Одно огромное недоразумение

      Поездка на другой конец света хоть и не была чем-то из ряда вон выходящим, но утомляла не хуже привычной бумажной работы, от которой тошнило каждого второго сотрудника Штаба. Серый, черный, белый, белый, серый, черный… И так всё время. Горы так же оставались на своём месте и почти никак не трогали своим величественным видом. Гаджет перестал обращать внимание на них уже очень давно, разглядывая карту.       Вместе с автопилотом мужчина включил маскировочный режим и поэтому совершенно не беспокоился о том, что его, возможно, заметят.       До пункта прибытия осталось меньше получаса и, сверившись с письменными заметками, составленными для него лично Шефом, мужчина со спокойной душой закрыл глаза.       Родина приветствует метелью, которая приятно греет сердце человеку, особо не любившего зиму.       «— Ну вот. Мы снова встретились, Франция».       Гаджет улыбнулся.       *       Он шел по коридору, длинному и узкому, не особо следя за ловушками; будет хорошо, если убьёт.       Но это только так, размышления. По большему счету никто труп убирать не будет, да и скорее всего, не найдёт.       Собрание началось… Минут десять назад? Встал Талон меньше чем за половину от этого времени. Теперь приходилось идти в обход, по самой короткой дороге и самой безопасной: живая охрана только в центре.       Спросонья нарваться на жестянок-потрошителей не хотелось.       Криста должна помнить, что он отпрашивался… Должна, но не обязана, как говорила одна знакомая. Талон мотнул головой, одним движением увернувшись от иглы.       Она улучшила производительность серверов? Или ему показалось? Было бы не так всё равно, если бы у этой штуки существовал прицел; и вот, система произвела расчет. Почти попала.       Это как минимум странно: он специально ослаблял всю эту груду, месяц выжидая отъезда главы. Терять пушечное мясо намеренно, чтобы потом отправлять его вместо других? Кристе не позволяет Ирвинг, точнее она снисходительно закатывает глаза и идёт подписывать накладные. Дядя ворчит себе под нос и после окончания нравоучений идёт искать Бешеную.       А потом все это повторяется, потому что люди падают замертво по всему этому проклятому месту; а Криста говорит о том, что надо проводить учения, и нанимать кого-то выносливее.       (А ещё бы поменьше говорить и прекращать отсеивать слабаков. Иначе никого, нанятого Кло, попросту не останется.)       Сама она эти иглы и лазеры как будто ловит, контролирует и не позволяет себя трогать.       Талон же медом обмазан и вся эта гадость липнет и липнет, не давая прохода. Все руки в точках, которые можно рассматривать под микроскопом и удивляться: он что, на кактусы упал?       Скорее в них живёт. И спит в обнимку.       Ноги и руки чешутся; Талон зевает, поправляет свитер, одергивая низ и рукава.       Он заходит в основной Зал и чувствует как привычно начинает раскалываться голова: он даёт сто несуществующих долларов за то, что Рен с Часовщиком опять что-то не поделили.       На громкий металлический скрип оборачиваются все и это даже хорошо: не придется ничего объяснять или говорить. Талон с выражением в край заебанного человека смотрит на дядю и поднимает брови.       Давно его здесь не было. Либо Рен от алкоголя оторвала, либо будет представлять изобретение, которое ему придётся совершенствовать. Мужчина садится в самом дальнем углу, подальше от возможного эпицентра.       К черту Кристу. Он закидывает ноги на стол и ловит кучу недовольных взглядов людей, которым из идиотов пришлось стать кем-то большим.       Обычно всё проходит спокойно, но что-то ему подсказывает, что в этот раз Калинин снёс все планы, о которых говорили последние три месяца. Ну или Стальног увеличил влияние на юге. Это всё очень не очень. Если Криста не разберётся с какой-то из этих проблем, то может лишиться поставщиков или покупателей. И те и другие идут к выгоде, и она не исключение; будет неприятно потерять полмиллиона из-за какой-то мелочи.       Талон слушает абсолютно всё, закрывая больные глаза: перешептывания левее от него, смех двух стажёров за соседним выходом, слова дяди, которые не кажутся бредом… И ничего про то, куда немногих отправят на богатейший курорт в горы Франции. Сестра рассказывает о переходе на новые уровни развития организации, контроле утечек информации (половину из всего этого он предложил ей), однако поднимает брови в немом вопросе, когда слышит свой код:       — Коготь, ты едешь к Женье и Дате через несколько месяцев. Я пока не проверила качество материалов, так что пока ты сидишь здесь.       Он закусывает язык, но не подаёт вида, что даже слушал её.       — Ах да, ещё тебе нужно пересмотреть пару андроидов восьмого поколения, — женщина смахивает чёлку, прикрывающую глаза и улыбается всему залу: Талону хочется заставить её закрыть свой рот. Но скорее всего произойдёт обратное, хотя он старается молчать.       — Я заменил им процессоры буквально вчера, — говорить с каждым разом становится всё непривычнее, и поэтому свой голос он узнаёт не сразу.       И, наверное, удивлён не только сам Талон: Корсетта поворачивает голову в поисках незнакомого звука, а бывший гонщик хмурит брови.       В последнее время эксперименты и сыворотки не давали никаких результатов, и ему могли разве что подсыпать что-то лёгкое, для того, чтобы Талон не шел сворачивать шеи первым встречным.       По итогу Талон медленно, но верно превращается в овоща, который носит все пароли на листике: браслет Криста превратила в контроллер его действий и поставила перечень определенных слов по дням недели.       Для чего это было сделано он так и не понял, зато чуть позже узнал что идея была дядина. Он снова ляпнул какую-то ерунду.       Как обычно.       — Нам надо получить партию без каких-либо… Проблем. Человек, с которым я договорилась, за это пообещал больше сотни тысяч.       — Почему именно в таком месте? — Часовщик поправляет очки и щурится, выражая пренебрежение к этому делу. Деньги, а особенно такие, просто так в руки не идут, а здесь всё слишком гладко.       — У него там отдыхает… Хм… Неприятель, — Криста, сохраняя нейтральное выражение лица, продолжила, — так почему не убить двух зайцев разом?       Она опасно улыбнулась и развернулась к остальным спиной, расширяя фрагмент голограммы до максимума.       Женщина, плавно разбирая модельку отеля и всё ещё держа на другом экране официальный план курорта, продолжила:       — У вас одна цель: помочь моему партнёру, но только в случае того, что эта помощь ему действительно понадобится. Если появятся помехи в виде какого-нибудь инспектора, старайтесь отвлечь его. Мне всё ещё нужно узнать пару ключей, чтобы окончательно разобраться в системе.       Спустя пару часов от монотонного шума начала болеть голова. Криста говорила и говорила, говорила и говорила… Но чем больше она рассказывает, тем процент успеха выше. Талон подавляет желание сбежать отсюда как можно скорее.       У неё были очередные планы, в которых Талона решили не посвящать. Он не был против, если бы позже это не оказывалось фатальной ошибкой: один раз довёл до подъезда человека, которого должен был убрать. В итоге дедушка сам умер во сне.       Талон был рад что получилось именно так, но на этом ничего не заканчивалось, а только наоборот; всё чаще они, махнув рукой в его сторону, просто уходили, ничего не объясняя и не оставляя способа узнать задачу, которую нужно выполнить. Самое странное, он не знал, кто это, и что они здесь забыли. Ни запаха, ни определённого голоса. Эти люди были похожи на тени, постоянно следующие за теми, кого подозревают.       Все вопросы оставались без ответа, а каждое проваленное задание каралось сто одиннадцатой комнатой.       Либо ты в ней варишься, либо умираешь. Другого варианта нет.       Избежать неизбежного можно только если изменить систему. Он не имеет доступа, но является надзирателем, а значит, как и те немногие, которые остались со времён управления Доктора Кло, останется на месте подопытного. Будь у Талона возможность подставить Кристу или кого-то из её круга общения, он бы не смог сделать что-то действительно серьёзное.       Ты? Что-то серьёзное?       Жизнь была дороже. Даже та, которая у него есть сейчас.       Правда?       Где-то в районе затылка привычно заболело, и Талон свёл брови.       Мда. Жалкое зрелище. Я, кстати, помню историю про крольчиху и змея, хочешь, расскажу?       «Господи… Мне ещё вас не хватало.»       А, ну очень жаль. ШУЧУ. Не отвертишься же, знаешь?       Привет!       «За что именно сейчас?..»       