свободных, изящных, ласковых по желанию, и гуляющих, где вздумается. В городе свободы не держали ярких птиц в клетках, чтобы любоваться или ради красивых песен.Если сердце мертво, сделать выбор не сложно. Ну а если на сердце открытая рана? Как понять, разобраться что верно? Что ложно? Может, руки пока опускать слишком рано, Когда сердце прикажет – останется сдаться. Пусть горят все мосты и все письма в камине. Ты не знаешь, уйти или снова остаться. Только губы все шепчут любимое имя. Но приходит рассвет и срывает покровы, Тонкой дымкой тумана рассыплется счастье. Только люди к такому, увы, не готовы Когда сердце внезапно дорвется до власти.
Кэйа заканчивает петь и еще с минуту просто перебирает аккорды, пока, внезапно встряхнувшись, не прижимает струны ладонью, обрывая мелодию. В этот момент Дилюк понимает, что сам замер, наблюдая, как тонкие смуглые пальцы перебирают струны. А Кэйа улыбается снова – ярко, весело, спрашивает слишком громко в тишине: – Ну, как? Я умею петь? На него обрушивается шквал заверений что да, конечно, капитан прекрасно поет, и Кэйа выторговывает себе выпивку за чужой счет в обмен на песню, и Дилюк наливает, потому что – какие варианты? Кэйа теперь наигрывает спокойную, умиротворяющую мелодию, народную песенку, и ее Дилюк узнает, когда-то ее напевала им Аделинда, и она напоминает о теплом вечере, о пахнущим виноградом воздухе, о запахе свежего хлеба с кухни. Теплая, спокойная, уютная, убаюкивающая мелодия. Кэйа играет ее машинально и, кажется, не может просто сразу отдать гитару в неумелые руки, жалея то ли инструмент, то ли свои и чужие уши. – А о чем песня, капитан? – кто-то из орденских ставит на стол перед Кэйей бутылку, и он улыбается в ответ снова той, незнакомой, непривычной, слегка печальной улыбкой, но потом словно приходит в себя. Улыбается ярче шире и пожимает плечами, отшучиваясь: – А о чем половина всех песен мира? О любви, конечно же! *** Ночная вылазка прошла спокойно, а значит – успешно. Дилюк любил, когда всю ночь приходилось скучать и когда мышцы ныли от того, что он долго сидел на каком-нибудь дереве или лежал в засаде. Ночи, когда приходилось перевязывать себя поутру, он не любил. Когда в Мондштадте было спокойно, ему было лучше всего, хоть кому-то и могло казаться, что это не так. Он с наслаждением потягивается и опирается о перила балкона таверны, возвращаться на винокурню он смысла не видел, все равно утром надо будет в город, а значит легче поспать несколько часов тут и сэкономить себе немного времени. Но пока он еще взбудоражен ночью, и глаза не хотят закрываться, он решил посмотреть на предрассветный город, на то, как солнце золотит крыши и зажигает искры на влажных от росы деревьях. Дилюк как раз собирается уже уходить, когда замечает кое-что подозрительное, фигуру, крадущуюся в тени. Длинный черный плащ не смог скрыть от него того, кто под ним прячется. Слишком хорошо и давно они знают друг друга, чтобы не узнать походку, жесты, повадки. Дилюк сжимает зубы. В тот самый момент, когда он уже успокоился, когда был почти готов… Но тут его привлекает кое-что еще, фигура поменьше, из-под плаща которой мелькает что-то красное. Капитан Кэйа в пять утра ведет кого-то маленького и одетого в красное куда-то за городские ворота. Тайно. Стараясь не быть замеченным. Выбрав такой момент, когда стражники ненадолго отвлеклись на какой-то звук. Это все Дилюк видит уже тихо двигаясь следом, даже сам не заметил, как мягко спрыгнул с балкона и проследовал за Кэйей, через городские ворота и к пристани, где у того была припрятана лодка. Кэйа осторожно сажает в нее своего спутника, а сам садится на весла и весьма бодро гребет куда-то на северную часть озера. У Дилюка лодки нет, зато он умеет хорошо плавать. Мельком подумав о том, что хорошо, что деньки стоят теплые, Дилюк прыгает в воду прямо в одежде, высушить ее для обладателя пиро глаза не составит труда, хотя он никогда не любил то, как после этого волосы становились непослушными и с ними было сложнее