Иллюзия выбора

Спина очень сильно болела. Этим утром Люциус особенно пристально осмотрел сына, оценив его с ног до головы, и озабоченно сказал: — Ты так быстро растешь. Нужно снова снимать с тебя мерки. И уже тем же днем в поместье пожаловал один из лучших мастеров мантий, чтобы хлопотать над Драко. И каждый раз, когда его измеряли, ставили в такие неудобные позы, прося не шевелиться, что уже через несколько минут затекало практически все тело. И вот сейчас, стоя с поднятыми руками, Драко смотрел на свое лицо в зеркале, поморщился, когда под левой лопаткой кольнуло в очередной раз, и занялся тем, что обычно делал, не имея других альтернатив — думал. Люциус в поместье появлялся от силы раза два-три в неделю, прибывал поздно ночью, чтобы поспать, и отбывал рано утром, что даже на завтраке его было не застать. На выходных, если был в особняке, запирался в своем кабинете и в столовую не спускался. Драко принимал пищу в обществе Нарциссы, и общество это было менее приятным, чем если бы он сидел за большим столом один, потому что мать была крайне немногословна. В начале каникул осведомилась о его успехах, на этом ее реплики в принципе закончились. Практически сразу после своего возвращения в поместье Драко стал выжидать нужного момента, чтобы поговорить с Люциусом, одновременно продумывая, как лучше всего построить разговор. Было несколько волнующих Драко вещей и немало вопросов, которые Леви озвучила в их последний день в Хогвартсе. И он хотел бы наконец спросить обо всем этом непосредственно отца. Только думал как. Сказать лишнего было опасно, потому что тогда уже к самому Драко будут вопросы, откуда он все это знает. Но при этом было бы хорошо показать, что все это волнует его, беспокоит, чтобы отец посчитал достаточно важным отвечать. Казалось, он настолько занят, что может счесть его приставания ерундой и проигнорировать, оставив без ответа. Обо всем этом и думал Драко, пока на него из зеркала хмуро смотрела собственная копия, лишь чертами лица схожая с одиннадцатилетним мальчишкой, каким он видел себя в день первой встречи с Леви в магазине мадам Малкин. Его развернули, позволив наконец убрать со лба упавшие волосы, и Драко оказался напротив ожидающего в дверях отца. Люциус стоял, скрестив руки на груди, и смотрел на него в ответ, чуть нахмурившись. — Как закончишь, поднимись в кабинет, — распорядился он и ушел назад к себе. Драко задумался. Раньше отец никогда не пускал и тем более не приглашал его к себе в рабочий кабинет. Это значило, что его будут либо ругать, либо хвалить, и третьего здесь не дано. Склонялся Драко к первому варианту, но решил, что сегодня ему вполне может выпасть шанс наконец-то выбить себе время для разговора, и остаток мучительной примерки лихорадочно додумывал, как бы построить разговор с собственным отцом так, чтобы еще и не получить за это. Когда Драко вошел, отец поднял на него глаза и кивнул, словно одобряя его появление. Люциус восседал за столом, разбирая утреннюю почту на три кучки. Драко оказался в кабинете впервые, но примерно таким он его и представлял, поэтому среди вычурной мебели, картин, камина и шкафов рассматривать было особо нечего, да и не очень хотелось. Второго стула напротив массивного резного стола не оказалось, и Драко пришлось стоять на ковре. Отметив, что даже в кабинете Дамблдора атмосфера была приятнее, он выжидающе замер. — Торжественный прием по случаю твоей помолвки придется снова отложить, — Люциус теперь сортировал письма из средней стопки по двум оставшимся. — У меня нет сейчас времени устраивать пиршества. Драко не мог не заметить, что последним визитом гостей в поместье стал приход Дафны с семьей в прошлом году, и с тех пор Люциус вообще никого не звал. В особняке стало как-то непривычно тихо и пусто, как если бы Драко остался один в целом Хогвартсе. — Что ты об этом думаешь? — отец на мгновение снова поднял глаза. — Я сделаю, как ты скажешь, — равнодушно ответил Драко. — Не подлизывайся! — резко одернул Люциус и даже подался вперед. Драко еле заметно нахмурился в озадаченности этой фразой. Отец никогда так не разговаривал с ним. Драко никогда ранее не слышал подобные высказывания о себе, да и поводов не давал. Он вроде бы