Верёвка

Изнутри безумно зудело, будто его искусали злобные болотные комары. Билл ворочался всю ночь, сны сбивались в кучу, словно испуганные крысы. Вчерашний вечер мелькал, скручивая низ живота истомой. Патрик убрал сперму с его живота, помог натянуть бельё, разрешил оставить футболку. Привёл в порядок. «Завтра в школу, глупыш Билли. Выспись». Поцеловал в лоб, прежде чем укрыть одеялом. Почти как в детстве. Отец пахал в ночную смену в автомастерской — ах, какая насмешка рока, чем же ещё заниматься в «городе моторов»? — мама работала в продуктовом магазине, за вечерние смены ей давали прибавку. Неплатёжеспособные сыновья же заботились о себе сами. Вернее, вполне самостоятельный семилетний Патрик кормил пятилетнего Билли ужином, любезно оставленным на плите. Помогал ему чистить зубы, иногда купал, когда Шерон не успевала, а Зак торчал под капотом. Укладывал в кровать, постоянно забывая слова колыбельных и смеша братца ужасным пением. Если мальчишки оставались одни до раннего утра, то мелкого, вскочившего от кошмара, приходилось укачивать. Патрик тогда забирался к нему на кровать-Эверест, брал свёрток из одеяла с динозаврами на руки, покачивал его, как настоящий взрослый. Он уставал сидеть в одной позе, пока Билли вновь не уснёт, предплечья затекали от локтей до кистей. Поэтому, когда поясница поднывала, Патрик клал младшего брата на кровать с предложением играть всю ночь. Тот зевал, соглашаясь. Они начинали с машинок, затем перебирались к двум динозаврам, доставшимся от съехавших в Стерлинг-Хайтс соседей. Чаще заканчивали плюшевым зайцем: «Чаби сказал, что любит тебя», реже отправлялись бегать по дому. Продолжали играть, пока Билл не вырубится от усталости, а Патрик не станет свободным до самого утра. В конце концов, Патти был всего лишь ребёнком. Билл спрятал футболку под подушку, маленький блестящий пистолет скомкался в гармошку. На домашней кофте, там, где прятались швы, засохли тонкие пятна крови. Патрик видел их, видел шрамы, но ни слова не сказал. Будто кожа была чистой, как первый снег. Билл натянул пижамные штаны, коснулся ступнями прохладного пола. Мама сейчас собирала сумку, ждала сыновей, чтоб неловко проводить их на автобус. Патрик за стенкой искал в лучшем случае разрисованную тетрадь, в худшем — обрывок листка. Перед школой поймать старшего брата куда вероятнее, зайти к нему тихонько, как к спящему. Завести разговор. Ты хотел бы трахнуть меня по-настоящему? Ты хотел бы меня? Хуже не придумаешь. Биллу достаточно задуматься о том, как он заходит в комнату, и все слова выветриваются, словно запах газа. Стоит зажечь спичку? Или начать с простого: «Эй, я хотел поговорить с тобой». «Тебе понравилось? Я хорошо справился?» Блядь. Билл, ссутулившись, выглянул в коридор, промелькнул к соседней комнате, словно вспышка молнии, на камеру бы не успели запечатлеть. Патрик закидывал ручку в рюкзак. Жмурился — проспит сегодня все уроки на задних партах или свалит домой. — Патрик. — Утро, соня. Собирайся, автобус скоро приедет, — обернулся мимолётом, не глядя. Буднично зевая, следом потягиваясь. Поскуливания младшего братишки сулят крепкий сон. Жаль, короткий. Патрик достаточно выспался, чтобы быть в хорошем настроении, но недостаточно, чтобы тело не просилось обратно под одеяло. — Поедешь один. Его величество Редж подбросит меня. Чувствую, что мой долг за бензин летит вверх с каждой секундой, — Патрик усмехнулся. Говорить с глупышкой не собирался. Вчерашний вечер пережил свою кульминацию. Стал частью логической цепочки, которую Патрик практически не затрагивал, просто шёл по звеньям. Наблюдал-наблюдал-наблюдал, когда же зубцы схватятся и цепь обратится в круг. К тому же младшенький в семье самый эмоциональный, а у Патти ограниченный запас энергии на утро. Ему без того предстоит вытерпеть бесполезную болтовню Вика. Заладил, белобрысый идиот, что свалит из железной помойки после выпускного. Вскочит на тачку с сисястой красоткой и умчится в закат. А у самого ни тачки, ни красотки, закат пробивается где-то в районе сорока от пьяной барной драки. Биллу скрутило живот. Кишки