***
Минуло два дня с тех пор. И одно сплошное молчание, будто хозяева замка и вовсе умерли, в могилу за собой затянув всё живое. Хоть бы слово проронил Карл в адрес Альсины, нет, оба словно языки проглотили и отмалчиваются. Госпожа Димитреску была до глубины души обижена на Хайзенберга, хоть и всем видом пытается показать, что её ничто не волнует. Гуляет в одиночестве по необъятным садам, ей, кажется, стало настолько скучно без ссор с немчугой, что та уже готова была лезть на стенку. Карл даже наблюдал такое редкое действие, как помощь госпожи в возне в саду. На днях к ней пришла одна из немногих людей из деревни, к которой графиня была неравнодушна — Донна Беневиенто. Кажется, леди уже как-то упоминала девушку в одном из разговоров. Итальянка была портнихой и мастерицей на все руки, шила изредка для Димитреску эти её тряпки, именно к ней в начале марта попала разорванная шинель Хайзенберга, которую Донна любезно заштопала и вернула чистой и опрятной. Когда к графине пожаловала гостья, Карл сидя наблюдал за их разговором за небольшим столом на дворе, где пытался привести в лад свой автомат. Ему даже показалось, что итальянка при виде оружия даже побледнела в то время как Альсина продолжала вести с ней свой холодный диалог, изредка улыбаясь в знак любезности. Это был, пожалуй, единственный раз, когда немец видел Альсину разговаривающей в те дни. Она молчала, в этом уж графиня была той ещё мастерицей. Дама любила тишину, лишь иногда ставила пластинку с собственными песнями, работала она всё время молча, ела тоже не проронив ни слова. Эту тишину Карлу порой хотелось разорвать, залетев в покои Димитреску с задорными криками. Однако, больно много в Карле было чести с ней говорить. Себя виноватым тот не считал, ну, почти. Когда захочет, сама приползёт... Так думалось до поры до времени. После вздора прошло трое суток. Трое суток холода и грусти, невыносимого одиночества. Каждый поначалу полагал, что обойдётся друг без друга, но ведь почему же так пусто внутри? Словно от души оторвали огромный кровавый кусок и в конечном итоге превратили его в мясистое месиво. Скучают друг по другу, но наотрез отказываются признавать это. Оказалось, что засыпать в одиночестве оказалось куда муторней. Графиня уже было смирилась, что этот негодяй легко и просто напросится к ней в постель, или же просто невзначай заснёт на кресле в покоях аристократки. Конечно же, ссоры сказывались на работе. Товарищи Карла по званию могли лишь по взгляду своего командующего понять, что у него что-то произошло. И это «что-то» не из ряда приятного. И этот день исключением не стал, во время тренировок Карл то и дело, что орал и яро пыхтел в стороне, ворчал, как дед в маразме, всех вокруг себя браня последними словами. Вот, что с ним делает эта грымза из замка! Вроде как её нет рядом, а так тягостно и уныло на душе, напряженный весь ходишь, словно на острых иглах... Неужели на них мужчине ещё придётся походить пока графине не надоест держать рот на замке?***
Уже возвращавшись в замок после муторной работы на полигоне, что скрывался у подножия гор, где целый день проводились испытания нового оружия, Карл, пригубив в доме у одного из деревенщин кружку пива за гроши, довольно быстро шагал в обители так называемого зла. Уже начал накрапывать дождь, тучи в небесах налились темным серым цветом, а немец все бредёт по трапе до ворот, замечая, что самые высокие башни уже погрязли в густом тумане, который беспардонно затянул их в себя. Это место казалось таким же холодным, как и его хозяйка. Войдя во двор, Хайзенберг уже пошагал быстрыми и размашистыми шагами ко входу, ибо дождь усилился и начал докучать. Карл по обыкновению