зверёныш

Декабрь 2019 Тем сумрачным зимним утром я решил отложить часть дел, требующую личного появления, подумав, что должен присмотреть за Коннором. Может быть, в этом не было острой необходимости, но одно я знал точно: будет лучше, если я окажусь рядом, когда он проснётся. Пожалуй, я никогда не чувствовал такой сильной ответственности за кого-либо, что странно, ведь Коннор далеко не первый мой ученик. Отогнав непрошеные воспоминания, я принялся приводить в порядок документы, попутно ведя переписку с инвесторами. Они не могли не проявить беспокойство после случившегося несколько дней назад, и я уже начал жалеть, что пустил репортёров на территорию Абстерго. Впрочем, излишняя скрытность тоже до добра не доводит, важно удерживать равновесие. — Доброе утро… Точнее, день, — Коннор выглядел заспанным и немного осунувшимся, но в целом не так уж и плохо. — Как самочувствие? — поинтересовался я, ставя чайник на огонь. — Могло быть хуже, — протянул сын, намазывая джем на хлеб. — Всё тело болит. И знаешь, что странно? — М? — я поднял взгляд от экрана ноутбука. — Ты помнишь, у меня было много порезов на руках и один глубокий на боку. Так вот… Их больше нет. Они затянулись. За ночь, — Коннор скрестил руки на груди, глядя на меня сверху вниз. — И почему-то мне кажется, что ты знаешь, почему это произошло. — Весьма проницательно, — я усмехнулся. — Я планировал рассказать тебе эту часть истории позже, но Ребекка спутала мне все планы. — Почему ты не можешь объяснить сразу? — буркнул Коннор, отхлебывая чай. — Зачем эта секретность? — Некоторая информация может быть крайне шокирующей, даже для тебя, — терпеливо ответил я. — Что ж, приготовься к очередной порции фактов, в которые сложно поверить. Я откинулся на спинку стула, размышляя, с чего бы начать. — Наверняка ты замечал, что воспринимаешь окружающую действительность немного не так, как остальные. Видишь больше, если можно так выразиться. — Угу. Синее свечение, красное, теперь появилось и золотое, — сын кивнул. — Это называется орлиное зрение, — сообщил я. — Удобная вещь в расследовании, как ты уже успел понять. — У тебя оно тоже есть? — Коннор прищурился. Наступил тот момент, который я изо всех сил старался оттянуть. Я вздохнул, подбирая нужные слова. — Да. И эта способность досталась тебе от меня. А мне от моего отца. — Но у других тамплиеров её нет, — Коннор даже перестал жевать, что свидетельствовало о высокой степени концентрации. — Именно, — я постарался не отводить взгляд. — Мой отец был ассасином. Коннор некоторое время молчал, переваривая сказанное. — Ты поэтому так их ненавидишь? — тихо спросил он. — Э-э-э… Не совсем, — я был обескуражен таким вопросом. — Он погиб из-за них. Вот и всё. — Нет, не всё, — Коннор покачал головой. — То, из-за чего ты перешёл на другую сторону, очень важно. — Я не готов ответить. По крайней мере, сейчас, — я хмыкнул, пытаясь скрыть внутреннее смятение. — Тогда расскажи подробнее про эти загадочные способности. Я не помню, чтобы раньше у меня так быстро заживали раны, — Коннор не стал настаивать на щекотливой для меня теме. — И вообще, откуда они взялись? Ассасины — инопланетяне? Это было сказано было с очень серьёзным лицом, и я едва подавил смех. — Ну, можно сказать и так. Есть предание, что до нас существовала другая цивилизация, более развитая как духовно, так и технически. И они создали нас, людей. Попутно они экспериментировали, пытаясь поднять нас до своего уровня. И орлиное зрение — лишь малая часть их наследия. Со временем те, кто овладел так называемой магией, разделились на две враждующие группировки. — То есть всё началось задолго до крестовых походов? — Коннор смотрел несколько скептично, но возражать не спешил. — Намного раньше, — я задумчиво комкал в пальцах салфетку. — Со временем тамплиеры утратили свои способности, и потому стали искать и вербовать в орден тех, кто ими всё ещё обладал. Затем ассасинов настигла та же участь, хоть и медленнее. И теперь мы сражаемся за каждого, кто