Вопреки смерти

Это был дождливый и сырой день как для конца апреля. А ведь уже так надоела эта тусклая сырость, ну сколько уже можно в самом-то деле, всё льёт и льёт дождь, не прекращая. Из-за скверной погоды, все планы сошли на нет, а так уже хочется выйти в зелёные сады, возможно, и к лесу пройтись, обходя деревню. Да, Альсина фактически никогда не находила нужным выбираться на прогулки в поселение у ног её замка, а что ей там делать? Не была она тем человеком, который пойдёт дрова колоть или скот гонять, ну куда госпоже Димитреску, когда она потомственная дворянка из рода знатного. Однако, прогуляться та любила, например, к лесу или к протекающему озеру, где можно было наблюдать красоты этих земель. Конечно, для таких прогулок нужна была компания, но, увы, её у мисс Димитреску не было. Она прекрасно обходилась прогулками наедине. А с появлением Хайзерберга в её доме, он то и дело, что мотается туда-сюда по делам всяким, в которые графиня предпочитала не залазить, ведь на кой чёрт ей они сдались? Даже получив тяжёлую травму, немец продолжал носиться к деревне и обратно, носить тяжести и мотать хозяйке замка нервы, несмотря на прописанный ему доктором Моро покой. Но сегодня из-за гнетущего настроения, Альсина решила отбросить в дальний ящик свою работу, которая по большей части складывалась из писем и документов, и отдохнуть в главном зале за прочтением книги и с парой сигареток, изящно дымящих в небольшом мундштуке. Казалось, что дама уже прочла всё, что было в её огромнейшей библиотеке, это просто поразительно, но прощаться с любимой литературой ей никак уж не хотелось, ведь что мешает прочитать излюбленные сборники стихов в очередной раз? Однако, её планам помешал Карл, который весь день ковырял старое радио, в надеждах починить и использовать по назначению. Мало ему тех, что уже были у Димитреску в обиходе, именно к давным-давно поломанному пристал, вот же дурень. Он крутил несчастную антенну, чуть ли не ломая её, ругался из-за непослушной штуковины, что всё никак не подчинялась его желаниям. Как будто эта железка что-то понимает. А Димитреску всё это выслушивала, закинув ногу на ногу и подперев пальцами линию подбородка, раздраженно поглядывая на безрезультатные потуги Хайзенберга. О каким же было его общество утомительным и.. смешным. Правда, Альсина приметила, что прежде ей никогда не попадался на глаза такой же дурной человек, как Карл. Именно не глупый, а дурной. Даже если к нему и приплелось прозвище дурня, это далеко не значит, что он необразованный и безмозглый мужланище, нет! Он умён, бесспорно, но некоторые его выходки вроде этой возни с несчастным радио, которое уже почти начало молить о пощаде, доказывали совершенно обратное. И когда глаза Димитреску пробегались по очередной строчке написанного в книге, перед ней Карл довольно грохнул устройством, и гордо смотря на него, нажал на кнопку включения, а после чего прибор с помехами заработал. Альсина сначала с недоумением посмотрела на радио, вслушиваясь в сказанное там, а затем свернула пылающими глазами в сторону Хайзенберга, который упал рядом с ней на диван, едва ли не ломая его, чем вызвал у госпожи добрую долю негатива. — Удивительно, Карл, я прямо-таки поражена... — саркастично протянула Альсина, а после вновь уставилась в книгу, выдыхая сигаретный дым в страницы. — А-то! — хлопнул немец по бокам, озаряясь радостью и гордостью за себя со всех сторон. Он постарался устроиться как можно удобнее, но до сей поры воющий шов от пулевого ранения злостно не давал этого сделать, всячески напоминая о себе острой болью в боку. — Уж думала, ты эту железку скрутишь и об стенку кинешь! — бросила Альсина, насмехаясь над мужчиной, вспоминая его обескураженную физиономию. — Да чё в стенку... В тебя, к примеру. Карл лишь хохнул, закинув одну руку на спинку дивана. Он тут же начал переключать станции, а когда радио начинало барахлить, тот ударял его кулаком, а прибор от этого кряхтел и потрескивал. Мужчина скорее напоминал бесящегося школьника, у которого не получается совладать с какой-то побрякушкой. Так же колотит по ней своими огромными руками, чуть ли не плюёт в неё в негодовании. И как только он вышел на нужную радиостанцию, где помимо какой-то