Верёвка

Он сидел сверху, малютка-конкистадор. Пальцы порхали над обнажённой грудью. Колени скользнули вдоль простыни, ягодицы заелозили по ширинке. Бабочки безжалостно сжирали стенки живота. Бёдра поднимались быстрее, затем неспешно съезжали. Когда под пупком начинало пожигать, Билл тёрся настойчивей. Патрик шипел, тянуло ослабить хват джинсы, но то, как шов молнии массировал-впивался в кожу, стоило мелкому втиснуться покрепче, давало только постанывать, сцепив зубы. Шерон сегодня дома. Билл замычал, надувая губы. Зажмурился, объезжая бугор на джинсах увереннее. Порноактрисы бы позавидовали, когда пацан расслаблялся — то неуклюжесть потихоньку отслаивалась, как старая краска. Бёдра проехались вниз, остановились. Прижались крепко, тягуче качнулись. Мелкий вытянулся, раскрывая розоватые губы. Патрик прижал ладонь к тёплому животу сквозь домашнюю кофту. — Ну-ка стой, — чуть запыхавшись, слизывая соль кончиком языка. Билл облокотился ладонями на грудь, едва разлепив ресницы. — Отсоси мне. Братишка едва уловимо вздрогнул, сквозь пах прошёл маленький разряд тока. Верхние клыки нерешительно смяли губу. — Я тебе подскажу, глупышка. «Глупышка» сполз между разведённых ног, стянул узковатые джинсы пониже. Кольцо блеснуло серебром в темноте. Зубы осторожно прикусили застёжку — на вкус пресноватая, тёплая. Билл втянул шарик, словно очень холодное мороженое. По уголку рта похлопали, отвлекая заигравшуюся кошку. — Начни не напрягаясь, будто пробуешь что-то вкусное. Потом сожми губы и сделай так, чтобы он скользнул глубже. Иными словами, наклонись. Лицо украли тени комнаты, но Билли точно знал, что улыбка пробежала — хитрая и косая. Мягкий язык коснулся уздечки, лизнул на пробу. Прижался плотнее, когда сверху послышался вздох. Коснулся венчика, сбивчиво повёл по краю. Когда мелкий задел кольцо, застонал громче, чем нужно. — Вот так, да, возьми его в рот. Хороший мальчик. Билл машинально потёрся о кровать. Обнял головку, самый кончик. Ухватил побольше, упруго сжимая губы. Патрику спазмом скрутило живот, дыхание забилось быстрее. Пятерня потянула за красные — во мраке тёмно-малиновые — волосы. — Попробуй расслабиться и раскрыть горло, — потянул вниз. Кольцо упёрлось в нёбо, Билли нащупал его языком, проехался ниже, когда приказали, и подавился. Стенки болезненно сжались. Патрик замер, фиксируя его голову в одном положении: — Всё хорошо, просто привыкни. Слюна скапливалась лужицей у основания, а затем стекала к мошонке. Волосы в паху намокли, Билли зажмурился, втягивая солоноватый запах кожи и остатков одеколона. Патрик качнул рукой, мелкому садануло по гландам. Он булькающе закашлялся, в уголках рта надулись прозрачные пузыри. Нос защипало, вдох застрял вместе с поднимающейся кислой волной. Билл забарабанил ладонями. Волосы сжали плотнее, дёргая. Мелкий засипел: — Я могу ещё… Сделай так ещё. — Вдохни поглубже, котёнок. Под веками теснятся красные пятна, налезают одно на другое, как блики от вспышки. Билли давится, принимая меньше чем на половину, из носа и уголков глаз течёт. Мелкий отрывисто захрипел, испугался, что его сейчас вырвет. За волосы дёрнули. — Прости… Прости, я-я могу лучше… Прости. — Билл упал на четвереньки. Во рту стоял жуткий привкус, будто желудок сейчас вывернется наизнанку. — Тише-тише, ты умница. Быстро всему научишься. От того, как доверчиво мелкий прижимается к ладони, хотелось засадить ему так, чтобы очертания члена прощупывались сквозь горло. Заставить глотать всё до капли. Впрочем, со вторым можно разобраться прямо сейчас. — Хочу кончить тебе в рот. Тёплый и влажный. Билл посасывает кольцо, играется, а затем вбирает головку, пружиня проворным языком. Опускается чуть ниже, горло панически