действовал по привычной схеме, как и всегда представая в образе послушного сына, но в этот раз что-то пошло не так. Вероятность удачного разговора уменьшалась на глазах, потому что у отца либо выдался неудачный день, либо Драко в самом деле чем-то не угодил ему. В обоих случаях шансы на продуктивный расспрос подтаяли. — Но ваш союз все еще в силе, поэтому, следуя традициям, ты должен принять вот это, — Люциус кивнул куда-то в сторону, где на одной из полок стеллажа Драко обнаружил небольшую коробочку. Внутри на бархатной подушечке покоилось кольцо со змеей, вроде той, что он носил на галстуке, а «ваш союз», очевидно, означал помолвку с Асторией, мысли и тошнотворные воспоминания о которой Драко старательно запер на задворках сознания. Кольцо оказалось вполне симпатичным, и только поэтому, бросив быстрый взгляд на занятого почтой отца, Драко надел его. — Другую руку! — послышалось раздраженное цоканье из-за стола, и Драко торопливо переодел кольцо на левую руку, подумав, что на среднем пальце правой оно смотрелось куда лучше, красноречивее, да и по размеру больше подходило. Безымянному пальцу украшение было чуть великовато. — Кольцо от твоего имени я уже отправил, — оповестил Люциус, не отрываясь от писем. — Белое золото, инкрустация изумрудом и россыпью бриллиантов, пять, нет, шесть с половиной тысяч галлеонов… Может и больше, точно не помню. Речь шла об обмене помолвочными кольцами, и Драко не знал, стоит ли обрадоваться, что его избавили от необходимости выбирать подарок невесте, либо огорчиться, что им в очередной раз пренебрегли, сделав выбор за него. Драко скупо кивнул, хоть отец и не мог этого видеть. — Что-то еще? — поинтересовался он, потому что Люциус взмахом волшебной палочки отправил одну из стопок писем в объятия каминного пламени, а из другой приступил чересчур увлеченно вскрывать конверты. — Да. Мне нужно, чтобы ты продолжал мне писать из школы. Чем чаще — тем лучше. Я должен быть в курсе всего, что там происходит. Драко снова кивнул. Против воли, но он заставил тело совершить кивок, медленный и четкий, чтобы отец хотя бы краем глаза его заметил. По венам растекались отравленные язвительностью и низменной жаждой отмщения мысли о том, что раз Люциусу так необходимо владеть всей информацией из недр Хогвартса, то пускай сам ищет способ удовлетворить свои интересы. Но сейчас было не до этого. Будет ли он на самом деле писать отцу или нет, Драко решит позже, когда окажется в замке. Он потом подумает и о том, как реагировать на попытки Люциуса вновь и вновь использовать его для своих целей. Необходимо создать хотя бы видимость покорности, потому что прямо сейчас портить отношения невыгодно. — Вообще мне не нравится твое поведение в последнее время, — перо отца замерло над свитком, Люциус недобро задумался, а Драко бросил немалую часть сил на сохранение невозмутимости. Дело шло плохо. — Ты не доволен моей успеваемостью? — рискнул спросить Драко, хотя вопрос был абсурдным, потому что второй год подряд его экзаменационные результаты оставались на высоте. — Я сказал «поведение», а не оценки, — холодно отчеканил Люциус. — Мне не нравится, как ты себя ведешь. Драко так и знал, что та выходка с дневником еще всплывет, вот и пришло время расплачиваться за неповиновение. Он до сих пор считал, что поступил правильно. Дневник оказался слишком опасен, оставлять эту вещь у себя было слишком рискованно, тем более не хотелось быть застуканным с темным артефактом в руках, из-за которого в школе царствовал хаос. Поэтому даже подозревая, что рано или поздно огребет за отказ, Драко не жалел о своем решении. — Ты взрослеешь, проявляешь черты непослушания, а в последствии станешь еще менее управляемым, если я не внесу коррективы и ничего не сделаю. Драко замер, чувствуя кожей, какой неприятный оттенок приобретает разговор с отцом. Затем обыкновенным будничным тоном, словно не сообщает ничего важного, Люциус обмолвился: — Это лето ты проведешь в поместье один. Сегодня я уеду и не вернусь до сентября. Поначалу Драко не понял, что ему сказали, и лишь это остановило от череды вопросов. Он слегка нахмурил светлые брови, думая, не послышалось ли ему. — Но не думай, что ты будешь предоставлен сам себе, Драко, — продолжил