Талон трёт переносицу и пытается расслабить лицо. Будут вопросы. И их слишком много, чтобы на любой ответить внятно.       Я хочу купить багет, мне мама обещала что будет делать бутерброды в школу!       «А обыкновенный хлеб взять, нет?»       А вот у него матери нет. Ты представляешь?       «Кошмар, не переживу ещё одного напоминания.»       Ой… Это грустно. Мама должна быть у всех. Или папа. А вообще оба! Мама и папа, или папа и папа, или мама и мама…       Люди такие глупые. Не все готовы нести ответственность, дорогуша.       Это всё равно неправильно. И обидно.       «А ты, кажется, что-то новенькое, да?»       Он не заслужил даже знать своих родителей. О чем ты говоришь? Не все хорошие, не все мягкие и пушистые.       В своих же мыслях Талон решает не комментировать с одной стороны трезвую и правильную точку зрения, а с другой непонятный доёб. Проблема в том, что это всё происходит в его голове, а значит каким-то образом эти слова остаются на постоянном обдумывании. Всё, о чём спорит голос, выливается из непрекращающихся размышлений.       Ой, о чем речь? Они ещё не тут? Очень, очень жаль. Мы в прошлый раз не договорили.       «О, замечательно, ещё их не хватало.»       Заткнись…       Как грубо!       «Очень.»       Да, между прочим.       Сколько можно орать? Как вы все нам надоели…       «Блять.»       ОООООО! МЫ ТЕБЯ ЖДАЛИ! ТАК соскучились, не представляешь! Я точно, а насчёт этих не знаю…       «Зачем так орать…»       — Что там с пластинами, ты достал договор? — Криста, как будто нарочно, появляется в самый нужный момент со своей хернёй.       Талон кивает, не отрывая взгляда от угла и светильника, похожего на маленький, светящийся мягким фиолетовым прямоугольник.       Эти пластинки наверное, вкусные, да? Мне кажется, их надо обязательно съесть!!!       Он продолжает смотреть перед собой, пытаясь не обращать внимания на всю ту чертовщину, происходящую в голове.       «Ты собираешься есть пластик?..»       Да. А какая разница, если вкусно?!       «Никакой.»       Ты какой-то грустный. Что-то случилось?       Талон сначала не понял, а потом захотелось посмеяться:       — Жизнь случилась.       На его непонятные и неуместные фразы уже давно никто не обращал внимания, но вот если резко начать говорить с самим собой… Отправят на обследование. Потом заставят пропить полный курс неизвестных таблеток, и всё станет ещё хуже.       Этап пройден, повторять не нужно.       «Как выглядит твоя мама?»       О…Ну, для начала, она очень красивая…       Оставшееся время Талон слушает истории от чего-то, похожего на ребёнка. Голос что-то постоянно подвергает сомнению, говорит о том, что мир во всём мире это главное, и спрашивает самого Талона о его жизни. Последнее было особенно странно, но думать о подобном себе дороже, и поэтому оставалось поддерживать диалог с доброжелательностью нового проявления шизофрении.       Собрание не затягивалось, как обычно.       Времени, которое выделяют на оповещения о заданиях, не хватает на то, чтобы полностью объяснить план действий, поэтому часто всех оставляли ещё минут на десять-пятнадцать дополнительно. В сумме выходило чуть больше часа, и плюс вопросы, которые так или иначе должны были появиться.       Талон мог спать, а не слушать всю эту бурду. Его вызывают лично, и этого вполне достаточно для того, чтобы промыть мозг. Сидеть здесь для галочки не доставляет удовольствия.       Через, может быть, полчаса (он не знает, но биологические часы это круто), к нему подходит девушка; каблуки тяжёлых сапог глухо стучат по помытому полу. Талон приоткрывает один глаз. Молоденькая стажёрка наклоняется и прямо в руки отдаёт ему пустую папку.       Опять повестка, какого хера? Ладно, разберётся. Он наклоняет голову вбок, на что, уже по виду, матёрая сотрудница ставит два пальца к подбородку, и один параллельно согнутому локтю. Талону хочется послать её нахуй, но вместо этого заправляет прядь волос за ухо. Девушка кивает, разворачивается на пятках и уходит туда, откуда пришла.       Смотри какая хорошая, вежливая, не то что ты.       «Иди нахуй.»       Хам.       Ой, какие некрасивые слова.       Талон кривит губы и заставляет себя смотреть на экран. Всё мелькает, перемещается, цвета расплываются и становятся единой, огромной кашей. Он снова закрывает глаза.       До конца осталось совсем чуть-чуть. Пару минут.       Они проходят как-то быстро:       — Тало-о-о-н, — дядя снова тянет гласные. Опять хочется вывернуться наизнанку, чтобы этого не слышать.       Он нехотя поднимается с места и шагает на встречу с львиной долей кретинизма, которую сейчас собираются вылить прямо на Талона.       — Я пошёл, а вы тут сами разбирайтесь, — Ирвинг перехватывает трость поудобнее и ждёт Рен, которая на слишком длинных шпильках несёт Кристе какие-то листы с красным текстом.       — Они ответили. Сказали, что согласны на ваши условия и то, что их приоритет — работа с Вакуумом, — блондинка закатывает глаза и кладёт договор на стол.       Для Кристы их всех как будто не существует, и она продолжает работать с экраном, игнорируя происходящее за своей спиной.       — Долго ждал? — женщина обворожительно улыбается любовнику и поправив пиджак, берёт его под руку.       — Не особо, — Доктор ухмыляется.       Они начинают что-то обсуждать, и, злобно хихикая, удаляются из зала.       Талон за этими двумя наблюдает через силу: надо найти хороший момент и подстебать, это почти как дело чести.       — Через неделю надо будет встретить нескольких ребят.       — Где?       — Мммм… Третий квадрат, я полагаю? Там особо никого нет, разберись с этим. Остатки можешь оставить прямо на месте, — Криста стоит к нему спиной и сортирует папки на экране.       — Не боишься?       Она немного поворачивает голову, приподнимая брови.       Талону хочется убраться отсюда как можно быстрее.       — Сегодня можешь заскочить в Штаб. У нас кое-что утекло, а у них есть флешка с интересными списками. Забери её, по возможности устрой погром.       Она что-то вбивает в поисковик:       — Зайди к Жаку, у него там вроде остатки товара залежались. Разрешаю взять новый образец.       Талон не понимает, с чего такая щедрость.       Он щурится и тоже уходит из гнетущего места.       По дороге в мастерскую ему встречается по большей части всякое железо, которое только раздражающе пиликает.       Даже пнуть нельзя: потом ещё чинить, или штраф выпишут. А зная садистские наклонности некоторых, всё вместе.       Приглушённый белый цвет освещает новые, дорогие и жутко странные матовые стены, соприкосновение с которыми грозит комой. Талон ради интереса снимает перчатку и считает панели, проводя по ним рукой.       На удивление ничего не происходит и он хмыкает: система работает хорошо, неполадок с распознанием нет. Талону было нечего делать, и он добавил свой отпечаток пальца. Так что никакие разряды ему не страшны. Пока кто-то не доложит Кристе или она тоже, от нечего делать, не решит проверить конкретные зоны на предмет вмешательства.       Он будет надеяться, что никому не будет дела до какого-то коридора.       — Жак… Ты конченый, — Талон чешет затылок и усмехается, наблюдая за стараниями коллеги.       — Ты говоришь это мне? — мужчина продолжает копаться в капоте нового электрокара, в то время как напротив них находится старая, потрёпанная японка, которой лет больше чем Талону.       Он с удивлением подмечает, что здесь чисто и аккуратно разложены инструменты, убрано и нет бардака. Неужели Кранкассе сам драил всё помещение? Мужчина, наклонив голову вбок, заглядывает в приоткрытую дверь: видно подобие кухни. Стол, стулья, и бытовая техника. А ещё раскладушка, которая как будто зовёт его прилечь.       И желательно не проснуться.       Талон мотает головой и сосредотачивается на деятельности другого человека.       Они ещё какое-то время находятся в тишине: Талону не о чём говорить, а Жак занят делом. Пока он перебирает детали, которые в его пальцах становятся похожи на сокровища, Кло садится на раскладной стульчик и прикрывает глаза, скрещивая руки на груди.       Талон через полуприкрытые ресницы наблюдает за гонщиком.       Два месяца назад они вместе подорвали больше десятка складов Штаба, а потом лицезрели то, как очаровательно Гаджет пытается успеть спасти хоть что-то; но всё сгорело, до единой балки. Инспектор, вылетая из своего автомобиля, быстро сообразил, что руины перед ним бесполезно жалеть: и чуть не расшибся по дороге к другой точке. Талон не мог не улыбаться, пока на мониторе отчаяние и растерянность сквозили в каждом его движении.       