Прекрасное их погубило

Он поразительно быстро пошёл на поправку, остался всего-навсего сухой кашель, досаждающий по ночам. Съев приготовленный перед уходом завтрак подруги, продолжающей его сторониться, Итачи вымыл посуду. От скуки прибрался дома, сменил перегоревшую вчера лампочку в прихожей, прибил полку, давно завалявшуюся в углу и с лёгким сожалением, что не нашёл больше дел, опустился на жёсткий, скрипучий диван, запрокинув голову на спинку. С минуту посидев и обдумывая их отношения с Изуми, он закрыл глаза, печально ухмыльнувшись. Его расстроило, что подруга ушла раньше обычного, он не успел поблагодарить за ментоловые леденцы от кашля, которые обнаружил на кровати сегодня утром, не пожелал доброго дня. Вчера за ужином они обмолвились парой слов о его здоровье и ремонте. Разговор вышел сухим, холодным, словно они были посторонние друг другу люди, вынужденные вести никому не нужный диалог. Пока он подбирал нейтральные темы в уме, чтобы хоть как-то залатать образовавшуюся между ними брешь, Изуми устало зевнула, убрала со стола и направилась в душ, а после легла спать. Ему пришлось прибегнуть к помощи интернета, прошерстить множество форумов, где давали советы о том, как наладить отношения с девушкой после ссоры. Рекомендации, честно говоря, были чудаковатыми, в основном подходили для влюблённых парочек или супругов, от некоторых он заливался краской, от прочих захлёбывался горячим чаем. Так и не откопав ничего путного, решил прибегнуть к уловке и попросить помочь с домом, в этом она не сможет ему отказать. А там он найдёт для них какую-то работу, где ей не спрятаться и не убежать от него. Действовать нужно было без промедления, до окончания ремонта оставалось совсем ничего и если за это время не наладить отношения, то, скорее всего, между ними навсегда останется ледяная стена. Он размышлял о её спасении, тут требовалась осмотрительность. Медленно и верно, нужно было поселить в её голове сомнения о её парне. Однако это была та ещё головоломка, ведь личную жизнь нельзя было затрагивать. Самым простым решением было бы стащить её телефон и поговорить с ним как мужчина с мужчиной, но скорее всего телефон на блокировке и если она прознает об их разговоре, то навсегда вычеркнет его из жизни. Потерев шею, он прикусил губу. Как же раздражал этот парень! Итачи повернул голову на звук: гудящее жужжание и тихий стук доносились со стороны окна. Шмель размером с палец, залетевший через открытую форточку, отчаянно бился о стекло. Тут же нахмурившись, он подскочил с дивана, решив быстро одёрнуть тюль, чтобы насекомое не влетело в дом. Ведь его укус мог привести к сильной аллергической реакции, а в некоторых случаях и к летальному исходу, но не успел он сделать двух шагов, как этот гигант чуть не врезался ему в лицо. Шмель выписывал круги с бешеной скоростью, петлял, влетал то в одну комнату, то в другую, гудел при этом, как старый автомобиль. Итачи тотчас настежь открыл окно и стащив покрывало с дивана, стал гонять его по всему дому, пока вымотанное насекомое не приземлилось на подоконник. Жужжание стихло, и шмель неуклюже, переваливаясь с одного бока на другой, бродил по краю. Мохнатое желто-коричневое брюшко подрагивало, а тёмные мощные лапы цеплялись за неровности пластика. Сняв тапок, парень направился к нему, осторожно ступая. Почувствовав дуновение ветра, насекомое расправило короткие крылья и вылетело. — Нужно купить вентилятор или поставить москитные сетки, — сказал он вслух, похлопав себя по щекам, прерывисто дыша. Москитных сеток в магазине не оказалось, собственно, как и вентилятора. Продавец-консультант пожал плечами и с какой-то безвыходной печалью, заявил, что в сезон всё разбирают, стоит только завести. На всякий случай оставив телефон, он купил краску для забора. Пока внутри дома идут малярные