BOREALIS

      Оглушительный раскат грома и пролетевшая прямо по закрытым векам яркая вспышка молнии заставляют Гакта вскрикнуть и подскочить на постели. Голубые глаза резко распахиваются; зрачки-точки мигом расширяются от вползшей в них темноты спальни. Прижавшаяся к груди дрожащая рука, вдох-выдох. И несколько секунд на осознание: уже поздний вечер, в комнате темно, слабый дождь, моросивший за окном весь день, превратился в самую настоящую грозу с бурей, которые здесь тоже часто бывают, а Гакт слишком крепко заснул и даже не слышал этого.       Впрочем, неудивительно. После осмотров Юки Гакт всегда камнем падает в кровать. И обычно ему даже шевелиться не хочется ближайшие несколько часов, потому что от укола в один синяк болит всё, а уж если этих кровоподтёков несколько…       Поморщившись, Гакт выбирается из-под одеяла и запахивает накинутый на плечи халат. Короткое, едва прикрывающее бёдра прозрачное одеяние из тонкого чёрного шёлка с пушистым мехом на воротнике подарил ему Мана в ту самую первую их ночь. И для Гакта оно стало своеобразным талисманом: он всегда заворачивается в этот халат, когда остаётся один. Это помогает ему тонуть в сладких воспоминаниях и не терзаться от привычных мыслей о сексе. Кинув взгляд на пустующую половину кровати, он слегка нервно сжимает края одежды.       — Охереть… Неужели Ками до сих пор не вернулся?       На мгновение Гакт холодеет. Остров совсем небольшой, патрулирование улиц обычно не занимает много времени, трёх часов вполне хватит, чтобы обойти всё вдоль и поперёк и пошарить среди полуразрушенных домов, некогда жилых, а сейчас кишащих наркоманами и дилерами. Ками уже должен быть здесь, греться у него под боком. Что так задержало его? Вдруг с ним случилась беда? Наверное, надо было всё-таки пойти с ним… И Гакт тут же в ярости трясёт головой. Нет, глупости. Ками знает это место как свои пять пальцев, да и нет здесь никаких опасностей, кроме чокнутых торчков, которых он запросто отстрелит из пистолета в случае чего. Почти невозможно представить, что он влип в какие-то крупные неприятности.       А может, Ками так промок под дождём и устал, что решил поспать сегодня спокойно у себя в комнате, а не проводить ночь, лаская любвеобильного Гакта? Есть только один способ проверить. Гакт сползает с постели, неслышной тенью выскальзывает в холл и подходит к двери напротив. Стучит по ней легонько кулаком.       — Ками? Ками, ты тут?       Ответа нет, и он, надавив на ручку, заглядывает в тёмную спальню. В ней царит обычный, присущий Ками вылизанный порядок, кровать аккуратно заправлена и всем видом показывает — её со вчерашнего вечера никто не трогал и не спал на ней.       И Маны с Кози, похоже, тоже до сих пор нет, из-за соседних дверей не доносится ни звука… Хотя с ними как раз понятно. Скорей всего, их задержал на Большой земле разыгравшийся шторм, они решили отложить поездку на катере до утра для безопасности.       Почувствовав настоящую тревогу, Гакт возвращается в свою спальню и плюхается на кровать. Он не боится оставаться один, привык к этому, да и знает, что постороннему сюда не пробраться. Но всё-таки ему немного не по себе, когда он оказывается в пентхаусе в полнейшем одиночестве, обычно ведь его не бросают так, Ками всегда где-то неподалёку. Он поджимает под себя колени и тянется к лежащей на тумбочке телефонной трубке.       — Охрана! — рявкают на том конце провода так, что Гакт вздрагивает и чуть не роняет телефон.       — Мидори, ты? — он встряхивает головой и зажимает трубку плечом.       Голос тут же теряет всякую грозность и превращается в привычный, насмешливый:       — Конечно, я, милашка Гакт. Мой напарник пока ещё слишком зелёный, чтобы отвечать на телефонные звонки, — и Мидори громко смеётся. — Что случилось?       — Ты не видел Ками?       — Видел. Он в подвал спустился. Давно, часа два назад.       Из груди вырывается громкий облегчённый выдох. Значит, с Ками всё-таки всё в порядке, просто он решил провести эту ночь в компании очередного омеги в цепях. Гакт невольно сжимает руку в кулак.       — Спать меньше надо, милашка, — продолжает усмехаться Мидори, — всё продрых. Мана-сама и Кози-сама, наверное, решили остаться на материке, завтра шторм стихнет, и приплывут. А Ками-сама здесь и в порядке, так что можешь спокойно сопеть в подушку дальше.       Гакт скрипит зубами. Он уже выспался на всю ночь, и перспектива до самого рассвета, до возвращения Ками, ворочаться одному в холодной постели его абсолютно не радует. Он молча поглаживает ладонью живот, уже горячий и напряжённый, лихорадочно обдумывая, что делать. И почти сразу в его голове возникает коварный план.       — Я не смогу спать спокойно, — Гакт слегка кусает губу и придаёт голосу капризные нотки. — Знаешь, почему я проснулся? Я слышал шаги на этаже.       Мидори фыркает.       — Фигня, милашка. Тебе приснился кошмар.       — Мне никогда ничего не снится, Мидори. Чтоб ты знал. И если я что-то слышу во время сна, значит, оно есть, — зло произносит Гакт. — Поднимись сюда и проверь.       — Да зачем? Мимо нас даже муха не пролетит, — Мидори тяжело вздыхает, ему явно не хочется покидать кабинет охраны, — пялим сутками в экраны. И вообще, почему бы тебе самому не посмотреть? Насколько я знаю, ты более чем способен дать обидчику с ноги в пах.       — Да ну? А почему бы тебе не пойти нахер с такой просьбой? — взрывается Гакт. — Тебя вообще наняли штаб охранять или жрать пончики перед теликом?! — по сдавленному кашлю он понимает, что попал в точку, и язвительно продолжает: — Ха-ха, гляди-ка, угадал! Интересно, а что скажет Мана, когда узнает, что ты отказал мне в просьбе из-за того, что тебе лень жопу от стула оторвать… Вот возьму и пожалуюсь ему. Рассчитаешь сам мощность пинка, которым он тебя вышвырнет, или тебе помочь?       — Ты этого не сделаешь, — севшим голосом бормочет Мидори.       — О, ещё как сделаю, — ядовито бросает Гакт, поправляя волосы. — Я такой ябеда, знаешь ли. Хорош упираться! Твоя мыльная опера от тебя не убежит, так что поставил её на паузу, поднял жопу и подошёл сюда!       Мидори издаёт раздражённый горловой звук.       — Аргх. Ладно, сейчас поднимусь и всё проверю.       Швырнув запищавшую трубку обратно на столик, Гакт ухмыляется и крутит пальцами прядь волос. Как же хорошо, что Мидори, несмотря на весь свой угрожающий вид, трусливый и слишком опасается, что Мана с каблука под задницу выпнет его вон.       Откинувшись на подушку, он внимательно вслушивается в звуки, доносящиеся из холла. Там скрипят открывающиеся двери лифта, постукивают по мраморным плитам каблуки, Мидори явно старательно оглядывает все выходящие туда помещения. Гакт терпеливо ждёт. Наверняка, закончив с поиском несуществующего преступника, он решит заглянуть и отчитаться о своей работе. И Гакт не ошибается — проходит несколько минут, и по двери стучит тяжёлый кулак.       — Входи, — выкрикивает Гакт.       В спальню, сопя, вваливается взмыленный нервный Мидори. Собранные в хвост белокурые волосы растрёпаны, глаза, как и обычно, спрятаны за очками, а губы зло сжаты в нитку. Угрожающе поводя широченными плечами, он подходит к кровати и скрещивает на груди руки.       — Что за чушь ты мне наплёл, милашка? Нет тут никого, и звуков никаких! — раздражённо констатирует Мидори.       Гакт слегка растерянным жестом поправляет волосы.       — Правда? Надо же, видимо, мне и вправду плохой сон приснился… — он тянет к себе колени. Тоненький халат неминуемо ползёт вверх, задираясь, обнажая узкие мальчишеские бёдра. И Гакт почти с садистским удовольствием наблюдает, как с лица Мидори, неотрывно следящего за ним, исчезает всякое ожесточённое выражение. — Прости. Мне просто так страшно тут одному…       Гакт очень хорошо умеет разыгрывать из себя невинное дитя с наивным взглядом, когда ему надо. Он ещё в детстве понял простую истину: если ты на редкость хорошенький омега, то порой достаточно распахнуть свои голубые глаза, похлопать длинными пушистыми ресницами и подёргать пухлыми губами, чтобы избежать очень многих неприятностей.       Мидори громко выдыхает и тянется к воротнику своей рубашки. Очки съезжают на кончик носа, явив взгляду узкие тёмные глаза. Удивительно, волосы у него светлые, почти белые, а глаза чёрные и непроницаемые…       — Обычно Ками спит со мной, когда старших нет, — продолжает шептать Гакт, жестом ядовитой змеи нализывая губы, — но сейчас он не здесь, и мне это не нравится. Побудешь со мной немного?       Чтобы закрепить эффект, Гакт слегка дёргает плечом; полупрозрачный шёлк сваливается с него к самому локтю, но он нарочно не поправляет одежду. Редкий альфа устоит, когда прекрасный юный омега так открыто демонстрирует тело и намекает на то, что может подарить на ночь это самое тело. Мидори уже его. Весь, с потрохами.       Из-под томно опущенных ресниц он наблюдает, как Мидори садится на край постели. Крепкой, чуть шершавой ладонью он касается ступни. Слегка сжав на секунду пальцы с накрашенными чёрным лаком ногтями, помяв кожу под ними, как подушечки на кошачьих лапках, альфа ведёт рукой по ноге вверх, к бедру. В глазах тут же загорается жадность; ухватив за острую коленку, Мидори тянет его к себе. Гакт зазывно улыбается ему и в очередной раз показывает самый кончик языка.       — Только посмотрите на него, — нехорошая улыбка трогает сжатые губы охранника. — Не омега. Гадюка.       Гакт ухмыляется и, потянувшись к нему, медленно проводит языком за ухом. Нарочно поддевает им витой бежевый провод, и тот с тихим шуршанием спадает на шею. И, почти прижавшись губами к раковине, Гакт шипит:       — Слишком грубо. Предпочитаю «принц змей», — и, дёрнув языком, добавляет: — А вообще-то бореалис пострашнее любого змеиного яда будет, Мидори.       Крепкие пальцы тянут его за волосы, грубо запрокидывая голову назад. Мидори целует его шею, и Гакт без всякого сопротивления подставляет кожу его губам, пальцами наощупь расстёгивая пуговицы на пиджаке и рубашке. Тугие, они еле держатся в петлях. Рывком спустив верхнюю одежду, он оглаживает широкие, мощные плечи, млеет от ощущения, как перекатываются под ладонями прямо-таки железные, литые мускулы. Мидори отвечает ему тем же, попытками раздеть: он наощупь развязывает пояс халата, бесстыдно залезает руками под тонкую ткань.       — Подожди… — Мидори едва отрывается от кожи, и Гакт недовольно смотрит на него. — Надо… Надо на пост позвонить. А то этот зелёный ещё попрётся меня искать.       Гакт понимающе кивает и, подобрав трубку, прикладывает к его уху.       — Звони, — ядовито приказывает он и дёргает языком. — Ты останешься со мной на всю ночь. Так ему и скажи, придумывай что хочешь.       — Не бойся, милашка. Я знал, за чем иду, — Мидори хмыкает и легонько шлёпает его по ноге, — уже придумал, как отбрехаться.       — Вот уёбок хитрый… Раскусил меня, а?       