вздрагивает, но не заходится кашлем. Горячие, мокрые от слюны и капель пота ладони обхватывают член у основания, гладят, сжимают, подрагивают. Далеко не идеально, до королевы любовных делишек точно далеко, но то, с каким упорством Билл сосёт, подкупает. Его хочется сверху, у стены, в ванной, на улице. Сдёрнуть невинность, как плёнку. Испачкать. Он и сам не откажется, уже сейчас стонет лучше любой мотельной шлюхи. Маленький. Хрупкий. С этими глазищами-блюдцами. Чёрт. Патрик стискивает зубы, заодно волосы младшего братишки в кулак. Сперма на вкус оказывается ужасно горькой, но Билли не отстраняется. Послушно держит во рту и сглатывает. — Открой. Язык чистый, вылизанный до блеска. — Иди ко мне. Бля, у тебя веки красные, но ты выглядишь довольным. Билл заползает сверху, уютно местится на груди. Отзывается на поцелуй в макушку громким выдохом. — Ты опять спустил себе в штаны без моей помощи? — Патрик смекает по тёплой лужице на пижамных штанах. — У меня не получается сдерживаться, — жмурится. Наверное, если бы Билл спал с кем-нибудь, кроме Патрика, то за «талант» кончать от одного взгляда его бы уже вышвырнули из постели. Неуклюжих девственников никто не любит. — Что же будем делать, когда я трахну тебя по-настоящему? Они говорили об этом где-то между тем, как Билл стискивал его член в руке, между поцелуями и моментом, когда глупыш Билли спал, свернувшись в клубок. Каждый из разговоров заканчивался тем, что Патрик может сделать это, если захочет, — перехватить мелкого на выходе из ванной, затолкать обратно и взять, что посчитает нужным. Билли бы не возразил, но и первым не полез. — А ты этого правда хочешь? — Обхватил поперёк живота чуть крепче. — Девственники у меня бывали нечасто, ты особенный экземпляр, — Патрик улыбнулся, выворачиваясь из объятий. — Ну и не только поэтому, — потянул к себе, грабастая за плечи. Билл улёгся на его грудь поудобнее, зарезервировал место прямо у сердца. — Ты уже думал, когда это случится? — Часто, очень часто. Но иногда кажется, что я ещё не готов. Мне бы хотелось, чтобы это было, знаешь… — Билли прижал язык к щеке, будто вдумывается в заковыристую задачку Веддера. Пат подбрасывает ему шпаргалку: — Особенным? — Да, то есть с тобой он будет особенным в любом случае, но я просто… Сложно объяснить, — насупился, обнял холодными ступнями за ногу. Пат тихонько усмехнулся, трепля его сухие волосы, как шерсть дворового котёнка. — Эй, я не собираюсь валить тебя на пол и трахать до потери сознания. Может, позже, но на первый раз с тебя хватит больной поясницы. Ты, конечно, извращенец по социальным меркам, но у тебя никого не было. Поэтому мы подождём, пока ты будешь готов. Мы. Билли всё отдаст, чтобы слышать это спокойное, но смешливое «мы». В одном доме, на одной кровати, одной крови. С одинаковыми шрамами? Пат не болезненно распространялся о своих, старшим мужчинам в семье, особенно одичалой и бедной, не пристало наматывать сопли на кулак. Билл свои болячки зализывал, больше не надевал футболок с милыми пистолетами, короткими рукавами — ни чужих, ни своих. Пат о его шрамах не справлялся, равно как и не пытался срывать у Билла с костей свитера. — Подберу какую-нибудь романтическую лабуду, зажгу свечи, рассыплю дорожку из роз к кровати, вот эта хрень, — Патрик засмеялся, схватив тычок под рёбра. — К тому же все остальные места для меня открыты, — перевернулся на бок, подхватывая под ягодицы. — И я ещё не все попробовал. Билли запищал на манер игрушки от зубов, любовно сомкнувшихся на шее, — прикусили, подразнивая до мурашек. Тени скакнули на пол, растворяясь в чёрной лужице под комодом. Фонарь с соседней улицы перегорел. В комнате Патрика теперь гостили только Билли в обнимку с темнотой.

