***
Наручные часы тихо и монотонно тикают, действуя на нервы в полной тишине. Карл проводил время в своих покоях, где писал очередной отчёт в Германию, начальству, которое так ненавидел. Малость не так представлял он свою жизнь, имеется ввиду, не видел он себя с автоматом в руке и со званием генерала. А вот собирать автоматы и различного вида оружия — вот тут-то можно было помечтать. Карл был инженером, не только первоклассными стрелком и командующим, собирал ружья и автоматы, до войны чудесные проекты имел. А потом настали времена гиблые, его бизнес пал, отправили на фронт служить, где он и заработал звание и почёт. Вообще, жизненную историю Карл предпочитал не перебирать в лишний раз в голове, не засоряя тем самым мозги, которые пригодятся в чём-то другом. И не делился ни с кем. А ему и не было кому выговариваться, собственно, не для него всё это. Он, презирая ту же Альсину, дразнил её одинокой и лицемерной сволочью, что живет одна и любит тоже только себя, а сам, по сути, был не менее одиноким. А ему и не надо никого, ну, хотелось бы разве что себе симпотную девчонку, которая будет тебе и другом, и женой хорошей, только вот, не все захотят уживаться с мужчиной, которому уже далеко за четвёртый десяток. Время идёт, Хайзенберг не молодеет. Да и плевать уже как-то, всю жизнь дальше будет плыть по течению, куда занесёт, туда и держит курс. Кстати о времени, уже седьмой час. За окном темно, как ночью, ещё и метель знатная с завывающим ветром. Снова завтра придётся расчищать снег во внутреннем дворе замка... Вспомнив, что менее чем через час начнётся новый акт в театре двух актеров, Карл откинул ручку и бумаги в сторону, а сам лениво полез к шкафу. Огромный шкаф, в котором висит одна лишь шинель, валяется где-то шапка и пара старых рубашек с потасканными брюками, что одиноко висят на вешалке. И только натягивая на себя белую рубашку, Карл остановился и задумался над тем, какого черта эта сучара так приелась в его мозг, что для неё он даже наряжается в чистое, а не скачет в вонючих одежках, которые он почти что не стирал. Почему он вообще затеял это всё? Само собой, чтобы позлить графиню и получить удовольствие от процессии её превращения из спокойной леди в страшную своим гневом орлицу. И почему при её свирепом виде внутри что-то начинает расцветать, даже когда она кричит, то остаётся всё той же прекрасной леди... Однако, подобные мысли Хайзенберг откинул куда подальше, ибо, зная её высокомерный и чересчур сложный характер, ты и забываешь про то, что красавица она знатная. Застегивая старые наручные часы на запястье, мужчина обратил внимание на циферблат, что четко показывал семь с лишним часов. Мда, хотел дать этой паскуде фору да не совсем удалось, слова Альсины об отсутствии у немца чувства пунктуальности оказались чистейшей правдой. Карл торопливо схватил одеколон, который по виду был старше самого Хайзенберга. Он брызнул пару раз прям на рубашку, где после этого его неаккуратного действа осталась пара сильно заметных пятен, а после, хлопнув дверью, пошагал в столовую. Предвкушая на себе взгляд госпожи Димитреску, генерал подбирал все возможные варианты ответа на её грязные словечки. И в голове держал мыслю, что приструнить эту графиню как-то надо, но как сделать это, когда она сама раком поставит кого захочет? Не заметив, что, углубившись в глубь раздумий, Карл уже оказался в главном зале, который вёл в саму столовую. Хайзенберг встал, как идиот, около двери, думая, а надо ли ему это на самом деле. Почему именно сейчас он ведёт себя как ребёнок, как мальчишка, который хочет в лишний раз дёрнуть приставучую девчонку за косу. Эта баба его бесит до ужаса, он ненавидит её высокомерную натуру, терпеть не может её излишнюю жеманность, так бы и плюнул ей на кружевное платье. И почему же она так и не вылазит из его разума, терзая мужское сознание одним лишь своим появлением в мыслях. Если эта ведьма околдовала Карла, тогда вот и причина её паскудства — она чистой крови колдунья. И все же, почему..? И набравшись воздуха как следует, Карл протянул руку к дверным ручкам, отпирая врата прямиком в ад. В ад, где дьяволом является она — Альсина Димитреску.***
