***
Лондон. Декабрь, 1939-й год, особняк Димитреску.
— Мама, смотри! — беловолосая девочка притащила в огромную гостиную комнату самодельную открытку, на которой была нарисована семья из матери и её троих дочерей. — Я сама нарисовала! — гордо заявила малышка, протягивая эту открытку Альсине, которая помогала средней дочери заплетать косички, вплетая в них красные атласные ленточки. — Какая прелесть! — леди Димитреску широко улыбнулась, взяв в одну руку ту нарисованную открыточку. — Ах, девочка моя, — женщина поцеловала Беллу в макушку, поправляя её вьющиеся волосики, которые непослушно выбивались из прически, — это чудесно! Умница... — Мамочка, а как правильно пишется фраза «с уважением»? — поинтересовалась маленькая Даниэла, озадачено смотря в листик бумаги. — Или Санта не сильно обидится, если я напишу неправильно? Да, это был канун Рождества. Уже уставшая и немного сонная Альсина, одетая в нарядное красное платье, сидела в большущем кресле, а на коленах у неё расположилась маленькая Кассандра, которая листала книгу со сказками, что ей на прошлое Рождество подарила мама. В округе царило спокойствие и умиротворение, пахло свежеиспечённым шоколадным печеньем и малиновым джемом, по радио пели радостные песни. Одним словом — идиллия, нарушить которую никто так и не посмел. Даниэла старательно писала письмо Санта Клаусу, стараясь как можно аккуратнее выводить каждую буковку ярко голубым карандашом, а Белла, как старшая из девочек, помогала ей писать более грамотно. — Ты неправильно написала тут! — раздраженно бросила Белла, указывая на ошибки младшей сестры. — Санта подумает, что ты глупышка, и не станет дарить тебе подарки, Дани. — Не ругайся, а лучше покажи как правильно, — спокойно посоветовала мисс Димитреску, заканчивая возню с причёской Кассандры. — Мама, это просто.. вредительство! — заявила старшая, недовольно смотря на младшую сестру. — Ничего это не вредительство, Белли, ты просто не любишь мне помогать, так и скажи... — расстроено произнесла Даниэла, растерянно смотря на своё разукрашенное яркими красками письмо Санте. Альсина, чей взгляд мгновенно приобрёл яркие огоньки свирепости, тяжело вздохнула, глядя на накаляющуюся ссору между детьми. Ну, как ссора, эта просто лёгкая сестринская перепалка по самой простой и даже глуповатой причине. — В чём проблема, юные леди? — строго заметила леди Димитреску, пересаживая увлечённую книгой Кассандру на соседнее кресло. Женщина подошла к девочкам, сидевшим на ковре около большого кофейного столика, сделанного из чистого мрамора, и аккуратно присела рядом с ними, чтобы и ей и девочкам было комфортнее вести диалог. — Смотри, всё тут просто, — аристократка взяла малюсенький по сравнению с её рукой карандашик, и стала помогать младшей дочери исправлять её незначительные ошибки. Даниэла была ещё совсем маленькой, шестилетняя девочка, которая только начала прокладывать себе огромный и сложный путь к знаниям. Детям свойственно ошибаться, особенно, если дело касается учёбы и прочего, что даётся не всем одинаково легко, поэтому Альсина не стала обращать внимание на мелкие ошибки дочери, даже если она написала не «Dear Santa», а «Deer Santa». — Видите? Разве это стоило ссоры? — Димитреску вопросительно посмотрела на дочерей. Даниэла довольно сидела на тёплом и мягком коврике, перечитывая своё письмо раз за разом, а Белла, что казалась какой-то виноватой, вместо того, чтобы дать ответ, посчитала нужным просто от него мягко ускользнуть, в душе признавая свою неправоту. Закончив с письмом, Альсина потянулась к рыжеволосой дочурке, чмокая её в щеку, от чего девчонка малость встрепенулась, ножками стуча по полу. — Мама, я хотела давно спросить... — робко поинтересовалась Кассандра, откладывая любимую книжку на второй план. Альсина раскрыла