неряшливо топнул в лужу и промочил свои ботинки, недовольно ворча себе какую-то неразбериху под нос. Уже проходя под массивными колоннами, тяжко нависающими над любым, кто под ними промелькнёт, Карл уронил своё ружьё... Да это же это за день-то такой? Поднимая упавший на холодный кафель автомат, Карл заметил как что-то мелькнуло впереди, а затем хлопнула входная дверь, которая была всего-то за несколько метров от него. Подняв пылкие очи на неё, а затем на окна, вдали показалась до боли знакомая фигура, принадлежащая Альсине. И вновь она призраком ходит по своим владениям, будто неживая. И что-то дернуло внутри, совесть заиграла новыми красками и подтолкнула Карла на мысль, что пора бы поступить смело, а не быть школьником, у которого не клеится с симпотной девчонкой из его школы. Хайзенберг мигом поднял своё поцарапанное ружьё и спешно оказался около входной двери, быстро и грубо её отпирая, да так, что несчастная дверь аж заскрипела, с болью застонала от такой грубости. Ворвавшись в замок, немец топнул по паркету, оставив несколько мокрых пятен, что ещё долго будут размазываться по полу, следуя за шагами Карла. Он чувствует в воздухе этот летящий запах нежного парфюма дамы, дающий ощущение прохлады, аромат чего-то дурманящего до помутнения в глазах, аромат привязанности. Димитреску не могла уйти далеко, она не из тех девчонок, которые будут носиться, теряя голову, по просторам любого помещения, Альсина дама статная, женщина, котороя будет следить за состоянием своей укладки и каждый час глядеть в зеркало, чтобы посмотреть, не смазался ли её макияж, не потекла ли тушь и не стерлась ли её алая помада. Она уж точно где-то совсем рядом, если слышен цокот её каблуков по вымытому до блеска паркету. Её не видно, а уже страшно. Нет, не в том смысле, что сам Хайзенберг её станет в кой-то веке бояться, а как-то непривычно трепетно. Подогрелась страсть вперемешку с нотками ненависти, вот и выплёскивается это все наружу. Чувство это можно сравнить лишь с одержимостью, с диким животным голодом. Можно ненавидеть до умопомрачения, а можно скучать и любить до галлюцинаций. Карл именно скучал, тосковал по взгляду этой железной на первый взгляд леди, по её голосу, черт, да по ней в целом. И как бы ни было стыдно и неловко это признавать, было понятно, чего именно не хватало в эти трое суток молчания — не хватало её, не хватало его дорогой Альсины. Почему ты начинаешь скучать только в тот момент, когда потерял на мгновение, когда отдалился? А ведь можно это исправить, сказав лишь пару слов... Можно забыть о предрассудках и сделать шаг на путь к перемирию. Жаль, что эти оба так и не сделали этого и продолжили держать вопиющую паузу. Видимо, этот шаг придётся сделать именно Карлу... И опять именно ему брать быка за рога! Мужчина пошёл в сторону зала, где зачастую можно было встретить графиню. Её плотные шаги всё отдалялись, поэтому пришлось ускорить темп и чуть ли не побежать навстречу. Хайзенберг кинул ружьё на первое попавшееся кресло, зная, что потом забудет куда же кинул свой верный автомат и будет мотаться туда-сюда в его поисках. Хотелось громко и злостно крикнуть имя аристократки для создания образа. Только вот, а толку с этого? Кажется, играя в театр, эти двое уже слишком вжились в роли двух врагов, которые душу дьяволу продать готовы, лишь бы не видеть больше друг друга. И тут, распахнув двери в зал, Карл аж успокоился при увиденном. Его взгляд переплелся со взглядом Альсины, которая по неизвестной причине остановилась, стоя около лестницы. Ах, и как же она была прекрасна... Причёска, наряд, а эти манящие темно красные уста... Однако, недолго музыка играла, графиня тут же сморщилась и