Леди Димитреску была сегодня не в лучшем расположении духа, тем более, после появления на её глазах Хайзенберга с его лишними расспросами. Ох и бесило же госпожу, когда ей задают миллион вопросов, ответы на которые, она предпочла бы оставить в глубинках своей забитой души. И «лечебный» бокал вина не помогал, и лучше не становилось от него, потому, что болит голова. Потому, что использовать алкоголь как лекарство — это глупо, это отвратительно и даме высшей прослойки общества не присуще. Глаз не радует даже чудесное и дорогое платье, которое ещё утром казалось восхитительным, отвратительными кажутся любимые украшения. Дорогущие жемчуга впиваются в нежную кожу, словно, стараясь задушить свою хозяйку. Почему-то именно сейчас Альсина чувствует себя не менее роскошной дамой, но какой-то уставшей и, что более странно, старой. Не было подставы думать о таком, да, она далеко не молодая и глупая девица, но всё ещё полна сил и невероятной красоты. Работая сутками напролёт, не созерцая милого отдыха — такое себе удовольствие, любой раздражитель принуждает Альсину хотеть орать от злости, чуть ли не убивать ради удовлетворения своих внутренних бесов. Испортил ли ей настроение этот немец и нахал? Да, его рук дело. Раздражает до мозга костей, просто выворачивает от того, какой же он мерзкий человек. Альсина повидала на своём веку уже достаточно много, даже слишком, но таких отвратных людей повстречалось ей от силы две-три штуки, а Хайзенберг стал главным невежей на верху этого списка. Малейшая мысль о нём одаряла порцией отвращения и доброй долей мурашек, которые холодной лавиной пробегались по коже. Ужин всегда навеивал некую детскую радость, за этот короткий промежуток времени можно смело расслабится, позабыв о стрессе. Ужин в тишине, где изредка слышны звуки приборов. Без криков, без наглых вопросов, без бестактности, без фашистов за твоим столом. Леди Димитреску с лицом, выражающим полное спокойствие, спускается вниз в тёплый зал. Походка её плавная, элегантная. И платье вовсе не отвратительное, каким его посчитала сама госпожа. Ожерелье из жемчуга поблескивает под тёплым светом громадной люстры, играя солнечными зайчиками по ярко выраженной ключице. Женщина шикарная, в ней идеально всё, а главное — она это знает. Знает, что она само великолепие, однако плохое настроение исказило это прекрасное чувство собственного превосходства. Дама, спустившись вниз, остановилась около дивана, где заметила оставленное ружье, что, вероятно, было забыто там Карлом. Эту грязную вещицу Альсина готова была взять в руки и согнуть пополам или любезно застрелить хозяина ружья, да брезгует. Бросив презрительный взгляд на ружьё, Димитреску ушла в саму столовую, никуда не торопясь. Ощутив, что в помещении весьма холодно, дама подошла сначала к массивному окну, закрыв его, засматриваясь на бушующую бурю. Зима всегда была самой унылой порой в году, вместе с холодом тянула за собой воспоминания. Приятные и не очень, прикрепляла к спине, словно тяжкое бремя, принуждая впадать в глубокую апатию. Альсина подошла к столу и отодвинула свой стул, который больше напоминал трон. Был бы тут Хайзенберг, он бы наверняка выплюнул скудную шутейку про сопоставление размеров леди с размерами