Легенды о шаманах

Комментарий составителя:       Данная история относится к циклу мифов и легенд, посвящённых различным родам шаманов. Некоторые из родов ведут настолько закрытый и уединённый образ жизни, что их роль в мире может быть неясна. Подобные легенды призваны дать пояснение, указать на важность и значимость всех шаманов. Иногда это объяснение – как в данном случае – достаточно краткое. Род Целителей издревле занимался врачеванием, это общеизвестный факт, и именно эта деятельность описана в представленном тексте. Данная легенда призвана скорее показать огромную значимость шаманского искусства для выживания людей. Иногда для разъяснения предназначения рода требуется более длинное и сложное описание. Например, описание работы младшей ветви рода Цлителей – экзорцистов. Этот термин не является названием рода, но коротко и ясно даёт понять, чем именно занимаются его члены.       Хочу обратить внимание читателя на некоторые моменты, которые являются либо неоднозначными, либо, наоборот, знаковыми для подобного типа легенд.       Герой-шаман здесь не имеет собственного имени. Это может быть связано как с тем, что описание относится к абстрактному Целителю, как представителю рода, так и с древней традицией табуированности имён шаманов, которая существовала в далёком прошлом, пусть и относительно недолгое время. Оба варианта равновероятны, однако очевидно, что сделано это было намеренно, ведь имена собственные есть в истории даже у персонажей, которые в ней участвуют только косвенно.       Замечу так же, что название Родное с ударением на первое «о» существует в реальности, но это не поселение, а урочище в глухом лесу, овеянное множеством страшных легенд и дурных слухов. Что же касается других названий, то горы реально существуют, находятся рядом друг с другом, их местоположение хорошо известно. Однако из-за того, что некоторые наименования – например, название одной из рек – либо утрачены, либо намеренно не упоминаются, а сроки путешествия шамана и охотника указаны лишь примерно и могут интерпретироваться по-разному, определить точное место жительство Целителя не представляется возможным.       Является ли история правдой или вымыслом от начала до конца, доподлинно неизвестно. Но можно с уверенностью сказать, что она содержит в себе много общих и характерных черт как для такого типа легенд, так и для легенд вообще.       Так же хочу отметить, что у этой истории есть два финала, здесь представлены они оба – такое ещё не раз будет встречаться на страницах сборника. Дело в том, что некоторые старые мифы и легенды со временем изменились, стали мягче, получили более оптимистичное окончание, в то время как более старая, изначальная их версия жёстче, чаще всего с плохим финалом. Это обусловлено стабильностью и долгим периодом мира, а также тем, что эти истории сейчас имеют больше образовательный характер, чаще рассказываются как сказки. Легенда о роде Целителей.       В незапамятные времена на изгибе Гремучей реки, что у скалы Стойкий Камень стояло поселение Родное. И звалось оно так потому, что родили его пашни жито, да и приплод у скота всегда был обилен. Возили родовяне товары свои на ярмарки по соседним сёлам и торжищам и каждый раз возвращались с прибылью. В домах у них всегда было чисто и уютно, слышался детский смех и женское пение за прялками да станками. Случались и ссоры, но всегда решались они миром. Беды обходили поселение стороной много поколений кряду.       Но одной зимой всё переменилось: в Родное пришла страшная беда. Никто сперва не разглядел её, ведь началась она с малого. Сильно захворал сын старосты, Горянка. Мальцу в ту пору было восемь зим всего. Жар сжигал его тело, дитя бредило и металось, едва могло дышать, слабость такая в теле его поселилась, что и век открыть не мог, только стонал в забытьи. Что женщины только не делали — не помогали травки и знания, что получили они от матерей, а те от своих матерей. Не спадал жар, на третью ночь начались судороги. И десятка лун не прошло, как отправился Горянка к духам предков в Лес.       Вскоре уже Лада, подруга его по играм, дочь кузнеца, слегла без сил, сжигаемая неведомым недугом. Всё так же повторилось с ней — и жар, и ломота в теле, и судороги. Бабка её, сведущая в ведовстве, все травы перепробовала, все наговоры начитала, какие знала, и какие по женскому роду сильнее всего были, но не смогла уберечь девочку. Убивалась, старая, что ни Горянку не спасла, ни Ладу.       