бредовой музычки было что-то дельное, например, новости, в которых активно продвигали успехи Германии на фронтах, Альсина скривилась от услышанного, а оторвавшись от книги, она потянулась к радио и раздраженно выключила его, не желая больше слушать эту пургу, что несут там. Хайзенберг недовольно посмотрел на Альсину, а затем он присел к ней поближе, взгляд направив в книгу. Ему вся эта литература классическая была чужда, не для такого как Хайзенберг все эти сопливые стишки про великую любовь и про несправедливость жизни с философской точки зрения. А Димитреску же, наоборот, считала чтение необходимой мерой для воспитанных и разумных людей. Что-то ударило Карлу в голову, словно голос свыше потребовал побесить аристократку очередной проделкой. Мужчина подобрал подходящий момент и закинул правую руку за плечо госпожи Димитреску, обхватывая её спину. Руку Хайзенберга слегка царапнуло колье Альсины, которая из спокойного состояния постепенно перешла в слегка обозлённое на вольности немчуги. Ещё лапы он на неё не распускал, однако леди Димитреску нашла в этом что-то из ряда любезностей и орать на провинившегося не стала, а только пхнула его в бок, который к тому же до сих пор не по-детски болел. Мужчина от ноющей боли сверкнул глазами и сжал ладонь на плече у аристократки, от чего на этот раз с размаху получил закрытой книгой по плечу. — Карл, ты слишком много себе позволяешь. Руки, — Альсина выдохнула дым и начала поправлять нелепо скомкавшуюся на ногах юбку платья, — убери. — Понял, mein Schatz, понял! — Карл сдаваться не хотел, но в лишний раз по балде толстой книгой получать ему не хотелось, а поэтому пришлось убирать руки прочь. — Перестань уже! — язвительно отрезала Димитреску, нервно усмехаясь, прекрасно зная, что означают сказанные солдатом слова на немецком. Этот язык она знала превосходно, ведь учила его едва ли не с пелёнок ибо образованная девушка тех времён была обязана знать более, чем один язык. Вот и вышло, что в итоге Альсина помимо родного румынского языка, знает ещё и английский, на котором та едва ли не думает, и свободно говорит по-немецки, хотя, язык этот она больше не использует в повседневной деятельности, разве что, может что-то на нем отбросить в сторону Хайзерберга, если тот вновь раздражительно действует на больную голову. Это его грубое объятие даже как-то и по душе пришлось, он так обаятельно раскрыл для неё свои объятия, что чувства были такие, словно Альсина единственная на планете женщина, которой он так грубо, но одновременно так горячо предоставил себя. Нахально подлез, не менее нахально посмел протянуть к ней свои лапы... Но с душой. Карл по просьбе графини начал неспешно убирать руку, однако сзади послышался звук открытия дверей, сопровождающийся завывающим в зале сквозняком. Немец повернул голову, а там в проходе стоит одна из служанок хозяйки, всё та же верная Мари. Девушка изумленно поглядела на то как сидят Карл с Альсиной, но всё старалась никак не проявлять эмоций, дабы избежать выговора Димитреску. Да, конечно же, Альсина не била розгами и на весь замок не орала, но могла запросто в своём спокойном и нежном тоне задеть за живое или пронзить взглядом так, что покажется на долю секунды, словно сердце проткнули ядовитым кинжалом. И тем не менее, Мари тихонько, будто на цыпочках, подошла к графине, молча вручив ей очередную почту. — О, спасибо, Мари... — Альсина взяла одной рукой письма, отложив книгу страницами вниз на колена. Женщина мельком просмотрела все-все конвертики, три из них оставила себе, а один, не глядя, протянула Хайзербергу. — Мари, я устала повторять, что окна не должны быть распахнутыми круглые сутки! Закрой, если это не затруднит. — Конечно, мисс Димитреску, приношу свои извинения! — пропищала девчушка, а после пулей удалилась в вестибюль, тихонько прикрывая двери. Альсина принялась аккуратно открывать каждый конверт, чтобы проверить, что же ей вновь пришло, а Карл с недоумением в очах принялся разрывать конверт, так как аккуратно раскрыть его, видимо, не судьба. Леди Димитреску мельком глянула на первые строчки писем и вновь положила их в конверт, откладывая на кофейный столик, чтобы прочитать детальней позже. И вновь всё её внимание забрала