Прекрасное их погубило

— Ох, доброе утро. Я уж было хотела разбудить, — приоткрыв дверь, смущённо сказала Изуми, — завтрак на столе, начинай без меня, — бросила она, тут же исчезнув. — И тебе доброе, — побурчал Итачи, закончив складывать футон. После бессонной ночи глаза неприятно щипали, а в голове творился полный хаос. Приняв холодный душ, немного взбодрившись, он прошёл на кухню, удивляясь не в первый раз утреннему столу. Заваривая кофе, он стал прислушиваться, как Изуми шуршит в своей комнате. Когда всё стихло, краем глаза заметил, как она юркнула в ванную. Присев на стул, Итачи надкусил онигири, смотря в окно. Облака сладкой розовой ватой расплылись по небу, низко стелящийся туман, покрыл дорогу молочно-золотистым ковром. В углу окна притаился, залетевший вчерашней ночью, мотылёк, он с осторожностью взял его, почувствовав лёгкую, приятную щекотку от хрупких крылышек, выпустил в окно. За стеной послышался приглушённый шум воды, невольно он представил, как Изуми сбросила с себя одежду, слегка поёжилась, забираясь в ванную, как её каштановые волосы потемнели от воды и облепили тонкую спину, как тогда на озере. Он сморгнул, испугавшись своих мыслей, оглянулся, воробей на ветке вишнёвого дерева с укором посмотрел на него маленькими чёрными глазами. С тюрбаном на голове, и с розоватыми щеками, Изуми прошмыгнула на кухню, протирая лицо ватным диском и напевая под нос незатейливую мелодию. Она стояла перед ним в коротких хлопчатых шортах и чёрной футболке, из-под которой выпирали соски. Казалось, внешний вид её совсем не смущал, в отличие от него. Покраснев, Итачи отвёл взгляд, пройдя к раковине, стал мыть посуду. «Неужели она совсем не видит в нём мужчину, что не считает нужным надеть бюстгальтер. Ну, нельзя же в самом деле разгуливать так перед ним! Хоть он и друг, он в первую очередь мужчина», — с усердием водя губкой по тарелке, говорил про себя Учиха. — Ты уже позавтракал? — спросила с неким сожалением подруга и потянулась за бутербродом, — оставь, я всё уберу. — Сядь и нормально поешь, — раздражённо сказал Итачи, отобрав у неё кружку кофе и поставив на стол. Хлебные крошки упали на футболку, Изуми стряхнула их и продолжила стоя доедать свой бутерброд, опираясь спиной о холодильник. Сбросив тапочки, почесав пальцами ног правую ступню с уже лопнувшими волдырями, она потянулась за кружкой. — А.нефт, не гхолодна, — с набитым ртом, отмахнулась подруга, забрав обратно чашку, — такф перефкусфить. Итачи усмехнулся, покачав головой. — Фто смешного? — Ты смешная…напоминаешь хомячка, — девушка фыркнула, укоризненно посмотрела на него и сделав глоток кофе, громко проглотила комок, даже не прожевав нормально. — Сегодня будет адовая жара по прогнозу. Так что одевайся легко и не забудь кепку, — сказала она и протёрла губы салфеткой. Они вышли из дома. Туман бесследно исчез, однако утренняя прохлада всё ещё витала в воздухе, трава была немного влажной, после опавшей росы и приятно холодила кожу. Солнце ещё не обжигало, касалось нежно тёплыми лучами и терялось в листве тенистых деревьев. Улицы были пусты, только несколько прохожих и кошки мелькали в переулках. Птицы чирикали, перелетая стайками с проводов на кустарники, а затем на черепичные крыши домов. Водитель пустого автобуса зевая просигналил им, чтобы они сошли с проезжей части и тем самым нарушил благоговейную тишину. Через метров сто, они свернули на узкую улочку, где куст жасмина усыпанный белыми цветами источал маслянисто-сладкий аромат, не подолёку забор оплела жёлтая кремовая роза и по её нежным, тонким лепесткам ползли мелкие коричневые муравьи. За высокими заборами, торчали макушки плодовых деревьев с ещё мелкими яблоками и незрелыми персиками. — Что это за улица? Я никогда её не видел, — спросил Итачи, с удивлением рассматривая здания. Здесь было необычно тихо и уютно. — Ты что не узнаешь, — вскинула бровь подруга, заведя прядь за ухо, — узнать, конечно, сложно, но всё же… разве тот дом не навевает воспоминания? — прошептала девушка, указывая пальцем на ветхий дом с облупленной лицевой штукатуркой. Он раскрыл рот словно, признал в нём старого друга. С ним было связано столько приятных