владеет хотя бы зачатками первоначальной магии. — Вот почему к тебе так относятся твои коллеги, — пробормотал Коннор. — Они всего лишь обычные люди. Он заерзал на стуле, потом спросил: — Мои способности усилились из-за того, что я убил ассасина? — Возможно. Они и сами до конца не знают пределов своих возможностей… Как и мы, — я развёл руками. — У нас есть только догадки и рассказы тех, кто был до. Письменных источников сохранилось очень мало. Впрочем… Я умолк, вспомнив неудачные поиски артефактов Предтеч, из-за которых меня и послали в Соединенные Штаты. — Перед тем, как Ребекка умерла, я почувствовал тепло, оно будто затекало через кончики пальцев, — глухо произнёс Коннор. — Я был уверен, что поступил правильно, и сейчас уверен, но мне кажется, я нарушил какой-то непреложный закон. — Глупости, — я фыркнул. — Никто уже давно не соблюдает никакие договорённости. Мир сильно изменился со времен Первой цивилизации. — Не в лучшую сторону, — буркнул он совершенно по-детски. — Я хочу добиться других изменений. — Противостояние вечно, и ты должен это понять, — чуть поколебавшись, я сжал его ладонь. — Важно оставаться самим собой, что бы ни случилось, куда бы тебя ни занесло войной. — Слышать это от тебя немного странно, — Коннор хмыкнул, но руку не убрал. — Неужели ты остался таким же, как и двадцать лет назад? — По сути — да, хоть и с некоторыми дополнениями. Опыт играет свою роль, ясное дело, — я сделал вид, что не заметил подкола. — Не думал, что когда-нибудь доведётся увидеть тебя настоящего, — бросил Коннор, поднимаясь из-за стола. — Пойду прогуляюсь. — Стоит изобразить строгого отца и запретить возвращаться позже десяти? — я усмехнулся. — Как будто я послушаюсь, — Коннор скорчил рожу. — Постараюсь никуда не влипнуть, большего не обещаю. — И на этом спасибо, — когда за ним захлопнулась дверь, я смирился с тем, что придётся съездить сначала в офис, а потом к Ли. Наверняка он очнулся и жаждет услышать последние новости. Прихватив на рынке зелёных яблок, которые он так любит, и собрав по пути все возможные заторы (сочельник, черт бы его побрал!), я наконец добрался до Массачусетской больницы широкого профиля — внушительного здания из стекла и металла, совсем не похожего на старый вариант, виденный мной на фотографиях в архиве. Орден приложил руку к постройке в 1811 году, в то время нас было не так много в Штатах, однако количество компенсировалось качеством. А теперь… Я мотнул головой, отгоняя неприятные мысли, и вошёл. — Посещение пациентов с двенадцати до четырех… А, это вы, мистер Кенуэй, — миловидная блондинка за стойкой соизволила поднять взгляд от монитора. — Проходите. Чем ближе была палата Чарльза, тем тяжелее у меня становилось на душе. Я понятия не имел, чем это объяснить. Мы оставались близкими друзьями, несмотря на разрыв романтических отношений, и всё же… Сделав глубокий вдох, я постучал. — Войдите. — Привет, — я постарался держаться как ни в чем не бывало и положил пакет с яблоками на тумбочку. — Слышал, ты идешь на поправку. — Через три дня обещали выписать, — он закатил глаза. — Провалялся в постели и пропустил самое интересное. Мне пообещали, что ты расскажешь подробности. Я сел рядом с его койкой. — Не наврали. Я отправил на поиски убийцы Коннора, — сообщил я, и Чарльз присвистнул. — Так скоро? Он же совсем юнец. — Способный юнец, — я ухмыльнулся не без гордости. — Другой бы не справился с мастер-ассасином. — Ну конечно, как же я не догадался. Неопытный стрелок вряд ли бы смог так легко вывести меня из строя, — Ли подкрутил колёсико капельницы. Потом внимательно посмотрел на меня. — Он такой же, как и ты, да? — В каком смысле? — я изобразил недоумение. — Ты знаешь, о чем я, Хэйт, — Ли прищурился. — Мальчишка — ассасин до мозга костей. А ты играешь с огнём. — Мне не привыкать, — я отмахнулся. — Он прекрасно поддаётся воспитанию. И предан мне. — Может, и так, — в голосе Чарльза отчётливо слышалось неодобрение. — Но мы оба знаем, чем чревато твоё увлечение, не так