продолжила свой путь на второй этаж, ловля на себе пристальный взгляд генерала, который так и остался стоять в дверном проёме. К слову, стоял тот недолго, ибо тут же стал неспешно догонять даму. Альсина как ни в чем не бывало продолжила путь наверх, держа в руке мундштук и парочку каких-то писем. Её уверенные шаги действовали прямо на нервы, немец уже мог по её походке прочитать всё, что сейчас чувствует графиня. Пока он шёл позади неё, ища по карманам сигары, то сразу понял, что Альсина отнюдь не такая спокойная, как кажется. Эти её плавные движения показывали эту сдержанность и хорошее воспитание, она очаровывала каждым телодвижением. Жаль, что такая богемная на вид женщина оказывается той ещё... В прочем-то, не важно. Факт того, что Димитреску была той ещё красавицей был неотъемлемым в любом случае, в точности, как и факт имеющегося своеобразного характера у женщины. Она могла быть спокойной, а через один момент превращалась в злющую ведьму... И лишь в некоторых случаях на лице графини полностью отсутствовали признаки наличия каких-либо чувств. Этот случай тому не был исключением. Карл ступил на лестницу, ускоряя свой шаг. На коврах оставались мокрые следы, но генерала это ни капельки не смущало. Если он решил, что идёт на разговор с вечно чем-то недовольной аристократкой, то он во что бы то ни стало поговорит с ней, хотя, возможно, что на повышенных тонах. Димитреску уже завернула за угол и, кажется, остановилась. В тот момент и Карл тоже встал на месте, даже дыхание притаил на мгновение, ну, мало ли... Они будто играли в догонялки друг с другом, где один обязательно убьёт другого, если посмотрит в глаза. Альсина вновь продолжила идти в сторону своей спальни, а Карл последовал за ней. Димитреску точно знала, что за ней крадётся мужчина, возможно, стараясь ей что-то сказать, ну, или же просто пощекотать нервишки графини. Оказавшись в коридоре, что насквозь пропитался нежным парфюмом леди, Хайзенберг почувствовал, вернее, услышал громкий хлопок дверей, что вели в покои аристократки. Он тот же час пошёл к покоям Альсины, любуясь в тысячный раз красотами этого жуткого места и наслаждаясь этими давящими со всех сторон красотами. Альсина не закрыла двери в покои на замок, забыла она, не захотела, в любом случае это было странным. Карл по началу не хотел заходить, ну, вдруг там эта стерва тело двери с ножом стоит. Но всё же решился, ведь это не по мужски, стоять в сторонке и бездействовать, будто ты хвост поджал. Положив руку на дверную ручку, Хайзенберг резко распахнул двери, как обычно, не постучавшись. Димитреску стояла сначала спиной к нему, однако, стоило немцу беспардонно влететь в её спальню, она тот же час развернулась к нему лицом, восстав перед Хайзенбергом совершенно обозлённой и местами грустной. — Какого ты крался за моей спиной?! — отрезала дама, подходя на пару-тройку шагов ближе. Мундштук в её руке та готова была превратить в острый меч, которым проткнет мужлана до самого сердца. — Что тебе нужно?! Если ты пришёл вновь за тем, чтобы расстроить меня своими выходками, то, будь любезен, чеши отсюда. — Поговорить хотел я, mein Schatz... — поймав на себе обдающий недобрый взгляд Альсины, Карл сделал уверенный шаг вперёд к леди, как будто тот шагнул навстречу самой смерти. — Окажи услугу только, выслушай. — Я даю тебе две минуты на это, а затем ты выметаешься отсюда! — леди Димитреску подошла к одному из кресел около пустующего камина и ватно расположилась в одном из них, а Хайзенберга оставила где-то позади. Не хочет смотреть она в его полные наглости глаза. — Зачем же так категорично, Альси? — генерал подошёл к креслу, на котором сидела дама, оставив пару мокрых