BOREALIS

      В тихом омуте черти водятся. В точности этой поговорки Гакт убеждается каждый раз, когда Мана и Кози отбывают по делам на большую землю и он остаётся в пентхаусе наедине с Ками.       Ками — загадка. Самый тихий из всего этого безумного семейства, он скользит неслышной чёрной Тенью следом за Гактом. Ками всегда где-то неподалёку, присматривает за ним и возможности оберегает от неприятностей. Он изо всех сил старается не выделяться, но Гакт первый плюнет в того, кто назовёт его неприметным. Приметный Ками, ещё какой приметный. Кое-кто из уличных наркоманов, капающих на Гакта слюнями, предпочитает ретироваться, только увидев Ками издали. Точёная фигура в сетках и латексе, сверкающий пистолет на поясе, гладкие волосы до колен, такое красивое лицо, которое он постоянно прячет под фуражкой и длинной чёлкой, и растерянная улыбка на алых губах — таков Ками.       Он всего на год старше Гакта, и тем не менее, когда Гакт подростком попал к этой семейке, Ками уже был Тенью. И Гакт хорошо помнит своё удивление при виде него: в голове невольно возник вопрос, каким же образом такого нежного на вид и юного альфу вообще занесло в подобную компанию. Но потом он рассмотрел Ками получше и понял, что тот далеко не такой простой и добродушный, каким выглядит.       Ками кажется Гакту похожим на шкатулку с секретом: вроде стоит себе запертая на комоде, красивая и безучастная, но при одном взгляде на неё становится понятно, что под её крышкой скрываются такие грязные тайны, что пресловутый шкаф со скелетом обзавидовался бы. Гакт порой видит, как растерянная улыбка на лице Ками на мгновение сменяется на злую, как оскал. И этот самый оскал придаёт ему пугающий, откровенно дьявольский вид. Но исчезает так же быстро, как и возникает; Ками поворачивается к Гакту, округляет глаза и снова становится родным и привычным. А Гакт ловит себя на мыслях, что ему хочется увидеть Ками злым. Испытать на себе всю темноту, что заперта в этой красивой шкатулке. И узнать, что за эксперименты Ками проводит в подвалах высотного дома, когда Маны и Кози нет поблизости.       …Стоит лишь старшим членам семьи покинуть пентхаус, около полуночи Ками снова выскальзывает из своей спальни и, явно стараясь не стучать каблуками, идёт к лифту. А Гакт, по-детски любопытный и мающийся от скуки, наблюдает за ним в крохотную щель между косяком и дверью спальни. Он не кидается следом, незачем, Гакт и так в курсе, куда направился Ками — несколько раз, когда лифт уезжал, Гакт подкрадывался к нему и наблюдал за табло под потолком. И он уже знает: кабина остановится на этаже B-5.       Для Гакта не секрет, что под этим зданием есть несколько подземных этажей, вот только он ни разу на них не был — у него нет причин лазить туда, к тому же, старшие ему не запрещают, а значит, там не может быть ничего интересного для него. Подвалы вызывают у него интерес лишь в связи с вопросом, для чего туда таскается Ками и почему от него невыносимо разит кровью, когда он на рассвете возвращается.       Любопытство просто съедает Гакта. И сегодня, увидав, как Ками в очередной раз скрывается за железными дверьми, он густо сглатывает и решает всё же попробовать выяснить, что к чему. Дождавшись, пока на экране загорятся нужные цифры, он вызывает лифт обратно и ужом проскальзывает внутрь. Палец смело нажимает на нужную кнопку, и отделанная железом кабина устремляется вниз. Гакт дышит спокойно, подглядывая краем глаза на своё отражение в зеркале на стене. Всё в порядке. Маны и Кози не будет долго, они вернутся на остров в лучшем случае завтра ночью, так что можно не бояться, что кто-то сунется в его спальню и увидит, что носитель бореалиса куда-то удрал.       