работы, он может привести внешний вид в порядок. Забежав по пути в супермаркет, он наполнил рюкзак водой, шоколадными батончиками, влажными салфетками и направился к дому. Решив пройти мимо парка, свернул в узкий переулок. Здесь было тихо, веяло прохладой и пахло лимонником, который разросся в тени, превратившись в большой куст. Чёрные бабочки с красными пятнами посередине порхали от одного цветка к другому и исчезали в кронах деревьев, стоило ему сделать шаг. Сирень, раскинувшиеся по обе стороны дороги, переплела тонкие ветки друг с другом создавая арку. Белая кошка, разлёгшись под деревом, завидев его, повернулась на спину, раскинула лапы в разные стороны, открывая живот. Итачи улыбнулся и, не сдержавшись, присел, почесал пушистое пузико, животное довольно замурчало, прикрыв голубые глаза. Распрощавшись с прохладой, он вышел в парк. Водная гладь безмятежного большого озера переливалась золотом; местный любитель рыбалки закинул удочку и шикнул на пробегающих мимо шумных детей; померанский шпиц, завидев проплывающих уток, залился звонким лаем. Вытащив из рюкзака давно завалявшееся печенье, Итачи раскрошил его и бросил на газон, на крошки тут же слетели вечно голодные сизые голуби. Немного постояв, наслаждаясь безмятежностью, он двинулся вперёд. — Не поторопился ли ты с работой? — раздалось за спиной, когда он третий раз провёл краской по тонкой дощечке. Итачи обернулся, прищурившись от яркого солнца, улыбнулся. Изуми стояла рядом и, сложив руки на груди, с осуждением смотрела, приподняв правую бровь. Её широкие летние штаны и футболку с избитым принтом «be happy» трепал тёплый ветер. Волосы, собранные в низкий хвост, были перекинуты через плечо и несколько мелких жёлтых лепестков запутались в них. К волосам Изуми вечно что-то цеплялось: то травинки, то лепестки, то букашки. Сидя в парке на скамье или идя по дороге, он всегда протягивал руку, касался её гладких и мягких на ощупь волос, аккуратно цеплял соринки и убирал. Вот и сейчас, бросив кисточку в банку, обтерев наспех руку о тряпку, пропитанную растворителем, он непроизвольно потянулся пальцами к волосам. Тогда он не осознавал, зачем это делал, но сейчас ощутив знакомую приятную гладкость, он понял, насколько ему это нравилось. Позволив себе пропустить сквозь пальцы тонкий шёлк и задержаться дольше обычного, он словил недоумевающий взгляд. — Я хорошо себя чувствую… Кашель всегда долго проходит, — опомнившись, прошептал Итачи, когда подруга, коснувшись его руки, стряхнула лепестки. Раньше она так не делала, лишь смущалась, не зная куда деть глаза, нежно улыбалась, растерянно хлопая ресницами. Перед глазами всплыла фотография с бледно-розовыми лепестками в каштановых волосах, он представил как чужие руки проходят по ним, пропускают между пальцев, как она безмятежно улыбается и лёгкий, почти незаметный румянец появляется на её щеках. Итачи больно прикусил язык, недовольно нахмурившись. — На мой взгляд, один день в кровати тебе бы не помешал. Но поступай, как хочешь. Ты бы хоть кепку надел, так и до солнечного удара недалеко. — В этом ты права, — виновато ответил он и потёр шею. Изуми была в хорошем настроении и сердце его ликовало. Она отошла. — Ты обедала? — Нет, — пробормотала она, оглядываясь по сторонам, — я только от мамы, по пути решила посмотреть, как идёт работа и увидела тебя. Сейчас пойду готовить, есть какие-то пожелания? — Может, сходим куда-нибудь, а вечером приготовим что-нибудь вместе? Подруга призадумалась, прислонив указательный палец к подбородку, затем склонив голову набок, сказала: — Как насчёт лапшичной? Там вкусный удон, — положа руку на сердце, она по-детски на него посмотрела, — и людей в это время не должно быть много. — Отлично. Я только руки ототру от краски, — сказал он, показывая измазанные ладони. Есть удон в жару ему не особо