книга и сигарета, словно её и не волнует содержание всех тех писем. Хайзерберг же принялся читать письмо как только разорвал конверт. Весточка была из Берлина, письмо от начальства. Если что пришло из высших органов, то это обозначает наличие некой проблемы, ведь не будет просто так начальство тратить время, бумагу и чернила на пустую переписку. Карл совсем не хотел читать это, ведь откровенно ненавидел в душе людей, что по воинскому званию обнимали более высокий пост. А всё из-за идеологий этого самого начальства, их империализм, их безумные идеи, которые они выполняли чужими руками, ну, дабы свои в лишний раз кровью не марать. Тут было так, Хайзерберг выбрал путь смертника не по собственному хотению, нет. Или убьют тебя, или ты убивать пойдёшь. И мужчина выбрал второе, ещё и до звания генерала дослужился. Удивительно, ведь так? Да, весьма, однако каждый человек живет по законам природы и сего жестокого мира. Или ты идёшь по головам, или ты мертвец, по которому ступают те, кто выбрал первый вариант. Каждый выживает как может. Да и в конце концов, Хайзерберг не расстреливал людей в концлагерях, не убивал мирных граждан и на евреев не он ружьё направлял. Лицо немца мигом обрело более свирепый вид, а глаза округлились при прочтении лишь первых строк. И чем больше он углублялся в прочтённое, тем сильнее впадал в бескультурный шок от содержания письма. Генерал Хайзерберг нахмурил брови и лоб поморщил, правой рукой поглаживая бороду. И в мыслях пронеслось за последние двадцать секунд слишком много потому, что опасения подтвердились. Нервно сложив письмо, Карл откинул его на стол, а сам протер лицо руками, смотря куда-то вверх. И все потому, что прочитанное оказалось не из ряда приятных новостей, ведь потому, что отправляя часть своих людей на фронт две недели назад, Карл прекрасно знал, что кто-то из них не вернётся, навсегда покинув этот мир, оставляя душу бродить на поле боя. И текст письма всё никак не слезает с глаз долой, повторяясь раз за разом в голове.

«Генералу Хайзенбергу. Секретно. 08.04.1943г. в пункты назначения была отправлена группа из сорока четырёх военнослужащих, принадлежащих снайперской бригаде №39 к харьковскому направлению, УРСР. По состоянию на 24.04.1943 операция является незавершённой и остановленной руководством по причине расстрела бригады под г. Харьковом вражеским войском. Из сорока четырёх служащих, к нашему огромному сожалению, выжило пятеро. Солдаты с фамилиями Нимерманн, Шоллерберг, Вольцвуд, Данфорт и Йольц были взяты силой в плен, а затем зверски убиты советскими войсками после неудачного опроса. Тела найдены 26.04.1943г. и по сей день не доставлены на Родину. Просим Вас, господин Хайзенберг, отнестись к тренировкам войска с особой ответственностью. На временное проживание в ваше текущее место нахождения будет отправлена группа из двадцати служащих на тщательную подготовку. Соответственные протоколы войдут в действие с 01.05.1943. С уважением, Адольф Вон Аллерт»

Не зная, как воспринять этот выброс информации, Карл начал пялить в никуда, обдумывая всё в очередной раз. Олаф, Йозеф и Йонас, трое его пустоголовых товарищей вошли в списки тех, кто навсегда покинули этот мир. Они стали очередными людьми, которых приходится отпускать в небытиё. Со дня входа в ряды армии, Карл каждый день прощался со своими сослуживцами. Казалось, что можно так и с ума сойти, однако этому искушению Хайзенберг не поддавался, оставался сильным ради самого себя. Для того, чтобы жить. А главное, что цели правительства были непонятны, за что эти тысячи погибших полегли, а зачем убивать мирное население и зачем воспитывать в людях нацизм и фашизм, если это ничего не даёт. Карл был немцем, а не фашистом, не понимал, а работать приходилось. Ведь его уход означал предательство Родины и великого фюрера, а это значило одно — расстрел. Мужчина сделал вдох и сунул руку в карман, вытащив оттуда сигареты. А зажигалку не обнаружил, благо рядом лежала зажигалка Альсины, которой немец нагло воспользовался. Димитреску словно и в упор не видела Карла, всё читала и читала. Хайзенбергу даже захотелось отобрать у неё книжонку, однако, что с ним сделает Альсина после проделанного. Димитреску наконец-то закрыла