Этаж B-5 — нижний из этих подвальных уровней, самый глубокий. Автоматические двери с тихим шипением распахиваются, являя взгляду длинный, тускло освещённый коридор с зелёными стенами. На секунду у Гакта неприятно сжимается сердце — так похоже на те жуткие коридоры в приюте, наводящие на него некоторый страх даже сейчас, когда эта краска уже порядком облезла и висит неаккуратными лохмотьями. И тишина вокруг такая же страшная, плотная, забивающаяся в уши, совсем не похожая на ту, что наверху, в пентхаусе, гораздо тяжелее. Но Гакт всё же выходит наружу, едва не вскрикивает, когда двери за спиной смыкаются. Нервно запахнув тонкую белую рубашку, он тихонько, почти на цыпочках крадётся вперёд.       Коридор, от лифта показавшийся ему бесконечным, уходящим в черноту, на деле совсем не длинный, в конце его ждёт ещё одна автоматическая дверь. Она приветливо отодвигается в сторону, едва Гакт подходит к ней. До ушей долетает стук высоких каблуков по грязноватому бетонному полу. Действия Гакта происходят автоматически — почувствовав себя приютским постояльцем, крадущимся ночью в комнату к своему любовнику через весь этаж, он быстро присаживается на корточки.       Он оказывается в довольно большой квадратной комнате. Обстановка жутковатая, здорово смахивающая на логово какого-нибудь мясника из голливудских фильмов: серые бетонные стены, покрытый такими же плитами пол, вделанные в потолок лампы, рассеивающие вокруг мертвенный белый свет… И толстые стальные цепи с наручниками, свисающие с потолка тут и там. Гакт сразу же видит Ками — точнее, его спину, обтянутую форменной жилеткой и сетчатой кофтой. А перед ним, подвешенный за руки, безвольно стоит худой бледный омега; его босые ноги еле-еле касаются пола кончиками пальцев.       На секунду Гакту становится по-настоящему жутко — почему-то возникает ощущение, что Ками невесть зачем приволок сюда труп и собрался его освежевать. Вот почему от него так сильно пахнет кровью, когда он возвращается… Однако он щурится, приглядывается и понимает, что это неправда, омега живой, просто явно очень слабый и едва может шевелиться.       — Ну-ка, мой хороший. Давай вколем тебе капельку бореалиса, чтобы совсем хорошо было…       Голос Ками кажется непривычным, зловещим, похожим на шипение. Гакт не видит его лица, но уверен, что на его губах сейчас красуется именно та дьявольская улыбка. Ками медленно снимает жилетку, небрежно швырнув её куда-то в сторону и томным движением головы разлохматив прекрасные волосы. А омега перед ним ёрзает, отчаянно мотает головой и дёргает руками.       — Не бойся. Осталось совсем чуть-чуть, — ласково приговаривает Ками, обнимая его за талию и отточенным движением втыкая в шею хорошо знакомый Гакту шприц с бултыхающейся внутри синей жидкостью. — …Через пару дней ты уйдёшь отсюда. Больше вряд ли протянешь.       По телу омеги тут же расползаются резко вздувшиеся почерневшие вены, и кожа его приобретает синеватый оттенок. Он опять отчаянно взмахивает руками, встряхивает головой и мучительно хрипит. И Ками утыкается носом ему в шею, притягивая его поближе к себе.       — Ну же. Сделай мне хорошо.       Уродство завораживает. Гакт, распахнув глаза, наблюдает за движущимися телами. И вдруг чувствует поднявшийся к горлу ком удушливой чёрной злости. Вот оно, значит, что. Ками подбирает на улицах омег, каким-то образом притаскивает их сюда и выплёскивает на них фантазии, которые явно не осмелился бы высказать даже Гакту, готовому на всё. А для остроты ощущений колет их бореалисом, зная, что обрекает на мучительную смерть — если колоться без перерывов, то хватит нескольких дней, чтобы отправиться на тот свет.       «Вот говнюк. Как я с кем-то трахаюсь, так это сразу убивать, а сам-то!»       