Такая вот история

Ничего, привыкнет. И к новому номеру привыкнет, и к тому, что я больше не появлюсь в его жизни. Мама у него хорошая, сейчас редко встречаются такие… бесхитростные, что ли, внешне люди. Но внутри очень и очень непростые. Вроде смотрит в глаза, а на самом деле – в душу. Вроде бы ничему не удивляется, а на самом деле все в уме конспектирует и обрабатывает. Ни в коем случае не для того, чтобы потом грубо этим воспользоваться, нет. Просто есть такие люди. Молчащие даже тогда, когда предлагают задержаться еще ненадолго, потому что: - Я все равно сейчас ухожу. И мне почему-то кажется, Марк, что вам было бы неплохо отдохнуть. Максим побудет с вами. ПРАВДА, СЫНОК? «Сынок» стоял у стены, прислонив к ней свое дохлое туловище. Кивнул, съел взглядом маму, потом меня. Ух ты, какие мы «горячие». Умная женщина. А могла бы просто сказать, что мне проспаться надо. И в душ перед этим. И лучше бы я канал отсюда домой. Понятно, в кого Макс такой сообразительный. Она ему и челку красную позволила оставить из-за того, что понимает: лучше так, чем пустые проблемы. Так и ребенка потерять недолго. Меня в свое время тоже не потеряли, я сам все сделал. Теперь жалею. - Поеду. Спасибо, но лучше поеду, - отрубил я. В ладонь ткнулось что-то меховое, и я чуть не наложил кирпичей от объема подсунутой мне в руку шерсти. У моих котов сроду такая не вырастет. Джек смотрел на меня с презрительной улыбкой. Собаки умеют издеваться. Этот - умел. - Я провожу, - сказал я, потирая висок. Голова трещала по-настоящему. – Мне все равно к метро. - Да, хорошая идея, - подхватился Макс, полетел по квартире, зашуршал чем-то, а потом поставил в коридоре полный пластиковый пакет с мусором. – Заодно и к помойке заверни. - Так, - мама поднялась из-за стола, - мусор я вынесу сама, а ты займись-ка своим другом, дорогой. Мы не успели оглянуться, а она уже открывала входную дверь. - Мило, - сорвалось с моего языка, когда я очутился у Макса в комнате. - Очень. Бибера любишь? - С чего ты так решил? Он упал на кровать, подтянул на колени какой-то журнал. Сделал вид, что читает, прямо погружен в это. - На обоях кнопки, тут явно что-то висело. - А при чем тут Бибер? - А разве не с ним плакаты тут были? - Это были другие плакаты. Макс злился. Ему надо было, чтобы я ушел, а я не уходил, а издевался. - Сейчас мать отойдет подальше от дома, и ты поедешь вон отсюда, - тихо сказал он. – Никаких гостей. Понял? Я улыбнулся. - Я бы так и сделал. Ты что, думал, что я совсем мудак? - Сомнений не осталось вообще-то. - Прийти к тебе – это был импульс, не больше. Извини, не повторится. - Симку свою тоже забери. - Оставь, - махнул я рукой. – Это подарок, ну чо ты? У меня есть свой номер, мне второй ни к чему. - Но он же тебе был нужен? Забери, - и Макс принялся выковыривать сим-карту из своего телефона. Я подумал о том, что пусть он делает все, что хочет. Вон сидит, серьезный, непоколебимый, правильный. И совершенно чужой. Он прав, сто раз прав. И мама его была права, предоставив это сыну: разбираться ему со мной самому. Макс протянул мне симку. Я засунул ее задний карман джинсов. - Можно уже идти? – спросил я. – Голова сейчас разобьется от боли. Изнутри. - Тебе плохо? Вопрос был неожиданно человечным. Прямо гуманностью от Макса повеяло какой-то. - Есть немного. - Тогда иди к своему другу, с которым всю ночь квасил, - посоветовал он. – Надеюсь, он еще живой? - Уснул, не думаю, что дозвонюсь до него. - Потому что ночью не пил ты ни с кем. Я попытался улыбнуться как можно более развязно. Признаваться не хотелось. Не твое это дело, щенок. Ты мне кто? Ты мне никто. Никто и никогда. И не тебе выводить меня на чистую воду. - Логика блестящая, - ответил я. – А теперь закрой за мной, пожалуйста. И в этот момент я увидел в его глазах тоску. Ну, ту самую, с которой уже был знаком. Что-то точило его изнутри маленьким и сильным червячком, черным и вертким. И болело у него это. Очень не хотелось думать, что я был тому