***

Они вместе уже две недели каникул. Вме-сте. Искрит на языке, как солёная карамель. Цапает не хуже Билли, когда совсем распалится. У Патрика клыки поострее, поопытнее, при сильном желании оттяпают кусочек. Мягонький, нежный, прямиком с ягодиц. Главное, не вцепиться при Шерон или дружках. Для остальных — тех, кто не входит в маленький мир ночных комнат, — Хокстеттеры остались проблемными отпрысками безутешной вдовы и дохлого ублюдка. — Не думаешь, что нам пора натворить чего-нибудь? Скажем, устроить пикет на автобусной остановке или парад гордости прямо по Вест-форт? — Беверли выводила кончиком кисти пенистую волну на его коленной чашечке. То и дело просила не двигаться, чтоб не опрокинуть палитру на кровать. — Устроим собственный «Голодный марш»? — улыбка вышла скомканной. Великая депрессия закончилась, началась другая — облепившая стены, словно мухи мёд. Кому, как не её наследникам, топтать ботинками и туфлями уставшие тротуары? Поднимать плакаты, втыкая их в выхлопные газы: «Остановите насилие на улицах», «Нет расизму», «Спасите от произвола уличных банд», «Нет наркотикам», «Ваши люди голодают», «Дайте моему отцу работу». Они будут грозить кулаками обступающим со всех сторон жандармам, промаршируют, как истинные солдаты революции, до опустевшего завода Ford, а затем схватят пулю в лоб. История ведь, как Биллу говорили в школе, бежит по кругу. — Не лучший вариант, зато десятки раненых гражданских привлекут внимание прессы, газеты увенчают это «Второй резнёй Форда», и к нам набегут журналисты, активисты с посадкой деревьев, а возможно, даже денежная поддержка всех США. — Беверли взболтала помутневшую воду, Билл скептически скривился. — Не знаю, Бев. Ты правда думаешь, что до нас есть дело в Нью-Йорке или Лос-Анджелесе? Им бы со своим дерьмом разобраться. — Билл ойкнул, кончик прохладного ворса вывел изгибистую волну. — Считаешь, что чем больше город, тем больше дерьма? — Она прикусила язык, ловя набухшую каплю на кисть. — Считаю, что эта страна рано или поздно превратится в большую забытую всеми помойку. Вспомни тот же Египет, это была великая империя, со своей культурой и искусством, а теперь? Где это всё? — Затылком упёрся в изголовье кровати. Со стола укоризненно глядели «Ариэль» в компании с «Под стеклянным колпаком», к которым он притрагивался больше недели назад. — В песке, — Беверли раздосадовано покачала головой, смыла лишнюю краску и зачерпнула новой. — Знаешь, вообще я хотела, чтобы наш разговор был весёлым, а не депрессивным. Она укоризненно прищурилась, а Билл хмыкнул, вскинув руки. Сдаюсь. — Извини, я в такой не умею, — он пожал плечами, и Марш засмеялась, не отвлекаясь от гуляющей кисти. На веснушчатых, будто солнце рассыпалось поцелуями, коленях Беверли распускались тюльпаны, ей их дарили один раз в жизни. Парень, Макс Террент. Ухаживал за ней, когда ей было тринадцать, водил в кино, провожал от школы до дома, таскал книжки из библиотеки. Подарил на день рождения букет красных тюльпанов. Беверли это показалось жутко старомодным, настолько же, насколько совершенно очаровательным. Она помогала ему с домашкой по английскому, засиживалась допоздна в его комнате, пекла печенье с миссис Террент Максу на день рождения. Даже разговорилась с его отцом про рыбалку и выпросила себе место в