сжались до размера заячьих от коротко брошенных взглядов, хвостов фраз. По утрам их обитало сотнями, они росли, как плесень на влажном потолке. Счищай, не счищай — бесполезно, вырастает за час. Каждым ебучим днём. Ты не особенный, Билли. Не смог впечатлить. Старайся лучше. Сильнее. Писк занялся в ушах, как роящиеся черви, сухой язык напомнил сгнивший кусок мяса на вкус. Патрик отбросил пустую пачку сигарет на кровать, фыркнув. От боли перед глазами поплыло, Билл не знал, как удержался от того, чтобы осесть на пол и завыть навзрыд. — Эй, ты чего, глупышка? Мелкий побледнел — посинел. Взгляд дикий, мечется по полу. Перепрыгивает к Патрику на живот, когда его руки сжимают колкие плечи. — Всё хорошо, Билли. — По щеке большим пальцем, кожа гладкая, полупрозрачная. Младший Хокстеттер хлопает ресницами, мышцы на спине заметно расслабляются. Патрик обнимает, перекладывая ладонь на тыльную сторону шеи. Надавить на позвонки? Билли столбенеет, вылупившаяся секунду назад обида скукоживается, и он жмётся. Совсем по-кошачьи. Обнимает лапками талию, только не мурлычет в плечо. Прячется на его груди — тепло так же, как в доме из одеял. Защитной крепости, оберегающей их от скуки, пока родители заняты личными драмами. Писк успокаивается, Биллу возвращается контроль над телом — по шажочку, со слуха и дыхания. Сердце начинает качать кровь позднее. От Патрика пахнет мятой постелью, проточной водой, кислым, словно посасываешь что-то железное. На вкус в точности как кровоточащая десна. Билли зарывается под ключицу, комкает подол его рубашки — сегодня зеленоватая и клетчатая. Пыльная, долго лежала в закромах шкафа. Мелкий бы её с удовольствием стащил, снял с него прямо сейчас. — Собирайся. Тебя же ждут твои дружки-гремлины? Не будем их расстраивать, — Патрик заглядывает под чёлку, треплет, словно котёнка за пушистым ухом. Кончики волос немного щекочут, Билл лучисто жмурится. — Они не гремлины… Большую часть времени. — Он всё ещё обнимает за талию. В горле чешется, но не решается заговорить о ночи. Билл прикусывает зуд и сглатывает, как послушный ребёнок. Хороший мальчик. Патрик целует в макушку, напульсником прижимается к щеке. Билли хочется расстегнуть его, нежно потереться о вены. Вместо этого он размыкает наручники на пояснице.

***

В висках звонко стреляло. Билл сдирал сухую корочку с нижней губы. Веддер, как обычно, бубнил формулы себе под нос, скрипя мелом по доске. Они сползали вдоль грязных разводов. Стекали, как слюна с пальцев. Вязкая, плотная. Колени сомкнулись, грифель карандаша надломился, черкнув по листку. Билли вытянулся в тугую струну, запрокинув голову к жужжащей лампе, кончики ногтей упёрлись под подбородок, горло стиснуло, и жар прокатился по внутренностям. Это хочешь, да? Так смотришь… Билл схватился за край парты, чтобы не лечь на пол или, того хуже, не грохнуться в обморок. Он шоркнул подошвами кед друг об друга, скотч на правой стороне загнулся, пошёл пузырями, Билл скрестил лодыжки, упираясь коленями в парту. Давай, кончи себе на живот. Он лёг щекой на тетрадь, когда Веддер отвернулся к доске. Этот ворчливый хрен затылком чует, что происходит на задних партах, но зрение подхрамывает, чтоб разглядеть, не дрыхнет ли весь задний ряд, приходилось стучать по парте чуть ли не каждому. После его уроков в башке всегда засиживался звон. Будь мальчишка смелее, послал бы Веддера с его маленькими кротовыми глазками и внеплановыми контрольными. Будь он смелее, утащил бы Патрика в школьный туалет или убедил остаться дома. Ты меня любишь? Отозвалось комком, ползущим по гортани. Каков маленький трусишка, не смог вытолкнуть из своего рта ничего дельного. Дрочить на старшего брата горазд, а поговорить зассал. Извращенец и трус. Отец бы гордился. Часы на стене цокнули — опаздывали на десять минут. Если выбежать прямо на звонке, то успеет в крыло старшей школы, Патрика надо отыскать быстрее, чем его утащит толпа старшеклассников. Если не прошляпить счастливый билетик, то они сядут на подоконник, закуривая. Билл обязательно скажет, что готов ради него на всё. Ты меня любишь?