книгу, заприметив, что что-то не так с немцем, уж слишком он нахмурился. И эта воцаряющаяся тягостная тишина всё никак не даёт покоя. Кажется, Альсина чудесно поняла, в чём же на самом деле была проблема, однако, как бы то ни было, решила ничего лишнего не говорить. Карла выдали его глаза. Закаленный ужасами войны мужчина не выглядел убитым, вовсе нет. Скорее, он казался уставшим избитым псом, не более. Невыносимо было смотреть на сильного человека в подобном состоянии. Он сидел неподвижно, прикрыв ладонью глаза, а затем его голос содрогнул, привлекая внимание Альсины, которая облокотилась на спинку дивана, скрестив руки на груди. — Простым языком, это пиздец... — громко крикнул Карл, нервно улыбнувшись. Не потому, что ему взаправду стало весело, нет. Истерическая улыбка, скорее, служившая в качестве защитной реакции. — Считай, что меня эта пуля от смерти спасла. — Начнём с того, что от смерти тебя спас доктор Моро, который любезно согласился помочь очередному дурному солдатику! — дама закатила глаза, созерцая перед собой разозлившегося немца, чьи глаза налились пылающим огоньком. — Ты слушать вообще умеешь, ну или же все должны тебе поддакивать, слушая твой бабский трёп?! — съязвил Карл, разозлено пыхтя в негодовании. — Не выражайся! — ответно крикнула дама, насупившись, выдыхая сквозь зубы сигаретный дым. — Продолжай, я вся во внимании. — Ну-ну, — солдат сделал глубокий вдох дыма, а на выдохе начал свой рассказ, жестикулируя руками, каждое слово сопровождая этими нелепыми взмахами, которые так бесили графиню. — Короче говоря, если бы я туда с этими олухами сказочными, царство им небесное, поехал... Ты бы тут оплакивала мои останки, вспоминая то, каким я охуенным был мужиком! И трагичный рассказ о расстрелянных солдатах превратился в самовлюбленную повесть. Конечно, таким образом Карл только играл с настроением аристократки, покалывая его со всех сторон, чисто дабы жизнь мёдом не казалась, а себя он таким образом отвлекал от дурных мыслей. — ХА-ХА, ОПЛАКИВАЛА БЫ?! Тебя?! — рассмеялась госпожа, приложив руку к грудной клетке. Ей правда показалось это всё смешным, ну, собственно, что из себе строит Карл? Клоун да и только, — Не смеши и прекрати в самом-то деле льстить самому себе, Карл. С чего бы это мне оплакивать тебя... Ты мне кто, позволь спросить? Военный только цыкнул, закатывая глаза. В голову будто сверлом вонзилась бура, болью завывая в затылке и висках. Альсина уж точно поняла, в чём было дело, не дура же, возможно и поддержать бы поддержала, однако Карл вёл себя так отвратительно... И в конце-концов, она ему доктор али кто, чтобы раны его зализывать? Она чудесно знала, что такое боль. И госпожа Димитреску в своё время с ней справилась. Одна. Мужчина не орал, вещи от злости не бросал, однако выглядел так, словно вот-вот и пустит скупую мужскую слезу. Его проблемы должен решать Карл, самостоятельно ему предстоит последовать пути Альсины, так же побороть неприятные ощущения от жизненных невзгод. А ведь месяц тому назад Хайзенберг на лево и право раздавал своим олухам-сослуживцам подзатыльники, орал на них, как последний идиот. И всё для чего? Чтобы все они погибли. Конечно, все военные знают на что идут, прекрасно понимают чем это все закончится. Однако, каким бы ты не был закаленным, потеря товарища ранит вне зависимости от твоей выдержки. — Кто я тебе..? ОХ-ОХ, вопрос чудесный! Вот и думай. Женщина призадумалась. Ни то Карл ей всего-навсего тяжёлая ноша, прицепившийся сорняк к подолу юбки, а ни то чуть ли не самый удивительный и одновременно невыносимый человек, которого она когда-либо знала. В Карле было всё, малая доля обаяния, ум, и, если его помыть и тряпьё с него стянуть, то он станет похож на человека. Он был поистине удивительным, просто в голову не укладывалось как в человеке может умещаться столько разных качеств. И как он живет в приличном обществе, имея такую кучу плохих личностных особенностей, как к примеру, его грубость и надменность... Однако, лидировала в нем, всё же, эта харизма, благодаря которой мужчина способен так крепко подцепить. Ну, как харизма, скорее невоспитанность. — Я ведь единственный мужик в твоей скудной жизни, Альси! Это ведь так! — Карл самодовольно улыбнулся, словно