Раны можно вылечить цветами

      «Скука», — думает Ханма, в очередной раз поглаживая её голову, начиная от вспотевшего после обыденной истерики лба и переходя на нечесаные волосы, которые дурочка нещадно выдирала и раздражённо швыряла на пол во время сегодняшнего тяжелого аффекта. — Хватит рыдать, — индифферентно произнёс Шуджи, который уже так привык к этим пустым и убогим попыткам вызвать жалость.              В его голову вкрадывался бессвязный, надрывный, но какой-то молитвенный шепот: — Н… уходи-и… Я-я так… жал-лкая… Не уходи-и…       Но ему было плевать на эти сирые стоны.       Ханма резко поднялся с пола, по которому были разбросаны все предметы, попадавшиеся страдалице на глаза в часы душевных недугов, и апатично произнёс: — Я пошёл.       Парень поправил чёрные лацканы пиджака и бездумно отвернулся от «истерички», отстранённо направившись к выходу.       Громкий и горький всхлип остановил его. — Успокойся, — брюзгливо говорит девушке Ханма, обращая возвышенный взор на горемычную, распластавшуюся у его ног и начавшую умоляюще скулить, как избитая и обездоленная собачка, загнанная в угол.       Она зычно, страдальчески закричала, накинувшись на ноги Шуджи, и, цепко схватившись за них, обвила Ханму своим телом. Девушка истошно заорала: — Шуджи, не уходи! Я люблю тебя! Сделай вид, что и я тебе нравлюсь, умоляю! Молю! Молю! Пожалуйста!       Она неожиданно приостановила мольбы и начала вопить, попутно жадно хватая воздух и втягивая соплю, залившие все лицо, которое быстро обрело цвет сольферино: — Шуджи, с-спаси! — слова прервал затруднённый громкий вздох, за которым последовал ряд подобных, — я з-задыхаюсь! — На этот раз не сработает, — с сардонической насмешкой произнёс Ханма, освободившись от ее цепких рук, исцарапанных во время припадков и окутанных синяками, оставляемыми крепкой хваткой Шуджи, от рук, которые были оковами для него.       Язвительно улыбнувшись, он вышел и оглушительно захлопнул за собой дверь, прихлопнув разом всю её жизнь.       Ханме было совсем не жаль девушку, он не был достаточно сердоболен, чтобы терпеть все горести с этой мученицей, которая когда-то была для него чем-то влекущим и недоступным, а ныне даже не вызывает сочувствия, а лишь отторжение.       Шуджи ушёл, а она осталась… Остались лишь отвергнутая этим миром девушка и широко распахнутое окно квартиры, находящейся на одиннадцатом этаже.