***
Войско вернулось в деревню после недельного отсутствия. Позиции требовали срочного присутствия Карла на них, чему тот рад не был. Мало того, что обстановка скудная и весьма плачевная на фронтах, так ещё и придираются к нему эти олухи сослуживцы. А выпытавши у него всю информацию о его жизни в этом огромной замке, те стали ещё и подкалывать несчастного и загруженного тяжкой командирской работой Карла, у которого лишние вопросы приравнивались к страшной головной боли. И почему же этим соплякам интересна госпожа Димитреску, с которой они знакомы лишь со слов их командующего… Неужели ревность начинает душить, ну или это просто то состояние, когда ты хочешь вырывать некоторым волосы за их осточертевшие вопросы. — А в постели она… — ТЫ ЕБНУЛСЯ ВКРАЙ, СКАЖИ?! — едва ли не замахнулся Хайзенберг на имевшего наглость задать столь отвратный вопрос товарища, — Я ЭТУ СУКУ КРАШЕННУЮ СОЗЕРЦАЮ ПО ДВУМ ПРИЧИНАМ! ПЕРВАЯ, — выставил один палец Карл, крича настолько громко, что в округе разлетелись все птицы, — УЖИН, А ВТОРАЯ, — пригрозил вторым пальцем мужчина, — КОГДА ОНА СОИЗВОЛИТ СОБСТВЕННОРУЧНО НАЧАТЬ ВЫКРУЧИВАТЬ МНЕ МОЗГ. — Та чего ты орешь, Хайзенберг! Не отниму я у тебя твою дородную, куда мне… — ЧТО УГОДНО С НЕЙ ДЕЛАТЬ МОЖЕШЬ, БЛЯТЬ, ТОЛЬКО ПЕРЕСТАНЬ НАЗВАТЬ ЭТУ ГНИДУ МОЧЁНУЮ МОЕЙ! — эхом разлетелось по горной местности, создавая ощущение купола из этого разъярённого ора Карла. — Хоть убейте вы её, мне ровным счётом будет резиново! — Ну чего сразу «убейте». Видимо, дама она, которой нежность подавай и уважение. А ты со своими «хоть убейте»! — заметил кто-то из более опытных в отношениях мужчин, чем сам Хайзенберг, который лютым взглядом пронзает небосвод от накопившейся злости. — Она та ещё паскуда, блять, если бы таких сосунков вроде вас сунули к ней, то из ваших туш давным давно бы сделали котлеты, а кровь ушла бы на её вино, — гаркнул Карл, неожиданно замолчав перед тем, как в добавок выпалить следующее: — ОНА ЕЩЁ И АЛКАШКА, ПОНИМАЕТЕ? — Разве высшие чины грешат подобным? — О, ещё как грешат! — взвёлся Хайзенберг. Он, по правде говоря, преувеличил, ведь Альсина не напивалась до беспамятства и не творила бог знает что, будучи пьяной. Да что там, графиня не могла себе позволить столь вопиющую выходку, ей это не к лицу, она же леди. — Видели бы вы её винные запасы, ахереть можно от изобилия подобного. Там что не бочка спиртного, то цистерна целая! — Так она их продаёт, а не сама лакает… Карл, кажется, ты в ней одни лишь изъяны ищешь, чтобы доказать нам, что ты ей не ровня… Товарищи Карла даже как-то и затихли при виде страшной физиономии их командира. Видеть гнев Хайзенберга — страшнее любой бури. Начнёт психовать, иногда огреть смачно может… А кому оно надо? Солдатом он был хмурым и грубым, ему судьбой приказано быть вспыльчивым. Жизнь заставила быть таким. Потому, что, если ты такой мягкотелый, то в этом жестоком мире жить тебе прийдется тяжко, очень тяжко. — Ну полегче ты! — хлопнул парень Карла по спине, а генерал лишь ответно фыркнул. — Да, и впрямь будь попроще. Если хочешь завоевать такую богиню, как эта твоя… — НЕ МОЯ ОНА, ИДИОТ! Заебали… — Карл закинул ружье за спину, а замершие руки сунул в карманы военной формы. — Ладно, не твою… — один из военнослужащих тихо хмыкнул, посмотрел на раздражённого до мозга костей Хайзенберга, которому эти наставления и подавно не нужны. — Помягче, Карл, помни это. — Очень смешно! Чтобы я тратил время на эту вошкарицу?! Мужчина отдалился от остальных, шагая вглубь леса всё быстрее. Не тупые они, дорогу домой найдут сами, а если нет, то пусть мерзнут на морозе, обнимая таких же замёрзших волков. Да как же надоели эти их советы и вечные проповеди, вот, как говорится, до одного места. Уже и замок виднеется вдали, он будто вечно окутан туманом, вечно грустно встречает людей. Интересно, а что сейчас делает она… Хотя нет, не интересно, с чего бы такие мысли стали посещать головушку генерала Хайзенберга? Наверное, разделывает очередного странника и кровь его в вино добавляет. Карл называл леди Димитреску сволочью, потаскухой, гнидой, да все грязные словечки на ней преуспел примерить. А есть ли у немца причины для ненависти к этой вспыльчивой, лицемерной, но до ужаса прекрасной даме? В глубине души было понятно, что причин для этого нет никаких, ну, помимо того, что сама аристократка днями проклинает Карла без резона. И погрузившись в темные мысли, мужчина мог и не заметить то, как быстро он со своим войском подошёл к деревушке. Вот что делает эта Димитреску, одним лишь появлением в мыслях, околдовывает. От её улыбки становилось отвратно и одновременно так блаженно на душе. Каждая её фраза въелась в мозг, отдавая нотками лёгкой ненависти. И всё же, Альсина такая надоедливая, несмотря на её изумительность.***