позабыв на мгновение о скорбной весточке. Переключился полностью на госпожу Димитреску, вновь начиная донимать её расспросами и своими грубыми высказываниями, любуясь её разозлённой привлекательностью. — Да с чего ты так решил?! — грозно прогремела дама, вздымая грудь. — Тут скорее наоборот, я единственная женщина в твоей жизни, ведь как вести себя в присутствии дамы, ты, как я вижу, не знаешь, — Альсина усмехнулась Карлу, убийственности стреляя глазами. — И если впредь я услышу от тебя что-то подобное, то пеняй на себя, Карл... — Ой, да что ты там мне сделаешь?! За яйца в спальни не повесишь же... — мужчина хохотнул, а леди Димитреску от эдакой грубости нахмурилась ещё сильнее, пробегаясь злостным взглядом по довольной роже наглеца. — С чего я так решил?! Да всё просто, как два пальца обоссать! Мужа нет у тебя, детей тоже, живешь одна и работаешь как не в себя. Тебе даже терять нечего... Альсина аж покраснела от злости, едва сдерживая внутренних бесов, которые так и просились вырвать кадык наглецу. Залез через запретные границы, да как только посмел! Графиня специально не давала Карлу ответы ни на один его вопрос касаемо её одиночества. Ведь немчуга не дитя малое, чтобы понять, что раз уж нет у женщины мужа и детей, то, быть может, есть другие жизненные цели, ну или причины почему так. А бестактности у Хайзенберга не занять, он специалист в области неуместных вопросов, адресованных дамам. — Я не желаю это обсуждать с тобой, Хайзенберг... — Альсина посмотрела глазами, полными пустоши в пол, а затем резко поднялась с дивана, подобрав книгу со стола, вложив в страницы те самые три письма. — Да чего ты сразу психовать начинаешь, ну? — Карл и сам приподнялся и, протянув свободную от сигареты лапу к ладони Альсины, он непривычно аккуратно взял её за холодное запястье. Мисс Димитреску резко обернулась, отдергивая свою руку в то же мгновение. На ней яркими красками написано всё от злости к глубокому удивлению. Смотря на Карла, ей так и хотелось дать ему звонкую пощечину, однако воспитанность и манерность остановили её, ведь она выше этого, не гоже даме руками размахивать даже если дело касается таких невыносимых людей. — Слишком много себе ты позволяешь, немчуга ты неотесанный! — развернувшись обронила графиня, уже собираюсь прощаться с Хайзенбергом, но тот даже не собирался останавливать их совместное шоу. — Я не пойму одного, тебе так нравится меня донимать? Или от скуки уже просто не знаешь, что придумать? Я найду тебе работу в таком случае... — холодно закончила Димитреску, — Ну вот, ты уже сама прекрасно ответила на свой вопрос! — по-дурацки улыбнулся Карл, встав около графини и, затушив сигару об пепельницу, в которой красовались испепелённые окурки. И снова это малюсенькое расстояние между ними двумя. И эта нагнетающая обстановка, что стала уже родной... Графиня готова вцепиться в глотку немца зубами, смотря на то, какой он спокойный. Да как он смеет говорить с ней в таком нахальном тоне, при этом всём, улыбаясь, будто ничего и не говорил. И аристократку резко стал мучать вопрос, а кем же она является для мужчины, раз уж он так ведёт себя в её присутствии? Не всё так просто, не всё. Воцарившаяся тишина убивает, просто терзает душу изнутри. Карл буквально пять минут назад узнал о смерти своих товарищей, однако выглядит он вновь как обычно, несмотря на бушующую злость в его нутре. А всё почему? И дело вновь-таки кроется в ней, в мисс Димитреску. В её присутствии хочется думать лишь о ней, любоваться этой высокомерной сукой, что вот-вот вцепиться своими длиннющими когтями тебе в глаза. И вот, что только творит эта Димитреску, словно бдительность усыпляет. И манит к себе, зовёт, точно ведьма. Из-за разнице в росте, дама смотрит на Карла свысока, ещё и подбородок приподняв. И к чему она ещё и каблуки носит, когда уже под два метра ростом, спрашивается? Хотя, Карл бы с легкостью дотянулся, её два метра и его сто-восемьдесят, не слишком большая разница. Её алые губы, её глаза, полные холода и лицемерия... Рука немца аж безвольно потянулась к талии графини, которая против и вовсе не была. А ведь странно, почему же ей не хочется огреть по руке немчугу за подобные действа? Приблизившись максимально