***

Стены распирало от количества людей, они выбивали воздух плечами: «Смотри куда прёшь, сопляк», зажимали сумками, однотонные физиономии метались, словно муха, залетевшая в дом. Билл бежал быстрее, пригнулся под рукой рыжеволосого дылды, пятки едва не горели, когда Патрик появился возле шкафчиков. Мелкий улыбнулся, не в силах сдержаться, махнул ему сквозь толпу и застыл. Грета погладила Патрика по плечам пухлыми ладошками, прижалась, хихикая. Откинула золотистые волосы, чтоб продемонстрировать вырез на красной майке. Поцеловала. Пат приобнял её за талию и отстранился, что-то нашёптывая. Тело обдало холодом, словно Билл скала, о которую ударились волны. Откололи кусок. Так и растащат, помаленьку, по крошечке, пока он не врастёт в океан. Дверь туалета захлопывается с такой силой, что труха плитки сыпется на пол. Билл заходится криком, сгибаясь пополам, от живота к груди взрезают калёным ножом. Хочется выблевать завтрак. Раскрытая ладонь ударяется о раковину, Билл колотит наотмашь, ревёт во всё горло, как когда отец его впервые ударил. Кричал тогда от обиды, от боли уже попискивал, спрятавшись под одеялом. Сука! Какая же сука! Ногти скребут по стене, Билл прикладывается к ней лбом со вскриком. Со всей дури, пока голову не начнёт вести и покруживать, как на карусели. Кажется, в последний раз он был на ярмарке в другой жизни. В лучшей? Вряд ли. — Ненавижу… Тупая сука. Связки гудели, вены на шее вздулись, как при лихорадке. Собственный голос осел на грязные зеркала, суета в коридоре стихла. И Билл понял, почувствовал это всеми клеточками тщедушного тельца, что убьёт её. Воткнёт в глаз её же каблук. Убьёт. Убьёт, чёрт возьми. — Тише, Билли, а то всех детишек распугаешь. Он шарахается, как от удара, пятится к подоконнику — спасательному кругу. Патрик показывает пустые ладони: — Я пришёл с миром. На полу похрустывает засохшая стружка грязи. Билл трёт глаза полосатым рукавом — если бы сегодня накрасился, то вся тушь бы размазалась. У Кин, наверное, косметика подороже. Прямо пропорциональна обладательнице. Патрик смотрит сверху, снисходительно наклонив голову. Хочется съёжиться, надуться, как когда старший брат отказывался играть в салки. Братишка шмыгает носом, разглядывая замыленные носки кед. — Расскажешь, что случилось? — Пат стирает путь слезы большим пальцем, Биллу бы прильнуть, а вместо этого глядит круглыми глазами. Яркими такими, как лето в разгар июля. В них на донышке свернулась досада, горькая и чистая, от которой рыдаешь в три ручья и не разговариваешь с родителями. — Это нечестно… Ты и она, — переминается с пятки на пятку, ладони запрятывает в подмышки, будто ему снова шесть и он упрашивает брата рассказать сказку. Всего одну, Патти, пожалуйста. — А точнее? Я из тех парней, что херово понимают намёки, — улыбается то ли дрожащему голоску, то ли тому, как Билли рыскает взглядом по плитке. Маленький такой, славный. — Вы встречаетесь, — выдавливает из себя на два тона тише. Патрик постукивает носком ботинка по его кеду. — Больше нет. Мы и не встречались, я бы сказал, м-м, «скрашивали трудовые будни друг друга». Билли вновь шмыгает носом. Обида барахтается рядышком с желанием пригреться у Патрика под рубашкой. Прислонить ухо к сердцу и слушать океан. — Но я видел, как