пятен на дорогущем персидском ковре с пёстрыми узорами. — Короче говоря... — Быстрее, у меня полно дел, — Альсина положила руки на подлокотники, а голову слегка откинула назад. Как будто дразнит своей привлекательностью и красотой, бдительность усыпляет и заставляет запинаться в речи, теряя где-то мысли. — Да каких дел? Ты то и делаешь, что... Ладно, забудь. Ну, это самое... — Бога ради, можешь мысли быстрее излагать? Или ты так не умеешь? — выпалила Альсина, из-за чего Хайзенберг окончательно сбился с мысли. Он раздраженно хмыкнул, пытаясь подобрать нужные слова для извинения. Не был Карл силён в пламенных речах, никогда не умел извиняться перед людьми и, тем более, не умел признавать свою вину в чём-либо. — Да ну тебя, сбила с толку! Короче говоря, пришёл я, чтобы, ну... Я был не прав, да. Повисла неловкая пауза. Женщина предпочла не говорить ничего, а Карл уже проклинал всех и вся за это унизительное представление и то, что пришлось ради этой грымзы на него согласиться. Леди Димитреску лишь только тяжело вздохнула, словно та выпускала всю накопленную боль в пространство. — Неужели до тебя это так долго доходило? — дама повернула голову к мужчине, который явно не был рад всему происходящему. — Ты так говоришь, будто ты святая, а я чертов тиран, ей богу! — всплеснул руками Хайзенберг, довольствуясь спокойным, однако, слегка обиженным видом женщины. — Больше ничего сказать не хочешь? — поинтересовалась Альсина, принимая более удобное положение в кресле. С её души резко скатился вниз громадный валун, освободив аристократку фактически ото всех переживаний. Единственное, чего та ждала — признания, простых слов, что доносятся с уст этого несносного невежи, Карла. Чтобы он вновь сломился перед ней, чтобы извинился за своё похабное поведение и неуважение к даме! — Нет... — невозмутимо ответил генерал, хотя сам прекрасно знал, почему обидел леди, знал, что сотворил в прошлом глупость. — Тогда проваливай отсюда, — постно процедила Альсина. Её холодные руки сами потянулись к разболевшейся голове, но мысли о дискомфорте тут же прервал Карл, начавший резко говорить. И почему же он не уходит, если не имеет ничего, чем мог бы поделиться. Димитреску ой как ждала извинения за тот инцидент с Мари, которая ещё и с тех пор стала бояться хозяйку пуще прежнего, даже в глаза ей не смотрела, а Хайзенбергу и подавно. Кажется, на этом мире стало на одного ненавидящего Карла человека больше. — Ладно, хорошо... — думая, какого черта он творит, Хайзенберг сделал глубокий вдох этого насыщенного затхлостью вперемешку с запахом парфюма воздуха. Вспоминая все возможные молитвы, в которые ранее никогда не верил, генерал уже мысленно попрощался со своим авторитетом. Ну, в любом случае, любовь несёт за собой жертвы, а счастье всегда требует горя, так что, уже ничего не страшно, ведь он как-никак обидел Альсину, задел за живое. — Блять, ну, переборщил со страстями, простить, думаю, можно... Ты же знаешь, что кроме тебя никто мне не нужен, фрикаделька моя. Она не стала отвечать. Насуплено продолжила глядеть в пустошь, в руке покручивая пустой мундштук... Эти сказки мужчины ей были знакомы чудесно, не первый же раз приходится прощать. Прощать, ибо действительно любила его. Если бы можно было дать понять ему, насколько пылающее сердце Альсины его любит и ненавидит, то аристократка давным давно бы это сделала, но надо же ей оставаться хоть одной воспитанной и сдержанной особой в этом замке. Карл тоже хотел и проклинать, и горячо любить эту высокомерную и поразительно заносчивую леди, даже вот на какие меры ради неё пошёл. И это для того, чтобы потом в ответ слышать тишину? Нет уж, не ради помолчать он сюда