детских воспоминаний и как он мог забыть их тихое пристанище, их тайные встречи и собрания. В детстве, они с Шисуи случайно забрели на эту улицу, кусты и деревья тогда были не столь огромными, и дома не столь запущенные. Красивый дом с ярко-рыжей черепичной крышей стоял особняком, окружённый хвойными деревьями и забором из бордового бессера, выглядел величественно. Вокруг него ходили разные слухи, говорили, что в нём жил богатый человек — то ли музыкант, то ли какой-то писатель, а после смерти всё досталось единственному сыну, который был лёгкого нрава и пустил по ветру почти всё нажитое непосильным трудом состояние, а затем влез в сомнительную авантюру и уехал из города. — Интересно, что там внутри? — спросил Шисуи, оглядывая высокий забор, — Поможешь, я перелезу. — А если там хозяева? — с осторожностью спросил Итачи, затея ему не нравилась, но он понимал, что друг всё равно его уговорит. — Да, нет там никаких хозяев. Ну, даже если и есть, мы просто поздороваемся и уйдём. Ну что они нам сделают? — улыбнулся Шисуи, передний зуб у него ещё не вырос и он смахивал на маленького пирата с растрёпанными кудряшками. — А если они скажут родителям? — Мы скажем, что их нет дома. Ты что трусишь, Ита? Не бойся, ты со мной и я как старший, беру всю ответственность на себя. Он тогда вздохнул, подтолкнув друга, помог ему перелезть, тот, в свою очередь, сев на забор перетянул его. Двор был большой и красивый, с усыпанной мелкой белой щебёнкой дорогой, с кустами белых и розовых пионов, которые от тяжести распустившихся бутонов лежали на земле. Огромное фиговое дерево росло возле крыльца и под плотными широкими листьями прятались удлиненные ещё зелёные плоды. Красивая ажурная беседка из красного дерева была обвита плющом и вьюном, фиолетовые цветы как гирлянды украшали перекладины, а рядом раскинулось мощное дерево шелковицы с уже потемневшими плодами, они тут же кинулись туда и только хотели взобраться, как кто-то одёрнул их за шиворот футболок. — Хаши! Эй, Хаши! Ты их знаешь? — раздался грубый, немного прокуренный голос над ухом. Они замерли, не смея пошевелиться, но всё же через некоторое время осмелились поднять глаза. На них смотрел, как тогда им показалось, взрослый мужчина, сейчас, наверное, он бы дал ему лет восемнадцать или двадцать. Под чёрными и грозными глазами пролегли тёмные круги, густые нахмуренные брови ещё больше придавали устрашающий вид, а копна непослушных спутанных длинных волос довершала образ злобного чёрта, — Хаширама, мать твою, ты где ходишь?! — Что случилось, Мадара? — послышался приятный весёлый голос и молодой человек спрыгнул с крыльца. — Говорю, знаешь их? — Первый раз вижу, — округлив карие глаза, сказал мужчина и широко улыбнулся, оголяя ровный ряд белых зубов, — ты что похитил детей? — Ты идиот?! Они… не знаю, как попали сюда, но явно хотели съесть весь тутовник. Загорелый мужчина напротив, громко засмеялся и, подойдя к ним, больно дёрнул за уши, пожурил, а затем вложив в их руки по апельсиновому леденцу. Похлопал по плечам и сказав, что лестница с задней стороны дома, ушёл повиснув на хмуром друге. С тех самых пор дом стал их тайным местом, где они проводили летние вечера, обсуждая всякую всячину, или сооружали очередное «ноу-хау» в виде деревянных самолётиков. Они даже смастерили небольшой мангал из найденных во дворе кирпичей и по вечерам жарили зефир на длинных упругих палочках. Об этом месте знали лишь они вдвоём, пока в их город не переехала Изуми. Как-то удрав с последнего урока, они направились прямиком в этот дом, накупив в магазине всякой всячине. Экзамены были позади и им хотелось немного расслабиться, тем более Шисуи каким-то образом стащил сигареты у отца. Им натерпелось тогда попробовать их, почувствовать себя немного взрослыми и крутыми. Глупость, но им — подросткам, казалось, это достаточным. — Что вы делаете? — серьёзный голос раздался за их спинами, когда они перекинули сумки через забор. Повернувшись, он сразу узнал девочку, которая спасла его от мальчишек и написала странную записку. Странно, но с тех пор он с ней не пересекался. Поставив рюкзак на землю, она упёрла руки в бока и насупившись, повторила