справиться. Маленький спутник Кэйи вызывает в нем смутное беспокойство. Красные одежды, небольшой рост, все это наводило на определенные невеселые мысли. Дилюк еще помнил, как разозлился тогда, увидев Кэйю в компании мага Бездны. Кэйа утверждал, что хотел его допросить, но внутри у Дилюка скребли кошки, и даже если он хотел бы поверить, сделать ему это все равно было сложно. Вот и сейчас, у него в голове бьется очевидно дикая, глупая, но назойливая мысль, что Кэйа притащил в город мага, а теперь хочет его отпустить… Это неразумно. Даже скорее абсурдно. Но и просто оставить все Дилюк не может. Ему нужно убедиться самому. Тем временем, лодка пристает к берегу, и Кэйа с прежней осторожностью высаживает своего маленького спутника и вытаскивает лодку на берег, вероятно, рассчитывая на ней и вернуться. Его маленький спутник уносится вперед, Кэйа негромко окликает его, и фигура возвращается, Дилюк слишком далеко, чтобы понять, разговаривают они или нет, но по тому, как Кэйа постоянно осматривается, создается ощущение, что они или бегут от кого-то или ищут кого-то. Но через пару десятков шагов они останавливаются, Дилюк скрывается в тени дерева, стараясь ничего не упустить. Кэйа развязывает завязки плаща и с наслаждением подставляет лицо рассветному солнцу, а потом наклоняется и развязывает плащ на своем спутнике… то есть спутнице, которой оказалась Кли. Дилюк выдыхает и мысленно ругает себя всеми известными себе эпитетами, означающими «дурак» на всех известных ему языках. Он же знал, что Кэйа, по какой-то насмешке судьбы, является опекуном маленького рыцаря, все в городе знали, потому что за все выходки Кли несли ответственность капитан кавалерии и главный алхимик ордена. И за тот случай, когда она нечаянно создала лишнюю дыру в стене «Доли ангелов» в том числе. Кэйа тогда очень искренне извинялся, без доли привычной шутливости, и Джинн тоже извинялась, так что Дилюку в какой-то момент даже стало неловко. В конце концов, разрушения не были уж настолько серьезными и непоправимыми. И никто не пострадал. И все же, что эти двое так рано утром забыли на берегу озера? Дилюк успокоился, и теперь просыпается его природное любопытство. Он мог бы для самого себя объяснить это заботой о безопасности всех жителей города, но стоило признаться, ему просто было интересно, что произойдет дальше. Уже было понятно, что тайный побег из города, настолько нарочито-тайный что сразу привлек внимание, был всего лишь игрой, которую видимо Кэйа придумал, чтобы развлечь Кли, но… Все равно любопытно. И он уж точно совсем не ожидает, что Кэйа вынет из мешка, который, как оказалось, нес на плече, широкое покрывало и несколько пакетиков с, как предполагает Дилюк, едой. Утренний пикник, очень ранний. – Братик Кэйа, как думаешь, мы достаточно далеко, чтобы Джинн ничего не услышала? – Кли смущенно складывает руки за спиной, брелок на ее рюкзачке забавно покачивается. Дилюк уже достаточно близко, чтобы слышать их разговор. – Я думаю, малышка, тут нас никто не услышит, так что можешь развлекаться, разрешаю. Кэйа улыбается и треплет Кли по голове, сбив немного набок ее шапочку. Кли сияет и начинает доставать из своего крайне милого рюкзачка не менее миленькие, но от того не менее смертоносные маленькие взрывоопасные шарики, именно таким она случайно и подорвала стену таверны однажды. – Рыбачить весело! – говорит Кли нараспев, выкладывая свои бомбочки в ровные рядки. Дилюку доводилось слышать, что какой-то маленький террорист иногда глушит рыбу в Сидровом озере, и не сложно было бы сложить два и два, если б он хоть на минуту об этом задумался. Не то чтобы проблема браконьерства его действительно волновала. – Не поймай слишком много, а то нам будет ее не съесть, – весело поддакивает ей Кэйа, обустраивая место для костра и собирая валяющиеся вокруг веточки. Это все выглядит очень мирно, настолько, что напоминает Дилюку детство, когда они тоже ходили рыбачить на озеро, правда, с удочками и червяками, а не с бомбами, но какие дети, такие и игрушки, а