Гонщик вообще не особо разговорчивый, но до жути уверен в себе; а ещё правильно воспитан и цепляет за собой не только омег, но и женщин в клубах, где для людей деньги не больше, чем материал для топки камина или развлечения. О, эти бумажки можно есть, сжигать, мять, рвать, а особенно весело дразнить нищих. Но до такого опустятся немногие. Жака научили уважать большое состояние, и поэтому теперь даже не скажешь, с какого он района.       А иметь дом на юге значит быть либо бедным, не успевшим уехать горожанином, либо человеком со связями. Если подумать, это одно и тоже.       Время идёт, Талону хочется зевнуть.       Жак продолжает копаться, не желая признавать, что спустил накопления на ветер.       В машине что-то скрипит, рычит, и она вроде заводится, но не едет так, как надо. Без обещанной производителем скорости, без той гордости после перечисления бешеных денег. Ей нет и недели, а чтобы получить всё обратно, надо идти к этой страшной женщине: Криста не только всё вернёт, но и закроет салон со стопроцентной вероятностью.       Устроить подлянку — руки сами чешутся. Не хочется лишать себя удовольствия увидеть не элитный центр, а груду мусора и крупных обломков.       Жак раздражённо кидает гаечный ключ в сторону сумки с инструментами и ругается на французском. Мужчина разворачивается к Талону, и протирая потный лоб платком, взятым со стола, спрашивает:       — Что опять надо?       Талон морщится и показывает на пальцах тройку: так будет проще.       — А, — и он уходит в сторону комнатушки.       Возвращается быстро, как ни странно, и отдаёт ему свёрток. В чистой, гладкой чёрной ткани спрятано что-то увесистое.       Талон встаёт и берёт предмет в руки, и из чистого интереса разворачивает наполовину.       Хочется не видеть, но он не может. Коготь скрипит зубами и хмурится, не понимая, почему это досталось именно ему.       Жак с каким-то странным пониманием хлопает по плечу.       С годами осознаешь что романтики нет в оружии.       Он проводит пальцами по холодному, черному железу. Дыхание захватывает от осознания того, что эта вещь может разнести город на минимальной мощности.       Ткань отливает дорогим серым цветом.       А ведь он уничтожил не меньше сотни; Талон хмурится и поджимает губы, аккуратно держа изобретение в руках. Грубоватая, но приятная матовая поверхность, удобный прицел и рукоять, возможность сделать два выстрела за полторы секунды. О-43 идеальная пушка, Гордость Вакуума, для которой не нужны патроны, только хорошая зарядка и регулировка температуры для аккумулятора, который размером с симку для старого кнопочного телефона.       Кранккасе превосходно разбирается не только в автомеханике, а как оказалось, ещё и здесь.       Не неожиданно. Немного неприятно: показать своё превосходство, остаться для Кристы не последним человеком желает каждый.       (Тем более, на фоне Талона, а уж на примере.)       Жак рассматривает его, но ничего не говорит.       Талон заворачивает огнестрел обратно.       Он в последний раз окидывает мастерскую равнодушным взглядом и кивает мужчине, выражая признательность. Гонщик махает рукой, и смотрит, как он идёт к выходу.       Дверь за Талон захлопывается с ненормальным грохотом; он вжимает голову в плечи, и неосознанно тянется к ушам.       Не хватало ещё оглохнуть.       Талон сглатывает и жмурится. В горле сухо, а в желудке уже нет даже той дряни, которой обычно кормят.       Дядя вроде говорил, что сегодня распустил прислугу?       *       На кухне удивительно пусто. Он не включает лампу; сначала подходит к обычному холодильнику, и открывает дверцу, заглядывая внутрь. Яркий, белый свет приятно ложится на ладони, обмотанные пластырями, бинтами и недействующими повязками. Так они кажутся менее уродливыми. Но на время. Скоро глаза привыкнут к желтизне лекарства, просочившегося через марлю, и Талон наденет перчатки, чтобы не разодрать еле заживающие порезы и царапины.       Веет холодом.       Холодильная камера полна всякой непонятной всячиной, начиная от ветчины и заканчивая энергетиками, луком и вчерашним компотом. Талон берёт в руки пару банок и вертит их в руках, проверяя марку и срок годности. Это один из самых дорогих напитков в городе, если не считать несколько старинных вин, стоящих в подвале.       Жалко, что у него нет денег забить каждую полку до отказа. На неделю бы точно хватило; не пришлось готовить мизерные порции.       Талон поджимает губы, достает из морозилки баранину, помидоры и морковь.       — Марина? Помнишь, я просил тебя дать мне способ приготовления того…       — Шурпу делать будешь?       Он вздыхает в трубку:       — Да.       — Двенадцать ночи, — она стонет, — ну тогда слушай: берешь короче… *       Талон с предвкушением и небольшим тремором наливает себе тарелку этого замечательного супа, приятно обжигая себе руки. Запах, как и в тот раз, неповторимый; у него уже давно не было нормальной еды. Садясь за стол и беря в руки ложку, Талон думает, как бы отблагодарить подругу.       Денег у него сейчас нет…       Зато можно вычислить адрес Пенни, раз в Штабе про кошелек ни грамма информации. Она, как обычно, напиздела, пытаясь провернуть какую-то сомнительную херь под носом начальства.       Ладно, для него так даже лучше.       Главное чтобы Криста не дала очередное задание, на которое надо отправиться день назад.       — Вы действительно молодцы. На восстановление уйдёт больше чем два года, — Криста спокойна, как и всегда, — так что идите. Ах, точно. Талон, остаёшься, — мимолётная улыбка признак сломанных костей.       Когда Жак кивает головой и уходит, закрывая за собой дверь, он вспоминает все грешки и предупреждения, которые получил за неделю. Что на этот раз?       Господи, если ты есть, сделай так, чтобы это закончилось как можно быстрее.       Нитки, стиснутые в ладонях, рвутся как дешёвая бумага. Перевязка испорчена и теперь бесполезна. Спирт практически выветрился… Запах. Тут нет, будет в другом месте.       Суп.       Смотри на тарелку. На тарелку.       В рот ни капли не попало, а уже воротит.       Вдох.       Выдох.       Через нос, идиот.       Талон закашлялся, и пока случайно не перевернул весь стол, встал. Он отошёл к стене, ближе к двери.       В голове ничего нет. Шум, неопределенный и гадкий. Уши заложило.       Хочется позвонить Москвичке. Она не знает что делать, но знает, что без разницы у кого, но у всех всё будет хорошо. Или как там она говорит? Чики-пуки?       Талон ради целостности кухни оседает на пол.       Тряпка, возьми себя в руки.       Какое-то время он сидит, не шевелясь; вокруг тихо. Ничего не происходит.       А? Мы тут.       «Ты жив. Ты существуешь. Пока что ты жив. Угомонись, встань, и займись делом. Тебя ждут. Ты жив. Ты жив, ты жив.»       Ой, смотри, мальчик сейчас будет плакать! Бедненький.       Талон хватается за голову, и поджимает колени к груди.       Ты должен не мне. Нам. И будешь, пока ходишь по земле, и после того как ляжешь в гроб. Ты должен, и мы тебя везде достанем. Слышишь? Везде, всегда, всегда и везде, везде и всегда, всегда и везде, вездеивсегда, вездевездевсегдавездевезде-       — Замолчи, — по спине и вискам во всю стекает холодный пот, — заткнись, просто заткнись…       Так просто, не думаешь? Ой, а где сестричка? Ты не думаешь что она тебя ищет? Ей без тебя так одиноко… Вам надо увидеться!!! Срочно. Наверное, бедненькая там занята и ищет вовсю мясо, которое можно кинуть бешеным собакам. Ты хорошо подходишь, не думаешь? Так вот пойми, это то, для чего ты был рождён. Пожалей собачек, покорми их!!! Они ведь так хорошо работают, они очень очень-очень голодны. Постоянно сторожат склады, никого не пускают и грызут глотки незваным гостям. Ты так не сможешь, так будь полезен в другом месте.       Мы всё ещё тут, помнишь? Тебя может и сожрут, а толку от этого не будет, понимаешь? Мы все тут.       В ушах стучит если не сердце, то что-то другое.       Ой-ой, всё настолько плохо? Такие ужасные, тебя обидели! Не волнуйся, после твоей смерти о тебе все забудут. Обещаю. Ты не можешь ничего обещать. Тебя не существует. Ох. Правда? Да, точно, правда? Ты это я, а я это вы. Как же можно было забыть?       Эй, эй! У тебя там еда, не забывай. Вставай, милок.       Талон заставляет себя открыть глаза. Голос подруги, неожиданно похожий на настоящий, не бьёт по вискам.       Как обычно, она говорит о ерунде, которая вытаскивает из дерьма.       Я могу рассказать тебе что-нибудь. Хочешь? Мы с Антоном как-то раз купили много-много шоколадок и раздали их детям в детском саду. Там у сестры одноклассника утренник накрылся. Все так рады были… Дети такие дети, на котят похожи. Ну! Поднимайся!       