Вместе со смерть девочки пришёл в деревню мор. Вскоре уже многие без разбора — молодые и старые, сильные и слабые — просыпаясь по утрам, не могли подняться с постели, такая слабость разливалась в их членах, такой жар сжигал их нутро, такая боль поселилась в костях. Женщины ходили в лес за травами, да где их найдёшь зимой? Даже кору всю ободрали, но не находили средства унять болезнь. Бабка Лады наговор прошептала, искала виновного, но то была не порча голодного духа, не чёрное ведовство, а немочь неведомая.       Вместе с болезнью пришёл голод. Некому было по весне пахать и сеять, некому было собрать озимые хлеба, некому сходить на охоту. Многие из тех, кто ещё оставался в живых, лежали и ждали, когда предки придут за ними. Те же, кто стоял на ногах, поили больных водой из талого снега, да отварами. Женщины оплакивали своих детей, мужчины молча относили их тела вместе со скудными подношениями духам к краю посёлка. Лишь у немногих поселян хватало сил зажигать костры по ним, чтобы осветить путь в Лес.       И был среди этих немногих один человек, что каждый день уходил на охоту, пусть и добыча его с каждым разом становилась всё скуднее, потому что даже зверьё сторонилось поселения. То был Шустра, самый быстрый охотник Родного, молодой парень, сильный да нелюдимый. Всего милее ему было бегать по лесам да стрелять зверей, всё лето, бывало, не показывался он в Родном. А сейчас возвращался каждый вечер — когда с добычей, когда и без — чтобы зажигать костры душам тех, кого принесли к краю селения за день. Поднося смоляной факел к вязанке дров, собранной для Косьяны, смышленой девочки, которая была так сильно к нему привязана, что соглашалась носить ему в лес котомку с едой да торговать с ним хлебом, решил Шустра просить помощи.       Далеко в лесу, за горой да рекой быстрой и своенравной, там, где он никогда не охотился, жил шаман, что мог, как говорили, исцелять любые болезни. Истории о нём шёпотом пересказывали на торжищах, да только не видел его никто вживую. Боязно было идти к шаману, да и не знал Шустра, жив ли тот до сих пор, или давно отправился в Лес и стал одним из могучих духов, что хранили род людской. Россказни могут и годами ходить, пересказанные да перевранные. Но пересилила нужда, и отправился охотник в путь, лишь об одном шепча и умоляя — чтобы дождались его живые ещё селяне, чтобы хватило сил дойти и рассказать о беде шаману. Перед тем, как уйти, настрелял белок да зайцев, оставил женщинам на еду, и всё равно тревожился, что некому будет ухаживать за больным, да провожать в Лес мёртвых.       Семь дней и семь ночей шёл Шустра по одному ему — великому охотнику — ведомым тропам. Поднялся в гору, пересёк реку. Бурна она была, неспокойна, но смог охотник уговорить её, смилостивилось сердце дикой красавицы-реки. Пропустила она парня, охладила тело, к которому уже начал подбираться жар, да придала сил.       Снова поднялся охотник на гору, карабкался по камням, остались следы крови его на тех камнях, до сих пор их видеть можно на склонах Сталь Горы. Не смел остановиться Шустра, хотя иссякали силы, данные рекой. Чувствовал охотник, что и он болен, что сжигает его жар, что слабеет он, но ноги несли его вперёд. Ведь там, за двумя горами и бурной рекой, родовяне ждут его с шаманом. И когда не осталось сил идти, Шустра упал наземь и пополз вперёд, не желая сдаваться.       Не дошёл он до дома шамана совсем немного, но смилостивились духи, и тот сам нашёл его, когда собирал травы для лекарств — первые весенние, самые ранние, напитанные силой самой земли, отдохнувшей за зиму. Перенёс мудрый шаман охотника в свой дом, заварил травы и коренья в большом котле и в котле малом, сдобрил их живой кровью и кровью мёртвой. Пел он над Шустрой шаманские песни, и вторили ему ветра, что заглядывали в хижину, вторили духи, что теснились у его порога, вторил огонь, что бился в его очаге. Бил шаман в бубен то быстрее, то медленнее, и бился огонь в очаге его в такт ударам бубна, и билось в такт храброе сердце охотника       Напоил шаман отварами Шустру, протёр его тело водой, на травах настоянной да кровью напитанной, начитал заговоры, что только он один знал в целом свете. Три дня и три ночи камлал шаман, изгоняя зло и смерть из тела отважного охотника. Три дня и три ночи просил духов уберечь его душу от всякого зла. Три дня и три ночи врачевал тело. И отзывались духи, кружили вокруг ложа больного. Беседовал с ними шаман, испрашивал совета и наставления. Бил шаман в бубен, и в видениях являлись ему предки, говорили с ним. Заговаривал шаман травы и вновь варил три по три завара, поил ими охотника.       Прошёл день, прошла ночь, и открыл храбрый Шустра глаза, посмотрел ясно на шамана и улыбнулся. Вернулась лёгкость его членам, вернулась сила его рукам и ногам.       — Пошли со мной, великий шаман! — молвил Шустра, даже не поприветствовав шамана как следовало, не уважив его и не отблагодарив за спасение — так сильно болело его храброе сердце за Родное, что не мог он ни о чём больше думать. — Спаси селение моё от злого мора, что косит жителей одного за другим. Жирен дым костров сегодня в Родном, пируют вороны на пепелищах. И дети малые, и жёны молодые, и старцы мудрые — все идут к духам по тропам Лесным. Защити нас, мудрый шаман, укажи, как с мором справиться.       — О многом просишь, охотник, о трудном. Три дня и три ночи выхаживал я тебя. Зло было в твоём теле, зло страшное и смертоносное, — шаман покачал головой, но не отступился храбрый охотник.       — Благодарен я тебе, мудрый шаман, что вылечил меня. Век помнить буду! Но умирают сейчас все, кого знал я с рождения. На радость голодным духам, что пируют их костями. Некому костры погребальные зажечь им, обессилели люди, — охотник склонил гордую голову, сложил руки на груди в знак покорности. Не мыслил он жизни себе, если подведёт, если не исполнит обещание. — Слово я дал, что вернусь с подмогой.       — Что ж, слово дал, значит, держать надо. В слове великая сила, больше, чем в делах и мыслях людских, — покачал головой шаман, поднялся на ноги и стал складывать травы в котомку.       — Я тебя отведу, — поднялся охотник со своего ложа, хотя был ещё слаб. Тело подводило его, но душой он был силён. — Я отведу тебя к Родному.       И отправились они в обратный путь. Сменялась ночь днём, но не останавливался охотник, и шёл за ним шаман. День сменялся ночью, но не сдавался Шустра. В гору поднялись, пропустила их гора. К реке подошли, склонилась гордая да бурная красавица перед шаманом, дала вод своих чистых, что силы возвращают. Три фляги взял от неё шаман. И следующая гора встала перед ними — за ней уже Родное лежало.       Долго шли они, ибо был слаб охотник, а шаман не торопил его, он собирал по дороге травы, говорил с духами, слушал их каждую ночь. На привалах варил шаман снадобья, шептал над ними заговоры. А с первым лучом солнца смачивал тряпицу и отирал лицо охотника водами реки-красавицы.       Прошли дни, промелькнули ночи, вывел Шустра шамана к Родному. Тишиной встретило его поселение. Нахмурился шаман, велел охотнику ждать его у колодца — там было место, где кончалась власть мора, лежала линия перехода. Там чистая вода, напитанная силой земли, оберегала от любого зла. Там кованое железо вставало преградой от злых помыслов. Сам же шаман отправился в поселение. Эта версия окончания является более поздней и распространённой.       Переходил он от дома к дому, пустела его сумка с травами и снадобьями. Пел шаман заунывные песни, уговаривал духов оставить больных, забрать болезнь с собой. Ароматными дымами отгонял он голодных духов болезни, песнями усмирял их, танцами сковывал. Бил шаман в свой бубен, с которого свешивались косточки разных животных и сушёные ягоды. И выли духи, не желая оставлять поселение. Стенали они. Боялся Шустра, но не смел нарушить слова, данного шаману, не покинул места у колодца, где сама вода защищала его.       Прошёл день, и прошла ночь. На закате закончил шаман свою работу. Лишь несколько семей выжило в том страшном море, и были слабы они. Долго шаман выхаживал их, Шустра помогал ему во всём, но печален был его взгляд. Не выжить селению, не смог уберечь он Родное. Не успел. Когда выжившие люди окрепли, велел им шаман искать другой дом и никогда не возвращаться на прошлое место. Ушёл храбрый охотник с ними, чтобы защищать в пути. А когда закончил свою работу, отправился искать шамана, чтобы служить ему до конца дней в уплату за спасение. Это более древняя версия, малоизвестная.       Переходил он от дома к дому, и с каждым разом всё мрачнее становился его взгляд. Молчал и Шустра, но храброе, верное сердце его чуяло беду. В каждом доме шаман находил лишь мертвецов, чуял лишь смерть. Давно не было в Родном ни одного живого человека. Давно уже некого было лечить.       Когда вышел шаман из последнего дома — того, где жила Милана, сестра Шустры, посмотрел на лицо его охотник и взвыл, точно раненый зверь. Опоздал он, никого не спас. Не принёс надежды, мор забрал всех. Пировали голодные духи на костях, лакомились болью, а больше никого в Родном не было.       Никогда больше люди не селились в тех местах, ибо обреталась там смерть. А храбрый охотник поселился в лесу. Охотился он на зверей разных, лишь раз в год приходил на ярмарки. Ни с кем больше так и не заговорил, а потом и вовсе сгинул без вести. А на пепелище Родного с тех пор обитал огромный волк — так говорили, но кто ж мог знать наверняка? Ведь из живых никто туда не ходит.