Обрести утерянное

Встречает генерала Сару Кудзё Казуха с ужасно болящей, раскалывающейся на атомы головой, боясь даже взгляд поднять на пришедшую из верхушки даму. Пускает её внутрь, даже не особо вникая в то, что она официальным тоном строго бубнит себе под нос. Потому что он и так знает, почему она здесь, вернее, из-за кого. — Вы уверены, что отец не оставил Вам никаких запретных книг? — голос Кудзё сочится ядом и недоверием. Она щурится, возвышаясь над ним. — Уверен. Я вслед за ним в могилу не собираюсь, — огрызается он, недовольно наблюдая за тем, как подчинённые Сары перерывают каждый квадратный метр в доме, надеясь уличить его в использовании чёрной магии. Как жаль, что этого у них не удастся. — Тц, — генерал отворачивается и желает выйти из дома, когда Казуха окликает её уже на самом пороге. — Стойте! Я, кажется, кое-что вспомнил, — он массирует виски, вставая на ноги и неспешно идя в отцовский кабинет. — С этого надо было начинать, — шипит Сара, маршируя вслед за Каэдехарой. — Простите, совсем не выспался после похорон, — губы поджимает и расстроено в ноги свои смотрит, дожидаясь момента, когда генерал поверит ему. — Показывай уже! — рявкает она, возвышаясь над ним. — Простите! — Казуха кланяется, начиная рыскать по отцовскому столу, чтобы найти заранее подготовленные книги. — Вот, — вручает в руки Кудзё несколько книжек. — Отец вроде бы использовал их перед смертью. — Принято, — цедит женщина, разворачиваясь и уходя к своим солдатам. Казуха взволнованно выдыхает, не веря в то, что всё идёт чётко по его плану. Считает мысленно до десяти, а потом выходит следом, замирая в проходе, когда понимает, что подчинённые генерала спускаются в подвал, где спрятан… — Быстро поднялись ко мне! — рявкает Сара настолько громко, что вздрагивает даже Казуха, застывший в дверях. — Ты читал их? — обращается к нему Кудзё, сощурив глаза. — Нет, я же Вам уже говорил. Я не был в этом доме и кабинете несколько лет, — Сара с недовольным лицом слушает его, листая первую книгу. Цепляется взглядом за что-то в тексте и поднимает руку вверх. — Все на выход. Книги по запретной магии найдены и будут устранены, а ты, — прожигает в Казухе презренным взглядом дыру. — Если я узнаю, что ты владеешь чёрной магией, то повторишь судьбу папаши, понял? — Понял, — кивает и кланяется чуть ли не в самые ноги. Сара цокает, но покидает дом. И, когда она скрывается вместе с солдатами где-то за горизонтом, Казуха спокойно выдыхает, сползая по стене на пол. Мигрень никуда не уходит, перемалывая мозги в кашу, и Каэдехара удивляется тому, что его план в принципе сработал, да ещё и просто идеально. Обвести вокруг пальца Кудзё Сару, приспешницу Архонта, ещё уметь надо. Но Казуха, честно говоря, надеется больше не увидеть её в этом доме и при таких обстоятельствах. Ведь отцовские книги ему пришлось сжечь по-настоящему, боясь быть пойманным, и теперь у него на руках лишь с десяток вырванных листов с разными заклинаниями, преимущественно относящимися к, оказывается, марионетке, которую он вчера призвал и обессиленный уснул с ней же рядом. Спускаться в подвал сразу же Казуха не рискует, решая сначала избавиться от головной боли. Внимательно осматривает каждую склянку в отцовском кабинете и надеется найти хоть что-то, что ему поможет и не убьёт по незнанию. Отец, конечно, учил его в этом разбираться, и какие-то основы в травоведении он понимал, но не более. А в здешних банках при желании можно было бы найти даже то, что Архонта убьёт, кажется. На одной из полок Казуха находит знакомые травы, вспоминая, что именно их отец заваривал ему каждый раз. Становится невыносимо тоскливо, потому что теперь воспоминания преследуют его вдвойне. Заклинатель разжигает печь, осознавая, насколько он замёрз только тогда, когда первые языки пламени обжигают его ладони, и он поспешно от них отшатывается. Садится на пол и обнимает свои ноги, утыкаясь в них подбородком. Смотрит на пляшущее пламя и думает о том, что отец обязательно наругал бы его, подняв на ноги. А Томо, если, конечно же, когда-то оказался бы здесь, ещё и за нос щёлкнул, приговаривая, что так простудиться можно. Казуха прячет лицо в коленях, дрожа от подступающих слёз. Ошибочно было предполагать, что он выплакал их все ещё вчера, потому что сейчас они градом стекают по щекам, впитываясь в ткань одежды. Одиноко, ему совершенно одиноко. И даже мысль о том, что кукла, лежащая в подвале, потенциально может оказаться вполне живым существом, не спасает. Потому что не нужна ему эта потусторонняя марионетка. Ему рядом нужны отец и Томо. Их улыбки, рассказы о прошлом и вера в будущее, которого отныне нет. Есть только Казуха, держащийся в этом мире непонятно за что. Возможно, хочет сохранить память о погибших, а может, просто боится смерти. Вода в чайнике закипает, и Казуха вскакивает на ноги, заваривая горький травяной чай. Остаётся сидеть на кухне, потому что идти в другие комнаты рискованно — новые приступы удушающей истерики сейчас ни к чему. Нужно сосредоточиться на том, чтобы разобраться с куклой и