отец. — Пускай меня не будет рядом, но это не значит, что ты можешь делать все, что заблагорассудится. Я буду немедленно оповещен о происходящем в поместье, и, если понадобится, незамедлительно приму меры. Люциус заметил, что сын пребывает в молчании, и наконец взглянул на него. — Я думал, ты обрадуешься. Драко был в таком замешательстве, что было не до радости. Он не понимал, что все это значит и почему отец вдруг принял решение оставить его одного на целое лето. — Я считаю небезопасным покидать пределы поместья, потому эта территория будет временно недоступна для посещений, — добавил Люциус. — Все необходимое у тебя есть здесь, и я позабочусь, чтобы учебники и остальное для школы ты получил с совой. Впрочем, не думаю, что тебе понадобится с кем-то связываться, — как бы между прочим упомянул он, — разумеется, кроме меня. Ты всегда можешь написать мне, Драко, если возникнет необходимость. Чем больше Драко слушал отца, тем меньше все сказанное казалось реалистичным. Его оставят в поместье одного? На все лето? Это такое наказание за содеянное? Или отец действительно просто чем-то будет занят? Что все это значит? — А мама? — осторожно спросил Драко, чувствуя себя опустошенным и одновременно переполненным до краев этой озадаченностью и непониманием. — Она уже уехала, — коротко бросил Люциус, очередным взмахом волшебной палочки отправив чье-то письмо в камин. И если до этих слов Драко еще подумывал расспросить отца об этом решении, то услышанное напрочь отбило всякое желание разговаривать дальше. Дело было отнюдь не в том, что Драко оставляют одного в доме на такое долгое время. Он не боялся одиночества, и, как сказал Люциус, стоило бы порадоваться. Но это пренебрежение, отсутствие какого-либо доверия, все это отношение, которое Драко испытывал от отца последнее время, достигло своего апогея с молчаливым отъездом матери, которая даже… Внутри неприятно кольнуло, а глаза вдруг защипало. …даже не попрощалась с Драко. Он не был до конца уверен, что эмоции не отразились на лице, но голову не опустил, а наоборот, вздернул подбородок, пусть перед глазами все расплылось. Люциусу повезло, что его сын был достаточно умен, чтобы не задавать вопросов. Они сейчас были излишни. Драко понимал, что ему, скорее всего, не скажут правды, а возможно, и вовсе не дадут ответов. Даже если это было не так, пробовать и узнавать совершенно не хотелось. Драко не хотел знать, почему с ним так поступили. Если Люциус не пояснил сам, то спрашивать он не будет. Драко ощущал себя маленьким обиженным мальчиком, которого родители не взяли с собой в зоопарк и закрыли в комнате. Возможно, это лето станет его наказанием, призванным переосмыслить все, что Драко сделал не так. Возможно, такова была задумка Люциуса. В таком случае очевидно, что Нарцисса не вернется до самого его отъезда в школу, а сахарное перо, оставленное на письменном столе Драко, можно расценивать как прощание. Было лишь немного любопытно знать, согласилась ли она с таким мерами по своему желанию, либо была вынуждена смириться. В любом случае сейчас это было уже не важно. Точно так же, как она посчитала недостаточно важным настоять на личном прощании, а Люциус посчитал недостаточно важным оповестить сына об отъезде матери. Внутри что-то навсегда оборвалось. Что ж, это неплохо меняет дело. Появилась другая интересная мысль: действительно ли отец намеревается таким образом добиться от Драко послушания и тем более содействия? На какой результат он рассчитывает, оставляя Драко одного в таких условиях? Люциус все это время отвечал на одно из писем, словно давая Драко время задать вопросы или вспылить и как-то среагировать. Драко же молчал, внешне выглядел так, словно происходящее его нисколько не волнует, тем более что внутри все успокоилось. Слишком успокоилось, будто последняя капля иссушила море внутри него. Сейчас Драко даже не старался быть покорным. Пришло время смириться с тем, как к нему относится собственная семья. И он молчал так долго, что даже Люциус оторвался от дел. — Все карманные деньги будут временно недоступны, — зачем-то сказал он. — Но домовики обеспечат тебя всем необходимым. Это звучало отчасти даже мило. Люциус не говорил: «тебе