близко, двое взрослых уже поняли, что настал момент слияния их двух разных, как свет и тьма, душ. И двоякое чувство, ведь как можно полюбить то, что ты ненавидишь больше всего на этом свете? Карл в голове ликует, ему удалось, удалось добиться эту замкнутую аристократку, которая ещё и на вампиршу жутко смахивает. И вот его рука на её талии, а губы в паре сантиметрах от её алых, словно спелая черешня, уст. Притянув слегка опешившую даму к себе поближе, Карл приметил, что мисс Димитреску накрыла грубую от работы солдатскую ладонь своей нежной и холодной ладонью, на которой, к тому же, сверкал перстень с лунным камнем. Даже её руки красивы... Хайзенберг обвил талию женщины руками, от чего графиня лучезарно улыбнулась, не скрывая того факта, что ей это их ребячество пришлось по душе. И их губы вот-вот воссоединятся воедино, соединяя в одно целое их двоих, наконец-то немец дождался того момента, когда он обуздал эту «херову» аристократку, сломив её перед собой. Она так близко, неприлично рядом, а не гоже ведь такой знатной даме подобными вещами заниматься... Миллиметр, второй... И резко их оборвал звук распахнутой двери, ну как же не к стати! А там стоит та самая Мари, на которую Карл захотел накинуться и оторвать малыхе глаза за то, что испортила такой долгожданный миг. Альсина быстро отстранилась, разозлившись, глядя на служанку, а Карл убрал свои руки за спину, развернувшись в сторону гувернантки, нервно улыбнувшись ей. — Мари, неужели это что-то такое, блять, срочное?! — выкинул Карл, заходя за диван. Он недовольно посмотрел на перепуганную служанку, что робко сложила покрасневшие ручки перед собой, сжимая в руках какую-то бумажонку. — Что же, ты ОЧЕНЬ вовремя! — Карл, захлопнись, будь так любезен! — грубо отрезала графиня, серьезно глядя то на Хайзерберга, то на Мари. И будто не она нежно обвивала руку немца, словно не она тянулась к поцелую... Вот же чертила! — Мисс Димитреску, совершенно забыла сказать, что вам... — не успела девушка закончить, как её перебила аристократка, стремительно направляющаяся в сторону своей служащей. — Дорогая, от сегодняшнего дня в твои обязанности входит стук не только в мой кабинет и покои, а в любое помещение. Это тебе понятно? — чеканным тоном отметила женщина. Ей явно тоже по душе эта вольность её пустоголовой служанки не пришлась. Мари несколько раз послушно кивнула, со страхом ёжась на месте. Альсина подошла к девчонке и взяла у неё небольшой листочек, где мелко-мелко было что-то написано, да так, что Димитреску пришлось поднести написанное чуть ли не вплотную к лицу, чтобы разглядеть содержимое, а Карл, недовольно поглядывая, обошёл кофейный столик и схватил радио, после чего, тот в два мгновения удалился из виду, нервно шмыгая носом. И что этой Мари так понадобилось так резко?! И всё разрушено, всё из-за неё! Сорвался такой долгожданный момент, от злости на служанку аж глотку крутит. И кто её стучать учил?! Видимо, никто, если без веских причин, в её понимании, врываться позволительно. А ведь счастье было так близко, вот ещё б секунду-две и конец вечному умалчиванию истинных чувств. Но, радует одно, что аристократка была не прочь порезвиться самой и немчуге позволить. И кто теперь знает, позволит ли вновь Альсина себе им двоим такое сомнительно удовольствие? А, быть может, это был единственный шанс, испорченный появлением третьего лица в момент необходимого уединения. Карл, идя по лестнице наверх, радостно вспомнил, что пускай прогресс не большой, но он есть! И вспоминая на себе взгляд и руки леди, тот глуповато улыбался, желая только повторить это вновь. Он в прямь, как безответно влюбившейся школьник, потерявший голову в погоне за вниманием девчонки, которая в его сторону по началу даже и не смотрела. И наконец будет, что сказать товарищам, что вечно приделаются к неудачным попыткам их командующего найти управу на такую кралю. Однако, тут-то радости пришёл конец, ведь вновь дошло, что товарищей отняли... На радостях немец и позабыл о тоске от утраты. Ну, ничего, пару дней и оклемается, не впервой же. Да, конечно, будет сложно так холодно относится к смерти товарищей, а что поделать? Ничего. Мирится и только надеятся, что в следующий раз на их месте ты не окажешься.