Он успокаивается относительно быстро, и заставляет себя съесть всё. И что остывало в тарелке, и то, что было в кастрюле.       Ты тоже мой котик! Приезжай к нам. Мы тебя всегда ждём!       Талон сглатывает содержимое желудка, подступившее к языку, обратно.       Посуду мыть желания нет, он оставляет всё в раковине, чтобы как можно быстрее уйти отсюда.       Талон решает использовать телепорт, чтобы не появляться перед нежелательными людьми. В голове проблем куча, лишние не нужны.       Тесная комната встречает теплом: грелка работает исправно, а все куртки и другие вещи, которые он нашёл, настолько толстые и тяжёлые, что остаётся мечтать. Он заваливается на мягкую гору, и накрыв себя как можно большим количеством одеял, пледов, пыльных пальто и шерстяных платков, ёжится.       Ему всё равно чертовски холодно.       Но это не мешает заснуть.       *       Странно душно.       Снова снится что-то, от чего потом ещё очень долго трясёт, но он, к счастью, не помнит вообще ничего. Остаётся надеяться, что в следующий раз будет точно так же. Талон открывает глаза и нехотя потягивается: если не проспал, то можно ещё поваляться.       Его всё ещё напрягает факт того, что Криста молчит. Если бы Талона действительно хотели отправить валятся в снегу, то уже давно поставила перед фактом. Три месяца… На два раньше, это минимум. Он подслушал пару разговоров, а потом залез в сеть; ни черта не ясно. Она сомневается? Там есть что-то, к чему лезть не надо? В чём дело? Хотя, вряд ли.       Ладно, Талону по большому счёту, всё равно. Чем крупнее идея, тем больше денег отсыпят. А ему они нужны позарез, не меньше. Отдать то, что он занял достаточно давно, и ещё покрыть расходы шведу, как благодарность за скорую помощь. Часовщик будет приятно удивлён, когда узнает, что его свалка всё-таки будет расставлена по полочкам в опрятном, чистом помещении. К тому же, винтажная обстановка… Красота, наверное.       Он не может представить это, но то, что Шерри будет рад, тоже заставляет радоваться.       Талон вспоминает как когда-то они работали вместе, и как большую часть времени просто ругались, а потом ещё и получали от Кло за невыполненную работу. Он поворачивает голову. На маленьких часах, лежащих прямо напротив, уже около пяти вечера.       Пора собираться.       *       Ноги знатно затекли. Сидеть на неудобном стуле надоело, и Пенни бы с радостью постояла у стола секретаря, но Брейн не одобрит. Он уже довольно долгое время возится с разрешениями на въезд и выезд, до поздней ночи оставаясь в Штабе. Она и дядя не одобряли подобную увлечённость работой, но безопасность была превыше всего.       Впрочем, если хорошенько подумать, Пенни такая же и даже хуже. На мобильный пришло уведомление. Оно издало звук, который женщина специально поставила для сообщений от Кайлы.       Смс от неё всегда сопровождаются забавными вырезками из газет, статей из интернета, а главное, они никогда не имеют связи с реальностью. Вырванные из контекста шутки поднимают настроение не только Пенни. Она знает, как бесится профессор из-за постоянного несвязанного спама в своих личных сообщениях. И как бы он не грозился заблокировать Кайлу, Роберт не будет этого делать. В скором времени ему станет не на что жаловаться, а ещё исчезнет цитирование приказов в конце рабочего дня.       Когда Кайла услышала фразу из видео, которое она утром того дня прислала Стильштейну, захотела съязвить, но потом, когда Пенни ткнула её локтем в бок, поняла, что незачем лишать себя такого удовольствия. Позже, когда она усилила поток информации, начались недовольные вопли и причитания… Но так тоже хорошо. Есть над чем посмеяться.       Пенни поправляет волосы и крутит прядь на пальце, пока просматривает содержимое переписки. Ради чего-нибудь, десять сообщений длинной в пару листов. Кайлу никак не изменить. Как и то, что она весьма неожиданно приглашает на свидание…       Пенни мечтательно закатывает глаза и с улыбкой пишет ответ. Если будет время, то на выходных, она только за. Да и давно надо сходить куда-нибудь. Можно заглянуть в парк или ресторан, потому что средства у неё есть всегда, а сидеть дома в одиночестве на постоянной основе не есть хорошо.       — Надо быть в Центре через полчаса, — Брейн снимает очки, протирает их, и закрывает ноутбук.       — Он уже прилетел? Так быстро? — она удивляется, потому что вроде как Генерал не любил скоростные самолёты. Пенни знала, что его укачивает, и ещё, вроде бы, бывают внезапные приступы тревожности.       Она тоже иногда может психовать и думать о том, что имеет дело с неисправной машиной, а значит вероятность умереть из-за чьей-то глупой ошибки возрастает на огромное количество процентов. Конечно, Пенни доверяет их инженерам и проектировщикам, но всё же… Случайности зачастую неслучайны, а у неё есть очень много неприятелей.       Пенни задумчиво крутит телефон в руках и думает о том, что же ей делать. Можно отпроситься у Шефа, сказать что ей в последнее время не очень хорошо, да и если на встрече не побывает, ничего страшного не случится. Она, в конце концов, не такая значимая персона. Дядю может быть, наоборот, оставили в кабинете, разбираться с кражей из музея… Спрятанные экспонаты неожиданно оказались похищены, а у инспектора, или даже наоборот, у новоиспечённого генерала с ним не такие хорошие отношения, как может быть известно.       Пенни до сих пор вспоминает те причитания и стоны… В жутком сне такое обычно не всплывает, а в жизни неоправданно часто. *       Закат сейчас особенно яркий. Талон щурится и рукой прикрывает глаза от ослепительного диска. Влажный воздух после духоты своей комнатки приятно холодит кожу. Внизу оживлённый город, по которому и не понять, что медленно тонет, умирает. Пока что он ещё держится, не расцвёл, но некоторые любители растительности уже хлопочут на своих балконах, а в пригороде на участках. Как обычно, в апреле всё ощущается совершенно по-другому, и Талону внезапно хочется достать папку с компроматом, швырнуть её Кристе в ноги и уехать отсюда, куда-нибудь, но не оставаться здесь.       Может быть, он бы смог достать свои настоящие документы, снять квартирку и устроиться продавцом в каком-нибудь небольшом магазинчике, а потом тихо жить и ни о чём не думать. В знак доброй памяти пригласил бы к себе Часовщика, и надеялся, что тот действительно приедет. Сценариев несбыточной мечты много, а гадкая реальность одна.       Ты тоже один.       Ветер, скользящий между зданиями, в переулках и по проспектам, несёт запахи вечерней выпечки и свежести, которая появляется после дождя. Он трепет волосы, которые лезут в глаза и нос, щекочут губы и цепляются за ресницы. Талон смотрит на Высоченную Высотку, а потом в сторону Управления. Он вздыхает и сильнее затягивает ремень под грудью, проверяя на пригодность. Не хватало ещё полететь вниз. Сапоги уже давно не реактивные, да и смысла в них никакого.       От проблем, Вакуума, не улетишь или убежишь. И тату ты тоже, наверное, никогда не сведёшь.       Талон продолжает стоять на крыше одного из крупнейших торговых центров Метро-Сити, и не понимать, зачем это делает. Он мог бы с лёгкостью переступить невидимую черту, потому что ограждение уже позади, и нет кого-то, кто смог бы остановить.       Так в чём же дело?       Как в прошлый раз, да? Ты уже попытался.       Есть кое-что страшнее смерти.       «Ты это знаешь.»       Голос не отвечает и Талон хмыкает сам себе, удивляясь случайной, маленькой победе.       Он садится на холодный мокрый бетон, и свешивает ноги в кишащую человечками и машинами бездну. Зеленеющие вдалеке специальные беседки вызывают смешанные чувства. Почки на деревьях только начинают раскрываться, а там уже всё. Они в конце концов, для того и выведены, но почему-то противное чувство, как будто пластиковый ножик, неприятно режет глаза.       Куртку надо менять на более тёплую, возвращаться к зимней версии. Наверное, заболел, раз ничего уже не греет, и руки постоянно мёрзнут. Как обычно, догадки оказываются правдой.       Если подумать, он мог бы попробовать выкрасть паспорт, привыкнуть к настоящему имени…       Талон знает, что это просто временный порыв, который невозможно воплотить в жизнь; созданный весенним обострением и оптимизмом, ютившимся в тоннах безысходности, он так и останется там, откуда ничего и никогда не выйдет на свет.       Тристан заставляет себя подняться. Пора идти работать и наконец-то забрать то, что принадлежит ему.       