Войдя, как хозяин, Карл осмотрелся вокруг зала. Сегодня воскресенье, Димитреску обычно даёт себе пару часов отдыха и приходит в зал, где элегантно закидывает уставшие от каблуков ноги на диван, забывая про статус в обществе и приписанные самой себе манеры, читая Шекспира и всякую другую скучную для Карла дрянь. А сейчас её тут нет. Пусто. Мужчина резко скинул с себя ружье и верхнюю одежду на диван, раздумывая где ж искать эту вампиршу. Его внутреннее «я» желало вырваться наружу и дать хозяйке знать о прибытии её верного друга, которого она меньше всего желает сейчас видеть у себя в доме. Хайзенберг так и оставил свои грязные вещи на дорогущем диване черт знает какого века, а сам поднялся на второй этаж, где он бывал весьма не часто. Не было необходимости заходить туда, а сейчас как раз нарисовалась лишняя причина для визита. Второй этаж. Там спальня госпожи, кабинеты, дегустационная комната и ещё куча всего неизведанного. Большенство комнат не используются и вовсе, пустуют, будучи окружёнными роскошной мебелью. Вся эта роскошь пропадает зря. Хайзенберг чудесно знал, что сейчас ему попадёт от мисс Димитреску по самый не балуйся, ведь кто пустил немчугу в её покои? Да, конечно, он полон решимости и необычайной смелости, наперёд понял, что на деле он творит. Вульгарное поведение мужчины в несуществующей охапке Димитреску просто было неуместным, а он все лезет и лезет, напарываясь на те же грабли. Как назло ещё и ни одной глупой служанки, ни души в замке, везде так тихо, будто никого тут и не было. Мужчина почувствовал себя каким-то вандалом в старом и заброшенном поместье на мгновение, отмечая в голове, что всё происходящее с ним на данный момент — более, чем просто странно. Имеется ввиду, эта гробовая тишина в поместье, ни души вокруг, всё вышеперечисленное удручающе нагнетало. Зайдя в коридор, Карл остановился, приковав взор к очередной картине. Только на этот раз персона, написанная тусклыми красками на холсте, была знакомой ему. Госпожа Димитреску собственной персоной. Как не странно, но её картин было весьма мало, как для хозяйки всего этого музея странностей. На картине она изображена почти так же, как и в жизни выглядит, все тот же надменный взгляд, приподнятый подбородок и гордо раздвинутые плечи. Даже от холста так и веет этим её холодом и жеманностью. Скорчив гримасу перед картиной, Карл пошёл дальше, вслушиваясь в полную тишину, в надеждах услышать хоть какой-то признак существующей тут жизни. Или хозяйка убила всех своих слуг, отправляя их прямиком на её обожаемое винишко? Остановившись на небольшом балкончике, что сверху открывал вид на главный зал, мужчина оперся об перила, выискивая левой рукой сломанный портсигар с потертой крышкой. Эта сука играет с ним в прятки иль как? Нужно ему найти её, ну невтерпёж испортить настроение высокомерной и привлекательной своей чрезмерной язвительностью графине. Соскучился. — ПРИЁМ, — крикнул военный на весь холл, а в ответ всё та же тишина, — Кто дома?! ВСЕ ПОМЕРЛИ, ЧТОЛИ?! Пыхтя пуще паровоза, Карл призадумался о том, где бы поискать хозяйку. В саду леди уж точно нет, он бы её увидел аж бегом из-за внушительного роста дамы, который довольно ярко выделяется. На втором этаже её тоже нет, а в столовой быть не может, а всё потому, что для обеда уже поздно, однако для ужина слишком рано. В винные погреба залезть — идея отвратительная, его скорее в этих подземельях прикончат, утащив за ноги куда-то в пыточную, чем пустят поглазеть на то как бродит виноград. Прикусывая сигару, Хайзенберг всё же засмотрелся в пустоту. И что же с ним делает это место, почему находясь тут, ему хочется драть свою бороду от тех мыслей, которые без конца продолжают поступать в его мозг. Такое чувство, что эта Димитреску своей огромной задницей заняла всё пространство в голове, не давая другим дельным мыслям пролазить вовнутрь. — Задолбала уже эта херова аристократка… — для себя