Гакт щурит глаза и с силой сжимает кулаки, впивая в ладони длинные ногти. И вдруг чьи-то крепкие руки ловко ухватывают его за талию сзади и поднимают в воздух.       От неожиданности Гакт вскрикивает и машинально пинает противника в колено каблуком. Тот охает, но не выпускает, руки как тиски железные, держат за живот.       — Попался, который кусался.       Гакт мгновенно узнаёт насмешливый голос — это Мидори, главный охранник. Здоровенный, похожий на шкаф альфа со светлыми волосами, вечно красующимися на лице чёрными очками, необъятными плечами и руками, смахивающими на кувалды. Естественно, Гакт частенько видит его в главном холле, и Мидори то и дело одаривает его липкой улыбкой и едва не причмокивает губами, чем злит до трясучки. Но вспыльчивому и драчливому Гакту даже в голову никогда не пришло бы выяснять с ним отношения посредством кулаков — шансов никаких.       Придя в себя и в полной мере осознав, что влип в крупную неприятность, Гакт всё же ещё разок с яростью пинает его каблуком в колено.       — А ну поставил меня на пол, уёбище!       — Ути-пути, — издевательски тянет Мидори, — это же милашка Гакт. Тебе нельзя сюда, ты ведь знаешь?       — Пусти, — шипит Гакт, отчаянно извиваясь и понимая, что вырываться бесполезно, ему не хватит сил одолеть Мидори и гибкости, чтобы выскользнуть из цепких рук. — Блять, если ты сломаешь мне рёбра, Мана с тебя кожу живьём спустит и коврик из неё сделает!       — Боюсь-боюсь, — хмыкает Мидори. Он с силой притягивает Гакта к себе и носом тычется в злосчастную вену под ухом, а Гакт едва не задыхается, когда в нос врывается тяжёлый запах парфюма, сладкий, с восточными нотками. — Не выделывайся. Мана-сама никогда такого не сделает из-за твоих рёбер. Ты всего-то подстилка, общая любовница, не забывай об этом. Хотя в качестве горячего блюда пойдёшь…       — Сам ты подстилка, мудозвон!       Его руки тут же до боли сжимаются на животе, и Гакт, глухо охнув, кусает губу. Лучше молчать, а то и вправду окажется с парочкой сломанных костей. Влажный язык нализывает его шею, противно шершавые губы хватают кожу, и пальцы расстёгивают пуговицы на рубашке. Гакт жмурит глаза, дёргается, но уже бессильно и слабо, и с отвращением чувствует, что привычно начинает возбуждаться даже от таких касаний.       — Мидори, а ну отвали от него.       Холодный голос буквально ударяет по ушам, Гакт распахивает глаза. Ками, видимо, услышал его вскрик и предпочёл поспешить на помощь. Он стоит напротив, а рука в перчатке недвусмысленно покоится на рукоятке заткнутого за ремень брюк пистолета.       — Ками-сама, — Мидори явно вздрагивает и поднимает глаза, Гакт чувствует его дыхание на ухе и кривится. — Но ведь он… Ему нельзя сюда соваться!       — Убери лапы, сказал.       Мидори с явной неохотой разжимает руки, и Гакт, тяжело дыша, неаккуратно обваливается прямо в объятия Ками. Он дрожит, обнимает его за шею и тычется в неё носом. Но Гакт грудью чувствует, как Ками напряжён. И вздрагивает, услышав щелчок предохранителя.       — Ещё раз его тронешь — яйца отстрелю, медленно, по одному, — цедит сквозь зубы Ками. — И скажу, что так и было. Понял меня?       Мидори приподнимает руки и отступает на шаг назад, к стене.       — Простите… Не сдержался. Он слишком сладко пахнет.       На секунду Гакта опять захлёстывает чёрная волна злости, и лишь пальцы Ками, дотронувшиеся мягко до его волос, слегка успокаивают. Ками затыкает пистолет обратно за пояс и обнимает Гакта за талию.       — Зайка, — тянет он и поддевает пальцами подбородок, — нимфоманка моя. Испугался? Тебе не надо было ходить сюда за мной.       — Не указывай мне, что делать, — огрызается Гакт и нервно сглатывает. — Я просто хотел посмотреть, что за опыты ты тут проводишь каждую ночь. Мана и Кози тебя по головке за такие игры не погладят, ты знаешь?       Ками усмехается и притворно дурашливо пожимает плечами.       — Ну, ты же им не расскажешь, правда? Это будет нашим с тобой маленьким секретом.       Гакт придерживается мнения, что, когда секрет известен двоим, это уже никакой не секрет. Однако он всё же кивает. Он и так ни за что бы не выдал. Только не Ками.       — Какая же ты хорошая зайка. Не болтливая, — умилённо констатирует Ками. — А смотреть можешь сколько угодно. Необязательно было красться за мной, мог бы просто спросить.       Ками выпускает его, поворачивает и прижимает к себе уже спиной. Гакт оказывается едва не нос к носу с неизвестным омегой. Тот тяжело дышит и продолжает хрипеть, чёрные вены на его теле пульсируют тут и там, капли пота скатываются по лицу. Его ярко-красные запястья держат цепи, на глазах чёрная пластина, закрывающая обзор. И хотя Гакту очевидно, что он на грани обморока, член у него стоит колом, выдавая всё возбуждение. Это бореалис. Он притупляет все реакции, кроме сексуального желания.       — Ну? — ласково тянет Ками в ухо и шутливо кусает за мочку, как кот. — Прекрасное зрелище, правда? Это всё твоя кровь.       Гакт щурится и шумно вдыхает, пытаясь успокоиться. Будь он на самом деле зайкой, поджал бы, наверное, ушки слегка. Ками поглаживает его живот, его дыхание обжигает ухо.       — Он при смерти, — равнодушно констатирует Гакт наконец, прикрыв глаза.       — Точно, — смеётся Ками. — Всего одна доза — и конец.       — Тогда убей его нахер, Ками.       Собственный голос звенит, как натянутая струна, от злости, у Гакта перед глазами мелькают картинки, как Ками обнимает этого омегу за талию. Затылком он чувствует ухмылку Ками, тот запускает руки за уже расстёгнутую рубашку, поглаживая грудь.       — Жестокая зайка. Ты заревновал?       — Размечтался, — выплёвывает Гакт. — Мне просто противно смотреть, как он мучается.       — А по-моему, ты хочешь на его место… — Он мигом передёргивается и опять сжимает кулаки, впивая ногти в кожу. А ладони Ками спускают рубашку с его плеч, губы прижимаются к шее. — Да-а-а, очень хочешь. Ты же не думаешь, что я позволю тебе просто так уйти, правда?       Его запястье в тонкой латексной перчатке с силой упирается в плечо, Гакт краем глаза видит сбоку ствол пистолета. Он сверкает даже в этом тусклом свете, как серебряный, и изысканная чёрная гравировка видна более чем отчётливо. Оглушительный выстрел, разлетевшийся эхом по комнате. Обессиленный омега даже не вскрикивает, его тело дёргается в судорожной конвульсии, заставив зазвенеть цепи, и тут же безвольно повисает на них. Ему хватило одной пули.       — Сука! — взвывает Гакт, сам чуть не упавший замертво от мини-взрыва прямо над ухом. — Оглушил!       — Нежный ты у нас, цветочек душистых прерий, — хмыкает Ками, целует его и куда-то в сторону холодно бросает: — Мидори, отцепи урода и отволоки его куда-нибудь. Зайка прав, даже смотреть на него мерзко.       — Да, Ками-сама.       В ушах шумит, в голове словно работает старое, шипящее помехами радио. Гакт прикрывает глаза и бездумно наблюдает, как охранник равнодушно расцепляет наручники и подхватывает мёртвого омегу. От движения с него сваливается маска, и на Гакта уставляются в упор страшные остекленевшие глаза; при жизни они, похоже, были зелёными, очень красивыми, как и сам юноша, но бореалис превратил их в мутное, пустое и грязное стоячее болото. Повезло же такому омеге угодить в лапы Ками.       «А ведь я сам мог и вправду на его месте оказаться…» — невольно думает про себя Гакт, и его кусает за сердце непривычная противная жалость.       