хотелось. Да и лапшичные не располагали для беседы. Когда все сидят за одной стойкой, то и дело толкают тебя локтем и причмокивают, шумят, перекрикивая друг друга, становится как-то не до разговоров. Но это было хоть что-то, после затянувшегося молчания и он боялся всё испортить своим возражением. Многое изменилось в Конохагакуре и он не мог определить в лучшую или худшую сторону. Появились новые дороги, дома выбивающиеся из общей картины с вычурными крышами; окрашенные в яркие цвета стены, клубы, бары, кричащие вывески; несколько высоток подражающие столичным; торговые центры, уродующие местные красоты. Город трепыхался как мог, пытался удержать рвущуюся в столицу молодёжь, чтобы не разделить участь большинства провинциальных городов, превратившихся в поселения больных стариков. И он не мог судить его за жажду жить, ведь его семья переехала в столицу из-за больших возможностей, которые она предоставляла. Но сердце его щемило от грусти представляя как вскоре высотки заслонят прекрасный вид на зелёные горы; как в могучих, устрашающих скалах прорубят дорогу; как день и ночь, будут змейкой подниматься и спускаться машины, нарушая многовековой покой; как воды некогда чистые станут непригодные для купания из-за сточных вод заводов и фабрик; как толпы туристов будут топтать редкие травы в лесах и наполнять всю округу слащавыми, восторженными возгласами. Ему нравилась здешняя неторопливая жизнь — тихая, ничем не обременённая. Тут ещё можно было пройтись по улице и насладиться покоем, вдохнуть полной грудью свежий воздух, наполненный медово-цветочным ароматом; увидеть, как на бельевой верёвке сохнет, покачиваясь от нежного ветра, недавно выстиранное бельё. Встретить по дороге улыбающихся людей с чистым добрым сердцем готовых помочь тебе, не думая о собственной выгоде. Прогресс не только привносил в жизнь удобства, но и отбирал что-то более ценное, но противостоять ему было невозможно, иначе всё покроется пылью и превратится в прах. — Мне будет спокойней, если ты будешь идти по эту сторону, — проворчал он, дёрнув Изуми за локоть. Тут не было тротуара и им пришлось идти по обочине дороги. Машины не превышали скорость, однако, он испытывал тревогу, завидев их вдалеке и постоянно одёргивал подругу в сторону. — Ты думаешь, меня могут сбить? Ты посмотри на скорость, — заявила она, остановившись, указывая на проезжающий мимо голубой автомобиль. — В жизни всё может быть, — пожал он плечами. Она нехотя перестроилась. В её босоножки то и дело попадали камни и песок. Ей пришлось часто останавливаться, опираться о него и недовольно стряхивать. Теперь он понимал её нежелание идти по обочине. Но лучше уж камни, чем потом лежать месяцами в больнице с переломами. — Как мама? — Хорошо. Сегодня была последняя процедура, на удивление она перенесла её легко. — Я загляну к ней на днях. Боюсь её заразить. — Не переживай, я ей сказала, что ты болеешь, — Изуми усмехнулась, вновь остановившись, — и пожалела об этом. — Почему? — Я прослушала целую лекцию, как и чем тебя лечить. — Я до сих пор получаю советы от родителей, как мне жить. Мы для них навсегда останемся детьми. — Это точно. Но иногда это раздражает. — Не то слово. А это что? — указав на плотину, спросил Итачи. Вода в ней была небесно-голубой, орлы расправив широкие крылья низко летали над гладью. — Водохранилище построили два года назад. Пришлось затопить селение в низине. Видишь вон те дома, — привстав на цыпочки, она подняла руку и указала вправо, где возле гор протянулась цепь многоэтажек, — жителей туда переселили. Горная речка из-за этого обмелела. Многие были против, говорили, что даже привлекли телевидение, но это не помогло. Если хочешь, мы можем как-то сходить к плотине, там красиво. Только не сегодня, я не в той обуви. — Можно, как-нибудь сходить. — Нужно перейти