отметил солдат, потирая переносицу. Голова у него болит крайне редко, а от боли ему помогает выпивка, пиво там, бренди, а не это поганое вино! Карл уже собрался уходить, как в его поле зрения попала служаночка, которая несла в руках постиранные вещи, от которых приятно пахло нежным стиральным порошком. Немец быстро переменился в лице, из хмурого и задумчивого его взгляд приобрёл блеск, нотки чего-то вроде. надежды? Надежды на удачные поиски графини, дабы подраконить её эго в который раз! — Аллилуйя, хоть кто-то выжил! Признавайся, сильно вас тут муштровали пока меня не было? — спешно подошёл Карл к Мари, от быстрых шагов сминая под ногами красную ковровую дорожку, на которой от его грязных берцов уже успели появится мокрые пятна. — Вас было слышно в другом крыле поместья, господин Хайзенберг! Боюсь, госпоже это по душе не пришлось… — А мне что с того? Лучше бы ты, красотка, сказала где ваша ненаглядная госпожа сейчас заседает… — Кажется, она занята сейчас, и не принимает никого… — девушка постаралась увернуться от солдата, резко завернув за угол, но тот, оказавшись куда ловче, сделал то же самое, перегородив дорогу блондинке. — Вопрос прозвучал иначе, куколка, — Карл положил руку на стену, тем самым не давая гувернантке ускользнуть прочь из его крепкой хватки. Её это, кстати, не порадовало, а смутило, ведь её смущение проявилось легким румянцем, блестящим на исхудалых щечках. — Я спросил где она, а не чем она занята. Так что? Это по срочному дельцу, понимаешь? Девчушка остановилась, буравя мужчину своими голубыми, словно весенний небосвод, очами. С ней у Хайзенберга контакт не особо заладился, хотя, по сравнению с его взаимоотношениями с госпожой Димитреску, контакты с её служащими можно было смело окрестить довольно дружескими. — Мисс Димитреску в оперном зале… Дорогу объяснять, надеюсь, не надо.? — Ой, а напомни-ка… — потёр затылок Карл, а затем зачесал рукой мешающие патлы назад. Со временем появилось всё больше желания избавиться от них, но как-то жаль было такую гриву спускать в пустоту. — Эх… — вздохнула девушка, явно не желая иметь какой-либо разговор с этим невежей, но всё же продолжила, — Выходите на задний двор, а через него прямиком в первую дверь, что попадается слева… Это небольшой коридор, который ведёт в оперный зал, такие массивные двери, поймёте сразу… А если госпожа решила помузицировать, то в ваших интересах… — Не мешать ей, бла-бла-бла! — съязвил генерал, перевивая, чем вызвал у девчушки шквал легкого негодования на её милой кукольной мордашке. — Я всё это уже слышал много раз, куколка! — Какой же вы… — не успевает закончить мысль Мари, как Карл начал быстро удалятся, забыв даже поблагодарить. — Олух! — пропищала девушка, однако, кажется, Карл это уже не взял во внимание. — И госпожа Димитреску на счёт вас абсолютно права! — закончила она, надеясь, что тот самых разгильдяй, которому это было адресовано, услышит. Мужчина, сверкая пятками, спустился вниз, откуда и вышел на задний двор замка. Ох и не терпится же увидеть все красоты этого места, когда это изобилие живности начнёт цвести и пахнуть. Была чёткая уверенность того, что даже сад в этом доме безупречен. Задний двор, первая дверь, что слева. Эта чтоли? За все почти два месяца, что пришлось провести тут, Карл ни единожды не был в этом оперном зале. Он знал о его существовании тут, однако посещать не посещал. Если Альсина Димитреску певица, то предполагаемо, в этих её хоромах должна быть хоть одна комнатка, предназначенная для её ора, может быть, с инструментами там всякими и всякой прочей нечистью. Распахнув двери, выполненные из красного дерева, что ведут в тот самый коридор, Карл услышал едва уловимую мелодию, услыхать которую, можно лишь затаив дыхание. А, подойдя ближе к ещё одним дверям, схожими больше с вратами, эту музыку стало слышно ещё отчётливее. Рояль… Альсина играла на рояле, виртуозно и нежно, словно отдаваясь полностью устам музыки. Хайзенберг ещё не видит её, но уже представляет картину. Вот до чего же эта сволочь может быть притягательной… Немец протянул руки к дверным ручкам, отталкивая тяжёлые двери от себя. И тут в глаза бросился яркий свет оперного зала, а мелодия стала в разы громче. Мужчина постарался открыть двери как можно тише, хоть это и не было в его характере, не под стать такому грубияну, который привык врываться без