для девочки свои объятия, после чего, Кассандра аккуратненько уселась рядом с матерью, прижимаясь к её груди. — Белли, иди сюда, девочка моя, — позвала и старшую дочь Альсина, не желая оставлять Беллу без доли материнского внимания. Девочка радостно подошла, присев около матери. В ручках она держала свою любимую куклу, Энджи, у которой уже со временем потёрлось то белое свадебное платьице, однако, от этого Белла не любила эту куклу меньше. — Так вот, — прерывисто продолжила Кассандра, — мам, скажи, почему папа к нам снова не пришёл на Рождество? Он про нас совсем забыл? Альсину словно посадили в огромную ванну с кипятком и каким-то адскими примесями. Ответы на подобные вопросы уже давным давно иссякли, а правду говорить уж слишком не хотелось. Мисс Димитреску полагала, что любому уважающему себя и своих детей родителю, не стоит говорить собственным отпрыскам, что второй родитель ужасен в том или ином проявлении, поэтому о нём спрашивать не нужно. Нет. Аристократка всегда отвечала на такие вещи спокойно, терпеливо выслушивая все вопросы, чтобы по возможности в будущем у уже подросших дочерей их оставалось меньше. Не скажет же она им, что этого ублюдка она послала к черту на кулички только потому, что этот смрад не желал принимать своих же дочерей, своих кровинок. Не станет же она говорить, что ошибалась в их отце, отчего он её позже бросил, как ненужную шавку, в придачу оставив ей двоих маленьких девочек и новорождённого ребёнка. В глазах Альсины читалась неуверенность и неопределённость. Она заострила орлиный взгляд на сверкающую в углу рождественскую ёлку, что в этом году была куда роскошнее, чем в предыдущие годы. И всё же, отмалчиваться — это не дело, и подрагивающем голосом, она начала говорить, прижимая дочерей покрепче к себе. — Девочки, у него много дел... — В прошлом году у него тоже было много дел, — нахмурилась Даниэла, обижено складывая рученьки перед собой. Леди Димитреску всегда знала, что девочкам порой не хватало отца, ведь у всех их подруг был любящий папа, а у них — нет. Даниэла про отца знала только по рассказам старших сестёр, ведь из троих только они отдалено помнили того мужчину. Нельзя сказать, что девочкам было плохо с одной матерью, конечно же нет! Альсина заменила им отца своими присутствием, и, кажется, отдавала столько любви, сколько обычно получает дитя от двух родителей сразу. — Не грусти, Дани! — Кассандра взяла сестру за руку, нежно улыбнувшись. — Вот именно, не дуйся! Помнишь, что нам обещала мама? Альсина это всё внимательно слушала, немного грустно поглядывая на дочек. За что же им, её маленьким принцессам, так нелегко приходится без отца, которому они, по большому счёту, просто напросто не сдались. — Точно! — повеселела младшая из девочек, после чего подняла пару голубых, словно чистое небо, глаз на мать. — Мама, помнишь, ты обещала нам поехать туда, где замок? — В румынию, Даниэла, — приметила Белла. — Конечно, помню, девочки мои... Вам там непременно понравится, — Альсина немного замечталась, представляя себе как они вчетвером будут наслаждаться теми закарпатскими красотами Родины графини. — А откуда у тебя этот замок? — вдруг поинтересовалась Кассандра, обвив матушку за шею тоненькими ручками. — Я же рассказывала вам эту историю не единожды, — солнечно улыбнулась дама. Дело в том, что её дочери невероятно любили слушать её истории из жизни, потом представляя перед сном все те чудесные картины, которые им подробно описывала Альсина. — Рассказать ещё раз? — Да! Да, пожалуйста! — в один голос крикнули Белла и Даниэла, а Кассандра продолжила спокойно обнимать графиню, принимая её теплоту и заботу. Женщина пару раз усмехнулась, принимая более удобную позу на ковре. Её левая рука нежно легла на лежащую у неё на коленях голову Беллы, а правой