Ухмыльнувшись, Гакт ещё разок проводит языком за его ухом, уже за другим, выталкивая и второй провод. Парфюм, тяжёлый и сладкий, в смеси с запахом дорогих сигарет и виски затуманивает ему сознание. Но почему-то сейчас этот аромат не кажется противным, звучит совсем не так, как тогда, в подвале, когда Мидори грубо держал его в руках. Даже наоборот, такой манящий…       — Кеничи, это я. — Гакт разводит в стороны края его рубашки и припадает к соску, и Мидори морщится, плотнее прижав к уху трубку. — Да нет, ничего серьёзного… Просто хозяйскому ребёночку приснился кошмар, — он опускает на упоенно сосущего его Гакта взгляд и усмехается. — И он теперь не хочет один оставаться…       — Да-а-а… — похабно тянет Гакт, переместившись к другому соску и старательно зализывая его с безумным взглядом. — Давай, скажи ему, как мне страшно тут одному и как меня надо сиськой кормить, чтобы я не орал от ужаса…       — Я побуду с ним, пока он не заснёт, — голос у Мидори заметно подрагивает, но всё ещё звучит спокойно. — Да фигня, суну ему соску в рот, и всё. Ты на посту без меня справишься… Не трясись, сюда ни один наркоша лезть не осмелится.       Гакт, напряжённо вслушивающийся, мигом дёргает языком. Соска. Намёк более чем очевиден. Хмыкнув, Гакт сползает вниз и с силой дёргает ремень на его брюках. Пряжка с трудом поддаётся его дрожащим пальцам, «молния» оказывается внизу, и он распахивает глаза: взгляду предстаёт красивый напряжённый член, уже весь влажный и твёрдый от возбуждения. Только вот Гакта здорово пугает размер — ствол длиной почти с половину его руки.       — Нихуя себе у тебя соска… — выдыхает Гакт, наклонив голову. — А я думал, у меня размер ого-го…       Невольно представив, как этот член проникнет в его тело, растянет собой и набухшим узлом, Гакт мигом покрывается мурашками, его бросает в дрожь. Но это приятная дрожь: жадность, вожделение, возбуждение.       Не справившись с желанием, Гакт медленно проводит языком по стволу, целует головку, помогая себе рукой. На губах привкус соли и мускуса, непривычный, незнакомый, но манящий. Как можно шире раскрыв рот, чтобы не задеть узел зубами, Гакт медленно опускается по члену вниз, стараясь заглотить как можно глубже, даже целиком, хотя и понимает, что ему не хватит на это горла — у него длинная шея, но не настолько. Головка задевает нёбный язычок, внутреннюю часть шеи противно стягивает от рвотного рефлекса; вспомнив, как учил Мана, Гакт прикрывает глаза и глубоко вдыхает, чтобы привыкнуть. Так становится чуть легче, и он с усердием продолжает сосать.       Мидори почти задыхается, а самому Гакту словно на пах повесили тяжеленную гирю; очень хочется потрогать себя. «Нет, не мастурбируй!» — шипит в голове собственный голос. Только не предать свои принципы в такой ситуации очень тяжело.       — Умелый милашка… — шепчет с ухмылкой Мидори, поглаживая его по волосам, убирая мягкие пряди со лба. — Теперь я понимаю, почему Мана-сама и остальные так с тобой носятся… Ты и вправду чудо.       Гакт с громким хлюпающим звуком выпускает член, касается напоследок губами головки, поднимает глаза и усмехается.       — А раньше будто не понимал… Думаешь, я не видел, как ты на меня пялился? Глаза чуть на пол не вываливались.        Мидори ухватывает его за горло, поднимает и притягивает к себе, утыкаясь носом ему в щёку. Дыхание сильно жжёт кожу.       — Пялился… — эхом повторяет Мидори и хмыкает. — Да ты напрашиваешься, чтобы на тебя пялились и слюну пускали.       Гакт шипит и легонько клацает зубами, будто собираясь укусить его. А Мидори ведёт кончиками пальцев по его лицу, прощупывает его, словно слепой, который пытается нарисовать в воображении чьи-то черты.       — Красивые глазки… — шепчет он почти сладко. — Хорошенький носик… — легонько надавливает на кончик, обводит контур рта. — Такие сочные минетные губы… Ух, да как на тебя не пялиться?! Сожрать хочется!       Жадный поцелуй буквально опаляет, и Гакт отвечает с неменьшей жаждой, с силой сжимая его губы своими. А руки Мидори вновь под его халатом и с силой надавливают на ягодицы.       — Да ещё вечно в этих латексных шортах, — со рвением шепчет Мидори в губы, прикусывая их, — и жопой виляешь, как последняя блядь, когда ходишь! Да я бы давно уже тебя зажал, только кто б меня к тебе подпустил! Ты же вечно то с Ками-сама, то с Кози-сама, то с обоими…       Мидори легко опрокидывает его на подушки, продолжая буквально душить поцелуем, давая лишь секунды на передышку. Гакт с силой дёргает пальцами его светлые волосы, пытается толкнуть коленом. Но бесполезно, ему в жизни не хватит сил столкнуть Мидори с места. Тем более что сейчас он словно озверел, дорвавшись наконец до чего-то запретного, но очень желанного.       — Ох, ты бы знал, как мне хотелось тебя поймать… — оторвавшись от губ, Мидори обцеловывает его шею, вылизывает со рвением остро выступающие ключицы, кусает за соски, оттягивая зубами вдетые в них кольца. — Поймать, хлопнуть как следует по этому красивому заду… Вылизать тебя всего. И оттрахать так, чтобы шевелиться не мог.       Гакт только тихо шипит, ёрзая под ним и извиваясь всем телом, чтобы сбросить халат. Налившийся тяжестью член отчаянно требует к себе внимания, ему нравятся эти грубые дикие ласки. Так его не тискает даже жёсткий Кози. Облизав его ходящий ходуном плоский живот, поддев всунутый в пупок крупный блестящий камушек, Мидори резко вскидывается, заводит его ногу на плечо и целует лодыжку.       — Ох, эти лапки… — шёпотом одержимого приговаривает он, вновь и вновь притрагиваясь к коже губами. — Как кошачьи… Небось болят от каблучищ, которые ты таскаешь, а? Хочешь, помассирую…       — Фут-фетишист ебучий… — выплёвывает Гакт и с силой дёргает ногу. — Пусти!       Но Мидори не отпускает. Ловко заведя обе ноги гибкого Гакта себе за плечи, снова наклоняется к нему и перехватывает раздражённый выдох с приоткрытых губ. И весьма вовремя, потому что Гакт чувствует, как огромная набухшая головка медленно, миллиметр за миллиметром толкается в него. Его зрачки расширяются от боли, которая рвёт низ тела, как острыми когтями. И то, что Мидори рукой наглаживает его член, не особенно помогает расслабиться.       — Чёрт… — выдыхает Мидори ему в шею. — Милашка, какой же ты тугой! Слишком узкий для шлюхи…       — Тебе с таким членом даже самая растраханная блядь узкой покажется! — Гакт подвывает, вцепившись в его волосы пальцами, кусает губы. Он уже и не помнит, когда последний раз проникновение было таким болезненным; наверное, тогда, впервые…       На глаза тут же наплывает предательская влага. Нельзя об этом думать, лучше не вспоминать. Судорожно кусая губы, свои или Мидори, Гакт пытается максимально расслабиться. Потерпеть немного, пережить этот момент, зато потом наверняка будет так хорошо… Тем более что тело само засасывает проникающий в него ствол, медленно, но верно.       Гакт уже почти забыл о том, как всего день назад был готов порвать этого охранника за его домогательства. Мидори сводит его с ума. Эти мускулистые руки заставляют его чувствовать себя особенно хрупким и беспомощным, фарфоровой куклой в чьих-то больших ладонях; засосы горят на шее мелкими ожогами, как и губы, которые наверняка опять разнесло и налило кровью изнутри. Член пульсирует в чужих сильных пальцах, явно готовый излиться в любую секунду. И со всеми этими ощущениями боль от проникновения притупляется, мягко откатывается на второй план, лишь придаёт горчинку…       Гакт кричит во весь голос, извивается, ударяясь в скользкие шёлковые простыни. Явно боясь, как бы он в ажиотаже не стукнулся головой об спинку кровати, Мидори ухватывает его под спину, приподнимает, удерживая на весу, и ускоряется, шлепки его бёдер о собственную влажную кожу отдаются в ушах глухими ударами. Гакт замутнёнными глазами наблюдает за своим отражением на потолке; он весь покрыт мелкими красными пятнышками, и губы и вправду сильно смахивают на красный клюв утёнка. А в глазах — беспросветное безумие.       