огромного кресла. И ведь как хорошо, что его тут нет. А на столе уже все стояло, отдавая приятным и домашним ароматом, уже родной запах, который дарит лишь приятные воспоминания, связанные с далеким и светлым прошлым. Только вот, зачем второй комплект посуды стоит перед Альсиной? Если по какой-то неведомой ей причине это незначительная промашка её гувернантки, тогда в этом страшного нет ничего. А вот этот топот за дверью, эти томные и тяжёлые шаги, принадлежащие тому, кого Альсина Димитреску видеть рядом с собой не хочет больше всего... Нет, пожалуйста, не говорите, что это он. Тем не менее, не подавая виду, женщина продолжила трапезу, стараясь утихомирить внутренний пыл за абсолютно серьёзным лицом, выражающим на первый взгляд только полное умиротворение.***
Карл громко выдохнул и едва ли не с ноги открыл заедающую дверь. Он кандибобером зашёл в столовую, где взглядом встретится с ней, со все той же грымзой, имеющую внешность греческой богини. Альсина вопросительно посмотрела на немца, не откладывая приборы в сторону, но говорить так и не начала, словно выжидала момент, когда Карл начнёт сам перед ней распинаться. — У вас двери маленько западают, если надо, сообщите и сделаю так, чтобы ваша аристократичная задница ненароком не застряла в проходе! — И почему же я могу их спокойно открыть, а вы нет..? Сил, быть может, не хватает, иль мозгов всё же маловато? — отрезала графиня, протягивая руку к бокалу выпивки. — Если это всё, о чём вы хотели мне сказать, то чешите отсюда. Вот как она заговорила, ты погляди. Димитреску все ещё пилит Карла взглядом, ведь с каких это пор он одет не в Бог знает что, да и ведёт себя слишком спокойно как для него. Удивлять он её не перестаёт и раздражать, кстати, тоже. Как родной, отодвинул стул и резко сел за стол, от чего тот самую малость пошатнулся. Леди выпятила глаза на негодника так, будто сейчас они вылезут на лоб, или так, словно сейчас она отпустит нахалу звонкого леща. — Стараетесь меня взглядом отпугнуть? Не выйдет, я разве что смогу посмеяться над жалкой попыткой напугать меня, милая! — солдат наколол зафаршированный перец вилкой, царапая фарфоровую тарелку, чем вызвал у хозяйки зверское негодование. После этого ласкового обращения, оба немного затихли, переваривая услышанное и сказанное. Альсина всё никак не может смириться с наглостью гостя, а Карл примеряет на неё звание поехавшей в который раз за день. — Я вам не милая, это во первых, — пригрозила графиня, сложив руки в замок у себя на коленах, — а во вторых, какого вообще черта вы творите, господин Хайзенберг?! Это ни в какие рамки не лезет! — Если мужика за столом не видели, так и скажите. Не удивлюсь, если это окажется правдой! — А с чего вы это взяли? — с насмешкой поинтересовалась дама, без стеснения положив в рот кусочек мяса. — А всё потому, что кроме меня и мертвого петуха на кухне, мужчин тут нет. Признайтесь, вы всех сами съели или в компании мороайек, которые по вашим подземельям шляются, всю кровь выдули? Не ожидая такого нахальства, женщина громко стукнула приборами по столу, взводя хищный взгляд на Карла, который самодовольно жевал кусочки мяса. Сделав глубокий вдох, женщина потянулась за бокалом вина, едва коснувшись алыми губами хрусталя, оставляя на нем небольшой след от помады. А Карл сидит и лыбится, уминая очередной кусок обжаренного мясца, в шутку думая, как бы это мясо не оказалось человечьим. — Я всё ещё не понимаю ваших мотивов... — Так тут и понимать не надо! — перебил её мужчина, словно добивая и без того раздражённую аристократку. — Не смейте вставлять свои грязные слова посередине, кем вы в конце концов будете, чтобы вести себя так, будто вас воспитали в пещере?! — выпалила