она тепло обняла среднюю и младшую дочь. На мгновение воцарилась тишина, которую прерывал треск дров в камине и ездящие снаружи машины. — Что же... Когда я была совсем ещё девочкой, примерно вашего возраста... А за окном шёл снег, пеленой окутывая весь Лондон, словно погружая город в рождественское чудо. Каждый готовился к празднику, к чему-то большому и светлому, семейному. И семья Димитреску тому не стала исключением, их дом был таким же уютным и по-своему чудесным в ту прекрасную пору. Там царило настоящее счастье, коим госпожа Димитреску дорожила больше всего на свете.***
По щеке спящей женщины потекла слеза, унося за собой густую тушь. Ей снова снятся эти сны, напоминавшие о красотах былого времени, которое вернуть она никак не могла. Графиня сидела около камина, казалось бы, ей было довольно комфортно, только её прерывистое дыхание говорило совершенно об обратном. Спала она так крепко, что даже не услыхала как за ней кто-то прошёл, затем остановившись около её спящей натуры. — Ты чего? — издаётся бархатный мужской голос позади, сопровождаясь тёплым прикосновением к плечу дамы. Димитреску тут же открыла глаза, хлопая ресницами, с которых скатывались её чёрные слёзы. Она словно снова вернулась к жизни после комы, не иначе, глотнула воздуха так, что аж немного закашлялась, убирая с лица слёзы, льющиеся сами по себе. — Мать моя женщина, опять кошмары? — Карл присел на соседнее кресло, внимательно глядя на встревоженную женщину. Он прекрасно знал, что эта дама по ночам иногда видит всякие ужасы, а скрывает, чтобы не казаться уязвимой и бессильной. — Не важно. Что ты тут делаешь? — внезапно поинтересовалась дама, оглядываясь вокруг. Кажется, она впала в сон, когда за окном ещё было светло, а сейчас вокруг лишь ночная темень. — Который час? — Я просто мимо пробегал, услышал твои, ну, сама понимаешь... Да вообще, ты тут уснула ещё пару часов назад, мешать, милая моя, не посмел. — И на том спасибо... — отмахнулась графиня, прикрывая лицо своими ледяными руками. — Думаю, мне стоит взяться за голову, весь день торчу, ничего не делая... — леди уже было привстала, однако, ноги её не держали. Она чувствовала себя как после горячки, обессиленной и в какой-то степени немощной, хоть и всяко старалась не выносить свою слабость напоказ. — Куда? Выглядишь хуже поганки бледной, больно смотреть на тебя, — грубо выпалил генерал Хайзенбрег, пытаясь остановить графиню. — Тебе бы растрястись по-хорошему. — Не будь таким вульгарным, Карл... Не до этого, — страдальчески скорчила гримасу недовольства Альсина, стараясь всем видом показать этому невеже, что ей далеко не до его плоских шуток. — Если тебе нечем заняться, я быстро найду тебе применение. — Например? — Например, удались с глаз долой, — графиня закатила глаза, отвернувшись от мужлана в противоположную сторону. — Та че ты отворачиваешься, чего я там не видел? — Прекращай глумить, будь добр. Если явился только чтобы поворчать, то лучше уходи отсюда, пока терпению моему не пришёл конец. — А если не уйду? — Карл хлопнул по подлокотникам кресла и, скрипя затёкшим позвоночником, встал около графини. Его шаловливые руки проскользнули к её плечам, потихоньку массажируя, знал ведь подлец, что слабостью Димитреску были прикосновения... — Выгоню тебя к чертям собачим, и не посмотрю на то, что тебе жить больше негде... — сладостно произнесла Димитреску, забывая об увиденных ею кошмарах во сне. — Так я сам уйду. Рано или поздно придётся, дату ещё не знаю точную, — невзначай упомянул Карл, тут же прикусов язык. Вот же голова дырявая, решил же, мол, Альсине ни слова не говорить, пока от горя собственного не оклемается, а тут... — Ч-что? — насупила брови дама. По её коже тот же час пробежались сотни мурашек. Если она поняла всё правильно, а не ей всего-то