притащился, раз уж пустила Димитреску его к себе, не приструнив того ранее, то пусть уж скажет хоть что-то дельное. Сделав ещё один шаг к креслу, на котором восседала Альсина, мужчина оказался настолько близко, что даже слышал темп, в котором билось закореневшее сердце графини. Он видел её замершие на одном месте глаза, что были цвета двоих лунных камней с золотистыми отблесками. Серьёзная и грозная натура мужчины оказалась совершенно бессильной пред этой женщиной, готовой в любой момент убить тебя, лишь бы отомстить за причинённую ей боль. — До чего же ты глуп!— всколыхнулась Альсина. — Как грубо! Воспитанные леди так себя не ведут, фе! — издевательски перекривлял женщину Хайзенберг, посмеиваясь с её обескураженного выражения лица. И вот, сделав финальный шаг, рука Карла сама по себе безвольно потянулась к ней, к Альсине. Мужчина проскользнул одной рукой ей по четко выраженным ключицам, которые скрывались под бардовой атласной блузой с павлиньими узорами на кружевах, а второй убрал часть волос женщины ей за ухо, чтобы чётче разглядеть её лицо. И ведь аристократка была не против. Хайзенберг был готов вечно ею любоваться, какой бы та не была злой и невыносимой сволочью. В свою очередь, Димитреску положила одну руку на мужскую ладонь, ощущая невероятный прилив совершенно разных эмоций. От внезапной злости до слепого счастья лишь потому, что она ощущала его любовь на себе. Пройдясь холодной ладонью всё выше по мужской руке, Альсина и вовсе поднялась до линии его подбородка, подтягивая лицо генерала всё ближе к себе. Без слов, только сопровождая всё тем самым взглядом. И, что самое главное, Хайзенберг поддался провокациям аристократки, приблизился неприлично близко к ней, нависая над сидящей леди сзади. Он с большущим удовольствием наслаждался нежным прикосновениям Альсины, её пронзительными очами, которые могли ослепить при малейшем взгляде в их глубь. Его густые волосы мешали Альсине, но не ему, до уст друг друга оставалась пара несчастных сантиметров, когда внезапно вырвалась фраза немца : — И до чего же ты, mein Schatz, прекрасна... Их губы слились воедино в нежном и мягком поцелуе, а тепло буквально наполнило по самые края заледеневшие души. Ненависть рассыпалась в прах, как словно и не было ничего подобного, не было подозрений в измене и той злой шутки с поцелуем перепуганной гувернантки. Извинения приняты, это главное. Леди Димитреску довольна — это тоже многого стоит, а как же рад был Карл... Альсина так вцепилась руками в мужчину, что Хайзенберг не был в состоянии даже пошевелиться, да и сам, признаться честно, отпускать даму от себя не желал. Уж слишком долго он терпел, скучал по её мертвой хватке, по этому аромату её тела. Прощая выходки этого несносного мужлана в очередной раз, Димитреску уже и позабыла о всех обидах, ведь сейчас она чувствует себя живой, горячо любимой и желанной. Прикосновения к её телу заставляли леди Димитреску маленько подрагивать, будто озноб проходится по бледной коже. Плавно прервав поцелуй, оба обдали друг друга доброй долей пламенного дыхания. Тут-то было ясно, что сдержаться уже нет сил, долой потрескавшееся терпение. Карл помог даме встать с кресла, а затем, прижав её за талию к себе, потянулся лапищами разминать её бёдра, дразня даму всё туже. — Что ты творишь?! — взвелась мисс Димитреску, ехидно улыбнувшись. Она закинула руки на плечи Хайзенбергу, наслаждаясь его грубоватыми, но такими чувственными действиями. — Доставляю нам удовольствие, не видишь, чтоли? — мужчина обвил женщину за её талию, обходя вокруг кожаного ремня, держащего юбку. Альсина начала немного ёрничать в порывах вырывающейся страсти, расстегнув две верхние пуговицы на своей