Альсина, пронзая солдата острым взглядом насквозь, словно кинжалом вонзаясь в мозг. — Слушайте, — Карл положил локти на стол, слегка наклонившись поближе к аристократке. И тут же ей в нос ударил аромат одеколона, такой крепки запах, от которого кружится голова и даже темнеет в глазах. Альсина слегка отодвинулась назад, выпрямившись на кресле так, будто она восседает на троне, будучи божеством, — а вам самой не надоело срать мне мозги, точнее, ругаться по любому поводу? Вот вы этой желчью разбрасываетесь на лево-право, как бы вам самой не захлебнуться! — А вот решать, как и с кем мне говорить в собственном доме, буду уже я сама, не обессудьте. И будьте так любезны, закройте свой поганый рот или заткните его чем-то, от вашего общества мне тошно... — Тошно вам потому, что жрать меньше надо! — Вы доиграетесь, господин Хайзенберг... — Так я и пришёл, чтобы поиграть, вы не поняли разве? — Карл откинулся на спинку стула, языком стараясь выковырять застрявшую еду из-под зубов. — Со мной играть вздумали? — ахнула дама, откровенно находя бред, который несёт Карл, смешным для неё. — Мало того, что заявились без приглашения, так ещё и ведёте себя, как... — сбилась с мысли аристократка из-за резко навалившей головной боли. Переносицу сжали холодные пальцы, а виски залились воем. — Как кто? — Карл посмотрел на недомогающую графиню и надменно хмыкнул, любуясь тем, как на его глазах из-за боли ломается её величество. Он перехватил бутылку вина, быстро наливая себе в пустующий бокал, что поблёскивает под светом массивной люстры, а Альсине доливая побольше. Женщина заметила это действие, слегка поморщив лоб. Наконец-то она заприметила хоть малую долю приемлемых манер в этом абсолютно невоспитанном мужлане. Она аккуратно взяла бокал, пока Хайзенберг варварски схватил свою чашу, громко отпивая содержимое, — А славное винишко, я бы сказал, отменное! Альсина покосилась на Хайзенберга, слегка приподнявши уголки губ после его комплимента к выпивке, изготовленной, как позже оказалось, рукой самой Димитреску. — Я в курсе, что моё вино на вкус куда лучше, чем любое другое питьё, что вам приходилось пробовать, можете этого не скрывать, — Альсина аккуратно разрезала очередной кусок мяса при помощи ножа, который мог бы очутится в груди Карла, если бы не мешающая совершить это зверство головная боль и страх перед законом. — ВОТ ОНО ЧТО! — громко вскрикнул генерал, подрываясь со стула, будто он малое и невоспитанное дитя, которому только что сообщили о чём-то, что захватывает детский дух, — Ваше пойло, значит! Как бы оно не оказалось сделанным из крови девственниц... — развёл руками мужчина, цепляя сидящую перед ним женщину своим едким взором. — Конкретно эта бутылка содержит в себе кровь исключительно дев до восемнадцати лет... А это мясо на деле вовсе не свинина, а кусок такого же плебея и слабоумного мужлана вроде вас! — подхвативши штуку, широко улыбнулась дама, отпивая маленький глоточек вина, при всём этом созерцая придурковатую физиономию Карла. — А я так и знал, как только на вас посмотрел, сразу сложил один к одному! И знаете какой я из этого вывод сделал? — повышая тон безо всякого жеманства, начал господин Хайзенберг, пока дама, приподнявши одну бровь, перебила его, вставляя лишнее словечко. — И к чему же вы пришли? Ну же, попробуйте удивить! — устроившись поудобней, Альсина положила руку на подлокотник, подпирая подбородок в ожидании ответа немчуги. — А к тому, что вы... — Карл уже было выпалил то, что хотел сказать этой сучке, но, поймав на себе её орлиный взор, по какой-то причине передумал, запнувшись по середине предложения. Видимо, осознал, что за этой лучезарной и чарующей улыбкой в данный момент