Он шагает по крышам не спеша, с нездоровым удовольствием представляя кривые лица. *       Пенни стоит прямо, и немного нервничает, потому что, на самом деле, она далеко не бесстрашная, а перед ней скоро появится человек, который действительно был на войне. Брейн стоит рядом и особо не переживает. Он спокойно рассматривает всех присутствующих и когда замечает её вид, удивляется. Секретарь решает оставить вопросы на потом и не трогает её; зевает, прикрывая рот рукой.       Кайла, стоящая справа от неё, рядом с Куимби, как обычно пялится в телефон и не думает о том, что это, может быть, некрасиво или неуважительно… Стильштейн ничем не отличается: его вообще нет, хотя сказали явиться всем поголовно. Какие же они безответственные. Неужели только ей не всё равно на то, что происходит вокруг? Пенни разочаровано выдыхает и трёт переносицу. Брейн снова переводит взгляд на Старшего агента, касается её пальцев. Сначала она не замечает, но немного позже женщина благодарно берёт его ладонь в свою.       Так. Пенни нужно успокоиться. Не будет же она жать Ноззеру руку, правильно? Даже если бы ей хотелось, этого точно не произойдёт, а значит и волноваться не о чём. Наверное.       Налажать может каждый без исключений, и как же тут придумать, избежать этого? Она может сказать какую-нибудь глупость, пошутить, а на самом деле оскорбить человека.       — Всё нормально, — секретарь шепчет на ухо, осторожно наклонившись, — ты же не букашка, верно? Жди, что скоро будешь от него приказы получать. Пенни насупилась:       — Ты с чего это вообще взял?       Брейн смотрит как-то снисходительно, будто знает то, чего не знает она, и от этого Пенни жутко интересно. Она пристально смотрит на друга и с подозрением щурится:       — Тебе Куимби что-то сказал, да?       Брейн вообще не реагирует; успел включить наушник и теперь делает вид, что ничего не слышал.       Она фыркает и закатывает глаза. Сама разберётся, больно надо. Старший Агент, возьми себя в руки.       Пенни тихо вдыхает, считает до десяти и так же выдыхает. Выпрямив спину, и заведя плечи назад, она ловит своё отражение в стеклянных дверях, и оценив неплохой макияж, которым она решила побаловаться утром, улыбается себе. Спокойно, красотка.       У неё есть куча дел на сегодня, и если успеет до полуночи, можно сказать, Пенни оформила себе отгул до следующего четверга. Когда она рассказала об этом Кайле каким-то образом получилось так, что за полчаса Пенни успела стать причиной спора на сотку. Как обычно, Стильштейн не очень верил в силы Браун и сказал, что как только она попадёт домой, сразу свалится на диван от усталости. Кайла же в Пенни верила: наверное слишком сильно, потому что деньги на дороге не валяются. Конечно, ей очень приятно, но…       Ладно, Пенни постарается. Даже если не получится, то она ничего не потеряет, а скорее приобретёт постоянное нытьё подруги. Но в то же время, Кайла может спокойно плюнуть на это и забыть, влипнув во что-то поинтереснее.       Сумасшедшая неделя.       Впрочем, как и все остальные.       Она слышит, как все оживляются и смотрит в сторону шума: идут три человека, если считать Ноззера. Высокие, крепко сложенные, они шагают как будто по красной дорожке. Дорогой одеколон одного особенно сильно чувствуется, и Пенни кажется, что мужчина имеет неплохой нюх, но лучше бы не выливал на себя столько. После небольшого приветствия половина кивает им и расходится. Она не совсем понимает, но решает не думать над этим.       Когда гости из Старого света останавливаются прямо напротив Шефа, Брейна и неё, Пенни удерживает желание спросить, как прошёл полёт. Ей хочется пожать руку старому знакомому, но что-то грохочет в северном крыле; она напрягается, и паршивое чувство испорченного важного мероприятия закрадывается в голову. Женщина, не привлекая внимания, поворачивает голову, но никто, как будто ничего не слышал, и поэтому уверенность теряется, а с ней и идея. Пенни кажется, что ей послышалось, как обычно это бывает, а потому продолжает стоять и держать полуулыбку на губах. Раздражение как появилось, так и ушло, ничего за собой не оставив.       — Без формальностей. Всё необходимое, — генерал достаёт из материализовавшегося чемоданчика флеш-накопитель, — тут.       — А вы, я смотрю, никак не изменились, — Куимби тепло улыбается, — Ну хорошо. Пусть будет так.       Шеф подносит кулак ко рту, и прокашлявшись, продолжает:       — Всё выходит из-под контроля.       В помещении как будто по щелчку становится пусто, и Пенни не может не удивляться хитростям начальника. Она ничего не поняла и не заметила… Надо тренировать внимание.       — Это уже многие знают, — генерал хмыкает.       Кажется, Ноззер хочет закатить глаза, но вместо этого его взгляд останавливается на Пенни, и тут же становится серьёзнее:       — А многоуважаемый Гаджет на задании? — если бы Пенни не помнила их противоречивые отношения, то обязательно подумала, что он произнёс это с грустью.       — Да, — у неё вырывается случайно, — его не будет ещё достаточно долгое время. Мужчина оглядывает её с ног до головы, как будто не узнаёт.       Не то чтобы она надеялась на обратное, но. Становится всё равно, и от этого легче.       — А вы?       Пенни удивляется, но вида не подаёт: как минимум это странно, а как максимум может испортить ещё не сформировавшееся впечатление. Знала же, надо было остаться в лаборатории и отсидеться. Теперь приходится думать и подбирать слова.       — Пенни Браун, — так, надо более известную версию, — Пенни Гаджет, Старший агент Штаба.       Когда она полноценно представилась, внезапно вспоминает, что, вообще-то, её рабочий день закончился ещё несколько часов назад, и здесь Пенни вообще не должна находиться. Мда, блядство. Знакомство с вышестоящими это конечно, очень хорошо, но ей сейчас бы разобрать бардак в квартире… Как обычно, всё идёт не так как надо.       Ноззер ещё раз осматривает её с ног до головы, как будто сомневается, и протягивает ладонь в перчатке из настоящей кожи; по позвоночнику неожиданно прошёлся разряд, и Пенни уверенно тянет свою в ответ.       Краем глаза она замечает почти незаметную улыбку Брейна, и от этого настроение Пенни увеличивается во много раз.       У него тёплые руки, и ещё немного шире чем у неё самой. Интересная заметка.       — Давно?       — Достаточно, — женщина отвечает, не задумываясь.       — Осторожнее с этим, — Генерал намекает, и она, как ни странно, понимает.       — Обязательно.       Или не совсем.       Над этим Пенни подумает позже. Надо посмотреть чертежи, и на всякий случай, перезаписать на другой носитель. Второго конечно нет, но она взяла запасной и постарается их убедить. Тем более, здесь Брейн, и он может на что-то повлиять.       От одного личного информатора Пенни поступила информация, что психи, и прочие космонавты знают о прибытии потенциально полезных для них вещей. Если бы она не была уверена в точности, то проигнорировала этот бред, но зная целеустремлённость Вакуума и желание Талона вбить гвозди ей в череп… Как много проблем, и каждую надо решать пока не стало во много раз хуже.       Иногда Пенни кажется, что когда-то давно она перед кем-то важным провинилась и теперь отрабатывает, с процентами.       На конец смены всякий бред лезет в голову.       — К делу. Брейн? — Шеф поправляет свой пиджак.       Он открывает свой Кодекс, в котором уже всё готово для сканирования и обработки кода. Пенни помогала ему улучшать эту программу, но получилось разве что увеличить производительность. Она не так сильно училась в университете, и в итоге подзабросила информатику… Наверное, зря.       Все они подходят к главной голограмме, изображающей земной шар. Ноззер отдаёт секретарю чемоданчик, и отпускает своих людей. Пенни знает, что он отправил их на проверку периметра.       Потому что грохот повторяется, и скрежет рядом с главным входом всё сильнее; женщина достаёт небольшой кинжал, и ждёт того, что будет дальше. Брейна она защитит в любом случае, а остальные могут позаботиться о себе здесь и сейчас.       Пострадают наработки — пострадает континент.       Из-за угла, около чёрного входа резко выворачивают люди, в их числе Кайла и Профессор, которые что-то кричат и машут руками.       — Эвакуируйтесь! Срочно, — Стильштейн переворачивает столы, перепрыгивает через макеты и сжимает в руке ингалятор. Он каким-то образом перемещает из лаборатории крупные предметы, хлам, комоды, стулья и прочее, то, что может затруднить перемещение.       — Дайте мне минуту, — секретарь снисходительно кивает головой в сторону неразберихи, — или две. Уходите.       — Я рассчитываю на тебя, Месяц, — Куимби как-то странно произносит её позывной, но Пенни уже не скрывает оружие за бедром, и ищет Кайлу, которая успела выпроводить остальных.       