вопрос. Шисуи посмотрел на него, ища поддержки, не найдя ничего подходящего, ляпнул: — Лезем через забор, — и шепнул ему на ухо, — Как мы её не заметили? Она, что всё это время шла за нами. Это пугает. — Это я вижу. Зачем? — Просто. — Вы хотите сделать какую-то гадость? — Ничего мы не хотим, — возмутился Шисуи, — шла бы ты домой, Изуми. Девушка в удивлении распахнула глаза, собственно, как и Итачи. Друг знал, как её зовут, в то время как он не мог вспомнить даже первую букву её имени. — Никуда я не пойду, — твёрдо сказала Изуми, сложив руки перед собой, — если не расскажите, что вы тут делаете, я сообщу маме, что один из учеников незаконно пролез в чужую собственность. Шисуи закатил глаза и обречённо вздохнул, протянув руку. — Итачи помоги ей, я её переброшу. — Ты уверен? — Да, мне вчера её мать и так затрещину влепила за то, что я прогулял историю. Если эта малявка что-то ещё скажет, не видать мне улицы, как своих ушей. — Её мать? Причём тут её мать. — Её мать — моя классная. — Я не полезу, так я стану соучастником. — Ты там книжек перечитала или что? Ты либо лезешь, либо остаёшься здесь, но тогда не смей ябедничать. Она постояла немного, а затем, сделав шаг, перебросила рюкзак, схватилась за его руку. Итачи подтолкнул её снизу и вскоре они все вместе оказались во дворе. — Вот этим здесь и занимаемся, — сказал Шисуи, указывая на беседку и рядом разложенный мангал. Изуми заломила руки за спину и проходясь по двору, с восторгом осматривая всё вокруг, остановившись около фигового дерева, спросила: — Можно? — Да, срывай. Тут уже давно никто не живёт. Она набрала в руки фиолетовый инжир и протянула им. — Ешь сама, — сказал Шисуи, доставая из пакетов чипсы и газировку. Пачка сигарет выпала из кармана его брюк и он, посмотрев на неё, быстро поднял. — Ты куришь? — удивлённо спросила она, надкусывая фиолетовый плод. — Если и так? Расскажешь маме? — Нет. Просто интересно, какие они на вкус. — Попробуй и узнаёшь, — сказал Шисуи, достав сигарету и протянул ей. — Не надо, — вмешался Итачи, пытаясь отобрать. Отчего-то ему совсем не хотелось, чтобы девчонка брала в рот эту мерзость. — Я хочу попробовать, — сказала она, зажав сигарету между зубами. Шисуи присвистнул, достав зажигалку. Изуми закашлялась вдохнув горький никотин, и бросила на землю окурок, затоптав ногами, — Гадость. Фу…и как девчонки курят это. —Девчонки из твоего класса? — она кивнула, и он протянул ей газировку, — дуры, вот и курят. — Значит, ты тоже дурак? — съехидничала она, прищурив глаза. — Значит, тоже, — ухмыльнулся Шисуи и взъерошил волосы. Волнистые пряди упали на лицо. — А можно мне…иногда сюда приходить? — Если мы не согласимся, то скажешь маме? — Нет, я бы не сказала… — замялась она и поковыряла прутиком угольки, — девчонки меня сторонятся, не то чтобы они не хотят дружить, просто побаиваются и мальчишки тоже. Всё из-за мамы. В прошлой школе также было. У меня нет друзей… — Ну ещё бы, я видел, как ты недавно побила ребят из своего класса… — Я…ты…видел? Почему ты не помог тогда? — удивилась она, посмотрев на него с интересом, — разве вы не друзья? — Именно поэтому. — Я не понимаю. — Изуми…тебя же так зовут. — Да. — Не суй нос в мужские дела. Её явно расстроил грубый ответ, но виду она не подала и присев на корточки взяла пальцами уголёк и прочертила по кирпичу чёрную длинную линию. — Ты прав, извини. — Можешь…можешь приходить сюда с нами, — неожиданно для себя, сказал Итачи. Ему стало жаль девочку, резкий ответ друга странным образом задел и его. — Я — Итачи, он — Шисуи и мы можем стать твоими первыми друзьями, — Изуми подняла взгляд и с благодарностью посмотрела на него, в тот день он заметил, что глаза у неё темно-карие с тёплым оттенком, напоминают дубовую кору. — Спасибо, — сказала она, кротко улыбнувшись и встала, протянув руку. Так, их стало трое, и она поначалу привносила в их общение некую лёгкость, непринуждённость. И Шисуи и ему было интересно с ней общаться, шутить и дразнить, но со временем он стал замечать, как разговоры стали вязкими, тяжёлым, и порой заканчивалось её слезами. Лёгкость улетучилась, оставляя между ними колючее напряжение. Возможно, всему