стука и предупреждений. И тут видно её, Альсина сидит к нему спиной, не видит, и, кажется, не слышит. Со спины выглядела она не менее обворожительно: сегодня она в чёрном атласном платье, обтягивающим её фигуру, с глубоким вырезом на спине, темно-коричневые локоны Димитреску спадают вниз, элегантно завиваясь на концах и, конечно же, колье из чистого и блестящего жемчуга. И не видит же она генерала, вот настолько была увлечена своей игрой. Оперный зал с его красотой ушёл мгновенно на второй план, но оставить его без внимания просто невозможно. Дорогая мебель, огромный рояль, сцена, бархатные красные кулисы, паркет, вымытый до такой степени, что блестит он с какого бы угла не падал свет. И всё это утонуло в музыке. Вот что-что, а играть Альсина умела просто чудесно, узнать бы где научилась такой виртуозной игре, но Карл мог лишь получить огромную фигу вместо ответа на его вопрос. Не сказать, что немец любил классическую музыку, скорее наоборот, находил её скучной и заезженной, не разбирался. А потому, что и не нужно ему это. Но в исполнении графини даже скучное произведение стало таким красочным и по-своему чудесным, что мужчина остался стоять в дверях, любуясь элегантно выточенными движениями рук леди Димитреску. Карл, не закрывая двери, важно пошагал вперёд. Перед ним оказалось тёмное кресло, оббитое бархатной тканью, куда он, конечно же, плюхнулся. Хозяйка должна была заметить его, но мастерски пыталась делать вид, что внимание своё на немца та не обращает. И только когда она закончила, Карл несколько раз хлопнул громко в ладоши, чем вызвал на лице аристократки легкую ухмылку, которая быстро сползла, когда Хайзенберг начал свою пламенную речь. — Слушай, ну ниче так! Я бы даже сказал, потрясающе! — встал Карл с кресла, что тихо проскрипело, подойдя к дама поближе. — Спасибо за столь высокую оценку, господин Хайзенберг, но, кажется, я пропустила тот момент, когда мы с вами перешли на «ты»! — Альсина вновь повернулась к инструменту, перебирая в руках нотные листы. Карлу всё это было чуждо, без малейшего понятия он жил о всех этих инструментах и, скорее всего, нотный стан видит едва ли не впервые в своей жизни. — А вам не надоело? Мне вот — надоело, правда, — продолжил Хайзенберг, не смотря на хмурый вид Димитреску. — Надоело что? Быть вежливым? О, не волнуйтесь, у вас это никогда не получалось! — отметила мисс Димитреску, выбирая какую бы пьесу сыграть дальше. Подняв глаза от нот, она лишь надменно покачала головой, тяжело вдыхая воздух. — Зато вы у нас больно манерная, — передразнил её мужчина, облокачиваясь об рояль. — И чего играть будешь? — заметил он свирепый взгляд дамы и решил дальше себя подправить, чтобы не получить по щам за свой тон. — Ладно, будете играть. — Ох… В музыке разбираться нужно, чтобы понимать! А вы, я вижу, лишь дворовые кричалки знаете, так ведь? — с чопорным видом отрезала госпожа Димитреску, откровенно насмехаясь над своим гостем. — Ой, ну да, конечно… — фыркнул Карл, юркнув рукой в карман в поисках сигары и старой ржавой зажигалки. — Вы вернулись слишком рано, не ожидала вас сегодня застать, — Альсина вздохнула и положила руки на открытую крышку инструмента, которая поблескивала на свету от огромнейшей люстры сверху. — Заскучали? — Нисколечко, дорогуша! — всплеснул свободной от дымящей сигары рукой Карл, выдыхая дым прям в сторону дамы, от чего та с недовольством поморщила лоб. — Ну давай, сбацай чего-нибудь! — Прошу заметить, я не звала тебя слушать! Делать мне нечего… Ворвался, ещё и правила диктуешь свои, где это слыхано, Хайзенберг? — насупила брови Альсина, перекладывая свои нежные руки на клавиатуру. — Твоей грубости просто нет придела, довольно уже вести себя, как невесть-кто! — повысила тон она, хмурясь с каждой секундой всё сильнее. — О КАК ЗАГОВОРИЛА! Это по-нашему! — радостно вырвалось у немца, всё-таки удалось ему проломить манерность мисс Димитреску и заставить положить конец её играм в аристократию. — Ну чего ты ломишься, я уже слышал как ты играешь. И я уверяю, что это было просто охуенно! — Прекрати говорить со мной в таком вульгарном тоне, иначе в скором времени ты вместе со своими железками будешь валяться за дверью моего дома, а в худшем случае на болоте, где тебе и место! — Альсина говорила это так, словно бы мечтает о выше сказанном каждый день перед сном, а в грезах