сидит убийца, которая за лишнее словечко прикончит тебя в один счёт, пополнив ряды дорогой выпивки собственного производства одним бутыльком свежей крови немца. — Ну, это... — То-то, помалкивайте! — засмеялась дама, переключая внимание на пищу, отрывая, наконец, свой убийственный, но такой обаятельный взгляд от Хайзенберга. — И не подумаю! Знали бы вы, какое это удовольствие толковать с себе подобным. — Намекаете на наши схожести?! Юмор не ваш конёк, перестаньте, — леди Димитреску быстро наколола оливку с общей тарелки овощей, словно та сапсан, хватающий добычу когтями, только вот, вместо когтей у неё серебряная вилка, — что может быть схожего между нами, когда вы прямо сейчас хотите выколоть мне глаза? Хотя, буду откровенной, сама была бы не против сделать с вашими глазницами то же. — Ну, например, вы такая же грубиянка и несносная своим характером психопатка! Леди Димитреску сделала такое свирепое лицо, что все вокруг показалось черно-белым и таким страшным, будто сейчас она и вовсе схватит тебя за горло, прижмёт к стене и сломает позвоночник. Недобрым белым пламенем загорелись глаза, прожигая негодяя жарким огнищем. Карл, довольный до умопомрачения, закинул ногу на ногу, принимая участие в гляделках, проигрыш в которых, по большому счёту равен верной смерти. Леди Димитреску расчленила бы негодника первым попавшимся предметом под руку, позабыв о его довольно приятных действах в виде его небрежного разлития вина по бокалам, комплиментах, которые он делал вперемешку с последними оскорблениями... Хотя, казалось бы, сказанными любезностями он графиню не изумит, сама Альсина чудесно знала о своей безупречности, вот таким уж была она человеком. Тогда почему именно от его любезных слов что-то неописуемое рождалось в закоулках души. Скорее всего, этот фрик просто умеет хорошо владеть лестным языком и не более... Негоже аристократке расплываться от комплиментов того, кого она каждый божий день проклинает, желая скорейшего ухода восвояси. И если бы Альсина не заприметила стоящую в дверях гувернантку, ту самую Мари, которая ошеломлена, видя посиделки господина Хайзенберга с её дорогой миледи за одним обеденным столом, то графиня уже бы давно начала разглагольствовать о безрассудстве Карла, который, кстати, вины от сказанного не чувствует и вовсе. Как только горничная вошла, леди обмякла на кресле, словно попустила внутреннего демона, пока Хайзенберг рассматривал то, с какой скоростью меняется настроение леди Димитреску. Госпожа мягко улыбнулась и, приобретя абсолютно непринужденный вид, обратилась к служащей, что явно нервничает при виде двоих безумцев, что сейчас делят один стол. — Мари, дорогая, будь столь любезна, поставь нам с господином Хайзенбергом что-то из моей музыкальной коллекции! — Мари кивнула и мигом метнулась к стоящему граммофону, которого Карл прежде и не заметил, ведь был занят довольно увлекательной беседой с хозяйкой замка. Аппарат был просто огромным, старым, но до того красивым. Казалось, что такие агрегаты все давным давно выкинули с появлением феноменальной штуки, как радио, но не в замке Димитреску. И даже простой граммофон выглядит чудесно, играя золотистыми отблесками на выгравированных узорах. Служанка открыла нижний ящичек тумбы, на которой стоял граммофон, а там целое сокровище в виде десятков виниловых пластинок... Вот так находка, быть может, Карл изучит коллекцию как-то наедине, пока мисс Димитреску не видит, чтобы в лишний раз не схлопотать по и без того избитой тыкве. — Прошу, не ставь старое... Что-то из последнего! — заявила Альсина звонким голосом, на что Мари послушно отреагировав, достала желаемую пластинку. Маленькими ручонками заведя граммофон, Мари