вы целовались, несколько минут назад. — И несколько минут назад я сказал ей, что мы больше не трахаемся. После того, как Кин вытащила язык из его рта. Патрик отвёл её в сторону, как полагается истинному джентльмену, шепнул на ухо, что больше в её услугах не нуждается. Она вспыхнула, словно подожжённая рождественская ёлка: «Погоди, ты бросаешь меня?!» «Не разыгрывай драму, Кин. Это всего лишь тестовый заезд». Надо же, папочкины дочки не любят, когда им не подают угощения на блюдечке. Билл врезается в подоконник, зачерпывает затхлого воздуха и выдаёт на одной ноте, таращась на общипанный угол кабинки: — А мы с тобой? Патрик усмехается: — Я не против, снимай штаны. — Нет, я хотел сказать… Ты хочешь быть со мной? Билли нервный и хрупкий, в своей полосатой кофте, с ссадинами на коленях, посмотрел, как котёнок, которого подобрали с улицы. Пронзительно, хапнув горсть надежды. Чересчур осознанно для беспомощного зверька. Патрик хмыкает. Ведёт ногтем по вороту его кофты. Из среднего крана накрапывает вода, школа стихла вместе с прогремевшим звонком. — Скажи-ка, а ты когда-нибудь целовался? Вампирская бледность цветёт розовыми пятнами, Билл смаргивает остатки слезинок. Он целовался три раза за всю жизнь. Первым был какой-то парень на вечеринке у Ричи — потащил танцевать и обслюнявил без согласия. Билли после проплакал в ванной до самого конца вечера. Бубнил, как мантру, что если Пат узнает, то точно никогда не захочет его. Беспомощного, который даже внятного «нет» не в состоянии выдавить. Второй раз был с Ричи. Они лежали пьяные под столом на Тозиеровской кухне. Ричи обернулся, икнув, предложил «засосаться», ибо хотел узнать, каково это с парнем. Билл был настолько пьяным, что согласился, но без языка. В итоге большую часть времени они просмеялись. Третий раз, трезвый и взвешенный, случился с Беверли. Зашла речь о том, могут ли Биллу нравиться девочки, Марш согласилась проверить на практике. Не могут, даже такие чудесные, как Бев. — Да… Нет. Пару раз, не всерьёз. — Ты очаровашка, когда смущаешься. Патрик наклоняется, касается кончика носа своим. Билл рвано выдыхает, комкает кофту, подцепляя выбившуюся нитку. Его притягивают за шею, нижнюю губу прихватывают тепло и мягко. Билл семенит на носочках. Скулит, когда брат отстраняется, Пат касается настойчивей, вжимая подушечки пальцев в позвонки. Билли обвивает за плечи, разрывая поцелуй с причмоком. Торопится, не владеет собственным языком, тычется Патрику в щёку. — А ты напористый, но пока слишком неопытный, — дразнится. Билл покачивается, падает в руки, успевая лизнуть под скулой, перед тем как его ставят на ноги. Расхлябанного и взъерошенного, если бы их кто-то застукал прямо сейчас, то Билли бы не заметил до тех пор, пока не встряхнули за шкирку. — Хах, ты меня лизнул? Мелкий рассеянно кладёт ладонь Патрика себе на талию. Она туго сжимается на боку, Билла придавливают спиной к стене, притираются между ног тесно. Горячо. Пат придерживает за челюсть, подразнивая кончиком языка, ведёт медленно, пока котёнок постанывает, обнимая за шею, запуская ладошку в его волосы. Патрик покусывает шершавый язык зубами, чуть прихватывает, и ладонь сжимается. Как же повезло, что остальная школа сейчас слушает скрип мела. Внутри всё подпрыгивает, как