Шеф открывает портал и подзывает ещё нескольких сотрудников к себе. Жак уже кому-то звонит, значит, по идее, всё было спланировано? Генерал говорит о каких-то источниках и предателях, и раздражённо бросает трубку. Они исчезают в голубом свете, и Пенни кажется, что их оставили тут просто для видимости.       А.       Так вот о чём говорил дядя.       Понятно, шоу такое шоу… Но кроме злости оно ничего не даёт.       — Пожар? — она старается не слишком громко кричать, но по-другому нельзя.       — Всё в два раза хуже! — Роберт подбегает к секретарю, и что-то нервно печатает на строке ввода.       — Мы знали, но психи подключились к основному информационному потоку. Скорее всего Шеф пошёл отрубать электричество.       Пенни замирает:              — Так если всё было известно, какого хера? — она теряет мысль и забывает все ругательства, которые должна была вылить на них.       — Сторонний профиль пытается присоединится к просмотру, — Брейн цитирует и сжимает тонкую пластину Кодекса. Он переводит взгляд на Стильштейна.       — Отклоняй до последнего. А ещё лучше, — учёный кладёт руку на чужую, и разделяет всю информацию по папкам, и теперь чертежи похожи на какие-то разорванные клочья бумаги в электронном виде.       Она видит как подруга складывает из пальцев крест, и хмурится: тогда для чего эвакуация? И почему ещё никто не вломился? А, хер с ним, тогда Пенни будет быстрее. Где подмога, где наряд? Что происходит? Пенни смотрит на Брейна и замечает краснеющий экран.       Ей становится страшно. Пенни думает о том, что может быть, им надо переместить половину ключевых элементов, оставив только мусор, а остальную информацию перешифровать и удалить из поисковой системы.       — Мы можем поступить по-другому. Подвинься, — она оглядывает всё помещение, и присаживается на корточки. Пока есть время.       Пенни быстро объясняет свою задумку, и на её радость, никто не спорит, потому что другого варианта у них нет.       И пока они втроем разрывают соединение и перекачивают данные, на пороге появляется причина переполоха.       Талон наклоняет голову вбок и безразлично смотрит за стараниями агентов. Вокруг куча хлама, и так стараются успеть…       Это будет быстро. Но так кажется, пока он не замечает металлический блеск рядом с блондинкой.       Или не очень, не суть.       Он перестраивает браслет и теперь держит в руках действительно работающую вещь.       И ей Талон разламывает, хлещет по груде теперь уже переломанного дерева.       Когда крик неприятно режет уши, он улыбается, и сильнее взмахивает рукой: какой прелестный вид: кучка юных хакеров сжалась, и Пенни, которая случайно приняла удар на себя, вскрикнула.       Но почему-то они совершенно не спешат убегать.       Через секунду после этой мысли вырубается свет, и Талону снова становится смешно.       Значит, будут танцевать в темноте, или под красной лампочкой. Его всё устраивает.       Пока сзади не начинает реветь сирена; Талон оборачивается и встречается взглядом с перепуганной Кайлой.       Конечно, она видела, как он перерезал двум охранникам ноги. А мог бы шеи. Хотя…потеря крови, медленная смерть… Что лучше?       И пока администраторша пялится на него, Стильштейн подозрительно быстро хватает какого-то брюнета с хвостиком под локоть.       Профессор что-то показывает Кайле, и она отмирает, но Талон быстрее: он прикидывает, куда надо бить, чтобы флешка выпала из рук очкарика.       Это не занимает много времени: когда третьего, ему неизвестного, запихивают в искажённую материю, что-то при этом объясняя, «Коготь» действует.       И вуаля! Она падает из его рук, и Талон уже перескакивает через огромный раздолбанный шкаф.       — Быстрее! — Стильштейн кричит своему товарищу, а сам мчится в обход, к невозможной тараторке.       Кайла надеется, что до профессора Талону дела нет.       Она не хочет видеть ещё больше крови, и тем более на Пенни, которая сейчас должна остановить этого психа.       Сердце колотится об рёбра, и Фригг хочется обнять ученого.       Страх вяжет по рукам и ногам.       Она держится за рукав Стильштейна и не обращает внимания на поцарапанные выбитым стеклом ладони. Кайла, когда тащила профессора к выходу, думала только о том, как бы не выпустить из рук конверт с государственной печатью.       Чёрт бы побрал психов прямо сейчас сносить защиту! У неё не успел закончится рабочий день, так ещё и пролила на себя кофе, не доделала ещё десять процентов от всеобщих отчётов… Неужели нельзя было заявится попозже?! Хотя бы на пятнадцать минут!       Когда над головой свист перерастает в вой, а с потолка сыпется штукатурка, Фригг понимает, что надо ложится на пол.       Роберт реагирует быстрее, и тянет её к подобию баррикады, случайно образованной в драке.       За перевёрнутым, и немного разломанным столом оказывается ещё пара человек, которые, сжавшись в комок, трясутся, хватаясь за голову.       Фригг поступить так же не может, хотя очень хочет. Она кивает Стильштейну и осторожно выглядывает из укрытия.       В следующую секунду на щеке появляется тонкая, незаметная полоска, а саму Кайлу на себя успел потянуть Роберт.       Она хлопает глазами.       Она не понимает, и открывает рот, но ничего сказать не может.       — Тихо, всё нормально.       Кайла осознаёт.       — Я успела нажать кнопку, — голос осевший, — она, она, — хрипит от испуга, — она не выпуклая, а ещё они отрубили вообще всю связь.       Роберт её обнимает, и пытается согнуться так, чтобы их не было видно.       — Успокойся.       Слышны крики. Пенни.       Кайла дёргается, но профессор держит её крепко:       — Это её работа. Не лезь туда.       Она понимает, что он тоже боится, и сжимает кулаки.       Всё тело сковывает, становится ещё хуже чем было.       Проходит ещё какое-то время. Может быть вечность, Кайла не знает. Она очень старается закрыть уши, чтобы ничего не мешало, но не получается. Её трясёт, и Роберт каким-то образом связывается с секретарём; чёрт бы побрал их запасные каналы.       Дыши, дыши, дыши.       Кайла всегда знала, что Старшим агентом быть… Трудно. Опасно. Смертельно опасно, если быть точнее, и она никогда не задумывалась об этом по-настоящему серьёзно. Ведь она не рассказывает, сколько не уговаривай или мешай работать.       А сейчас то, что они видят, или слышат, прячась за несущими стенами, под столами, забившись в угол, дезориентирует, и заставляет действительно бояться; каждый из тех, кто не успел сбежать, молятся, чтобы длинный электрический хлыст не задел их. О знакомых или коллегах речи не идёт: своя жизнь дороже.       И боли все они боятся до дрожи в коленях, обморока или решения подчинится чтобы как-то избежать ужасной участи.       Все они. Но не Пенни.       Лязг металла, голубые осколки Кодекса, справляющегося с напором жуткого оружия, летящие во все стороны, звуки борьбы, отдаленно напоминающие ругань людей…       Она правда сравнивала себя с собакой. Не напрямую, чтобы конечно не обидеть Брейна (который сейчас зажимает рот и себе и ещё нескольким, сердце которых бьётся сильнее чем перед экзаменом по вождению). Разница между ними наверное в том, что у него есть вакцина от бешенства. А у неё — нет.       Кайла подругу никогда не поймёт, но не рискнёт, до крови закусив язык.       Слышен выстрел и крик. Она жмурится ещё сильнее.       Это похоже на что-то нереальное, за пределами понимания обычного мозга.       И Пенни старается понять изо всех сил, которые у неё вообще есть или остались.       Это правда похоже на танец: ударь, заблокируй, и уйди на негнущихся кровоточащих ногах; не жалей рук, дери, закидывай неоновые петли на чужую шею.       Раскладной нож в руку ложится как родной, и Пенни отбивается, и пока может. Как же он, блять, вовремя явился!       Кровь закипает, и ровно так же хлещет с разодранных, до свисающих ошмётков кожи плеч. Талон не спускает с неё глаз, и продолжает атаковать.       Пенни рычит, уклоняясь от хлыста, заставляет раскалённую верёвку разрезать пластик и крепкое древо, уклоняясь и увиливая всевозможными способами.       Талон не останавливается, а только увеличивает скорость, и пробивается через испорченные вещи ближе с центру. Он игнорирует почти всё: она швыряет первое попавшееся под руку и шипит, когда щепки занозами остаются в мозолистой коже. Порванные, простые тканевые перчатки никак не спасают, да и не для этого они были созданы.       Это новейшие чертежи оружия, и если они попадут к Вакууму на рассмотрение, а далее выпуск, то Штаб лишится возможности хоть как-то ему противостоять.       Пенни не придумывает ничего лучше, как кинуться ему на спину.       