причиной… да с какой стати-то?! Знаете, я не психолог. Я толстокожий, не понимающий намеков и часто совершающий ошибки человек, у которого тоже полно проблем. Но все дело в том, что иногда даже таких, как я, пробирает «озноб», указывающий на то, что надо остановиться и прислушаться. К себе, к другим. И пофиг, если ничего не поймешь – главное, тормознуть вовремя. Вдруг получится все же вникнуть? Вот и сейчас я понял, что надо замереть. Макс реально хотел, чтобы я ушел. А глаза просили об обратном. Может, он просто хотел остаться один, и просил как раз об этом? Скорее всего, так и есть. А я просто снова ничего не понял. Чтобы закрыть эту тему раз и навсегда для нас с ним; чтобы освободить его от своего присутствия, а самому поскорее очутиться вне стен этой квартиры, где меня так здорово приняли; чтобы успеть купить анальгин и принять пару таблеток до того, как головная боль перейдет в тошноту, мне надо было очень поторопиться. Я хлопнул себя по заднему карману штанов, сначала по одному, потом по другому. Проверил, все на месте. Сим-карта, которую он вернул, вот она. Деньги вот. Сигареты, пожалуй, надо переложить в другое место. Телефон я тоже не забыл. Ключи, паспорт – не пятая точка, а склад боеприпасов какой-то… Всё. - Все, пошел? – спросил он. Я уже был в дверях его комнаты. Он так и сидел на кровати. Что я мог сказать, кроме того, о чем уже было все понятно? Мне было достаточно заметить, как его пальцы медленно сгребли покрывало. Я налетел на него, как паук на муху. Еще не дойдя, я стянул с себя футболку, но не тронул джинсы. Схватил за плечи, уронил спиной на кровать. Сел сверху прямо в кроссовках, и только потом посмотрел в глаза. Не так, как раньше, а так, как было надо – по-другому. В такие моменты черты лица человека ты видишь уже иными, они меняются, и уже никогда не станут прежними. Когда он молча стал расстегивать свои джинсы, я все еще не сделал ни одного движения. Чтобы оказаться без одежды, ему надо было, чтобы я приподнялся над ним, но тут меня словно разбудили. Я крепко сжал его руки ладонями, не дав ему закончить: - Ты уверен? Вопрос не просто дурацкий – вопрос, пиз*ец, идиотский, скажу я вам! Тут как раз и прерывается все. Сказки заканчиваются, волшебники растворяются в воздухе, а заклятия слетают с заколдованных героев в один момент. Наступает самое интересное и самое страшное в таких историях. Людям открывается правда. И потом они либо вместе надолго, либо больше никогда… - Уверен, - с вызовом ответил он. Мне показалось, что он даже захотел меня ударить, вывернуться, запинать меня ногами к краю кровати, закричать, обвинить во всем, напугать собаку до смерти, а потом заплакать. Блять, я бы точно заплакал на его месте. Я на своем-то херово сидел, хоть оно подо мной было костлявое и теплое, теплое через джинсовую ткань на наших бедрах. И тогда я сам помог ему раздеться. А потом он мне. - Резина! - вспомнил он, и, как был голышом, так и рванул с кровати в угол комнаты, дернул на себя ящик в столе, загремел там чем-то. Я не мог на него смотреть, уставился в потолок и тихо умер. Сказать, что мне было страшно, я не мог. Меня пугало все сразу: его голос, движения, я боялся того, что он не найдет презерватив, и того, что он его вдруг найдет. У меня все плыло перед глазами. Как он может быть со мной, ведь мы с ним… зачем же это все? - Нашел. Все, хана. Он его нашел. Нашел, сука. Я вежливо посмотрел в его сторону. Надорвав пакетик, он согнулся в попытке нарядить своего младшего партнера. Я вспомнил про один психологический прием. Если не знаешь, куда деться, то иди туда, где лучше пахнет. Психология от Гендальфа, трактовка моя. - Иди ко мне, - скомандовал я и сел на кровати. - Ща… ща… я почти все уже, - пыхтел этот бесстыдник, стоя прямо посередине комнаты. - Иди сюда! – пробило меня на смех. Он поднял голову и вдруг улыбнулся. Смущенно так, но все же хоть как-то отреагировал. Кажется, у меня получилось снять напряжение. Он подошел к кровати, и мне