***

Безоблачная ночь под лунным светом. Сверчки проснулись после зимовья, снова достав свои скрипочки. Под свечением луны, сады замка казались сказочными обителями фей и всяких сказочных существ, блуждающих по подобным местечкам. Да что там, весь замок, а не только сады, кажется волшебным во тьме. Жутким отчасти, однако таким прекрасным. Да только, бессонница мучает, что несчастную Альсину, которая мучается от мигреней, что Карла, который ока не сомкнул из-за раздумий. Дама решила справиться с этим недугом с помощью свежего ночного воздуха и сигаретки, а Хайзенберг же, выкрутился с помощью занимательной прогулки вокруг бесконечных коридоров поместья в компании всё тех же вонючих сигар. Стоявшая на балконе, смотря на пышные и роскошные сады, Альсина в одной лишь чёрной ночнушке с длинющим красным пеньюаром, пышно развивающимися в рукавах, раздумывала о мелочах, тревожащих её. Ветер вздымал её темные волосы, развивая их по воздуху, лунный свет блестел на её дивном лице. Поздний час уже, однако. Не хочется спать, нет, да она и глаз не сомкнёт, пока не обдумает всё, что нужным посчитает. Любому будет понятно, что порой так хочется всю жизнь пересмотреть заново, прокручивая различные моменты в голове. Хорошие моменты и не очень, все они складывались в пазл, образовывая жизненный путь. И списки тех самых моментов, радостных или нет, в жизни каждого человека с каждым днём всё пополняются. Хорошего, по правде говоря, в существовании мадам Димитреску было в последние годы мало. Страшно мало. Но, как бы принять не было сложно и как бы трудно не было это осознавать, с появлением в жизни графини этого неотесанного мужланища, оборвана и последнего невежи, носящим глупую немецкую фамилию, жизнь заиграла золотыми красками. И после дня сегодняшнего что-то наверняка переменилось. Воспоминания о произошедшем сегодня в зале заставляли мурашки проноситься огромной волной по телу, ознобом окутывало так, что мама не горюй. Вспоминая его руки на своём теле, этот его взгляд, полный пламенных чувств и эмоций, дама чувствовала себя последней женщиной на планете. Никогда на неё не смотрели, как на самое прекрасное, что было создано когда-либо. Да всё могло бы быть превосходно, если б этот Хайзерберг давал отчёт своим бранным словам... Вспомнив, что уже давно пора бы видеть десятый сон, Альсина решила удалиться с балкона прочь, ещё и замёрзла она пока на холодном ветру стояла. Голова так и не прекратила болеть, ну, в прочем-то, плевать. Валерьянка эту проблему в два счета исправит! И, уже собравшись идти, сзади послышался голос. Голос Карла. Нет, его ещё тут не хватало! Да что забыл этот немчуга тут в такой-то час? — Не спится? Курнуть напоследок решила? — спросил генерал, подойдя к аристократке поближе. Альсина малость опешила от резкого тона гостя, сочтя говор простофили в сей поздний час слишком громким. — Могу задать тебе тот же вопрос, Хайзенберг, — холодно ответила женщина, вновь развернувшись лицом к садам, красовавшимся внизу. — Чего тебе надобно. Неужели потребность нервы потрепать настигла тебя в этот час? — Ага. И встал я тоже только ради этого. Любимое моё занятие это, знаешь ли, кровь твою смоктать. Хотя, кровь сосать уже по твоей части! Карл стал около Альсины, положив локти на широкие балконные перила. Это был даже скорее не балкон, а веранда. Рядом стоял столик и стулья, огромные вазы с громадными растениями... Но не это важно. Глаза Карла готовы были вывалится из орбит при виде госпожи в ночнушке, обрамляющей пышную фигуру женщины, грудь в особенности. Все эти кружева и одеяние, от которого фантазии самые разные дают о себе знать... Заглядение. — Ещё одно слово в подобном тоне, — пригрозила леди