И это у неё выходит. Женщина чудом угадывает момент, и бросается вперед, вырывает Талону клок волос, и сваливает на пол.       Но он не выпускает хлыста из рук, успевая выключить и запихнуть его за пазуху. Они сцепляются в какой-то непонятный комок, оставляя за собой обрывки ткани и кровавый след. Пенни не может позволить ему добраться до чертежей. Точно так же, как и не может его поймать.       Женщина старается, но в итоге он садится ей на руки, и тряся за плечи, вбивает голову в пол.       А потом начинает душить, и бить, и бить, и бить-       Она перестаёт чувствовать свою спину.       Видимо, Талон очень спешит, раз забыл про её голову.       Пенни, ощущая тепло, струящееся со лба и носа по щеке, а потом капающее на губы, стекающее по подбородку, улыбается:       — Сильнее, папочка, — выдаёт сладко, на одном дыхании, и смотрит ему прямо в глаза.       Талон сдавливает шею ещё сильнее, не разрывая зрительного контакта. Он не смеётся над ней, не отдёргивает руки, а так же, не меняясь в лице продолжает вжимать Пенни в мраморную холодную плитку.       Она не может пошевелится, уйти или убежать: надо задержать и выиграть время для Брейна. Если кража удастся, то даже лёгкое сотрясение нельзя будет нормально подлечить.       Талон продолжает душить, медленно, и по её догадкам с удовольствием; перед собой уже ничего не видно, перед глазами темно и от этого ужасно противно. Пенни рывком пытается встать, но от этого только хуже.       Она чувствует, как Талон встаёт с колен, позволяя лёгким нормально заработать, и тут же странный свист в ушах; она стирает ладони и щеку, пока скользит, перекатывается как мячик к шкафу с документацией. Талон умеет молниеносно двигаться, а ещё отлично дать под ребро, да так, что Пенни отлетает на метров семь, или может больше.       Кажется, слышен хруст. Женщина с сожалением сжимает кулаки.       Больше сил у неё нет.       Пенни перестаёт сопротивляться, пытаться встать, и вместо этого просто кашляет. Крови слишком много.       Сознание стремительно темнеет.       *       Пенни подняла взгляд к небу, на удивление чистому: сегодня весь день шёл дождь. Как и вчера.       Сейчас же полнолуние помогало городу стать немного романтичнее: парочки в парках не особо боялись комендантского часа, и даже некоторые ресторанчики продолжали работать.       Она задержала дыхание, и открыв окно, высунулась из него ровно наполовину. Женщина попыталась вспомнить то, как же дядя учил её распознавать созвездия. Это было давно, за несколько лет до появления Кло, и до того как Брейн только появился в их доме.       Плечи болят, но Профессор снова обработал порезы и ожоги своей таинственной супер-мазью, так что совершенно не так, как могли бы. После того как она отрубилась на полу, ничего особо не помнит, но Пенни всё равно не может уснуть, ещё не отойдя от того, что произошло. А ведь шесть часов назад всё было хорошо и здорово.       Инцидент быстренько прикрыли, женщину подлечили и отправили домой. Всё как обычно, тактика Штаба не меняется, хотя давно пора.       Действительно, Шеф полностью ей не доверяет, или таким образом оберегает… Пенни улыбается.       А потом видит кого-то прямо на соседней крыше.       И этот кто-то медленным шагом идёт прямо к её балкону.       Она замирает, щурится; и не может сдержаться:       — Какого х…       Талон.       Пенни сжимает кулаки, и тут же забегает обратно в квартиру, но не успевает: эта мразь уже перелезла через ограждение.       И схватила её за футболку, порвав шиворот.       — Я пришел забрать должок, — он вышибает металлическую раму и портит замок, не давая захлопнуть дверь.       Пенни паникует: ей действительно становится страшно. Этот человек знает где она живёт, знает как работает система безопасности, и твою мать! Она не помнит про какой должок он говорит.       — Где мои деньги, стерва? — Талон разламывает дверь, и практически вытаскивает её из щели. Женщина пытается выдрать руку, но хватка стальная, не меньше. Когда он впечатывает её в стекло, Пенни кажется, что ещё один такой раз, и непереваренный ужин окажется размазан по всему балкону.       Талон с невозмутимым выражением лица берёт её за подбородок, заставляя смотреть в глаза… А потом до звёзд в глазах сжимает челюсть и рычит на ухо:       — Подумай хорошенько.       Пенни краем глаза замечает людей, там, внизу, и наступает ему на носок, но это не срабатывает: тоже увидел компашку, похожую на хиппи. Талон поджимает губы, и продолжает держать её на месте, не давая надежды на освобождение.       А люди идут своей дорогой, уже наполовину прошли её дом.       Пенни знает, что сейчас будет больно. Очень больно. Но она всё равно щипается, вертит головой, и не добившись ничего, кусает его руку, зубами впиваясь в человеческое мясо. И это, на удивление, помогает. Он отдёргивает ладонь с шипением, и Пенни игнорирует все свои ощущения, открывает рот, набирая в лёгкие как можно больше воздуха:       — ПО, — и всё, что ей удается сказать.       Дальше тупая боль в затылке и пустота в голове, сопровождающаяся нехваткой кислорода.       Пенни чувствует, как он сжимает её шею. Пенни чувствует, как хрустят её кости, и о, какая неожиданность: Талон прижимает её к себе вплотную, не оставляя ни капли свободного пространства.       Встань бы она на цыпочки — прокусила бы плечо.       Но она не может, и всё, что Пенни остаётся — пытаться дышать. А те ребята, кажется, услышали, и притихли, настороженно прислушались. Один из них даже показал пальцем в сторону недо-крика, и у Пенни заслезились глаза: если бы она только сильнее сжала зубы…       Но её эти люди не увидят. Талон закрывает её собой так, что ни одна живая душа не догадается, что в этом месте кто-то есть.       Он убирает руку с шеи, и встряхивает её, как будто Пенни — ничего не весящая кукла. На самом деле, сейчас она себя таковой и чувствует. Беспомощная, мягкая, как тряпочка, которую сейчас разорвут на части, и вата, служившая наполнителем, разлетится по всему свету.       Талон продолжает держать её при себе; лбом Пенни утыкается в чужое плечо и неровно дышит, но придти в себя не получается. В голове звенит, а грудь сдавливает непонятный фантом.       — Ну и? — а он, гад, стоит на своём.       Пенни снова открывает рот, но вместо каких-то слов беззвучный, больной хрип вырывается наружу. Талон почти закатывает глаза: она знает каждое его движение и эмоцию, несмотря на то, что сейчас вместо разговора он предпочел вырвать ей хребет. Один взмах руки — она избежала столкновения с чаном, наполненным раскалённым маслом. Косой взгляд — Пенни прыгнула ему на спину, а позже оглушила, чтобы тут же заорать от нестерпимой боли, вызванной электрическим хлыстом. Пенни научилась смотреть вверх, но не может уследить за землёй. Иногда из-за этих ошибок она ходит по тонкой грани своего существования.       — Я отдала его Стильштейну, — нагло врёт; ум, наверное, весь исчез.       Пенни не может не пискнуть: ребра сдавило со всех сторон, и ей показалось что лёгкие, как бы странно это не звучало, сейчас через рот вылезут наружу.       Он ей не поверил.       И когда уже, по её скромному мнению, хуже быть не может, Талон одной рукой, заводя её за спину, расстёгивает ремни у себя на груди.       Пенни не хочет сдаваться. Она успела отсканировать и расшифровать только часть данных…       Но ей, блять, приходится.       — В тумбе на кухне, — выговаривает на одном дыхании, и Талон резко отпускает её. Он отряхивает руки и, бросив на женщину презрительный взгляд, шатает остатки двери.       — Я здесь не пролезу. Неси сама.       Пенни не знает, насколько сильно он приложил её, но по ощущениям даже хуже, чем на обычных стычках. Потому что шум в ушах не прекращался, и, по какой-то непонятной причине, ноги не держали. Она не могла подняться, и всё, что Пенни оставалось — жмуриться, откинув голову назад, а потом, облизывая сухие губы, видеть его недовольное лицо.       Как только Пенни поднялась, опираясь одной рукой об оконную раму, тут же начала сползать вниз.       У неё точно сломано ребро. Как минимум трещина. Это слишком знакомое ощущение, чтобы спутать с чем-то другим.       — Я разнесу тебе квартиру, — Талон поставил руки на уровень пояса, и с какой-то долей веселья, оглядел её с головы до голых ног.       На улице почти ноль градусов, а она ходит в чём попало.       Ему надоедает ждать, и Талон одним рывком тянет женщину вверх, а потом на себя, позволяя вцепится в свою руку.       Пенни не может с горечью думать о том, что придётся покупать новую дверь и делать ремонт. Талон разодрал всё что только мог, и даже больше. Она заставляет себя ещё немного потерпеть: он просто так не уйдёт.       