Кли смышленая не по годам. Дилюк решает, что побудет тут еще полчаса, а потом вернется в таверну, очевидно, что ничем подозрительным эти двое заниматься совершенно не собираются. Просто вдруг оказалось приятно смотреть на что-то столько спокойное и обыденное и, стоило признать перед самим собой, ему приятно смотреть на Кэйю, который не отгораживается фальшивой улыбкой и наигранными колкостями. С Кли он ведет себя так, что напоминает себя на четыре года моложе, того Кэйю, которого Дилюк хорошо знал и понимал. По крайней мере верил, что понимал. – Хэй, иди-ка сюда! – Кэйа зовет Кли, и та подбегает к нему, оставляя свои недетские игрушки лежать на траве. Кэйа тоже не вздрагивает и Дилюк думает – наверно привык уже. В отличии, наверно, от рыб, должно быть всплывающих вверх брюхом после всплеска воды. Но пока Кли только примеривалась. Кэйа никогда не боялся огня в детстве, наоборот, тянулся к нему вечно холодными пальцами, и восторженно смотрел как вспыхивает в руках Дилюка и превращается в пепел венчик одуванчика. Сейчас Дилюку кажется это неправильным – сжигать одуванчики. В городе свободы к ним особое отношение. Семенам на легких белых зонтиках доверяют свои тайны. Дилюк вспоминает и удивляется, он, рожденный в Мондштадте, воспитанный этой землей, должен был чувствовать неправильность. Но все казалось правильным, Кэйа хотел посмотреть на его огонь, Кэйа смотрел так, что у Дилюка не то что не получилось отказать, он даже не задумался об отказе. Просто сорвал одуванчик, улыбнулся "Смотри! " и сжег его ради восторженной улыбки Кэйи. Он был таким юным, таким глупым. Но Кэйа так любил огонь, и его, Дилюка. По крайней мере, Дилюк в это верил тогда. А сейчас Кэйа сыпет в ладошки Кли ягоды валяшки, и она радостно смеется, и говорит, что это очень, очень вкусно, спасибо, а ты? Кэйа улыбается ей и берет пару ягод, когда только успел их собрать, закидывает в рот и отвечает, что наелся, пока собирал. Кли уплетает ягоды, а Дилюку вдруг нестерпимо хочется валяшки. Сочной, сладкой ягоды, от которой потом руки пахнут лесом, мхом и сладостью. В детстве Дилюк тоже звал Кэйю, смеясь насыпал ему горсть ягод в руки, чтоб попробовал – вкусно же! И Кэйа хмурился "а ты?" Дилюк улыбался и врал, что наелся пока собирал, щедрый, как умеют быть щедрыми те, у кого все есть, и кому не жалко делиться всем с окружающими. Только Кэйа всегда чуял вранье, качал головой, делил ягоды на две одинаковые горсти, и возвращал половину, и они ели их вместе, и у обоих потом руки пахли соком и лесом. Дилюк на секунду прикрывает глаза. Он не то чтобы чувствует себя лишним здесь и сейчас, но наблюдать за чужим утренним пикником из-за дерева ощущается... Неправильным. Словно он подглядывает в чужие окна. Пока он размышляет, они раскладывают вещи, зажигают костер, достают бутерброды с огурцами и яйцом, такие делают в «Хорошем охотнике», и бутылку чего-то явно безалкогольного, потому что Кэйа совершенно спокойно предлагает Кли запить ее бутерброд. Как только перекус окончен, начинается то, что Кли легко называет «рыбалкой». Как ни удивительно, взрывы ее бомб не такие уж громкие и ужасающие. – Я немного переделала Прыг-скока, он теперь не делает такой громкий бум, зато рыбы получается больше, – Кли довольно улыбается, а Кэйа аплодирует ей, выражая восхищение. Рыбу приходится собирать именно ему, сняв сапоги и закатав брюки повыше. Без плаща, без мундира, в одной белой рубашке с закатанными рукавами Кэйа выглядит непривычно, непривычно для себя-сейчас, невероятно свободным, похожим на себя-раньше, Дилюк не может оторвать взгляд. Вероятно, Кэйа что-то чувствует, потому что оборачивается и смотрит прямо на то место, где прячется Дилюк, но увидеть его он точно не мог, в этом Дилюк уверен. Когда рыба собрана, Кэйа быстро разделывает ее и натыкает на палочки, поместив у костра. Кли восхищенно и нетерпеливо притоптывая ждет, когда сможет попробовать плоды своих усилий. Ждать долго не приходится, мелкая рыбешка быстро жарится, и вот они оба уже обжигаясь