палатке. А потом Макс переехал с родителями в Вирджинию. Тюльпаны, не дождавшись, когда он сядет в машину, завяли. — Что это за «искусство тела»? Патрик зашёл в комнату, расхлябанно кивая в знак приветствия. У Билла по телу разлилась грозная тёплая волна, колючая, словно свитер. — Откуда ты такие умные слова знаешь? — ядовито фыркнула, будто юркая рыжая лисица. Голубой кончик кисти уставился на Патрика, пренебрежительно сморщившись. — А ты откуда знаешь, как кисточку держать? Помню, твой детский рисунок кота больше напоминал свинью. Она сделала вид, что собирается кинуть в него подушку — запулить в его пустую тыкву, — Патрик юркнул за дверь, прикрываясь, словно щитом. Стоило выглянуть, Бев одарила зорким прищуром — пущенной стрелой. Хокстеттер принял её наконечник с симпатией. Марш одна из первых друзей младшего братца, с которой Пат познакомился. Она в принципе первая, кто посмотрел на Билли в начальной школе. «Меня зовут Беверли. Пойдём покатаемся на качелях». Через пару месяцев, когда детишки стали неразлучны, появился Ричи. Подошёл к девчонке с двумя рыжими хвостиками, попросив поделиться сэндвичем. Ему родители забыли положить. Восьмилетняя Марш вздохнула с полным принятием своей участи и пригласила «смешного мальчишку в большущих очках» к ним за стол. Спустя неделю она убедила тётю делать ей в два раза больше сэндвичей, Билли тоже приходилось кормить. Ему-то родители в принципе завтраки не давали. Что до Патрика, то он принял рыжую подружку брата с интересом. Подтрунивал, дразнился, но испытывал, насколько мог, даже в детстве, уважение. Всё из-за того, что Бевви из тех боевых девчонок, готовых драться за свою любимую куклу до последней капли крови. — Между прочим, невежда, это не просто «искусство по телу», а дань женской эмансипации. В двадцатых женщины приблизились к более свободным нравам, а также стилю в одежде. Были те, кто хотел не просто разгуливать без корсета в платье выше колена. Нет, сэр, этого мало, им нужно было показать себя, показать то, что они сами контролируют свою жизнь и сексуальность. Тогда они придумали нарумянить свои колени, а позже и рисовать на них цветы, портреты, логотипы. Старые консерваторы без того падали в обморок при виде коротких юбок, а тут на них взирали яркие и красивые колени, — Беверли довольно сдула локон с кончика носа. Билл разулыбался, заметив пятнышко румянца у неё на подбородке. Розоватое, оно всегда появлялось, когда она рассказывала о чём-то важном. — Но Билли не женщина, — Пат высунул язык, как поганец, кривляющийся перед учителем. Беверли не растерялась и сделала то же самое. — Не нужно быть женщиной, чтобы хотеть красивые расписные колени. Это ещё один шаг в будущее, невежда. Пресловутый «невежда» закатил глаза, громко цокая. — Ой, блядь, тебе не говорили, что ты выпиваешь весь воздух из помещения? — Пошёл ты, засранец, — Бев вновь замахнулась. Билл залился смехом, изо всех сил стараясь не дёргаться. — Какие планы, молодняк? — лениво наиграл мелодию по дверному косяку. Билл уставился на растущий морской пейзаж, чтобы — боже упаси — не смотреть на длинные окольцованные пальцы. Мелкому ещё предстояло узнать, каковы они изнутри на ощупь. — Мы хотели погулять по городу в супергорячем прикиде, а потом встретиться со Стэном и Эдди. Урис и Каспбрак — пацаны