показалось, то даже представить было ту картину страшно, поэтому, уточнить в лишний раз стоило. — Что ты сказал? — Ничего, — тут-то мужчине стало понятно, что выпалил он мягко говоря полную бредятину. Стараясь скрыть от Альсины одну страшную тайну, которую он скрывал от неё лишь только чтобы уберечь её и без того раненное сердце, Хайзенберг самую малость позабыл, что не стоит забывать о том, что порой нужно думать сначала, а уже потом говорить. — Нет уж, подробней? Тебя отсылают?! — Та с чего ты это взяла?! — глаза генерала забегали в разные стороны, целиком и полностью выдавая его враньё. — Прекрати! Я же вижу, так что, будь добр. Ответь. На мой. Вопрос! — командным тоном гаркнула графиня, поворачиваясь лицом к мужлану, дабы взглянуть в его мерзко бегающие во всех направлениях глазёнки. — Не понимаю, о чём ты?! Какой отослать... Глаза женщины опустились на брюки немца. В кармане, кажется, было что-то сложено, ни то опять сигареты как попало запихнул, ни то какая-то бумажка, сложённая в несколько раз. Позабыв о понятии вежливости, Димитреску быстро протянула руку, залезая в карман брюк генерала, который был явно против всей этой клоунады, ведь он уже было хотел схватить эту грымзу за руку, только вот, слишком поздно. Орлиная хватка леди опередила заторможенную в силу усталости реакцию Карла. Заполучив желанное, дама поняла, что в руках держит письмо. Всё как и предполагала, сложённое в несколько раз, вероятно, прочитанное уже давным давно. И, чтобы этот разгильдяй не отнял у неё эту «игрушку», Димитреску встала с кресла, и направилась в противоположную сторону зала, стуча своими каблуками. — ТЫ ЧЕГО ДЕЛАЕШЬ?! — завопил, как щенок, Карл, хлопнув руками по швам. — Совсем спятила, блять, на старости лет?! Мужчина постарался догнать аристократку, что наглым образом отобрала у него такую важную побрякушку, только вот, снова не успел. Вот же непруха... Быстро разворачивая бумажку, Альсина навострила взор на написанное, тем более, в полумрачном зале это сделать было не так уж и легко. И тут же сразу она сложила два плюс два, немецкий язык, печать с той отвратной даже на вид свастикой, и подпись... Письмо от начальства, прямиком из Берлина. — Карл, я отдам, если ты сам мне всё объяснишь! — срываясь на истерический крик, поставила свои условия аристократка. Карл, всё ещё пятившись от действий дамы, решился бы отмолчаться, постукивая от нервов ногой, вот же глупец. — Это то, о чём я подумала?! ОТВЕЧАЙ! — Альсина, сядь для начала, а, — Хайзенберг попытался взять ситуацию под свой контроль, но как обычно последнее слово было за мисс Димитреску, которая сейчас готова была от злости и неведения разорвать немчугу на множество кусочков. — Нет уж, не обессудь, постою. Буду стоять над тобой до тех пор, пока ты мне не поведаешь в чём дело! — Блять, дорогая, не одной тебе тут условия ставить! Ты обороты уменьшаешь, а я тебе всё объясняю, только ты отдаёшь мне письмо... По рукам? Альсина нервно выдохнула, подходя властной походкой к Карлу, которому резко пхнула скомканное письмо. Карл почувствовал те нотки напряжения в воздухе, такое бывало лишь тогда, когда графиня свирепствует хлеще эпидемии гриппа в зимнюю пору, когда она зла, словно все Титаны вместе взятые. — Я вся во внимании! — хлопнула в ладоши дама, устроившись на диване около камина. Её пылающие очи направили языки пламени в сторону растерянного Хайзенберга, который судорожно запихивал письмо обратно в карман своих мятых брюк. Вспоминая содержание того письма, Карл уже и не знал, а как бы эту информацию получше преподнести Альсине. Он знал, что та разочаруется, что будет обязательно истерить, уж такой иногда бывала графиня. — В общем, если кратко, то где-то в середине января я уезжаю. Отсылают в горячие точки. — Так это правда?! Ты