видит только то, как она творит с этим идиотом какие-то ужасные вещи. — Стоит лишь мне приказать слугам выкинуть твои вещи… — пригрозила она, закинув ножку на ножку, предварительно отодвинув стул подальше. Карл заострил взгляд на её ногах, на её бледной коже. У платья был вырез, идущий с бедра, который собственно оголял ляжки и прочие прелести. Дама явно понимала как стоит одеваться, даже дома выглядела на все сто. Хайзенбергу даже понравилось… Только вот, заметив, что как-то немец подозрительно пялится, Альсина подняла ткань и накрыла ею ногу, чем оторвала глаза наглеца от себя. — Ну так чё? — Карл отошёл по другую сторону инструмента, разглядывая все прелести этой махины. — Концерту быть? — Концерт начался два месяца тому назад, когда ты нашёл в себе силы, чтобы переступить порог моего дома… — сопроводила его чопорным взглядом графиня, а затем, уже было продолжила добавлять к ранее сказанному, но наглец сосчитал нужным перебить её. — Это само собой, но тебе, кажется, он пришёлся весьма по душе! Не жалуешься… Да и мне, честно говоря, любо потолковать с кем-то, кто такой же несносный грубиян как я. Карл выпустил очередной клуб вонючего дыма, пока женщина буравила того своим пылким орлиным взглядом, едва ли не задыхаясь от возмущения. С какой это стати её тут пытаются строить, как молодую и наивную девицу? — Да неужели? — ахнула Альсина, улыбаясь. — С гитлеровцами меня ещё не сравнивали, спасибо! Мне казалось, все фашисты те ещё ублюдки… — Но я же не ублюдок, — усмехнулся Карл, пока Альсина про себя думала «А так и не скажешь». — Не фашист… Был бы я им, твой дух уже бы давным давно скитался по аду, поверь! — Ну-ну… Кто же ты тогда? — уныло произнесла Альсина, устроившись поудобнее на стуле, а после, расположила ногу на правой педали рояля. — Мужик твоей мечты, например… У Альсины аж глаза на лоб полезли. Вот так заявление! Она посмотрела на мужчину так, будто его голова является деревянным корытом, которое не способно мыслить здраво. Или как на обычного балабола. Но виду старалась леди не подавать. — Так а че это за песенка у нас? — подошёл Карл ещё поближе, едва ли не задевая телом хозяйку. Этот близкий контакт, неприлично близкий, и вопрос за вопросом… До ужаса раздражает, но виду Альсина даже и не подумает подать! Похвастается перед безродным мужланом своей чудесной игрой, пока он будет удивляться даже обычной детской песенке. — Вальс должен устроить. Хотя, я весьма удивлюсь, если такой как ты знает, что это вообще такое… — меланхолично протянула дама, перелистывая страницы нотных изданий. — Не делай из меня профана! — гаркнул Карл, но продолжил дальше. — Танцевать тут не заставишь, надеюсь? — Посмотрим на твоё поведение, Хайзенберг! — А если я выберу песенку, а? — мужчина схватил сборник пьес, неаккуратно перелистывая тонкие листочки несчастной тетради. Альсина лишь безвольно вздохнула, посчитав более нужным оставить этого балбеса в покое. В конце концов, она ему не мать или не нянька, даже не близкий друг, чтобы стараться что-то переменить в его скверном характере. А генерал всё листает и листает выгоревшие со временем листики бумаги, на которых что-то ещё и нарисовано. Тысячи неизвестных ему значков пляшут по поверхности, да как Альсина хоть что-то понимает в этом обилии странных обозначений?! Карл ещё и крепко сжал зубами свою сигару, пепел которой падает на паркеты. Димитреску потом возьмёт его за шкирку и сама вытрет немцем пол, избавляясь от всего сора. И тут, как раз когда Хайзенберг листал нотную тетрадь, пытаясь понять, что же там написано, из неё вывалился большой лист бумаги, выдранный из похожей нотной тетради, только без заранее напечатанных нот. На желтом листочке было всё написано от руки, тонкими чернилами были выведены символы. Как только Альсина заметила в руках у мужчины этот листик, она слегка побледнела, видимо надеясь, что Карл не станет упрашивать её сыграть написанное там. Она отвела взгляд куда-то вдаль, в пустоту, дабы не встречаться глазами с Хайзенбергом. Карл же, заприметив реакцию госпожи Димитреску, усмехнулся, всмотревшись в листочек. Он был подписан как «Lullaby», что в переводе с английского означало «колыбельная». А опустив глаза в самый низ, обнаружился там текст, но написан он был, к сожалению, на румынском и дату заприметил: третье августа, 1939. Колыбельная на румынском, значит, а