ли? — Я держу всё под контролем, Чарльз, — сквозь зубы ответил я, еле сдерживая раздражение. — Ты всегда так говоришь, даже когда контролем и не пахнет, — он усмехнулся. — Что ж, не буду отягощать тебя нотациями и дальше. Просто прими к сведению. — Коннор — надежда ордена и его будущее. Особенно сейчас, когда ассасины обнаглели настолько, что подстреливают нас, как перепелов на охоте, — ровно отозвался я, с трудом вернув самообладание. — Ты не можешь спорить с тем, что он показал себя лучше всех новобранцев, которых мы вербовали в последние лет пять, а то и больше. — Не стоит полагаться на такую эфемерную вещь, как наследие Предтеч, — Ли прикрыл глаза. — Они тебя завели в ловушку, из которой ты едва смог выбраться. Имел ли он в виду заварушку с Бульдогом, или же намекал на мой роман с Дзио, мне, по большому счету, было плевать. Остатки тёплых чувств к Чарльзу тлели, как угольки, и этот разговор стал очередной порцией воды, залившей когда-то огромный костёр. Я бросил на него последний взгляд, возможно, чересчур долгий, и ушёл, не попрощавшись. Удивительно, как долго он был едва ли не самой важной частью моей жизни, и как быстро разрушил созданное нами обоими за эти годы. Теперь я не чувствовал ничего, кроме привкуса горечи на языке. У поведения Ли могло быть множество причин: он знал, что я больше не вижу в нём перспективы, хотя и очень ценю, как управленца и секретаря; опять-таки, никто не отменял такое банальное и опасное человеческое чувство, как ревность — вероятно, я поступил неосмотрительно, доверив Чарльзу в подробностях свой план по привлечению в наши ряды Коннора. Жаль, что это стало ясно только сейчас — два года назад я верил, что Ли остаётся моим союзником, несмотря на разногласия. Неужели я снова остался один, потому что слишком доверял не тому человеку? От этой мысли на меня накатила такая злость, что я вдавил педаль газа в пол, не дождавшись зелёного света. Перед глазами повисла красная пелена, я сам не заметил, как доехал до пустыря неподалёку от дома. Я вышел из машины, и ноги тут же по щиколотку погрузились в снег. Я сунул в зубы сигарету и как следует затянулся, подняв воротник пальто. Пронизывающий до костей ветер то и дело бросал колючие снежинки в лицо. Мне было самому от себя противно. Поведение не взрослого человека, а подростка с бушующими в крови гормонами, ей-богу. Глупость, да и только. Огонёк сигареты прочертил в наступающих сумерках дорожку и упал в снег. В голове более-менее прояснилось, спасибо никотину. Главное, чтобы Коннор ничего не заметил… Впрочем, маловероятно, он слишком проницательный. Может, и не задаст вопросов, только посмотрит выразительно, и этого будет уже достаточно. Я вернулся раньше него и выдохнул с облегчением. Есть немного времени, чтобы окончательно прийти в себя и морально подготовиться к самому тяжёлому вечеру в году. Наверное, он не самый плохой из всех, что были до, в русскую рулетку поиграть не тянет, уже достижение. К десяти вечера я начал несколько беспокоиться, впрочем, понимая, что, скорее всего, зря. Коннор взрослый мальчик и вполне способен за себя постоять. К тому же он не обязан постоянно находиться рядом со мной и волен проводить свободное от учёбы и миссий время, как хочет. Весьма непросто подавлять в себе собственнический инстинкт, однако с Коннором иначе нельзя. Вдруг хлопнула входная дверь. — Надеюсь, ты успел соскучиться, Хэйтем, — Коннор принёс с собой морозную свежесть зимнего вечера и… запах хвои. Он держал в руках охапку сосновых веток, которые положил на каминную полку. — Я вспомнил, что сегодня вроде как праздник, и прихватил их, всё равно они были никому не нужны, — он достал из рюкзака бутылку красного вина, пакет апельсинов и набор специй. — А ещё я вспомнил, что ты любишь глинтвейн. Я даже не сразу нашёлся с ответом, меня настолько поразило, что он совершенно спонтанно решил отпраздновать Рождество, бывшее для него абсолютно чуждым, а ещё он помнил такие незначительные детали, как мои предпочтения в