Когда нежеланный посетитель заходит в гостиную, Пенни начинает понимать, что вообще-то, она в выигрыше. И пока он этого не заметил внезапный прилив радости, надо придумать, как ей провернуть этот номер.       Пенни знает, как легко вывести его из равновесия; женщина показывает на ящик, в котором лежит кошелёк Талона. Хотя, можно сказать, к нему вернулся драгоценный квадрат из чёрной кожи, Кло не торопится, не отходит от тумбы. Она пристально наблюдает за тем, как он придирчиво считает деньги, достаёт документы из кармашков и проверяет на наличие подтверждений. О стоит к ней полубоком, скорее спиной. Пока Талон бурчит себе что-то под нос, и шуршит бумажками, Пенни понимает: это её шанс.       Со всей точностью Пенни бьёт его по особой точке на плече, и пытается выхватить портмоне. И если от первого мужчина теряет равновесие, и оказывается распластанным на барной стойке, то со вторым она промахнулась: Талон слишком крепко вцепился в кошелёк, чтобы за один раз вернуть его себе. Он наверное, ожидал чего-то подобного: успел подставить подножку. Женщина падает, споткнувшись.       Сначала Пенни не особо понимает, что произошло, потому что вроде как упала, а вроде как она прямо сейчас лежит на чем-то мягком… Глаза открывать не хочется. Пенни не понимает что это, и поэтому упирается руками в нечто, а потом бесцеремонно сжимает обтянутую тканью… Кожу?       Кто-то охает. Потом давится воздухом.       Пенни чувствует, как под плотно прилегающими пальцами, вообще-то, вздымается широкая грудь.       Ха-ха, Пенни Браун, это победа!       Правда, вопрос: какая? Если она сейчас облапает Талона, насколько сильно ей влетит позже? Зато можно избавится от контроллера…       Стоп, облапает… Похуй, идея — отпад! Всё равно он вмажет ей, пока есть возможность, надо действовать.       Тем более, Пенни сможет оправдаться паникой и большой головой! Никто её ни в чём не обвинит. Сильно же ебанулась головой, а… Давно такого не было.       — Я тебя, — договорить Талон не успевает, как она несколько минут назад. Или не несколько. Неважно.       — Ты что, думал, если получишь то, зачем пришёл, просто так и уйдёшь? — она почти рычит, и не жалея оставшейся силы, с размаху отвешивает пощечину. Ладонь горит долго.       Он молчит и тяжело дышит.       Что делать дальше, по правде говоря, женщина не знает. Пенни спустя некоторое время расслабляется, и теперь полностью лежит на нём. Талон не шевелится, хотя она знает, что руки у него вполне функционируют.       Она осторожно касается солнечного сплетения под своим подбородком, а после, когда Талон окончательно затихает, начинает ощупывать его грудь, как будто ничего не понимает.       Где же эта штука? Он что, действительно сам, без указания сверху доебался? Пенни не понимает, и внутри всё клокочет от осознания того, что такая возможность исчезла, толком и не появившись.       Блять, какая же она мягкая… Хотя про кожу она такого же сказать не может. Позже Пенни водит руками по плечам, как будто ищет закладку где-то в подворотне, и с удовольствием подмечает редкие вздохи.       А ведь он ничего не делает, позволяет всё это. Потому что знает: ничего это не значит, и оба просто тянут время; она вскакивает, и ставит колено прямо под челюсть. Талон смотрит прямо в глаза, и с каким-то жутковатым спокойствием наклоняет голову вбок.       Позже она замечает, что кошелек исчез. Вообще. У него нет карманов, разве что на внутренней стороне куртки… Но и он слишком мал. Пенни знает, она уверена в том, что он не мог его спрятать. Это физически невозможно. Женщина хватает его за руки, и с раздражением отмечает боль; в коленную чашечку упирается ключица.       Пенни задумалась: она не сомневается в том, что Талон явился за оказавшейся по случайности вещи, принадлежащей ему, но неужели это всё? Никакой другой причины? Разворотить пластик одними только руками ради пары бумажек, от которых ей ноль пользы? Испортить систему безопасности, заработать ожоги из-за какой-то херни? В П.С.И.Х.е много работы, и заняться есть чем, так что…       Зачем?       — Чего застыла? — он продолжал наблюдать за ней, безразлично ожидая дальнейших действий.       Пенни поджала губы: она не собиралась отвечать.       Они оба молчали некоторое время: никто не собирался говорить, потому что за этим последовала потасовка, на которую сил не было.       Звенящая тишина резала уши и давила на больной череп.       — Что ты здесь забыл? На самом деле, — Пенни надавила ещё сильнее, заводя его руки над головой.       Талон попытался вдохнуть, но вышло только захрипеть от недостатка кислорода.       Пенни слабо усмехнулась. Всего несколько минут назад в таком положении была она, а теперь… Как быстро развиваются события. Женщина, из чистого интереса, вытянула его руки ещё выше, и сильнее вдавила колено в основание шеи.       Она невинно улыбнулась: его глаза заслезились.       Он начал задыхаться, не продержавшись и пяти минут.       Пенни засмеялась, и шатаясь, отошла от него.       Уёбище.       Перед глазами всё плывёт, а в горле, как обычно, появляется ком. Желчь на языке тоже не заставляет себя ждать.       Она отвернулась, и направилась в сторону испорченного входа. Доломать дверь окончательно — то, что ей действительно нужно. Хотя бы для того, чтобы не прикончить Талона на собственной кухне. Сначала отодрать ручку, потом расцарапать ладони до крови об пластик и железо, но нормально открыть заклинившие замки, уничтожить половину подоконника… Пенни надо научится справляться с эмоциями. Она завершает начатое, когда распахивает половину подобия двери настежь, и шмыгая носом, идёт налить себе стакан воды. Горло просто пересохло. Ничего такого страшного.       Пенни проходит мимо высоких стульев и тянет Талона за волосы, пытаясь заставить встать:       — Доволен? Теперь проваливай.       А он почти не дышит. Пенни поднимает брови: будет неожиданно. Чтобы удостоверится, тянет руки к виску…       Они, почему-то, кровавые. Она неосознанно сглатывает, и тут же видит, как Талон, чудесным образом, облокачивается на несчастную стойку и позже выпрямляется. Стоит Пенни выдохнуть, как Талон оседает на пол; ничего нового. Вообще, всё как обычно: они дерутся, он протирает ей стены, потом она почти пробивает ему черепушку и представление заканчивается чьей-то потерей сознания.       В этот раз локация поменялась. Жертвой стала квартира.       Женщина понимает, что скинуть его с балкона не вариант, хотя очень хочется.       Она возвращается к раковине. Пенни откручивает кран, и смочив руки в ледяной воде, уже предвкушает хотя бы ругань.       — Ты оплатишь мне ремонт, мудила… А ещё новое постельное, которое я купила только вчера… Сука! — Пенни, так и не взяв и капли в рот, приходится садиться перед Талоном на корточки.       Она прикладывает холодные руки к его щекам.       — Мало было вчерашнего? — она щурится, поджимает губы и берет его лицо в свои ладони.              Лунный свет позволяет увидеть кровь, капающую с носа на разодранный подбородок. Пенни наклоняет голову вбок и вздыхает.       Талон открывает глаза и тут же пытается встать, но это у него никак не выходит.       — Сиди на месте, придурок.       Он действительно сидит, но не потому что она ему сказала, а потому что ему херово, и ещё долгое время будет так же.       Пенни приобнимает себя за плечи, нащупывает повязки и с подозрением оглядывает Талона с головы до ног.       Если он начнёт буянить, второй раз у неё усмирить эту махину не выйдет. Сил не хватит, да и желания особого тоже нет.       Плевать, если заночует здесь. У Пенни слишком сильно болит голова, да и не только она. Все ценности спрятаны в месте, о котором не помнит даже она сама, а значит они в относительной безопасности. Пока что. Если вспомнит, придётся перепрятывать и забывать снова.       Она ждёт, когда Талон поднимется, и начинает вести отсчёт: у него есть десять минут, и она идёт спать.       Талон, на пятой, всё-таки оживает, и с неохотной помощью Пенни, поднимается. Женщина протягивает руку, и тянет его на себя, вполголоса проклиная всё то, что произошло сегодня и вчера.       Когда уже отпуск?       Нормальный, без происшествий и приключений, и тем более этого придурка.       Сейчас бы напиться.              Ох.       — Убирайся отсюда. Слышишь? — Пенни шипит, — Убирайся из моего дома, падаль.       Он окончательно становится на ноги, хрипло посмеиваясь, и Пенни неосознанно отшатывается назад.       — Ещё увидимся, — Талон оборачивается, — Месяц.       И исчезает, как будто по щелчку.