Ками, впрочем, происходящее занимает меньше всего — видимо, при наличии в руках Гакта он начисто потерял все остатки интереса к этому неизвестному омеге. Он опять легонько прихватывает губами ухо, бессовестно наглаживает тело ладонями, придавливает соски, зажимает их. Гакт судорожно кусает губы, чувствуя, как узкие кожаные брюки превращаются в мучительную клетку, сдавливающую его.       — Пойдём в спальню, Ками… — выдыхает он, перехватывая его руки. — Давай вернёмся… Не хочу, не хочу здесь…       — Не-е-ет, нимфоманка моя, — смеётся в ухо Ками и целует его шею. — Любопытные носики должны быть наказаны.       Ловко, наощупь он вытряхивает слабо вырывающегося Гакта из рубашки, поворачивает к себе лицом и довольно сильно толкает в грудь. Чтобы удержаться на ногах, Гакт невольно делает шаг назад. И эта ошибка ему дорого обходится — ему мгновенно заламывают руки за спиной, задирают их вверх и цепляют толстыми железными кольцами, теми самыми, в которых только что висел мертвец. Цепи достаточно длинные и дают некоторую свободу движений, но всё равно поза более чем неудобная, руки быстро устанут. А Гакт слышит смех Мидори и передёргивается.       — Не притрагивайся, мудак, — выплёвывает Гакт, судорожно сжимая кулаки. Он старается особо не шевелить запястьями, ему совсем не хочется, чтобы на его белых руках остались такие же уродливые красные полосы, как у того омеги. Широкая крепкая ладонь ударяет его по ягодице, и он вскрикивает. — Блять, Ками, скажи ему, чтобы он убрался от меня нахуй, он меня нервирует!       — Да ну. А мне казалось, тебя любые прикосновения заводят, — ухмыляется Ками и за талию тянет его к себе. Устроив голову у Гакта на плече, он всё же небрежно бросает: — Мидори, отойди. Я же тебе сказал его не трогать. Или очень хочешь без яиц остаться? Могу устроить.       Гакт слышит недовольное сопение отходящего в сторону Мидори, но ему не до этого — он поглощён лишь Ками. Лишь его сверкающими глазами, дьявольской улыбкой и красивым крепким телом, бесстыдно просвечивающим через чёрную сетку. Вот она, та самая тёмная сторона, которую ему так хотелось увидеть. Такой прекрасный, такой опасный. И так заводит… Увидев, что он тянется за поцелуем, и Ками ловит его губы своими. Гакт впивается в него, как кровосос, судорожно толкает в рот язык. С Ками он готов целоваться часами напролёт. Ему вообще нравятся поцелуи, особенно вот такие, глубокие и чувственные, вот только лишь Ками из всей этой компашки разделяет эту его любовь.       Хватая жадно его губы в ответ, прикусывая и оттягивая нижнюю зубами, Ками легко избавляет его от тесных брюк и тянет за талию к себе вплотную. Гакт с силой выгибает спину, повиснув на цепях; ладони Ками, кажется, сразу везде, в каждой точке обнажившегося тела, уже влажного от духоты и возбуждения. Ласкают, гладят, пощипывают слегка, заставляя вздрагивать. Но скрипящие перчатки раздражают Гакта, ему хочется чувствовать жар кожи, а не противный холодный латекс, пусть и максимально тонкий. А ещё Гакт ощущает на себе жадный взгляд притаившегося в темноте Мидори, и ему это совершенно не нравится.       — Эй, — слегка недовольно бормочет Гакт в губы Ками, прикусив верхнюю и, насколько позволяет цепь, закинув руку ему на шею. — Ты так и позволишь этому мудаку на нас пялиться?       — А тебя что-то смущает, зайка? — мурлыкает Ками, сжимая ладонями его ягодицы. — Застеснялся?       — Иди ты, — фыркает Гакт, подставляет ему шею для поцелуев и кусает губу. — Я просто предпочитаю быть с тобой наедине. Без всяких… — у него на языке крутится грубое ругательство, но дыхание сбивается, и Гакт только издаёт хриплый вздох и прикрывает глаза.       — Забудь о нём, — Ками тянет его за подбородок, гладит его пальцами, как котёнку, — считай, что его нет. Смотри только на меня. Или, хочешь, надену на тебя маску?       — С того трупа? Иди нахер.       Поймав очередной его поцелуй с нарочно громким похабным «чмок», Гакт отворачивает голову и, чувствуя, как Ками ведёт по шее кончиком носа, кидает взгляд на охранника. Замутнённый, но не менее убийственный. А Мидори выдерживает его, лишь ухмыляется, скрещивая руки на груди.       Гакт показывает ему язык и отворачивается. Пальцы невольно хватаются за цепи, поглаживают холодные гладкие звенья, и ногти слегка царапают их, пока он тонет в новом поцелуе. Выгнутый, висящий в цепях, Гакт на мгновения забывает обо всём. Только губы Ками. Только его руки на талии, почти нежные и ласковые.       Упёршийся в живот твёрдый член с раздутым узлом заставляет его вздрогнуть. Ками проводит ладонями по его ягодицам и слегка давит на них.       — Зажимай, зайка, — шепчет он едва слышно, но голос у него уже охрип и кажется ниже обычного.       Стараясь не думать об уже начавших болеть от долгих поцелуев губах, Гакт послушно раздвигает ноги. Член проскальзывает по его собственному вниз, и он старательно сжимает его бёдрами. И горестный вздох исчезает в новом прикосновении к губам. Гакт так мечтает, чтобы Ками хоть раз трахнул его как положено. Чтобы толкнулся в него членом, сцепился с ним, растянул узлом до боли в мышцах. И каждый раз его надежды проваливаются с оглушительным треском. Две вещи, которые ему недоступны — поцелуи Маны в губы и член Ками внутри его тела.       Выгнувшись и почти усевшись на ствол, Гакт медленно толкается вперёд и назад. Он словно танцует, двигаясь всем гибким, как змеиным, телом. Все привычки Ками в сексе знакомы ему, Гакт знает, как надо действовать, чтобы сделать ему хорошо. Он старается не зажимать член бёдрами слишком сильно, чтобы не причинить боль случайно, приподнимается слегка, давая головке упереться в сжатый сфинктер. И кусает губы, борясь с желанием насесть на неё и впустить внутрь. А Ками неспешно обцеловывает его шею и подбородок, давая ему почти полную свободу, позволяя самому выбирать ритм и силу. Мысли о болящих скованных руках и саднящих губах уже отошли на второй план, если не на третий; Гакт бездумно смотрит в его тёмные глаза и видит в них космос, множество искорок, разбросанных на чёрном фоне. Качнувшись, он утыкается в губы Ками, прихватывает их, стараясь выразить все свои чувства одним прикосновением — и нежность, и жажду большего, которую никогда не сможет утолить.       — Ками… — Гакт шепчет имя дрожащим голосом, повторяет его, словно пробуя на вкус и стараясь выжечь на своём языке. — Ками, Ками, Ками…       На его губах всё та же улыбка демона, и Гакт пытается сцеловать её, слизать. И не возражает, когда поцелуй резко углубляется. Закрыв глаза, он ускоряет свои движения, яростно толкается навстречу Ками, ударяется ему в живот собственным членом. И Ками понимает его намёк: одной рукой придерживая за талию, второй обхватывает ствол, поглаживает, сжимая пальцами. Только перчатки так и не снял, Гакт тихонько шипит, чувствуя ненавистный латекс, и остервенело вцепляется в губы. Плевать. Главное, чтобы Ками помог ему кончить, неважно, в перчатках он это сделает или без. Гакт снимет с него эти перчатки, но позже, когда они будут в постели.       Закрыв глаза, он представляет своего любовника обнажённым, тенью нависшим над ним, и словно даже чувствует, как его прекрасные волосы падают шёлковой тканью на шею. Эти мысли будто ударяют его кнутом по груди, и Гакт, почти озверев, беспорядочно бьётся в живот Ками, из горла вырываются стоны и хриплые вздохи. А ведь до Ками он даже не знал, что одно только трение чужого члена между бёдер может дарить такие потрясающие ощущения.       — Ох, зайка… — почти стонет ему в рот Ками, снова обвивая руками талию. — Помедленнее… Если ты продолжишь так, я сейчас…       — Кончай! — хрипит Гакт, буквально обрывая его на полуслове и чуть не со злостью кусая губы.       — Нетерпеливый же…       Ками томно прикрывает глаза и, крепко шлёпнув его по ягодице, тянет на себя. Громкий протяжный стон прямо над ухом, и Гакт явственно ощущает сбегающие по ногам струи его спермы. А Ками остервенело ласкает его, выбивая рывками из головки все мысли вместе с липкими каплями. Обессиленный, Гакт повисает на цепях и утыкается носом ему в плечо.       Вдох-выдох, успокоить бешеное сердцебиение, ведь удары сердца, как кажется, разлетаются эхом по всей этой «пыточной». И Гакт трётся носом о плечо Ками. Горький запах парфюма ударяет в нос. Ками улыбается, снова становясь родным, и поддевает пальцами его подбородок.       — Тебе так идёт быть в цепях…       — А тебе — быть извращенцем, — вяло огрызается Гакт. — Ещё меня упрекал, что я не хочу ебаться в уютной кроватке. Сам-то…       — Ну, ну, не язви. Ты же знаешь, что я шучу, — Ками легонько целует его. — И знаешь, что я люблю тебя больше всех.       И Гакт не удерживается от того, чтобы пожаловаться:       — Мана говорит, что я не знаю, что такое любовь. И вряд ли узнаю когда-нибудь.       — И не надо. Хотя по тебе всё прекрасно видно, — Ками обнимает его и тянется поцеловать, его руки бродят по всему телу. — Ты же ревнуешь.       — Иди к чёрту, Ками.       Ками лишь смеётся тихонько и поддевает пальцами подбородок, заставляя поднять голову и опять посмотреть в глаза, которые наверняка заполнены привычным голубым туманом.       — Ну конечно. Не бесись, — он улыбается, — нимфоманка моя. Люблю только тебя. Все эти омеги с тобой даже рядом не стоят…       И он дарит ещё один короткий и влажный поцелуй, от которого ноги окончательно становятся ватными и уже еле удерживают подвешенное тело. Гакт прижимается к любовнику, чтобы не упасть, утыкается на секунду губами ему в плечо. И его вдруг отвлекает громкий кашель из угла; вздрогнув, он поворачивает голову и натыкается на Мидори. Тот наблюдает за ними с ухмылкой, многозначительно положив ладонь себе на живот, а в белом свете комнаты за расстёгнутым воротником рубашки на его шее поблёскивают крупные капли.       — Да заебал на меня пялиться, — шипит Гакт, коленом толкая Ками в бедро. Дыхание щекочет ему шею. — Дырку прожжёшь!       — Тебе это не грозит, шлюшка, — фыркает тот, отлепляясь от стены, — и так весь прожжённый, пробы ставить негде.       — А ты просто завидуешь, — Гакт опять показывает ему язык, — сам меня хочешь!       Ками гладит его по волосам, убирая прилипшие пряди со лба, и тоже поворачивается.       — Мидори, — его голос разом становится холодным и злым, как и в самом начале, — какого чёрта ты ещё здесь?       — А вы не говорили мне уходить, — хмыкает Мидори и демонстративно застёгивает пиджак. — Впрочем, сейчас моя смена уже закончилась, так что я пошёл. Оставлю вас с вашей шлюшкой.       И он, гордо вздёрнув голову, выскальзывает в коридор.       — Вот мудак, — выругивается Гакт и обращает на Ками почти злобный взгляд. — Обязательно было, чтобы он наблюдал?       — Конечно. Это для остроты, — ласково отмечает Ками.       — Та ещё острота, — чуть не задыхается Гакт, — теперь он тоже будет меня зажимать по всем углам!       В тёмных глазах Ками загорается хитрый огонёк.       — Ещё скажи, что недоволен. Знаешь, у него здоровенный член, тебе понравится, — не обращая внимания на раздражение Гакта, Ками опять тянет его к себе. — Иди ко мне, зайка. До утра ещё полно времени.       — До утра, Ками… — почти сладко выдыхает Гакт, и его губы запечатывает очередной поцелуй.