из другой школы. Пересекались с ними летом, бегали играть на автоматах, таскали дешёвый «Егермейстер» и шоколад из магазина, тратили баллончики на заброшенные здания Браш-Парка. У Стэна чуйка, определённо магического происхождения, на свиней и разгневанных шумом мерзких малолеток соседей. С ним без проблем влезть куда-нибудь, закидать дом туалетной бумагой, не боясь быть пойманными. Что до Эдди, то он из тех милых маменькиных сынков, которые связались с дурной компанией. Отлично вписался, надо сказать. Пускай периодически ударялся в паранойю — думал, их до конца дней будет преследовать полиция, что придётся через мост добираться до Виндзора, — зато Каспбрак добрый и при мозгах. Биллу в Эдди особенно нравилось, что с ним, даже вусмерть пьяным, всегда доберёшься до дома. «Или куда там тебе надо было?» — Я иду с вами, — Патрик упёрся в кровать. Биллу захотелось до чесотки погладить его живот, щекотно лизнуть. Беверли подула на свой рисунок, кисточку осторожно положила на палитру: — Ты снизошёл до тусовок с малолетками? — Ну ты понимаешь, люблю помладше, — он нарочито медленно облизнулся. У Билли сердце чуть не выпало из груди. — Фу, — Беверли сморщилась, будто её заставили проглотить целый лимон. — Ты ужасен. Она страдальчески вытянулась к потолку, прихватывая второго Хокстеттера — гораздо лучше первого, к слову, — за руку. — Я знаю-ю-ю, — Патрик протянул ме-е-едленно, ехидно лыбясь. Марш покачала головой, Билл проглотил громкий смешок. Пат взглянул на него незаметно, оцарапав широкий ворот футболки: — Так что там по «супергорячим» нарядам?

***

Их колени приветствовали город. Тюльпаны прорастали сквозь трещины, океан смывал наслоившуюся грязь — она росла здесь с «ревущих двадцатых», заползала в зазубрины подошв еврейского хрена Форда, будь он проклят вместе с запахом горелой резины и нефтяных выхлопов. Колготки в крупную сетку разрезали пейзаж на куски. Билл и Беверли шагали нога в ногу, сцепившись локтями, короткие юбки покачивались на бёдрах, из-под кружевного топа Марш выглядывали красные бретельки лифчика, массивные серёжки оттягивали мочки ушей. Патрик удостоился отголосками смешинок и лицезрением их «вырви глаз» затылков. Эти двое как слипшиеся воздушные шарики — улетели с ярмарки, послав растяп-хозяев, теперь вот кружат над городом, пока прохожие глядят на них с земли. Завидуют? Билл старался не оборачиваться. Не вести себя как без ума влюблённая школьница. Но, виляя тощим задом, надеялся, что старший брат наблюдает. Не отрываясь. Наслаждается видом. — А вы знали, что архитектору говорили, что ему надо торты украшать, а не здания проектировать? — Бев тыкнула в потемневший фасад «книжной башни». Пустые окна облепили длинное туловище до осыпающихся рюш, в пролётах этажей теснились чёрные отметины сырости, двери отяжелял напившийся ржавчины замок. Вечерами, ближе к зиме, когда ветер зло гуляет меж небоскрёбов, балконы «книжной башни» скрипят, словно пронзительный плач призраков. — Забавно, я слышал, что оно было символом расцвета Детройта, — Патрик хмыкнул, запрокинув голову к пику зелёной крыши. Они дошли до Вашингтон-Бульвар, за их спинами осталась заброшенная высотка без окон, заколоченный продуктовый магазин, покосившаяся будка охранника на поросшей сорняками парковке. Светофор тикал, вот-вот