молчал до последнего, даже не задумываясь, что этой информацией стоило бы поделиться со мной ещё в самом начале..? — дама в шоковом состоянии, была даже не в силах закричать на этого разгильдяя, разозлившись ещё туже. — Я сам узнал от силы пару часов назад, правда. Мужчина сел на диван около аристократки, уже собираясь её как обычно грубо обнять за плечи, но Димитреску не далась, откинув руку наглеца прочь. В голове дамы всё перемешалось в кровавую кашицу, все мысли слиплись в этих непонятных субстанциях. В голове за миг пронеслось слишком много, начиная от мелькающих эгоистичных ощущений грядущего одиночества, заканчивая тем, что этого профана запросто могут прикончить где-то в лесу, поле, да везде. Война уже в который раз ломает жизнь Альсины, переворачивая в её существовании всё вверх дном, не оставляя и малейшего намёка на радость и счастье. Ой как не хотелось терять этого идиота, казалось бы, беря в расчёт её былое отношение к нему, то можно и подумать, что при исполнении худшего сценария, Альсине будет до глубины души плевать, но большего заблуждения и придумать было нельзя. Она любила, очень любила Карла, не говорила этого вслух, но повторяла это у себя в голове каждый божий день. А сейчас, услышав такую гнусную новость, её сердце будто заставили биться в два раза медленнее, словно убили все надежды на светлое будущее, полное любви. Стараясь в который раз не поддаться эмоциям, Альсина постаралась заверить себя только о лучшем исходе, быть может, это какая-то ошибка... Карл молча сидел около леди, пытаясь прочитать всё по её глазам, и долго читать с неё не пришлось, Альсина тихим дрожащим голосом начала говорить : — И что ты делать собираешься? — Будто у меня есть выбор, Альсина. Послушай сюда, meine Frikadelle, — Хайзенберг аккуратно взял ладонь дворянки, накрыв сверху своей загрубевшей лапой, — что бы там не случилось, знай, что так и должно быть. Я не в силах ничего сделать, пойми. Сдохнуть в мои планы, знаешь ли, не входит. Или ты меня уже хоронить собралась? — гоготнул мужчина. — Карл, да как ты можешь... Неожиданно для самого Хайзенберга, Димитреску крепко сжала ладонь немца, а голову, не беспокоясь о состоянии её укладки, положила на его широкое плечо. Уж слишком не хотелось терять, прощаться. А что будет она делать, если вдруг что страшное произойдёт? Ненавидя Карла, Альсина бесповоротно полюбила. Да так, что жизнь уже бы казалась пустой и тусклой без из ссор, без чувственных наслаждений друг другом по вечерам, без той животной ненависти. Карл и сам этого не хотел. Да, женщина его бесила, выводила иногда так, что хотелось выйти в горы и заорать, распугивая всех волков в округе, но не спалось Карлу без дум о её превосходстве. Жизнь не была бы прежней без её ласкающего голоска, без запаха её парфюма, от которого можно было сойти с ума. С того самого холодного январского дня, когда впервые суждено было ступить за порог замка, пугающего своими размерами и обворожительными красотами, Хайзенберг за многие годы впервые познал, что на деле значит слово «любить». С той поры, когда впервые перед ним в длинном платье и жемчугах восстала эта невыносимая дама, чьё имя он вряд ли когда-либо забудет, мужчина безвозвратно был погружен в чары этой ведьмы. Да что там, сомнений нет, Альсина та самая, от чьего присутствия становилась тепло и трепетно на душе. И, сидя около полыхающего камина, от коего несло жаром, никто не желал разрывать момент их объятий. Ни Альсина, которая нéкогда призирала этого мерзкого и невоспитанного, прости господи, мудака, ни Карл, ранее желавший поставить эту суку на место, сломав её самовлюбленную натуру. Казалось, что они засели там до той поры, пока их не разлучат ужасы тяжкого существования, пока не разлучит подло подкравшаяся со спины смерть с косой.