дорогу, — сказала Изуми и посмотрела по сторонам, — мы почти дошли. Итачи приподнял бровь и изумлённо заморгал. Он ожидал увидеть что угодно — дешёвую забегаловку или переделанную на современный лад лапшичную, но никак не ятай. Деревянные табуретки, расставленные перед телегой, были заняты мужчинами, а небольшие раскладные столы с соевым соусом, салфетками и палочками посередине, пустовали. Над прилавком свисала посуда, а за стеклянной витриной в железных кадках были нашинкованы овощи и зелень, нарезано тонкими ломтиками варёное мясо и маринованный дайкон. В воздухе витал приятный пряный аромат мясного бульона. У него тут же заурчало в желудке, невольно проведя рукой по животу он сглотнул. Изуми перегнувшись через стойку, заваленную луком-пореем и морковью, бодро крикнула. — Тётушка Чиё, два цукими-удона, пожалуйста! — Как всегда, без добавок? — раздался пожилой, немного скрипучий голос. — Как всегда. — Хорошо. Шесть минут и будет готово. — Изуми! — крикнул кто-то из мужчин и поднял руку в знак приветствия, — Садись сюда, я уже ухожу. — Я не одна, — улыбнувшись сказала подруга и указала на него. Загорелый, здоровый мужчина с густой бородой смерил Итачи недружелюбным взглядом и, приподняв миску к губам, громко выпил бульон, затем взяв салфетки, обтёр рот. — Это тот… новенький? — Изуми кивнула, — какой-то хилый, — встав со стула, сказал мужчина, подруга слабо улыбнулась. Он достал пачку сигарет из кармана брюк и покрутив зажигалку в пальцах, продолжил, — когда обратно? Все уже заждались. — Через три дня. — Понятно, наслаждаешья значит, последними деньками, — прищурился он, вытянув сигарету, и заложил её за ухо, прокашлявшись. — Ну, отдыхай. Сарутоби Асума, заведующий отделением неотложки, — сказал он, подойдя к нему и крепко сжал руку, отчего на глазах у Итачи навернулись слёзы. Затем наклонившись к самому уху, он еле слышно, но грозно прошептал, — обидишь нашу малышку, окажешься в нашем отделении, — похлопав его по плечу, мужчина развернулся и ушёл, заставив его, ошарашено смотреть ему вслед. — Он что-то сказал? — озадаченно спросила Изуми, подходя к нему. — Нет, просто представился. — Он мой начальник, строгий, конечно, но хороший человек. И он брат…— она затихла, опустив взгляд, — шурин Шисуи. — Вот оно что, — прошептал Итачи, продолжая смотреть вслед уходящему мужчине. Теперь стало понятно, почему друг не особо хочет возвращаться домой. Получить нагоняй от такого родственника, может быть опасно для жизни. — Цукими-удон готов, — подруга, подскочив на месте, засеменила к лавочке. Удон и впрямь был вкусным, горячий наваристый бульон в меру солёный обжигал рот. Наматывая толстую лапшу на палочки, они громко хлюпали всасывая её и тихо смеялись, когда она шмякалась обратно. Люди, проходящие мимо, то и дело косо смотрели на них, перешёптывались и быстро исчезали из поля зрения. — Ты ходила в школу? — поинтересовался он, отложив палочки в сторону. — Что? Нет, зачем? — Разве не интересно узнать, как там всё изменилось? — Не знаю, как-то не тянуло, — подперев руку ладонью, протянула подруга. — Не хочешь пройтись? — Что! Сейчас? — У тебя есть какие-то срочные дела? — Эм. Нет, — бесхитростно ответила Изуми. Ему до жути хотелось щёлкнуть её по слегка загоревшему аккуратному носу, но он сдержался, сложив руки на груди. — И у меня их нет. — Школьный автобус нас уж точно не подберёт. И, сейчас каникулы у детей. — Значит, пойдём пешком. — Но это четыре километра! — Ты считаешь это много? — Нет. Но, идти под палящим солнцем, это сущий ад, — подруга взглянула на часы и недовольно цокнула, — следующий автобус будет только через час. Можно вызвать такси. — Куда делась Изуми, которая пробегала марафоны в непогоду? — сказал он, ему не хотелось спешить. Так у них было бы больше времени провести его вместе. Он был уверен, стоит