готовый взорваться. На углу старичок в замасленной рубашонке неспешно наигрывал «Чёрную Бетти». Билл смахнул скатавшийся уголок красной помады. Веки полностью чёрные, глаза светились под стать огням на кислотном рейве. Пат подмигнул ему, когда Беверли обернулась на проезжающий мимо Cadillac Sedan DeVille. Затем сунулся в карман за зажигалкой. Поджёг сигарету и кивнул на зелёный светофор: — Не тормозим, малышня. Ричи и Бен ждали в переулке, закатное солнце отбрасывало на них тень железной трубы. — Какие люди, и без охраны. Пат, ты заблудился? — Ричи состроил удивлённую гримасу. Отношения у них, как бы сказать, напряжённые. Тозиер уверен, что по Патрику плачет тюрьма. Не так, как по остальным детройтским щеглам, а за что-нибудь серьёзное — ограбление банка, изнасилование, убийство. Порядок подлежит изменению. Ричи не обзавёлся аргументами, кроме того, что Патрик с первых секунд знакомства начал подшучивать над ним, а маленькому, кудлатому, как щенок, пацанёнку очень не нравились издёвки парней постарше. Однако очкастый уверял, что дело не в этом. «У этого типа по стенкам черепа ползают тараканы, а по взгляду хер поймёшь, думает он о пони, скачущих по радуге, или о том, как разделывает твоё тело на автомобильной свалке». Патрик оскалился, останавливаясь перед ним вплотную: — Не заткнёшься — и язык тебе откушу, очкарик. Тозиер цокнул, собираясь выплюнуть ему «Это угроза или приглашение, ты, мужская версия портовой шлюхи?» прямо в крокодилью морду, но Билл влез между ними, обнимая Ричи: — Всё, хорош хуями мериться. Бен прокашлялся, отлипнув от стены: — Давайте без ссор. Нам ещё надо прожить весь вечер.

***

Билл позади, рядом с Патриком и Стэном. Беверли болтала с Ричи о том, стоит ли ей пробиваться в команду поддержки, а Тозиер хохотал, скрывая ужас: — Бевви, только не говори, что хочешь быть как те девчонки из кино, зависающие с тупыми футболистами. Марш помахала перед ним средним пальцем, засмеявшись. Эдди впереди настойчиво убеждал Бена в том, что у его соседей нет собаки. Каспбрак десятью минутами ранее позвал поплавать в соседском бассейне. Хозяева уехали в отпуск, забыв спустить воду. Эдди зуб даёт, видел, как они загружались в тачку с чемоданами. «Погнали, пока всё плесенью не зацвело». Он заговорщически ухмыльнулся. Россыпь значков на куртке блеснула в апельсиновом свете фонарей. Стэн оглядел улицу — чисто, как по заказу. Билл отбежал к окнам соседних домов, глянуть, не застыл ли никто, томно таращась вдаль — вернее, на кучку сорванцов, пробирающихся через забор на чужой участок. — Ладно, детишки, если меня обглодает псина, то мой призрак будет мучить вас во снах до конца вашей никчёмной жизни, — Патрик качнул высокую сетку забора. — Ой, заткнись и полезай уже, — Ричи возмущённо скрестил руки на груди. — Возьми у меня за щёку, Тозиер. — Слышь! — Собирался уже кинуться на Хокстеттера со спины, похлеще любой собаки, но чёрное пятно чужой футболки перегородило дорогу. — Прекратите. Оба, — Билл зыркнул исподлобья. Тозиер резко развернулся, бубня под нос: «Зачем мы его вообще взяли, блин?» Сетка звякнула, выгибаясь вперёд, Патрик уцепился, в несколько рывков ухватился за перекладины и сел сверху, перекинув одну ногу. — Ну? Дракон ждёт первую принцессу, — он протянул руку столпившейся внизу