убедилась, что выбранная ею композиция пришлась по душе госпоже, а после за долю секунды удалилась из виду, словно её и не бывало тут. Генерал Хайзенберг, пережевывая последние куски свинины под нежным соусом, взглянул на Димитреску, что под действием льющейся музыки, будто подобрела, наслаждаясь плывущей мелодией. Джаз... Она любит джаз. Что же, весьма ожидаемо, по ней так и скажешь, ведь выглядит дама, как самая что ни на есть исполнительница этого рода современной музыки. А ведь правда... Голос-то похож. Да что там похож, это поёт она, её бархатный манер ни с чем не спутаешь. Нежный, ласковый голос... То-то и стало всё на свои места, вот почему госпожа Димитреску буквально плывёт от этой песни, ну, так заявить можно лишь по её выражению лица, которое как-то слишком быстро переменилось с одного состояния в абсолютно другое. Карл, вслушиваясь всё глубже, поймал на себе взгляд женщины, не такой безумный и рассерженный, не взгляд пантеры и даже не орла. По ней сейчас читается самоуверенность да и только, вот так нарцисс, похлеще, чем сам Карл. — Вы у нас ещё и певчая, ну-ну! — мужчина хмыкнул, потирая пальцами колючую бороду. — Вы так орете на кого попадя, чтобы не распеваться, правильно понимаю? — Конечно, делать мне больше нечего! — заметила хозяйка, опустошив винный бокал. С трапезой та почти уже закончила, чего не скажешь о немце, который жадно берет ещё одну порцию обращённых овощей. — Редкость это, безусловно. В таком захолустье найти даму, которая мало того, что бухло партиями продаёт, так ещё поёт лучше Эллы Фицджеральд! — в довершении всего сказанного, мужчина улыбнулся, да не как идиот, а как-то по-особому притягательно. — Только с приветом, мечта глав врача психушки! На слова, которые, того и гляди, могли оказаться лестью, сказанной в знак извинения, мисс Димитреску отреагировала едва ли видимой ухмылкой, а на очередные оскорбления её, как психически больной, та вновь закатила серовато-золотистые глаза. — И что же выдаёт моё сумасшествие, ну скажите уже! Самой интересно... — надменно поинтересовалась аристократка, стреляя глазами по Карлу, который всё ещё бросает слепые надежды на своё обаяние. — Ну, как мне кажется, нормальный человек не станет бесится из-за вопросов о картине. КАРТИНЕ, БЛЯТЬ! — Я, кажется, хорошо дала понять, что вас это никаким образом не касается, господин Хайзенберг... Если до вас доходит неспешно, то, уж простите, не мои проблемы, — Альсина опустила глаза на свои ладони, вдыхая воздух, что словно отказался поступать в лёгкие, полной грудью. — Я больше не стану говорить на эту тему, как бы вы того не клянчили. Разговор окончен! — Понял, verzeihung*! — сам того не понимая, произнёс фразу на немецком, от чего леди Димитреску словно поникла от услышанного. И что-то в итоге есть такое, от чего ей больно, а делится не хочет. Хотя, если бы она и впрямь хотела облегчить возможные душевные мучения, то наоборот, бездействовать бы не стала и легла бы в психбольницу, где ей и место. Конечно, Хайзенбрег подумал это в шутку, но была ли она на деле смешной? Альсина громко выдохнула и, расправив величественно и действительно по-королевски плечи, аккуратно вышла из-за стола, задвигая стул одной левой рукой. Задумавшись о чём-то, та отошла к окну, взглянув на метель под волшебным лунным светом. В полумраке всё это казалось волшебством, однако немец мнение графини не разделил, находя идущий снег простым погодным явлением и не более, в очередной раз примеряя на аристократке звание местной сумасшедшей. — Завтра в семь, без опоздания... — завершила весь спектакль Димитреску, медленно отойдя к двери, смотря всё время вперёд. — А поговорить? — взмахнул Карл руками, с постным видом играя