Взрослеют ли желающие войн

I came across some robbers, three At first I took everything away from them Then they took everything away from me

Брошенный всеми человек заснул на койке, прижав к себе остывающее окровавленное тело. Он положил голову на чужую грудь и не слышал ни дыхания, ни биения сердца, но он притворился и обнял тело, прижимая его к себе как самое желкое и отвратительное подобие плюшевой игрушки. Человек поцеловал труп в висок. Затем, уткнувшись головой в светлые волосы, человек начал плакать. Плач быстро усыпил его. Маска имитировала улыбку. Поток лавы имитировал шум волн. Обман имитировал дружбу. Труп под ним имитировал настоящего человека. Дрима разбудило ощущение холода остывшего тела, и он продолжил смотреть на закрытые глаза мертвеца. Только сейчас он ощутил пугающую пульсацию в мозгу, как будто кусок мяса съедали паразиты — пустота, такая же, что и до прихода Томми, но в то же время сильнее в разы из-за того времени, что они успели провести вместе. Как будто на одно мгновение он ощутил теплоту родного сервера, будто бы Томми принёс в карманах солнечный свет в его тюрьму, но Дрим не удержал его в руках, рассыпал и разбил. Если бы Томми не довёл его, он не поступил бы так, — но та мысль, которую он хотел принять за жалость или страдание, слишком быстро ушла. Сменилась отчаянным гневом. Ненавистью той же, как когда Томми кричал на него и обвинял, одними словами клеймя как злодея, повторяя заклинания Уилбура. Но и гнев слишком быстро остыл. Дрим смотрел на тело перед собой, на всё, что осталось от ребёнка, которого он так любил. Его младший брат, его друг, его враг. Дважды — его убийца, и трижды — жертва. Дрим помнил, как смотрел на ребёнка в жаре гона, как скрывал за маской жажду, желание прикоснуться к единственной своей связи с Сервером — Томми стал для него открыткой, напоминающей о существовании окружающего мира, доводящей до безумия и одновременно позволяющей сохранить рассудок. Дрим лелеял мечту о возвращении своей стаи, он умирал от брошенности, ему нужно было схватиться за что-то. Наличие омеги в клетке ранило и без того хрупкий мозг. Это был его младший брат, его стая, его подопечный, его омега — но эта омега отказывалась признавать его, и Дрим не мог посягнуть на ребёнка. Это убивало его. Ещё больше он ненавидел отвратительный до рвоты запах страха, источаемый мальчиком, бесконечный ужас и беспомощность, от которого его внутренняя альфа и внутренний администратор хотели убивать — разрушать всё, что причинило боль омеге, игроку, ребёнку в его владениях. Но Дрим брал себя в руки. В том числе буквально впивался ногтями в плечи, приводя себя в чувство уколами боли. Томми боялся не кого-нибудь — Томми боялся его. Но игрокам не следует бояться администраторов, как и омегам — альф, и вся сущность Дрима не понимала, как он мог бы утешить ребёнка. Он хотел сжать Томми в клетке рук, подставить шею в жесте доброй воли, опустить зубы в чужое надплечье, лакать чужую кровь и не отпускать, пока их запахи не смешаются и не останется вечный шрам, присоединяющий омегу к его стае. Делающий их братьями. Дриму снились следы его собственных зубов на надплечье Томми, и все эти дни он просыпался мурлыкая, как довольная и сытая кошка, прежде чем осознание ситуации и голод не заставляли его перестать лгать себе. Но теперь? Томми лежал в его руках, идеальный младший брат. Такой, каким Дрим мечтал видеть мальчика всё время — послушный, тихий. Буквально податливая кукла, вроде марионетки. (почему мне приходится делать это с тобой, только чтоб заполучить тебя? Почему ты не хочешь быть моим братом? Почему ты выбрал Уилбура, а не меня?) (Чем я заслужил твою ненависть? Ты прощаешь всех врагов, но не меня) (Как заставить тебя полюбить меня?) Дрим мог вцепиться зубами в железу у шеи Томми. Но он потерял желание сделать это. Тело в его руках не являлось Томми. Тело хранило запах молока и углей, но Дрим не мог обмануть собственную альфу, когда клыки для отметок не желали выходить из челюсти. Он не хотел любое подобие человека. Он нуждался в Томми своим разумом, но в то же время, теперь, когда в отсутствии живой омеги его мозг принимался за работу (очень постепенно), Дрим подумал, что... Он не хочет вернуть Томми. Он прятал книгу воскрешения, чтоб использовать её в правильное время и для правильного человека, но на мгновение помыслил использовать её на Томми. Эта мысль ощущалась разочаровывающей. Томми не захотел бы стать частью его стаи и в благодарность за возвращение. Дрим вдруг понял, что вообще не хотел бы Томми в своей стае. (я старался так долго, я мечтал о нашей дружбе, но ты всегда хочегь только сделать из меня своего злодея?) (это то, каким ты меня любишь?) (это то, каким я должен быть для тебя, чтоб заслужить твое уважение? Я должен заставить тебя боятся?) Он принюхался к волосам мертвеца и вдруг понял, что совершенно не чувствует обычного для гона собственнического желания. Тело ещё не успело укрыться трупными пятнами или окоченеть, от него пахло живым омегой, но его альфа не любила этот запах. Не хотела его. Дрим сел в постели. Положил голову на колени. Обхватил колени руками. У него не оставалось сил на самом деле плакать, но он по-человечески глупо завыл. Лава обещала быструю смерть, обсидиан сочился с потолка, и Дрим вытер лицо мертвеца от тёмных капель. Как будто весь Сервер вторил ему, признавая ужас Администратора, не способного больше любить собственного игрока. Лава обещала быструю смерть. В открытом дверном проёме она лилась от края до края, яркая, огненная, солнечная. Дрим мог бы закрыть глаза и забыться в ней, потеряться, он мог бы молиться Смерти, чтоб леди никогда больше не вернула его к живым — позолота лавы напоминала о времени, которое прошло слишком давно, недостижимое и смертельное. Дрим уже давно не ощущал себя ребёнком. Он даже не мог с точностью сказать, когда именно вырос. Была это война, штурм базы Л'Мэнбургских освободителей, дуэль с Томми? Забрал ли Уилбур со своей смертью всё милосердие, что оставалось у игроков, или Дрим обвинял мертвеца в собственной жестокости? В тот момент, когда Дрим увидел башню, с которой должен был спрыгнуть Томми, в нём ещё оставалось человеческое. Он боялся смерти подопечного, боялся, что зашёл слишком далеко в своём холодном гневе. Но затем? Он остался один. Лишённый стаи, лишённый опоры, чужак и поджигатель собственных мостов. Но уже тогда в нём, конечно, не оставалось невинности, и тот администратор, оббегающий простор своего сервера в шутливой охоте, победитель драконов, весельчак и хитрец — этот Дрим умер гораздо раньше. Правда в том, что Томми сделал Дрима богом. И Томми убил в нём человека. (я стану для тебя кем угодно, я буду твоим кошмаром, твоим врагом, только смотри на меня) (пожалуйста) Правда в том, что Дрим больше не относится к Томми, как к брату. Правда в том, что дружба не переживает пять очень намеренных убийств. Смотря на мальчика, которого он клялся защищать, благодарный за его смерть, освобождённый от чужого гнева и злобы, Дрим ничего не мог с собой поделать. Он зарыдал, сжимая тело врага в руках, осыпая его оскорблениями и обвинениями. Слишком рано выросший ребёнок оплакивал потерянную невинность.