Димитреску, поворачиваясь к Карлу передом, — и ты полетишь вниз. Усёк? — О как мадам заговорила! — захохотал мужчина, улыбаясь Альсине, которой хохот показался уж точно не к месту, — А как служанки твои врываются без стуку, при этом всём безнаказанными оставаясь, так ничего! — возразил военный, возмущённо глядя на даму, которая спокойно выдыхает клубки сигаретного дымка. — Ах вот чего ты так завёлся! — вдруг осенило мисс Димитреску, от чего она сама чуть ли не залилась смехом, — Что делать со своими служащими, в первую очередь, решаю я. Уверяю, промашек в будущем не будет... Повисла тишина, прерываемая лишь только сверчками, играющими в садах. Взгляд Альсины направлен ввысь, прям на небеса. Глаза её так красиво сверкают на лунном свету в сопровождении звездных переливов. Немец уже было подумал, что эта сучка размера XXL, стерва принципиальная, которая нос воротить станет даже от малейшего намёка на любезность с мужской стороны, стала чём-то вроде предметом его обожания да и только, но, как можно так обозвать её, когда ясно четко, что не проста эта ведьма, а значит, что чувства куда глубже, чем обыкновенное увлечение. Это любовь... — Вот сейчас никого рядом нет и быть не может... Ни одна курица из замка твоего не помешает! — выпалил без раздумий Хайзенберг, приворожив внимание аристократки к себе. Мужчина сделал шаг к Альсине, которая, кажется, не поняла намёка, и положил свободную от сигары руку на её талию, действуя нежно и аккуратно, чтобы не получить потом за грубости. — Ты издеваешься, Хайзерберг?! — возразила Альсина, насмехаясь с нелепости движений. — Может быть. Встретившись глазами, оба как-то замялись, не зная, а как же быть дальше. И чем ближе, чем больше трепещет всё внутри, тем быстрее колотятся сердца. Жаркое дыхание обдавало их двоих. Даже бледное лицо Альсины при лунном свете приобрело лёгкий румянец, ведь этот зрительный контакт ей показался уж слишком тяжёлым. И вновь Карл созерцает её алые губы, а её чудесные руки на этот раз лежат у него на плечах. От графини приятно веет парфюмом с легкими цветочными нотками, чем ближе она, тем приятнее аромат... О, эти губы, не менее манящие, чем она сама. Альсина прошлась рукой по плечу генерала, обхватывая его шею сзади своей ледяной рукой. Казалось, что вот-вот и у обеих выпрыгнут из груди сердца, в сопровождении яркого пламени, обдавая всё вокруг жаром. Приблизившись максимально близко, Карл наконец накрыл своими губами мягкие губы женщины, а та тут же углубила поцелуй, не желая отпускать Хайзенберга от себя. Момент истинный настал, вот он. Счастье в перемешку с дикой страстью переполняют не только Хайзерберга, но и, как не странно, леди Димитреску в том числе. Три месяца назад она и представить не могла, что не удушит негодяя, случись бы с ней то, что происходит сейчас. От происходящего даже тело словно впало в транс, не слушаясь хозяев. Они объединились в одно целое, сливаясь такими разными, но такими горячо любящими друг друга душами. И в полумраке Альсина с Карлом так и остались стоять, не желая разрывать это мгновение. Из них двоих ни с кем такого прежде не случалось, хотя оба не первый десяток лет жизнь живут. И всего-то три месяца назад те были готовы застрелить друг друга, придушить... Да и сейчас мало что изменилось, но и не мало добавилось. Теперь же, помимо малой доли ненависти, есть такое прекрасное чувство любви. Каким бы оно не казалось противным. Альсина не зря дала шанс Хайзенбергу, а тот, в свою очередь, не зря раскрыл ей душу... Они и вправду стоили друг друга, как бы Альсина не лупцевала Карла своими острыми словами, как бы Карл не бранил графиню, да и как бы Димитреску не противилась того самого блаженного чувства...