на расшатанных нервишках графини. — Или делишки аристократов не позволяют вести светские разговоры с такими, как выразились вы, плебеями? — Что же, на свой вопрос вы сами чудесно ответили! — выдавила из себя нервный смешок женщина, поворачиваясь лицом к генералу. — На будущее, будете говорить со мной подобным тоном, ничем добрым вам, господин Хайзенберг, это не обернётся, — строго пригрозила Альсина. — Ой, ну конечно, да-да! Вам тоже приятного вечера, блять! — перекривлял Хайзенберг Димитреску, руками жестикулируя собственные пререкания по отношению к даме. — И, окажите милость, уберите свою мерзкую винтовку с дивана, что в зале... — Альсина уже положила ладонь на дверную ручку, как тут Хайзенберг, и не думая заканчивать их диалог, схожий больше на развязку их ссоры, продолжил нагло мямлить дальше. — А то что? — Поверьте, будет куда лучше, если вы не узнаете... Всего доброго. В этот раз хлопнуть дверью леди Димитреску позволила уже себе. Как бы она не старалась вести себя подобающим для благородной леди образом, этот мужланище её сводит с ума своими вопиющими выходками. Завёл свою шарманку с картиной и расспросами, да почему же он такой наглый?! Неужели не ясно, что терпение резиновым не бывает даже у таких стальных, как владелица замка Димитреску? Альсина поклялась себе, что в следующий раз любезно одарит нахала смачной пощечиной, в случае разговоров с ней в подобном тоне, не станет терпеть... Хотя, обещает она себе уже не первый раз. Буквально двадцать минут назад её рука чуть ли не сама тянулась к глотке разгильдяя, чтобы задушить, впиться длинными ногтями в плоть и растерзать. И что в итоге? Отпустила его... Пожалела... Почему?! Карл так и остался в столовой, наедине с ползающими в его мозгу тараканами. Переваривает этот вечер и то, что затеял сам, не зная какой-либо цели, с которой он вообще пришёл к госпоже. В его памяти заел её взгляд, её глаза, поглощающие рассудок. Она точно ведьма, раз поселилась в разуме Карла и вылазить от туда не желает. Она чудесна, а этого факта не отнимешь, Альсина Димитреску обворожительна со всех боков, какой бы мерзкой сукой она не была и как бы не хотелось взбесить её внутреннюю богиню.***
Что вообще произошло между ними, неужто это нечто вроде перемирия между гордой и благородной аристократкой и этим безродным олухом-фашистом? И как несчастной госпоже Димитреску с ним ещё просуществовать бок о бок... Пол года? С хамом и откровенным идиотом, от присутствия которого, тошнит всех в округе. Будет куда проще растоптать поганца, приструнить и впечатать в землю и лужицы после него не оставляя. А как смотреть Карл будет в её глаза, когда эта баба сжечь живьём его готова? Сжечь её ответно? Тогда это уже война, но причины и ультиматумы неизвестны им двоим. Одна думает, что не видела более отвратную погань в своей жизни, другой называет её последним приходящими на ум гадостями. Получается, что они друг друга стоят? Мерзость одного окупает мерзость другой? От подобных мыслей становилось страшно и одновременно смешно что Альсине, что Карлу, ведь, казалось бы, им нельзя существовать рядом потому, что рано или поздно всё это закончится кровавым поединком. Если бы Альсина Димитреску хотела убить Карла Хайзенберга, то давно бы это сделала, ведь что мешает просто вычеркнуть его из жизни. И Карлу, собственно говоря, ничего не есть помехой. И тогда, какого черта они продолжают эти концерты, будто им это нравится... В процессии ругани ликует душа, ликует она от неизвестного чувства. Словно ненависть и вражду перемешали с чем-то инородным... А вот с чем именно — вопрос весьма интересный. Узнать ответ оба смогут только по прошествию времени, нужно лишь набраться сил и терпения.