в свободном падении, Билл хватает за щёки, проталкивая язык вместе со скопившейся слюной слишком глубоко. Патрик посмеивается, утирая прозрачный след большим пальцем. — Съесть меня хочешь, глупышка? Целиком проглотить. Чтоб ни с кем не делиться. Билли похныкивает, очертание входной двери размываются, в джинсах теснеет, если вжаться между ног ещё раз, то мелкий позорно сольёт себе в трусы. Патрик твёрдо стискивает его член сквозь джинсу. Сгребает и требовательно трёт о ткань. У Билла кровь скрежещет в ушах, он неосторожно впечатывает затылок в стену. Швы впиваются в тонкую кожу, мелкий хватается за рубашку, уголок замаранного зеркала отражает его раскрытый рот и пятно румянца на подбородке. — Я просто поцеловал тебя, а ты уже готов спустить себе в штаны, — Патрик полизывает, словно конфету. Билл до боли выгибает спину, чтобы не закричать. — Если нас поймают, то вся школа узнает, что ты не просто трахаешься с братом, но вдобавок быстро кончаешь, — улыбка косо растягивается. Билл может её прощупать — острая, вспорет глотку. Бельё облепляет член, натирает до жжения, зуд расползается по косточкам таза. Патрик внимательно следит за тем, как у братишки от удовольствия закатываются глаза. Билл тихонько сипит и… кончает. Спускает за три минуты, как положено девственнику. Почти скатывается по стене, но его придерживают, звонко чмокая в переносицу. — Хороший мальчик, — Патрик лыбится во все тридцать два зуба, по серым радужкам носятся чертята. Билл неловко переминается с ноги на ногу, в трусах липко, пожигает от грубой дрочки. — Ну ты и скорострел, нужно будет над этим поработать. — Он поглаживает, как послушного питомца. Билли ластится, пока изрисованные кабинки обретают привычные очертания. «Сердце так бешено билось, голову кружило, качало до тошноты. Он был так близко. Так близко. Спустя недели мы сидели вместе в автобусе, Патрик посмеялся над выбритым затылком Шона Метьюса из параллельного класса. Затем нашёптывал глупости, ложился ко мне на плечо. Когда мы вернулись домой, он трогал меня, целовал, гладил. Я мог дотронуться до него, это сводило с ума, будто ещё секунда — и я упаду в обморок. Перестану дышать. Вчера ночью и сегодня, когда рядом, буквально за стенкой, вся школа… Наверное, то же самое происходит, когда умираешь. Когда-то в научном журнале, который притащил Бен, я читал о том, как люди, оказавшиеся на волоске от смерти, описали бы её. Кто-то говорил, что они не успели ничего понять, а кто-то, что это приятно — умирать. Быстрое, обволакивающее нечто, будто ты засыпаешь. С Патриком так же. Ты отключаешься, всё становится приглушённым и мягким. И больше нет тела, шума, кровавого пятна в ванной, дурацких серых обоев. Нет ничего, кроме него. Я так благодарен, что он не оттолкнул меня, что послал эту сучку Кин. Теперь всё изменится, станет таким, как должно быть. Конец школы всё ближе, больше не придётся сидеть в классе в одиночку, теперь мы… проведём лето вместе. Вместе. Я смогу доказать ему, что способен быть частью мира, в котором он живёт. Что я справлюсь. Чёрт, прыгну выше головы, только чтобы он улыбался мне, смеялся, не хотел кого-то другого. Всё так сильно походит на сон. Надеюсь, я никогда не проснусь». Из дневника Билла Хокстеттера, 20 июня 1995 года. День.