для кого она? — Вот, — протянул Карл листик Альсине, однако та брать его, по всей видимости, не собиралась, — удиви меня! — Не мог что-то другое выбрать, нет? — Не мог. Я ж ни черта на вашем басурманском не понимаю, а это единственное, что я сумел разобрать. — Это не мои проблемы, господин Хайзенберг… Кто тебе виноват, что ты языка не знаешь? Женщина аж помрачнела, как только в её глаза бросился листочек. Словно в её голову впился засохший терновый куст, в виде неприятных воспоминаний или ещё чего-то на подобии. Но она, тяжело набрав воздуха, поставила ноты перед собой. Пытается казаться сильной, но не всегда получается? — А что за колыбельная-то? — поинтересовался генерал у поникшей в раздумьях графини. — Небось, спать меня уложишь и убьешь, пока я в царстве Морфея по садам райским разруливаю. — Догадливый же ты! — подхватила Альсина, нерасторопно устраиваясь перед инструментом. — Песня румынская, немало известная… — А нахера тебе, одинокой и старой грымзе, колыбельные для сопляков коллекционировать? — А зачем тебе, неотесанному немчуге и нахалу, голова на плечах? Заруби себе на носу, Хайзенберг, ещё одно поганое слово, — грозно выпалила дама, переведя страшный взор на немца, имеющего наглость вести с ней диалог в таком тоне, — и ближайшая ваза окажется на твоей пустой голове! — Да всё, понял, был не прав, хватит кипятится. Инфарктом охватит! — всплеснул руками Хайзенберг, вновь облокачиваясь на несчастный рояль. Мужчина уже выкурил из сигары всё, что было, посему его внимание снова приковалось к Альсине и только к ней. Он разглядел её ото всюду, каждую деталь её лица внимательно изучил. Признаться честно, с ним никогда не случалось подобного, ни одна женщина не производила на него столь двоякое впечатление. С одной стороны Димитреску была резкой, вспыльчивой и высокомерной леди, которая одичала за годы, проведённые в одиночестве. Ещё и скрытная, ни слова о своём прошлом, кроме того, что была она дамой из высшей прослойки общества. Но с другой — очаровательная. Просто очаровательная. В ней было что-то, чего не найти в других, не отыскать в обычной девчонке из Берлина или в раковой красотке из Рима. Она другая. Только бесит туже, чем другие. — Помолчи и присядь, не стой над душой, будь так добр… И её ангельский голос, он манил, дурманил мозг. Зараза. Карл замолк и стал за спину мисс Димитреску, смотря на её пальцы, утонченно пробегающие по клавишам. Мелодия, что лилась из-под рук госпожи, была нежной и ласковой, но такой грустной. Скорбной. Карл вздохнул, словно затаив дыхание, оказался в глубине своих мыслей. А что, если Альсина пытается скрыть что-либо за маской гнилого человека, что, если это образ, который она построила вокруг себя, чтобы не быть на вид разбитой? Она бы не хотела, чтобы кто-то знал о ней те вещи, которые она считала позорными или слишком болезненными для того, чтобы они были подняты в разговоре. Карл совершенно не знает её, они фактически чужие, да ещё и такие разные. Чужие, конечно, громко сказано, за пару месяцев их совместного концерта, оба стали друг для друга чем-то обыденным. Данностями. И что-то в сердце содрогнуло, когда женщина стала петь. Нежно и всё так же ласково. Карл понятия не имеет, о чем песня, и почему его так тронуло пение Димитреску. В её голосе было столько скорби, грусти, как будто сейчас она заплачет. Или хочет проронить слезинку, но никак не может, ведь нельзя выходить из образа. В прочем, кто её знает, поёт же красиво… Карл даже застыл на какое-то время, вслушиваясь в пение графини и в чудесные звуки рояля. Пожалуй, из всех песен, что довелось услышать суровому немцу, эта — одна из лучших. Альсина перебирает руками с такой грацией, так завораживающе владеет языком музыки, позавидовал бы любой многоопытный виртуоз. И правда, голос её содрогнулся где-то посередине песни. И в ноты она не смотрит даже, знает наизусть колыбельную, видимо, когда-то давно играла её столько раз, что пальцы сами выучили каждую партию. Что же, колыбельная оказалась весьма действенной, ведь и впрямь захотелось спокойствия и умиротворения. Припев — самая унылая часть этой пьесы. Карл подошёл ещё ближе к мисс Димитреску и на своём ломаном румынском, в пол голоса начал подпевать. С ошибками, да, но душа сама попросила этого, даже понимая, что подобная сентиментальность была для Хайзенберга