алкоголе. — Спасибо, Коннор, я… Я очень рад, что ты вернулся, ещё и не с пустыми руками, — я неловко улыбнулся и достал небольшую кастрюлю. — Ты думал, я насовсем ушел? — он хмыкнул. — Мне всё равно некуда пойти, сам знаешь. К тому же, ты и так каждый год торчишь тут один, пока остальные проводят время с семьёй. Мне показалось неправильным тебя оставить в такой вечер. — О, — только и сказал я, пытаясь совладать с эмоциями, и, чтобы отвлечься, принялся нарезать апельсин. — Что-то случилось, пока меня не было, да? — Коннор откупорил бутылку. — С чего ты взял? — я вскрыл пакетик с корицей. — Ты очень грустный, хотя и пытаешься скрыть, — сын налил вино в кастрюлю. — И это не только из-за сочельника, я прав? — Проблемы на работе, только и всего, — я подкрутил газ, подойдя к Коннору сзади и почти соприкоснувшись с его спиной. Он скосил на меня взгляд через плечо. — Можешь не говорить, если не хочешь. Пусть неприятные слова и люди останутся за дверью. Дома они нас не достанут. Я усмехнулся над его почти что мистической уверенностью, впрочем, в глубине души я был согласен. Благодаря Коннору в моём коттедже стало уютно и пропала оглушающая безысходностью тишина. И теперь это место вполне можно было назвать домом. Я разлил глинтвейн по бокалам. Коннор отпил несколько глотков и удовлетворённо вздохнул. — Надо почаще заниматься чем-нибудь вместе, не только расследованиями и допросами, — я тоже попробовал наше творение, и по горлу разлилось приятное тепло. — Я не против, — сын зашуршал фольгой от шоколадки. — Всегда было интересно, как ты умудряешься жить только орденом. Неужели тебе не надоедает? — Я не думал, что есть иная сторона жизни, кроме перекраивания мира под нужный порядок, — поразмыслив, ответил я. — Нельзя отвлекаться, иначе можно утратить весь прогресс, ну, ты понимаешь. Враги повсюду, и они не будут ждать, пока ты съездишь в отпуск или переживёшь экзистенциальный кризис. — Превратиться в воинствующего монаха ради великой цели, лишив себя всего человеческого, — не слишком ли большая цена? — Коннор опер подбородок на руки, глядя мне прямо в глаза. — Разве я был когда-то человеком? — я криво улыбнулся. — Сомневаюсь. — Неправда, Хэйтем, — он искренне возмутился. — Может быть, ты язвительный, временами жестокий и холодный, но сердце в твоей груди вполне себе горячее и человеческое. В подтверждение своих слов он положил ладонь мне на грудь, мол, посмотри, бьётся же. Слишком быстро, подумал я. Чёртов пульс. Угомонись же, умоляю. Не выдавай меня, мальчик не должен знать, насколько сильно я к нему привязался, насколько далека эта привязанность от родительской. Я уклонялся от осознания этого так долго, как мог, и всё равно оно меня настигло, слова ли Чарльза тому виной, или же выпитый глинтвейн, неважно. Я на краю пропасти, откуда нет возврата. Разве могу я что-то противопоставить той любви, которой, сам того не ведая, окружил меня Коннор? Эта любовь как теплая зимняя шинель после тонкого и тесного в плечах пальто, пропускающего каждый порыв ветра. Хотя и его я лишился после предательства Чарльза, после проведя промозглые пустые годы с незащищенной ничем спиной. Дзио…любовь Дзио была чем-то похожа на то, что сейчас, но она в один момент содрала эту любовь с меня, кажется, вместе с кожей, не оставив ни единого шанса. — Твоя уверенность меня пугает, — я выдержал мучительно длинную паузу, надеясь перевести ситуацию в глупую шутку. — Почему? — его глаза влажно поблескивали из-за алкоголя. — Сомневаюсь, что тебя можно испугать. — Думаю, если ты задашься подобной целью, то преуспеешь. — Потому что я способный ученик, да? — он осклабился, почти как я. Господи. Никогда в тебя не верил, но готов поверить, лишь бы ты дал мне сил устоять перед искушением. — Слишком способный, — прошептал я, испытав невероятное желание выйти на мороз, подальше от удушающей жары, нахлынувшей сплошным потоком. — С Рождеством, отец, — прошептал Коннор мне на ухо и удалился, оставив меня наедине с моим грехопадением.