и дуя на пальцы продолжают свой завтрак на природе. Дилюк уже собирается уйти, но тут кусты на пригорке трещат, заставив Кэйю насторожиться и задвинуть Кли себе за спину, хотя кажется невероятным то, что этой маленькой девочке вообще может быть нужна защита, после того, что она устроила. Треск в кустах становится громче, а потом из них кто-то выкатывается кубарем, перекувырнувшись через голову и распластавшись на земле. – Беннет! – Кэйа одновременно звучит с облегчением, недовольством и беспокойством. – Сэр Кэйа, доброго утра! – Беннет даже не встает, явно переводя дыхание. Работой Дилюка, помимо винокурни, конечно, было знать все и обо всех в Мондштадте, так что о самом неудачливом искателе в гильдии он тоже был в курсе. Даже здоровались пару раз на улице. Беннет, несмотря на свое невезение, очень дружелюбный. – Откуда ты вообще… – Кэйа не заканчивает вопрос, а вместо этого лезет в мешок, доставая оттуда какую-то мазь, бинты и пластыри. – Иди сюда, показывай, где болит. – Сэр Кэйа, не беспокойтесь, со мной все в порядке, – Беннет с трудом поднимается и смущенно улыбается. – Братик Беннет, врать нехорошо, я вижу у тебя рану на коленке и синяк на локте, – Кли серьезно складывает руки на груди, даже забыв про свою рыбу. Беннет смущенно смеется и все же дает себя осмотреть и обработать под тихое и возмущенное кэйино «В порядке он, как же, знаешь, что врать – нехорошо?». – Могло быть хуже, – Беннет, наверное, надеется этой фразой всех успокоить, но эффект не оправдывает ожидания. – Я это к тому, что спасибо, что занимаетесь со мной, если бы не ваши уроки фехтования, я бы нипочем от этих похитителей не отбился. Кэйа на мгновение застывает, а потом качает головой, чем очень сильно напоминает Дилюку Аделинду, когда та снова обрабатывала их разбитые коленки и порезанные руки. – Ты талантливый, Беннет, учить тебя не трудно, но я все равно не хочу, чтобы ты лез туда, где опасно один и без подкрепления. – Да кто же со мной пойдет, – фыркает Беннет, почесывая затылок и неловко улыбаясь. Кэйа прямо и серьезно смотрит на него. – Если еще раз соберешься куда-то, зови меня или Рейзора, или Итера, если он будет в городе. Не ходи один, это опасно. Беннет только улыбается в ответ: – Именно поэтому искать сокровища и интересно, разве нет? Кэйа устало вздыхает. Судя по всему, этот спор они ведут уже не в первый раз. Он молча сует готовую рыбку в руки Беннету, и все трое устраиваются на покрывале. Дилюк чувствует себя четвертым лишним, да и судя по солнцу, если он не вернется сейчас, то может попрощаться со сном. Так что он тихо отступает, не оборачиваясь, и не замечает, как Кэйа разочарованно смотрит ему вслед. *** – Ты можешь рассказать свои желания ветру! – Дилюк смеется и вкладывает Кэйе в ладонь горсть семян одуванчика, и Кэйа испуганно накрывает их второй рукой – погода ветреная, и они готовы разлететься сразу же. – И оно исполнится? – Конечно! – Дилюк кивает с такой уверенностью, что Кэйа на секунду ему верит и поэтому шепчет что-то в ладони, тихо-тихо, так что Дилюк не может услышать, и раскрывает руки. Ветер подхватывает белые зонтики и уносит их вдаль, и Кэйа почти сразу теряет их из виду. Дилюк тоже провожает их взглядом, встряхивает головой, его распущенные волосы сами – огненный одуванчик, пушистые и непослушные, он нетерпеливо дергает Кэйю за рукав и смотрит с любопытством. – А что ты пожелал? Кэйа качает головой. – Нельзя говорить, а то желание не сбудется. Дилюк обиженно фыркает. – Нет такого правила… – ему по-прежнему любопытно, но он отступает, не пытаясь больше выведать чужие желания. Кэйа улыбается воспоминаниям и тихо шепчет в ладонь на забытом языке, после чего дует на одуванчики и точно так же как когда-то, их сразу подхватывает ветер. Им уже пора собираться, он еще хочет успеть затащить Беннета в собор, да и Кли обязательно должна утром быть в кабинете у Джинн, та хотела дать ей какое-то задание. Кли дергает его за рукав, и Кэйа отмирает, выплывая из своих воспоминаний. Им действительно пора.