запрещено покидать поместье» или «попытаешься сбежать — и твоя волшебная палочка будет сломана», или «я запрещаю тебе писать кому-либо или предпринимать любые действия, чтобы связаться с кем-то, помимо меня». Со стороны отъезд отца выглядел невинным, и Люциус постарался преподнести это так, но Драко понимал, что все далеко не так просто. — Что-то еще, отец? — ровным тоном произнес Драко, заметив затянувшийся молчаливый взгляд отца на себе. — Нет, это все, — отозвался Люциус, и Драко догадывался, что он не ожидал настолько смиренной реакции сына. — Тогда я могу задать вопрос? — живо спросил он, ощутив прилив сил от осознания внезапной неважности окружающего мира. — Задавай, — к его удивлению, Люциус не вернулся к письму, а отложил перо, воззрившись на сына. Наверняка готовился услышать расспросы об отъезде, но Драко сказал иное. — Я хотел спросить тебя о том блокноте, — начал он в том же нейтральном тоне. — Видишь ли, мне показалось, что он имеет некоторое значение, и для меня кое-что осталось непонятым. Насколько я знаю, и это не секрет ни для кого в школе, именно эта вещь послужила причиной открытия Тайной комнаты, из-за чего в Хогвартсе пострадали некоторые ученики. Чем дальше он говорил, тем больше Люциус щурился, тем не менее давая закончить реплику. — Так вот, — продолжил Драко, — я не стану спрашивать о твоих мотивах, потому что, если бы мне было положено это знать, ты бы сказал. Полагаю, это была своеобразная попытка навести в школе порядок, как ты и планировал. Однако, понаблюдав за всей этой историей и подержав блокнот в собственных руках, я стал подозревать, что эта вещь весьма опасна. Поэтому у меня возник вопрос, что же это за блокнот и кем является Том Реддл. Драко не ожидал, что ему ответят. Более того, сейчас не имело важности ни что это все-таки за дневник, ни кто такой Том Реддл. Артефакт все равно был уничтожен, а насчет неизвестного Реддла они с Тео и Леви уже имели догадки и сейчас было важнее отметить реакцию Люциуса. — Ты сказал, что не станешь спрашивать, — скупо бросил он. — Больно ты умный стал. Не твоего это ума дело. Не суй нос, куда не следует. — Я обещал, но то было в середине года, — пояснил Драко. — Тогда я еще не знал, что блокнот, который ты подложил, может манипулировать учениками, практически сводя их с ума, и что потом из него неизвестным образом материализуется дух наследника Слизерина. И все же ты не считал, что отдавать блокнот мне было слишком опасно? Я вот посчитал, поэтому и отказался. Он и так наделал в школе шума, а что бы было, если бы в Хогвартсе узнали, что виноват твой сын? Или того хуже, если бы на месте Уизли оказался я, и Том Реддл моими руками открывал Тайную комнату и управлял чудовищем Слизерина? Что, если бы это я сейчас лежал в Мунго, а из-за того, что ты заставил меня возиться с тем артефактом, разразился бы скандал? Ты не думал, что я мог бы слишком неумело с ним обращаться, неправильно, подвергая опасности весь твой план, в чем бы он ни состоял, либо я, наоборот, узнал об этой вещи то, что ты бы хотел скрыть от меня? На последних словах Драко заметил, как отец схватился за волшебную палочку, резко рассек воздух, а в следующее мгновение ощутил, что щеку обожгло, как от неслабой пощечины. В ушах загудело, и он покачнулся, такой силы вышел удар. — Молчать! — рявкнул Люциус, внезапно побелев. — Вон отсюда, змееныш! Вон! Не заставляя упрашивать дважды, Драко покинул кабинет, с некой долей тоски отметив, что отец даже не удосужился нормально от руки его ударить, поленившись для этого хотя бы подняться. Печально. По пути в комнату Драко объяла такая сильная печаль, что захотелось запереться и жалеть себя. Ему еще предстояло ощутить весь спектр эмоций от ситуации, которую он до сих пор не осознал. А пока Драко шел, не оборачиваясь, словно во сне, в плохом сне без надежды на пробуждение. Собственная спальня показалась теперь чем-то чужим, словно он оказался здесь впервые. Драко опустился на кровать, здесь-то его и настигло осознание происходящего. Родители оставили его, и это было ужасно, по-настоящему ужасно. Мать никогда не была близка, в последнее время все отдалялась, и вот эта связь окончательно разорвалась с ее уходом. И отец… Его