блузе. Карл хапнул ртом побольше воздуха при виде дерзко выглядывающего бра дамы из-под её блузки. Красивое кружевное белье белого цвета так манило, кричало, чтобы его хоть кто-то коснулся. Эти кружева так чудесно обрамляли пышную грудь, словно обрастали её своим белым цветом... Ах, Альсина, её можно любить и ненавидеть одновременно, как бы Хайзенберг её не бранил, красота этой дамы могла с легкостью затмить все невзгоды её взрывного характера, словно всходящее из ночных пучин солнце. Кажется, эти ребячества заместо извинений нравились всем. Альсина крепко впилась в плечи генерала, как кошка своими острыми когтями, получая огромные дозы струящегося по венам возбуждения. Ей было наплевать на предрассудки, графиня с огромным удовольствием принимала ласку, с любовью кидая горящий взор на Хайзенберга. Мужчина был ниже дамы, которая к тому же вечно носила туфли на каблуке, а посему она казалась ещё выше, поэтому эта незначительная разница сыграла довольно большую роль. Расстегнув блузу леди Димитреску, уста медленно потянулись к её грудной клетке, оставляя на ней красноватые пятна, которые оставались после горячих поцелуев, уходящих всё ниже. Рука графини проскользнула в волосы немца, такие грубые, впрямь грива. Негоже ей, потомственной дворянке, таким развратом заниматься, ещё с каким-то безродным мужланом! Жизнь одна, любовь ведь во всяком случае лучше, чем бесконечная ненависть, даже если одно другому не мешает. Тем более, когда подобное веселье доставляет зверское, животное наслаждение. Блуза совсем не удержалась на плечах, свалилась с рук Альсины, как пёрышко, затерявшись где-то в ногах. Оказавшись в бюстгальтере перед немцем, тот чуть ли не потерял челюсть при виде дамы. Всем видом та кричала «Ну же, продолжай!», ну, или же так просто казалось Хайзенбергу. А он и не собирался заканчивать на начатом, оба хотели больше, чем простые и уже местами наскучившие лобызания. И вновь накрывши губы графини своими грубыми и потрескавшимися устами, Хайзенберг развернул её и оба оказались на огромной кровати, которая аж заскрипела от такого резко навалившегося веса. Карл нависал на женщиной, любуясь её дивным телом. Аромат её чудесного тела хотелось загребать руками, одаряя графиню всё большей порцией поцелуев. По глазам Димитреску было видно, она знает, что является чуть ли не восьмым чудом света. Её орлиные глаза пробегаются по мужчине, хватая того за спину, когтями проскользнув по оголенной спине Карла. Графиня шаловливо улыбнулась как только поняла, что своими когтями оставила следы на коже немчуги, который тяжело выдохнул от этой жгучей, но такой приятной боли. Его кожа была вся в шрамах, происхождение которых, увы, было неизвестно. Не так и важно, в прочем-то, этот «недостаток» придавал лишь особый шарм и ни чуть не мешал другим качествам. Овладевая друг другом, оба не заметили, что резко вошли в азарт, зайдя за начерченные для друг друга границы. И следуя друг за другом, уже было сложно разобрать, какого черта они творят. Любовью перло отовсюду, в этих страстных действиях было передано абсолютно всё, каждая обида вылилась в пламя, очищающее их затлевшие мертвой мглой души. Утопая в пламенных прикосновениях, всё вокруг казалось затуманенным пространством, отдалённым от мира сего, даже Альсина не поняла как быстро и нагло Хайзенберг расстегнул змейку на её юбке, а руки самой дамы уже мягко поглаживали оголенные плечи военного. Кажется, оба заигрались настолько, что их игрища переросли в нечто более чувственное и горячее, нежели доставляющие не меньшее блаженство ссоры. Злостные крики как обычно вылились в бури чувств, которые выплеснулись в постели, яро сжигая всё вокруг дотла.