им прийти домой, и магия сегодняшнего дня быстро развеется. Сейчас ему, просто, хотелось оттянуть этот момент. — Я…ну хорошо, — с сомнением согласилась девушка и, взяв сумку, повесила на плечо. Дорога в школу была не из лёгких. Она то поднималась вверх, то опускалась. С другой стороны был обрыв, от которого перехватывало дух, там внизу некогда бурлила и пенилась горная река, сметая по пути мелкие ветки деревьев. Именно на этой дороге, они тренировались с Изуми, готовясь к школьным соревнованиям. К ним иногда присоединялся Шисуи и подтрунивал, когда они плелись после третьего круга, называя «слабаками». Изуми не любила бегать под его надзором, это было заметно по натянутой улыбке и напряжённой спине. Шисуи раздавал дельные советы, но все они, косвенно указывали на её недостатки. Вначале она старательно им следовала, но когда он в десятый раз говорил ей, что она неправильно дышит, неправильно ставит ступню и без того вымотанная подруга вскипала и кричала о том, как он её достал. В ответ Шисуи лишь улыбался, разводя руки в стороны, и говорил: «Ну же, выпусти волчонок». Тогда Итачи думал, что друг делал это намеренно, чтобы избавиться от неё. Но сейчас его осенило, возможно, так он пытался ей помочь выпустить весь негатив, что копился внутри после развода родителей, ведь она всё держала в себе. — Передохнём, — тяжело дыша, сказала Изуми, схватившись за бок. Она посмотрела вдаль, пытаясь перевести дыхание. Этот склон был особо крутым. Немного постояв, она села на пыльную обочину, не боясь испачкать одежду. Вытянув ноги, запрокинула голову назад, подруга прикрыла глаза. Взмокшие от пота волосы прилипли ко лбу, ворот футболки съехал, оголяя ключицы и тонкую полоску незагорелой кожи. В горле у него пересохло и, облизнув сухие губы, Итачи потянулся к рюкзаку. — Садись. Ты заслоняешь солнце. — Я тебя спасаю от него. — Меня не надо спасать, может я хочу сгореть, — криво улыбнулась подруга. — Когда-то, ты хотела быть бледной как поганка. — Времена меняются, загар нынче в моде. — Вот как, — улыбнулся он, протянув бутылку воды. Изуми открутила крышку и брызнула себе на лицо. Он присел рядом с ней на корточки, посмотрев вниз, бросил гравий. Плюхнувшись в воду, камень тут же исчез. — В детстве дорога была легче, — смеясь сказала она, притянув одну ногу, сняла босоножку. На пятке красовалась водянистая мозоль размером с ладонь, а большой и маленький палец были изодраны в кровь. Итачи виновато прикусил губу, не стоило ему настаивать на пешей прогулке, знал же, что обувь у неё неудобная. — Подожди, у меня где-то был пластырь, — порывшись в карманах рюкзака, он так его и не нашёл, — Чёрт! — Пустяки, — спокойно ответила она, промыв ногу, — но до школы я не дойду. Я твою не надену! — Почему? — недоумевая спросил Итачи, сняв кроссовок. — Ты же не пойдёшь босиком? — Пойду. — Они большие. — И что? Это лучше, чем твои босоножки. — Они потные и воняют, — не сдержалась подруга, отводя взгляд в сторону. — Воняют? — недоумевая, переспросил Итачи, а затем разразился смехом. Ему ещё никто такого не говорил. — Я вызову такси, поедем домой. Пока они сидели на обочине, ожидая машину, он перебирал на дороге мелкий песок, а она срывала прорастающие по бокам мелкие травинки. Оторвавшись от бессмысленного дела, Итачи стал рассматривать подругу. У неё был крохотный белёсый шрам на подбородке, еле заметные, светлые веснушки на носу, короткие пушистые ресницы и маленькая мочка уха с золотистым гвоздиком в форме цветка с рубиновым камушком посередине. Когда они были знакомы, уши у неё были не проколоты, и шрам не красовался на лице. Она никогда не одёргивала его руку и не смела сказать, что-то смущающее. Он склонил голову набок и почесал переносицу. О нынешней Изуми, он не знал ровным счётом ничего и ему не терпелось познакомиться с ней поближе.