***

Домой они заходят за четыре часа до возвращения Шерон. Времени целая куча, для двух мальчишек — бесконечность. Билл моет руки, теснясь с грязными тарелками, пока Патрик заглядывает в полупустой холодильник. Пат опирается на столешницу возле чайника, жёлтые блики продираются сквозь шторы, чтоб сползти по его открытой шее и потеряться среди маленьких пуговиц рубашки. Билли вслед за ними коротко целует кадык, местечко над ключицами, невесомо задевает грудь. Его притягивают за уголок подбородка, Патрик передаёт сладковатый вкус слюны. Билли кружит пальцами по краешку ремня. — Можно я потрогаю тебя? На одобрительный кивок Билл расстёгивает пряжку, подрагивая, подобно последнему листику на ветке. Пространство вокруг щёлкает, лента прихлопывает по загребущим ручонкам. Билли неловко принимается за пуговицу на джинсах, пока Патрик изучает его красную, как у клубники, макушку. Мелкий хищно облизывается, точно котёнок перед миской молока, вытаскивает ещё мягкий член и замирает, нащупывая кольцо в головке. — Нравится? — улыбнулся лукаво, как недобрый Чешир. Билл разжал пальцы, его глаза округлились — ну вылитая девчонка из японских мультфильмов. — Когда ты успел? Я думал, что несовершеннолетним нельзя делать пирсинг. Он, честно говоря, не задумывался, что такой пирсинг вообще возможен. То есть мелкий слышал о проколах половых органов, но никогда не думал, что кто-то сделает это всерьёз. Ведь выглядит это ужасно больно. — Я знаком с парнем, у которого есть салончик на Дрезден-стрит. Он сделал мне прокол на мой шестнадцатый день рождения в качестве подарка. Патрик познакомился с Дэнни, когда пьяным блевал под вывеской его салона, а добродушный мастер затащил юного алкаша внутрь, дал воды и обеспечил свидание с унитазом. А как внезапному гостю полегчало, то заболтал о The Stooges, The Velvet Underground и множестве чуваков, которые Хокстеттеру нравились. В итоге Дэнни предложил собраться через день, выпить пива, поговорить о музыке. Его не шибко волновал возраст Патрика, поскольку трахаться он с ним не собирался, а с алкоголем Хокстеттер без его помощи познакомился. «Слушай, мужик, а ты выглядишь взрослым». Пат зачастил к Дэнни, даже с девушкой его познакомился — она пришла за новым кольцом в ухо, а Патрик отирался в салоне от нечего делать. Однажды Дэнни решил показать свои самые необычные работы, в их число входило прокалывание клитора, мошонки, уздечки члена, половых губ и прочего. Пат порассматривал картинки, а затем спросил Дэнни, не хочет ли он пополнение в коллекции. — Я думал, ты знаешь, или ты никогда не подглядывал за мной? Это даже как-то обидно, — Патрик карикатурно надул губы. Билли разгорелся нервным румянцем. — Ну у меня… У меня не получалось рассмотреть много чего… Подглядывать не самая простая вещь, при условии, что Патрика часто нет дома. Чтобы подкараулить момент, когда Пат решит сбросить лишнее напряжение, Биллу нужно ночевать под его дверью. Кроме того, в те редкие моменты, которые удавалось застать, Патрик находился спиной к двери или скрывался за бортиком ванны, поэтому разглядеть всё в деталях не удавалось. — Тогда познакомься с Принцем. Билли покраснел пуще прежнего, у Патрика от пупка к мошонке растеклось тягучее удовольствие. Когда узкая ладошка мягко сжалась, он медленно выдохнул. — Дай сюда, глупышка, — дёрнул за запястье, слюна тепло собралась в ладони. Билли осторожно двинул рукой у основания, повёл выше, размазывая. Сжал посильнее, сделал то же самое, член оставался мягким, Билли нервно сглотнул. Давай, извращённый сукин сын, себе-то ты часто надрачивал. Патрик поймал запястье. — М-м-м, нет, не так, — он скинул руку, а Билл почувствовал себя учеником-неумёхой — весь год готовился, чтоб завалить финальный экзамен к чертям собачьим. Патрик накрыл головку. Качнул рукой под разными углами, массируя, чтобы по стволу побежали мурашки. Внутри ладони влажно теплело, он легко провёл по стволу, потёр конец двумя пальцами, крайняя плоть скользила вслед его движениям. Затем он захватил ствол в кольцо большим и указательным, остальные три остались расслабленными. — Смотри очень внимательно. Младший рвано закивал, во рту прибавилось слюны. Он зачарованно наблюдал за тем, как член твердел, а