Когда Мидори кончает в него, он заходится в новом вопле и под рывками его ладони сам изливается на свой живот. Обессиленный, Гакт повисает на его руках почти вниз головой, но Мидори не собирается его выпускать. Огромный узел с силой давит на простату, он не позволит закончить одним разом. И, поцеловав шею, альфа снова начинает двигаться, теперь, правда, очень медленно.       — Милашка Гакт… — ласково нашёптывает он, покрывая жгучими поцелуями грудь и плечи. — Неужели ты и вправду такой ненасытный? Так сжимаешь меня…       Гакт буквально чувствует, как при каждом толчке внутри него хлюпает сперма. Передёрнувшись, он приподнимается и смотрит в лицо Мидори сумасшедшим взглядом.       — Ненасытный… — хриплым голосом тянет Гакт. — Ты даже не представляешь, насколько я ненасытный, Мидори. Но я тебе покажу, — и, привычно высунув язык, он улыбается. — Ещё!       …Они не вылезают из кровати до самого полудня, делая лишь небольшие перерывы, чтобы чуть-чуть перевести дух. Теперь Гакт, пожалуй, в полной мере знает, что такое безумие, и осознаёт, что, похоже, всё это время прямо у него под носом была такая же секс-машина, как он сам. Выжатый, как лимон, почти в полуобмороке, Гакт лежит, раскинувшись по простыням, и всё тем же сумасшедшим взглядом наблюдает, как Мидори наконец-то вытаскивает из него член — узел сдулся, позволив расцепиться. Гакту кажется, что ему натурально раздуло живот от спермы, прямо как в тех отвратительно неправдоподобных мангах с тентаклями. И он улыбается жуткой кукольной улыбкой, когда Мидори наклоняется поцеловать его.       — Сладкий, сладкий милашка… — шепчет он в губы, не в силах от них оторваться. — Чёртово утро, зачем только наступило… Я бы не отпускал тебя целую вечность.       Гакт бездумно гладит его по щеке, чувствуя, как пальцы покалывает почти незаметная щетина.       — Иди уже, — так же тихонько отвечает он. — А то напарник тебя небось заждался… И потом, твоя смена давно кончилась.       Поймав последний поцелуй, Мидори отстраняется и садится на край кровати и тянется за своим костюмом, валяющимся в беспорядке на полу. Когда он, одевшись, пытается встать, Гакт цепляется за его рукав.       — Мидори… Когда мне будет одиноко, ты придёшь ко мне?        Он вновь распахивает глаза и хлопает ресницами. Мидори улыбается.       — Когда только захочешь. И можешь больше не строить из себя ангелочка, — он прикасается пальцами к губам вместо поцелуя и усмехается, — я теперь знаю, какой ты грязный.       Когда он исчезает за дверью, с грохотом захлопнув её за собой, Гакт с наслаждением вытягивается на кровати. Ночь была великолепной. Впервые в жизни он чувствует себя почти удовлетворённым. Именно почти… И, издав громкий вздох, он улыбается своему отражению на потолке.       Передышка оказывается короткой — не проходит и нескольких минут, как он слышит знакомый стук каблуков в холле и скрип открывающейся двери.       — Зайка, ты уже проснулся?       Гакт ухмыляется. Ками наконец-то вылез из подвала и хватился его.       — Проснулся… Иди ко мне, Ками.       Ками медленно вплывает в комнату. Сейчас он красуется не в форме Тени, видимо, решил одеться потеплее из-за дождя — худое тело облегают латексные брюки и заправленная в них красивая чёрная рубашка. И фуражки на голове нет. Сама элегантность.       — Кози звонил, сказал, что они где-то через час будут здесь. Дождь только-только закончился… Пойдёшь со мной встре… — тут Ками наконец подходит к кровати и тут же испуганно пятится назад. — Господи, что за вид?!       — А что-о-о? — капризно тянет Гакт, извиваясь и высовывая язык. — Что с моим видом?       — Да ты выглядишь так, будто тебя всю ночь четверо альф драли во все дыры! — Ками в ужасе плюхается на кровать и приподнимает его под спину. — Ты что, приводил сюда кого-то?! Это запрещено!       — Мидори… — выдыхает Гакт.        Одного имени достаточно, Ками разом белеет.       — Так вот что он здесь делал! Я с ним столкнулся у лифта, ещё подумал, что он на этаже забыл, никогда же не поднимается… — он убирает с лица Гакта волосы и целует в лоб, а второй рукой гладит по всему телу. — Только посмотри на себя, у тебя живот раздуло… Сколько раз он в тебя кончил?       — Не помню… — бормочет Гакт. — Мы всю ночь трахались.       Ками мучительно вздыхает и прижимает его к себе.       — Господи, ну ни на секунду нельзя с тебя глаз спускать, нимфоманка!       — Это ты виноват! — плаксиво хнычет Гакт, обнимая его за шею. — Бросил меня одного с ума сходить!       — Бросил?! — разом вспыхивает Ками. — Да я с патрулирования вернулся, заглянул в комнату, увидел, что ты спишь, понял, что Юки тебя опять замучил, и решил не будить! Думал, ты хоть одну ночь поспишь спокойно…       Гакт, икнув, утыкается носом ему в шею и легонько лижет её кончиком языка. А Ками встряхивает его и поднимает.       — Эй, не спи! Вставай сейчас же, надо привести тебя в порядок, пока старшие не вернулись. Ты представляешь, что будет, если Мана увидит тебя в таком виде?!       — Он тебя убьёт, — злорадно напоминает Гакт, — за то, что не уследил!       — И тебя заодно, — рявкает Ками, — за то, что с охранниками трахаешься!       Гакт только тихо хихикает, когда Ками закидывает его руку себе на плечо и тащит в ванную. Он еле-еле держится на мягких, как ватных, ногах.       — Ах, Ками… — сладко шепчет он. — Какая ночь, ты не представляешь…       — Помолчи, — морщится Ками. — Надо же было учудить такое!       — …Меня впервые в жизни почти удовлетворили, — продолжает похабно бормотать Гакт, судорожно облизывая распухшие губы. Глупо улыбнувшись, он целует альфу в щёку. — Ну не сердись, Ками… Ты же сам говорил, что у него огромный член и мне понравится…       — Если ты шуток не понимаешь, это уже твои проблемы, а не мои, — огрызается Ками.       — Не понимаю! Особенно шуток про секс, ты же знаешь. Ну Ка-а-ами! — ноет Гакт.       — Сказал же, помолчи, — уже почти зло рявкает Ками, — сексоголик несчастный. И не липни ко мне. От тебя чужим парфюмом несёт, меня вырвет, — и, буквально пинком втолкнув Гакта в утопленную в пол чашу ванны, он щурит глаза. — Мойся как следует. Чтобы духу этой дряни на твоей коже не было!       Гакт встаёт под обжигающие струи, полившиеся из душа, тянется за гелем и усмехается, наблюдая, как Ками садится на маленький диванчик рядом.       — Ты ревнуешь. Как мило.       — Не ревную, — фыркает Ками. — Я просто не хочу даже думать, что с нами сделает Мана, если узнает.       — Успокойся. Мана получше тебя знает о моих бзиках, — Гакт с наслаждением трёт саднящую шею, — и о том, что я ебусь со всеми подряд. Не тронет он тебя. Божечки… Ёжечки, да что с тобой? Ты прямо будто первый раз меня в таком состоянии видишь.       — В таком ужасном — первый! — Ками ударяет кулаком по мягкой обивке.       Гакт демонстративно дует губы.       — Подумаешь, рот распух и пара засосов на шее… Я не понимаю тебя, Ками, — он округляет глаза. — Когда я трахаюсь со всякими наркоманами на улице, тебя это вообще не задевает. А секс с охранником в спальне вдруг такую реакцию вызывает!       Ками закатывает глаза и устало трёт пальцами лоб.       — Это другое. Наркоманов я отстрелить могу, чтобы глаза не мозолили… Неважно. Мне урок. Я больше с тебя глаз не спущу, так и знай. Господи… Ну никакого покоя с тобой, зайка.