виной было их неизбежное взросление, а может быть развод её родителей или влюблённость в него. Точный ответ, на возрастающую между ними пропасть, он не знал до сих пор. Они минули улицу, затем вторую. Изуми ускорила шаг, посмотрев на наручные часы. Она явно переживала, что они не успеют купить всё необходимое в городе и приедут в центр в самый разгар жары. Ему же совсем не хотелось торопиться и ехать в шумный город, когда он увидел тот дом, то захотел провести весь день с ней в беседке, поедая снеки из супермаркета. Хазуки не скрывала радости, завидев их вместе, крепко обняла его, приглашая в дом. Пока Изуми ставила еду в холодильник, мать присела к нему на диван и, поставив руку на его колено, спросила про самочувствие, про ремонт и полушёпотом об Изуми. Наверное, она подумала, что причиной хорошего настроения дочери, был он. Возможно, в глубине души, стоящая на пороге смерти женщина лелеяла, что дочь обретёт счастье с ним и может быть, она ещё успеет увидеть дочь в свадебном платье и поцеловать в лоб, говоря напутственные слова. Почему-то теперь, от этих мыслей ему не было тошно, более того, он подумал, что именно он сможет её осчастливить. Когда Хазуки закашляла, он подал ей стакан воды и ужаснулся, увидев обтянутую кожей костлявую руку. Он понял, что она может умереть через месяц или два, что мнимое хорошее самочувствие наступает как раз перед смертью. Сердце его сжалось и он обнял её худое тело и подумал об Изуми, что будет с ней, когда не станет матери? Мать была единственной причиной удерживающей её в этом городе. Тот мужчина явно был нездешний, и он задохнулся от осознания, что она в один день может уехать, как он, не попрощавшись. Представив, что больше её не увидит, его охватило волнение и казалось сердце готово было выпрыгнуть из груди. — Она в последнее время одевается, как мальчишка, — хрипло прошептала женщина, смотря в сторону кухни, — всегда эти бесформенные штаны и однотипные футболки. А ведь раньше из платьев и сарафанов не вылезала. Я так рада, что сегодня на ней платье. Ей очень идёт этот цвет, правда? С твоим приездом она расцвела, я так рада, — он сглотнул, догадываясь, что к её переменам он не имеет никакого отношения. Ему хотелось сказать правду об Изуми, но он прикусил язык, понимая, что не имеет права, — Скажи же, она стала настоящей красавицей, — в уголках её глаз заблестели слёзы, и она устыдившись быстро смахнула их, — что-то в глаз попало. Я так мало ей это говорила, — она уставилась в одну точку на стене, — так мало говорила, что люблю…так мало звала ласково…так мало дала ей тепла, — насколько он помнил, Хазуки всегда была строга с дочерью, требовала хороших оценок и безукоризненного подчинения. Словно после развода, боялась, что дочь её тоже бросит. — А сейчас мне не хватает дней… часов… минут, чтобы…доказать, как сильно я её люблю. Прости…несу всякую чушь. — Я думаю, она знает… — Ты всегда был хорошим ребёнком, Итачи, — сказала она, похлопав его по руке, — ты и Шисуи, были к ней добры. Спасибо. Измерив давление и вколов предписанные лекарства, они покинули дом, возвращаясь на ту самую улицу. — Нам нужно поспешить, если хотим всё успеть, — проговорила Изуми, ускоряя шаг, он остановил её, схватив за руку, подруга непонимающе посмотрела на него, — что-то случилось? — Давай, не поедем. — О чём ты? Ты же сам говорил... — Знаю. Поедем, когда ты вернёшься. — Но потом, мне нужно выходить на работу. Лучше сегодня. — Нет, — отрицательно качнул он головой и указал в сторону дома, — сегодня мы пойдём туда. Купим еды в магазине и устроим пикник, как раньше. — Что? Какой пикник, Итачи. У тебя солнечный удар? — Иногда ведь можно вернуться в детство, — мягко улыбнулся он, — там же по-прежнему никто не живёт. — Не знаю, — пожала она плечами и посмотрела на дом, — по внешнему виду, можно сказать — никто. Только мне нужно переодеться. — Зачем? — Ну... не полезу же я в платье. — Раньше тебя это не останавливало. Пошли, Изуми, — сказал он, утягивая её в сторону дома. — Тогда сначала в магазин. Я хочу поджарить зефир, сто лет этого не делала. И они, как малые дети побежали к магазину, совсем забыв о своих взрослых проблемах.