Патрик сухо облизывался. — Сплюнь ещё слюны, плохо скользит. Билл поднёс ладонь ко рту, но его одёрнули. — Без рук. Холодок прихватил загривок. Колени быстро коснулись пола, Билли приблизился к тонкой розоватой коже, в нос пробрался пресный запах собственной слюны. Он сцедил во рту ещё и сплюнул, она быстро побежала вниз, Пат размазал её. Обхватил член сверху четырьмя пальцами, оставив большой внизу. Движения становились быстрее, обрывистее. — Потрогай, ну же. У тебя почти такой же. Патрик прошивает братишку взглядом, словно бабочку, прибитую булавкой. Билл обнимает нагревшуюся плоть, вжимаясь лбом в плечо, сбивчиво сипя: — Н-не уверен, что у меня получится так же. Патти только глаза закатывает, не от раздражения — от умиления. — Совсем у меня ничего не умеешь. Я тебе покажу, не бойся. Обхвати обеими руками. Да, вот так. Теперь двигайся от основания к головке, только так, не веди сверху вниз. Можешь чередовать руки, — не просьба. Приказ. Мелкий исполняет с охотой, неуклюже, но отдаваясь процессу целиком. Обхватывает, как велено, обеими руками, ведёт немного сбивчиво, круговыми движениями. Убирает ладони, только чтобы смазать. — Немного надави, можешь… Да-да, так хорошо… Член на ощупь горячий и гладкий, Билли впитывает напряжение кожей, слышит, как подхлюпывает слюна. Стоны Патрика заставляют поджимать пальцы на ногах, надавливать так сильно, как он скажет, работать быстрее. Ласкать, чтобы Пат стонал громче. — Давай, сладость, выжми всё до капли. Мелкий стремительно заливается краской. Куда уж больше? Из горла вырывается звук, напоминающий мяуканье, Билли вжимается к ровному и быстрому стуку в его груди. Пот собирается на спине — липкий, обжигающий. Кухня оплывает, словно её запихнули в мыльный пузырь. Если Билл щёлкнет кошачьими зубами, то лопнет его. Мысли обращались в пыль, словно жертвы торнадо. В руке тихо хлюпало, Патрик стонал на уровне его макушки. Билл не задевал кольцо, но пялился на застёжку-шарик, представлял, какая она на вкус, как прихватит её зубами, оттянет. Как она будет ощущаться у него в горле. У него внутри. Глаза заслезились от напряжения. От жуткого натяжения под ширинкой. Если Патрик продолжит своё хриплое: «Да, молодец». «Котёнок». «Не останавливайся». «Какой же ты хороший мальчик, Билли». То Билл кончит себе в трусы во второй раз. — Вот так, блядь, да… — Пат поддаётся бёдрами, выгибается, прижимаясь затылком к шкафчику. — Сожми головку в кулаке… Сожми в кулаке… — Низ живота сводит спазмом. Билл видит, как сокращаются мышцы, и вцепляется зубами в рубашку, её скрип застревает в печёнках. Ладони крепко сжимаются, кольцо упирается в кожу, и Билл стонет, зажёвывая складки ткани, чтоб не закричать. Когда Пат кончает, набухшие капли спермы падают Билли на джинсы. Ноги подкашивались. Мелкий держит руки так, чтобы ничего не испачкать, влажно дыша Патрику в грудь. Старший брат же стаскивает салфетки с края стола. Билл вытирает следы, на негнущихся ногах доходит до мусорного ведра. Его перехватывают поперёк живота, усаживают на столешницу, как плюшевую игрушку. Патрик даже не застегнул штанов. Принялся расстёгивать Билловы. — Ч-что ты делаешь? — Хочу посмотреть. Билли зажмурился, съедая горячий воздух, Патрик забрался под резинку его трусов, ощупывая подсохшую сперму вперемешку со свежей. — Да брось, ты снова кончил? От пузырящихся смешинок в голосе Билли ощутил, как его тело наполняется сладким привкусом стыда. Его хочется искупить, хочется распробовать. Раскусить, словно шоколад с начинкой. Она бы полилась в рот, горьковатая, прямо как… — Ты весь сжимаешься. Ты невероятно красивый, — Патрик, урчащий, как довольный кот, вытер пальцы Биллу о джинсы. Смотрел прямо в глаза, размазывая белёсые следы. От того, как мгновенно мелкий заёрзал, захотелось его укусить. До крови искусать. Как такую прелесть всё ещё не похитил какой-нибудь конченный псих и не приковал в своём подвале? Зря он оставил привилегию Патрику. Правы люди, говорящие, что хуже родственников в этом мире никого не найти. Пат деланно застегнул ширинку, Билла оставил приоткрытым, как шоколадную конфету в обёртке. Опёрся ладонями по обе стороны от ног, едва толще предплечий, и широко улыбнулся ему в губы: — Ну что? Сделаешь мне чай?