понять, опасна ли она. Мысль о том, что он, возможно, напрасно сжёг отцовские книги, всплывает внезапно, и Казуха мрачнеет. Крутит головой в стороны и пытается прогнать навязчивое убеждение, потому что он ещё ни в чём не разобрался, чтобы делать такие поспешные выводы. Сжимает в руках ручку любимой с детства кружки, случайно разглядывая в мутной воде своё отражение. Видит бледное, осунувшееся лицо и стеклянные, потерявшие свой блеск и яркость глаза, кривясь. Почему-то спуск до подвала даётся ему слишком сложно: он стоит на каждой ступеньке с минуту, смотря на свои ноги и слушая треск свечи в руках. Уже внизу он даже не смотрит в сторону шкафа, в котором спрятана кукла. Медленно ходит из угла в угол и поджигает свечи, будто бы оттягивая момент. Когда собственное поведение ему надоедает, он резким движением открывает шкаф и ловит падающую марионетку, прижимая к себе и ругаясь сквозь зубы. Аккуратно перетаскивает на пол, садясь рядом. С минуту разглядывает безжизненное лицо, выныривая из своих мыслей только тогда, когда его рука нерешительно застывает прямо перед лицом куклы. Казуха так и не разрешает себе коснуться существа, доставая из внутреннего слоя хаори вырванные листы чёрной магии. Раскладывает перед собой и внимательно вчитывается, водя пальцем по старой бумаге. С замиранием сердца произносит заклинание, которое должно пробудить куклу, на всякий случай отползая от неё на метр и наблюдая. Сначала ничего не происходит, и Казуха успевает подумать, что облажался, упустив не только возможность воскресить Томо, но и понять, что за существо по собственной ошибке он призвал. Когда голова куклы медленно и со скрипом поднимается, заклинатель вздрагивает, забиваясь ещё дальше в угол комнаты. Слышит противный, искаженный смех марионетки, хмуря брови. — Испугался, мальчишка? — кукла открывает глаза и пристально смотрит на Казуху. Последний взгляда не отводит, но чувствует, что, если это продлится ещё хоть десять секунд, он не выдержит. Взгляд у куклы тяжелый, металлический, и в нём будто бы грозовые искры мелькают. На радость заклинателю, марионетка первой прерывает зрительный контакт, когда пытается пошевелить остальными частями тела. Каждая конечность ужасающе трещит, словно кости ломаются, но кукла на это внимания не обращает. — Не бойся меня, — недовольно, удрученно выдыхает она, даже не глядя в сторону Казухи. — Я не боюсь тебя, — Каэдехара хмурится и специально, на зло кукле, подползает ближе, скрывая дрожь собственных рук. — Да ты дрожишь как осиновый лист, — марионетка закатывает глаза, а потом указывает пальцем на сжатые в кулаки ладони. — Не обманывай меня, я всё вижу, глупый мальчишка. — Я тебе не глупый мальчишка, — негодующе выдыхает. — Во-первых, это я тебя призвал и оживил. Во-вторых, у меня есть имя. Кукла вновь заходится в скрипучем смехе. — И как же зовут моего спасителя? Или ты предпочитаешь, чтобы я звал тебя хозяином? — марионетка внезапно подползает к Казухе, смотря на него снизу вверх и явно чувствуя превосходство даже в таком положении. Каэдехара давится возмущением, когда смотрит на язвительную улыбку, расцветшую на лице напротив. И думает, что безжизненной эта кукла казалась ему гораздо привлекательнее. — Казуха, — марионетка бровь выгибает, и заклинателю приходится продолжить. — Каэдехара Казуха. Теперь очередь Казухи выгибать бровь, потому что кукла внезапно мрачнеет и отползает обратно. Задумчиво смотрит в пол, и даже глаза её будто бы тускнеют. — Я сказал что-то не то? — аккуратно начинает Каэдехара. Что делать с этой марионеткой он не знает, но портить отношения с, оказывается, довольно живым существом точно не стоит. — Где твой отец? — после нескольких минут молчания вновь подает голос кукла, но на этот раз хриплый и неуверенный. — Он… Мёртв, — марионетка распахивает фиолетовые глаза. — Уже три года, как мёртв. — Что?.. Ты шутишь? — он вновь подползает ближе и смотрит недоверчиво. Казуха мотает головой в стороны. — Быть такого не может! Ты... да ты шутишь! Ха-ха, как смешно, — кукла хватает заклинателя за плечи и заглядывает в его глаза, замирая. Видит, на сколько они пусты, и понимает, что ему не лгут. — Как… как это могло произойти? — он отпускает чужие плечи, медленно опускаясь на пол и прижимая к себе дрожащие шарнирные руки. — В верхушке прознали о том, что он владеет чёрной магией, — Казуха отводит взгляд и ежится. Почему-то говорить об этом кукле намного неприятнее, чем Кудзё Саре. — Говорил же ему быть аккуратнее, — с печальной, досадной улыбкой произносит марионетка, цепляясь руками за украшение на груди. Заклинателю оно кажется причудливым. — Тебе что-то говорит имя Куникудзуши? — призрачная искра надежды загорается в аметистовых глазах, но быстро меркнет, когда Казуха никак не реагирует на произнесенное. — Он ещё и ничего тебе не рассказал… — А должен был? Куникудзуши подбирает ноги под себя, молчит несколько минут, а после начинает рассказывать об отце такие подробности, от которых глаза на лоб лезут, и Казухе в какой-то момент даже кажется, что ему нагло врут.