наказание оказалось гораздо более изощренным, нежели примитивная порка. Люциус не стал делать больно физически, зато решил проучить сына другим способом. Самое забавное, что со стороны все не казалось таким ужасным, но Драко знал, что это часть отцовского плана. Он не вернется в школу в жутких побоях и ему не на что будет жаловаться декану. Люциус учел, что Драко вернется в школу, и позаботился, чтобы наказание не казалось таковым со стороны. И это было ужасно. Драко ощутил себя обессиленным, утопая в своей кровати, будто придавленный сверху воздухом. Таким же невидимым, как подоплека поступка Люциуса. Что делать? Что же делать… Драко сразу смирился с реальностью и принял тот факт, что его запрут в поместье. Это не подвергалось сомнению, и в кабинете отца никакие мысли о побеге или других способах решения ситуации ему не приходили. Было действительно глупо пытаться убежать. Идти Драко некуда, а если он и сможет где-то остановиться, то отец узнает, едва он сделает шаг за пределы территории. Попросить помощи у Тео тоже нельзя, это лишь обречет друга и его семью на нежелательные заботы и разъяснения перед Люциусом. Драко понимал, что не может пожаловаться на то, что его оставили в одиночестве, и попросить помощи с этим. И Люциус создаст все условия, чтобы о Драко хорошенько заботились и так же хорошо присматривали. Письмо для Леви даже не дойдет до адресата, и помощи ждать неоткуда. Бежать было некуда, да и незачем, потому что, если его найдут, то Драко дорого заплатит за побег. А Люциус из кожи вон вылезет, но вернет сына под свой контроль. Таково было его наказание. Ему придется просидеть все лето здесь. Иного выхода нет. И лучше всего смириться с этим, не навлекать на себя и других неприятностей и принять его. Единственной стратегией виделось пойти по пути наименьшего сопротивления и не давать поводов к себе придраться, следовать правилам, не высовывать носа и послушно играть в тюрьму, раз уж Люциусу так захотелось. Драко попытался себя успокоить, что не все так плохо, как ему видится, что, если сделать над собой усилие, взять эмоции под контроль, то он обязательно справится, приспособится даже к таким обстоятельствам. Убеждал себя, что это все стресс, что на него в один день навалилось сразу несколько крайне неприятных новостей, поэтому Драко чувствует себя так паршиво: треснутым, одиноким, брошенным, запертым… Постарался решить, что ничего страшного не случилось, он найдет, чем себя занять, разберется с домашними заданиями на лето, засядет в библиотеке и почитает что-нибудь интересное, снова будет тренироваться игре на фортепиано, а там и письмо из Хогвартса нагрянет. Жаль, нельзя отправиться в Косой переулок, встретить там Тео, а может, Трейси, Роджера, Дафну, Блейза… Кого угодно, кто мог бы передать Леви его послание, а уж она… Неизвестно, что сделала бы Левенте, если бы узнала, как обошлись с Драко. Драко должен справиться сам, прямо сейчас взять себя в руки и… Осознание несправедливости одержало верх над самообладанием. Это было так несправедливо, он не сделал ничего, чтобы заслужить подобное наказание. Но отец решил иначе, Драко не угодил ему, а значит, был плохим сыном, принимающим неправильные решения раз за разом. Да только Драко пребывал в уверенности, что все делал правильно, и его совесть была чиста. Это Люциус был неправильным. Его семья неправильная, а не он сам. Правильная мать так не оставит сына, как сделала Нарцисса. Правильный отец не поступит с ребенком подобным образом. Сердце пропустило удар от осознания того, что родители его попросту не любят. Драко ощутил теплые слезы, стекающие по щекам, а он уже битый час неподвижно стоял посреди комнаты. Левая щека все еще ощутимо саднила, напоминая, что отец впервые ударил его. Драко сморгнул слезы, сгреб остатки самообладания и как мог попытался абстрагироваться, понимая, что выдержка буквально трещит по швам и он вот-вот расплачется, как и положено брошенному ребенку. Драко не знал, сколько времени он провел на кровати в этом состоянии. Опомнившись, он заметил, что в комнате потемнело, а день близился к своему завершению. Он понимал, что следовало привести себя в порядок, потому что хотелось предстать перед отцом в надлежащем