неприсущей. Альсина тоже удивилась, ведь с какой это стати мужчина начал ей подпевать, будто тот малое дитя. И контраст в голосах был таким заметным, господи, да Карл даже не старался петь красиво! Он не тот благородный принц из сказок про рыцарей и принцесс, где всякие принцы поют своим возлюбленным, играя баллады на бандуре. Он Хайзенберг, грубый и самодовольный, любящий повздорить немец… И в музыке ничего не понимающий. А она — леди Димитреску, графиня, чарующая своей загадочностью, которая ещё и лицемерна в добавок, к тому же, певица… Развязка подходит к концу, финальные аккорды с постепенным диминуэндо что в голосе, что в мелодии… Карл продолжил стоять около аристократки, пытаясь разобрать какого черта он только что натворил. Женщина убрала руки с инструмента, а затем и сняла педаль, повисла тишина между ними. Неловкая, сверлящая разум тишина. Не поняли оба зачем в итоге-то была завязана ими эта клоунада… Альсина повернула голову, смотря на Хайзенберга, а он на неё. Генерал чудесно понял, что по какой-то причине, глаза госпожи будто на мокром месте. Странная же она, черт побери. И всё же, мужчина не стал говорить первым, выжидая, что же ему на этот раз скажет аристократка и накостыляет ли ему за испорченную партию. — На сегодня, пожалуй, закончим… — леди Димитреску сложила нотные листы обратно, громко хлопнув крышкой инструмента. На её фарфоровом лице нарисовалась легкая улыбка, озаряющая всё вокруг. — Ну и как тебе пение моё, скажи? — сказал Карл, заправляя волосы за ухо. — Ну согласись, такой со всех сторон охуенный мужик, ещё и пою! — Прошу, не смеши меня. Это было хуже криков дворового кота. Даже не крики, а едва слышные мольбы о помощи! — отметила графиня, встав со стула, что легко проскрипел. — Но, блять, мисс Димитреску, эта игра… — мужчина ошарашено посмотрел куда-то вперёд, словно не мог подобрать слова. — Это было очень… — Я знаю, — перебила его графиня, — не понравилось бы тебе, знать бы ты тут же дал. Женщина встала, поправляя своё платье. И вновь она в силу своих внушительных размеров смотрит на Карла сверху. Ещё и каблуки её делают выше, вот же… Мужчина подошёл к ней поближе, не отрывая глаз с её совершенно спокойного лица с едва ли заметной грустью в её голубых глаз, которые ещё имели золотое колечко вокруг зрачка. — Если ты не хочешь донимать меня своими вопросами, то, быть может, доведёшь даму до другого крыла, составив компанию? — Ха! Не ты ли твердила, что терпеть не можешь моё общество? — посмеялся Карл над сказанным Димитреску. Ведь правда, странно, что она сегодня его не убивает и не орет, словно бешеная. — Так и есть, отчасти. В любом случае, мою репетицию ты уже сорвал! — Альсина развернулась и пошла к выходу из зала, оставляя Хайзенберга позади. — А ты не выгнала, уж могла бы, если б хотела! — съязвил немец, поспешив за аристократкой. — Я всего-то не хотела портить столь приятный день срывом на кого-то вроде вас, господин Хайзенберг. — Ой, да брось, тебе нравится всех вокруг задрачивать, признайся уже! Терроризируешь каждого, кровь в тайне от всех сосёшь… Димитреску эту наглость не одобрила и одарила Карла тем самым, уже привычным, лютым взглядом. Её ногти сейчас готовы впиться ему в горло, выдирая всю дурь из этого невежи. Она элегантно поправила волосы, протягивая свою руку к дверной ручке, а Карл, в свою очередь, стал позади неё, ехидно улыбаясь тому, как беситься стойкая и сильная графиня. — Где ты научилась так играть, м? — вдруг поинтересовался Хайзенберг, следуя за Альсиной прочь из оперного зала, который в мгновение лишился всего того яркого света. — В детстве, Карл, — сухо ответила госпожа, закрывая зал на небольшой ключик, который каким-то чудесным образом оказался у неё в руке. — И всё же, не могу никак понять… Неужели я единственный, кому ты свои таланты продемонстрировала? — Карл прошёл вперёд, а дама осталась где-то позади, обдумывая, что бы ей ответить на очередной вопрос гостя. — С чего ты это взял?! Как по мне, довольно глупый вопрос. — Я оправдываться не буду перед тобой. Подумалось, что, если ты дохера лет в одиночестве существуешь, то и некому было. Стены — слушатели неблагодарные. Леди Димитреску, сделав вдох, подошла к Карлу, сверля его орлиными глазищами. Он достал упоминать кромешное одиночество вокруг Альсины, в глотках сидит уже. Как можно говорить такое, когда едва ли