пришлось сесть на ее край, чтобы он оказался ровно между моих коленей. Сначала я поцеловал его в живот. Живот дрожал и пытался втянуться внутрь его тела. В ответ он запустил мне в волосы руки. Мне показалось, что еще немного – и мое сердце бабахнет в разные стороны, разнося в клочья грудную клетку. Я молился о том, чтобы у меня получилось сделать все быстро и правильно, пальцы дрожали, Макс тоже, меня, тем более, потряхивало. Когда между нами был выставлен тонкий щит из латекса, мне захотелось расцеловать Минздрав в его офисные стены. И спасибо, мама, за то, что у вас такой предупредительный сын. Я вот с собой гондоны не ношу почему-то. - Он единственный у меня был, - сказал Макс тихо. – Если что, то больше нету. - А почему единственный? – ляпнул я. - Подарок, - уклонился он от подробностей. - И нет теперь подарка, - вздохнул я и аккуратно лег на спину. Аккуратно, потому что за собой я потянул это тщедушное сокровище. А потом было такое, что и описывать трудновато. Скажу одно: мы, оказывается, очень хотели этого. Оба. В течение получаса. А потом – взрывная волна, контузия и «я на минутку в ванную… не уходи! – да куда я, блин?!». Когда мы засыпали, в комнату зашел Джек. Прыгнул на кровать и улегся на наши ноги. Макс почесал его за ушами, а потом спросил, не мешает ли мне туша весом в тонну. Не тяжело ли, не жарко ли мне? - Нормально. Нормально, Макс. Нормально. Все нормально. И то, что мама твоя будет только вечером, и то, что симку мою ты все-таки взял. И то, что я не разочаровал ни себя, ни тебя. И то, что ты воняешь клубничным мылом. И не говори мне тут, что это не клубника, а лимон – неважно. Теперь так пахнут и мои руки, и моя спина, и мой нос – запах сильный, самый настоящий. А на клубнику у меня аллергия, но сейчас я не стану задыхаться. Нет такого желания. Я спать хочу. И чтобы твоя голова валялась у меня на плече, а красные волосы лезли в рот. Они все это время туда лезли, и я посоветовал тебе носить заколку… в такие моменты. - Теперь можешь идти, - сказал Макс и закрыл глаза. Никаких нежностей, просто его голова у меня на плече, и все. - Так и сделаю, - ответил я. Мы не накрылись, нам было жарко. Мы даже в душ не пошли, он сначала хотел, а потом расхотел, а я не настаивал – мы ленились друг рядом с другом. Засыпая, я услышал, как он ставит будильник на своем телефоне. А потом он все-таки положил руку мне на живот. А голова до конца так и не прошла. Но боль значительно ослабла. Он сказал маме, что поедет куда-то там и вернется утром. Она не стала возражать. Видно, доверяла ему. Мы выгуляли Джека, сократив время прогулки минут на двадцать, и вернулись к нему домой. Он взял из чайной железной банки, стоявшей на книжной полке, пятьсот рублей, а потом мы вышли из его квартиры. - Маму не станем дожидаться, - сказал он. – Не хочу. Я предложил поехать на ночь ко мне. Сказал, что я не маньяк, что живу с некоторых пор один. Что мои коты не гадят в тапки, но могут зайти со мной в туалет и сидеть там статуями, пока я… ну… занят там буду. А впереди выходной. И я слегка помешался на всей этой мизансцене между нами. И мне хотелось бы повторить. Как я понял, мы не так давно разошлись со своими. А такое редко бывает – чтобы сразу и… вот. Но еще и не в сексе дело, хотя, что ж тут говорить – мы совпали в этом. Он даже заточен был под меня, как оказалось. И его голова не сломала мне плечо, когда он решил так лечь. И никаких неверных слов он не произнес ни тогда, ни потом. И все как-то вовремя… не знаю, как сказать. Кароч, моя «книга», мой «автор». Читал, словно о себе. Мне просто хотелось уснуть с кем-то, кто не сделал мне ничего плохого. С кем, с кем мне нечего делить. С тем, кого я вижу не в первый раз, и он даже знает немного больше, чем ему положено. Надеяться на что-то хотелось. А Макс как раз и был тем самым. Об этом я ему хотел сказать дома, в постели, когда мы будем засыпать, наевшись чипсов и напившись... чего он там захочет. Вот ляжем, и обязательно скажу.