виде. Драко вовсе не хотел, чтобы Люциус видел его таким. Не мог дать понять, какие эмоции он заставил испытать. Еще некоторое время ушло на то, чтобы собрать силы, встать на ноги и пройти в ванную. Драко умылся холодной водой, но так и не решился поднять на себя взгляд в зеркало. Боялся увидеть свое жалкое заплаканное лицо. Он вернулся в комнату, перевернул влажную от слез подушку и лег обратно на кровать, ожидая стука в дверь, означающего скорый уход отца. Драко соскреб остатки сил и бросил их на Окклюменцию, лишь бы избавить себя сейчас от всяческих мыслей. Только так можно было поддерживать приемлемое состояние. Удавалось с большими усилиями, и уже порядком уставший, Драко не заметил, как уснул. Сон обернулся кошмаром, в котором обездвиженного Драко тащили в подземелья поместья, а он не мог сопротивляться, скованный по рукам и ногам невидимыми путами. Оказавшись в темноте, на холодном влажном камне, в давящей тишине Драко вдруг заслышал звон цепей. И тогда понял: его будут бить. Неизвестно почему и за что, но Драко точно знал, что эти цепи предназначены причинять боль. И едва приготовился к первому удару — проснулся. Драко резким рывком сел на кровати и тотчас задрожал от озноба. Кровать была влажная от пота, а волосы прилипли ко лбу. В комнате было по-прежнему темно, утро еще не наступило, и Драко наугад двинулся сквозь темноту в ванную. Умывшись во второй раз, он вдруг подумал: «сегодня», когда Люциус должен был уехать, уже прошло. Отец покинул поместье, и последнее, что он сказал сыну, было «вон». Драко сел на пол, потому что ноги вдруг стали ватными. Он прислонился влажной спиной к холодной плитке ванной комнаты и в отчаянии сжал голову руками, вновь сдерживая слезы. И только чтобы убедиться в правильности своих мыслей дрожащим голосом сказал в пустоту: — Добби? С громким хлопком в ванной появился эльф-домовик. Свет луны отчетливо освещал его силуэт. — Юный хозяин Драко звал Добби? — Отец уехал? — без лишних слов спросил Драко. — Да, хозяин Драко, хозяин Люциус отбыл из поместья. — Он оставил мне что-то напоследок? — нещадно вибрирующим голосом, с последней надеждой спросил Малфой у расплывающейся перед глазами фигурки. — Нет, хозяин Драко, для вас у меня ничего нет. Заслышав это, младший из Малфоев рывком поднялся на ноги. Это конец. Драко остался один. Все, о чем он думал днем, оказалось правдой. Родители не любят его. Семья его покинула. Он остался один. Мысли повторялись по кругу с каждым шагом в темноту. Ноги сами несли куда-то вперед, и, остановившись, Драко во все горло закричал: — ОТЕЦ! Казалось, окна завибрировали от его крика. Каждый закоулок поместья слышал этот пронзительный, истошный вой. Эхо разносилось во все стороны, и Люциус бы наверняка примчался на этот зов, чтобы заткнуть его, если бы был здесь. А последующая тишина, в которой утопал голос Драко, оповестила, что его здесь в самом деле нет. Драко совсем один. В пустом, большом доме, покинутый и запертый. Клетка собственных мыслей теперь будет ему домом. И бесконечные вопросы: почему так случилось? Что он сделал не так? Что нужно было сделать, чтобы заслужить любовь? В чем его вина? Что с ним не так? Почему? — Почему?! — вырвалось у Драко из недр души. — Почему? И он не выдержал. Рухнул на колени, не обращая внимания на боль от удара, и зарыдал во весь голос. Ему было очень больно. Как никогда прежде. С рыданиями он выплескивал эту боль наружу, но освободившееся место тотчас занимала жалость к себе, и становилось еще больнее от осознания, что никто ему не поможет. Что в этот момент Драко остался абсолютно один, изолированный и покинутый. В рыданиях была своя прелесть, потому что мыслям не оставалось места. Он не думал сейчас ни о чем, позволяя себе наконец наплакаться вдоволь. Пускай он, возможно, потом пожалеет об этом. Пусть сейчас выглядит невероятно жалко. Драко больше не мог это сдерживать. Многолетняя выдержка треснула по швам, и он в итоге развалился на куски. Было даже хорошо, что так случилось именно сейчас. Спасибо Люциусу за такую прекрасную, даже уникальную возможность выплакать все наедине с темнотой. Значит, так нужно. Хорошо, что Леви этого не видит. Как же хорошо, что Левенте не видит Драко таким.