знаешь человека, тем более, нести подобную околёсицу в обращении к леди. — Довольно уже, — возразила дама, меняясь в лице так быстро, что генерал даже моргнуть не успел. — Стены, знаешь ли, во всяко лучше, нежели подобные тебе плебеи, свалившиеся на шею ни в чём невиновных людей! Высказавшись, Альсина вздохнула и, гордо выпрямившись в плечах, начала удаляться прочь. А Карл остался стоять, смотря как уходит женщина. Только вот, она остановилась у входа, ведущего в столовую, и, обернулась обратно лицом к Хайзенбергу. Не понимая, чего эта двухметровая от него хочет, тот лишь улыбнулся ей в качестве ответа, на что она всего-то закатила глаза, а затем снова начала говорить с гостем. — Я буду благодарна, если ты соизволишь оставить меня в покое хотя бы на пару ближайших часов, — Громко выкрикнула Альсина, уже переступая через порог вовнутрь. — Хочешь сказать, ты работаешь даже сегодня?! А исключение сделать ваша светлость не желает? — поспешил Хайзенберг, но Димитреску уже пропала из виду, захлопывая за собой массивные двери. Мужчина остался стоять один на заднем дворе, раздумывая о произошедшем. Он достал портсигар и уже было открыл его, как вспомнил, что последнюю сигаретку от скурил около получаса назад. Раздраженно положив вещицу в нагрудный карман своей шинели, Хайзенберг распихал ладони по боковым карманам, уставившись ввысь на густые и тёмные облака. И с чего бы эта сука начала с ним идти на тот самый недосягаемый контакт, которого тот зачем-то добивался эти полтора чертовых месяца? Это было чем-то вроде перемирия после кровавой бойни? Из доброй воли оба решили утихомириться, дабы позже существовать бок о бок со спокойствием на душе? Словно подобающе мыслям немца, с неба упала капля. Затем ещё одна и за ней ещё. Начался дождь, омывающий всё вокруг. Холодный мартовский дождь, что избавлял всё вокруг от грязного снега, смывая остатки зимы прочь. Хайзенберг поспешил зайти вовнутрь, ведь хозяйка будет гневаться, когда в очередной раз увидит на одном из своих дорогущих ковров мокрые разводы. А зайдя в столовую, тот уже в привычной манере хлопнул дверями и удалился в затягивающие пучины замка.***
Альсина, закрывшись вновь в своём кабинете, безвольно развалилась на большущем кресле, вынашивая всё произошедшее за день в своей голове, при этом выкуривая одну сигарету за другой. Без малейшего понятия зачем она позволила немчуге вообще заседать там с ней, аристократка пожалела о содеянном уже не первую тысячу раз. И всё же, ведь есть в этом невеже что-то такое, он не просто фашист, пришедший с целью быть нахлебником. Хотя, иногда он доказывал обратное, но не суть. Хайзенберг, именно он, никто другой, он пошёл на контакт с одинокой и грозной мисс Димитреску, забивая огромный болт на её отталкивающем во всех проявлениях характере. Путём нахальностей и наглости тот старается узнать про Альсину хоть-что, при этом, ненавидя ту за все её слова, пророненные из её уст. И по какой-то причине именно Карл нашёл в ней интересную особу. Да, пускай Альсина ненавидит Карла, да и он её, собственно говоря, щедро одаривает доброй долей всяких ругательств, однако при его присутствии госпожа Димитреску за очень долгий промежуток времени почувствовала себя. нужной? Да, от одной лишь мысли об этом становилось противно до тошноты, но признать для самой себя стоило в любом случае. Если в Альсине, отвергнутой и брошенной женщине, которая всем своим видом показывает своё высокомерие, он и нашёл что-то, тогда, быть может, есть шанс на перемирие? И стоит ли закрыть глаза на том, что он абсолютно беспардонный и вульгарный мужлан? Сомкнуть ли Альсине очи на том, что она впустила его, не смотря на то, что Карл Хайзенберг является немцем и, как она считала, фашистом. А если и Карл хочет, чтобы Альсина стала ему поближе? Конечно, принять это трудно. Оба грызут друг друга, порой готовы вырвать волосы, а теперь оба считают, что следует попустить внутренних бесов и сделать шаг навстречу. Карл уже по правде говоря, не видел себя без ссор с графиней, не представлял кого он будет обсуждать с товарищами, чьей игрой он будет наслаждаться, будь он где-то в другом месте. Она правда скрасила его последний месяц. Как бы то смешно не звучало. Смешно становиться до боли и до крови, идущей из разодранной глотки, когда тот, кого ты всей душой призирал, стал тебе необходимым…