малышне. Беверли приглушила смешок кулаком: — Боги, как тебе ещё не отрезали твой мерзкий язык? — Кончик громоздкого ботинка опёрся на забор. — Он просто слишком много умеет. — «Мерзкий язык» протиснулся между двух пальцев. — Какой же ты придурок, — Бев схватилась за звенья, пыхтела на подъёме. Пат крепко стиснул её запястье, вытаскивая выше. — Спасибо, — перелезла на сторону двора и спрыгнула вниз. Юбка встрепенулась, мальчишки принялись таращиться в асфальт. Пат мельком заметил то, как полы хлопнули по бёдрам. Билл прикусил губу. — Следующий. Все прошли быстро, только Бен покачал забор сильнее нужного и Эдди еле как поднялся на своих ручонках-макаронинках. Билл остался последним. Стэн и Каспбрак дожидались его внизу. Остальные разбрелись по двору осмотреться. Патрик кивнул, мол, «иди ко мне, малыш», плескалось на дне зрачков. Ноги ослабели, едва не уронив на дорогу. Расквасить колени — сегодня такие красивые — в кровь. Металлическая сетка затрещала, Билл вскарабкался выше, морщась от напряжения в мышцах. Когда ладонь утонула в крепкой хватке, он чуть не рухнул вниз. Его сцапали в лапы, как маленькую бабочку. Коты ими обычно играются и выкидывают полудохлыми. Билли оседлал перекладину, металлический холодок царапнул мурашками в паху. — Спускайся, братишка. Ниже? Как вчера к ширинке. Мелкий спрыгнул, резкий порыв ветра огладил потеплевшие бёдра. Билл оглянулся — Пат пристально пялился на край клетчатой юбки.

***

— За мной, неудачники! — Ричи, предварительно стряхнувший с себя одежду, ринулся к бассейну. За ним, выпутываясь из штанов, побежал Стэн, следом Эдди, не успев снять майку. Билл остался в футболке и кофте. «Ну чё вы, я стесняюсь», — сказал бы, если бы здесь находилась кучка незнакомцев, а не тех, кто пообвык к тому, что Дохляк — спасибо Ричи за кличку — не показывает своей цыплячьей грудки. Привыкли, но иногда пялились невыносимо вкрадчиво, будто давно уже поняли, а как тут не понять? Когда он разгуливает в свитере, а на дворе 82,4 градуса. Беверли затянула лямки топа, напрочь забыв про серёжки. Бен побежал ей вслед, огромная футболка развевалась на ветру, словно плащ супергероя. Патрик прыгнул последним, окатив Стэна и Ричи с головой. Пришлось остаться в джинсах, чтоб не светить кольцом. Эх, знал бы, надел бы трусы по особому случаю. Опавшие листья всколыхнулись, по воде расплылись круглые блинчики. Рич саданул брызгами Эдди по носу. — Тозиер, я убью тебя! Билл надавил Марш на плечи, её макушка медленно скрылась. Бев подплыла, хватая за ноги. Хокстеттер вскрикнул, зажимая нос. Свет фонарей тянулся по взъерошенным волнам, норовя поймать их — игривых русалок. Плитка выкрашивала воду в синий, превращая в концентрированный кисель. Он липко заливался в уши, в нос, в глаза. А русалки хохотали. Все, включая Патрика, устроившего водное шоу с Беном. Брызги перед глазами летали всё быстрее, превращаясь в смертоносные лазерные лучи, словно из видеоигр, которые так сильно обожал Ричи. Патрик подплыл сзади, приобнял за талию, его кожа светилась ярко-синим, как у внеземного организма, угодившего на землю случайно. Запах хлорки шипуче защекотал ноздри. Стэн и Ричи выбрались осмотреть двор, Беверли забралась Бену на плечи с желанием сделать сальто, но уже дважды плюхнулась на спину. Эдди смеялся, приговаривая, что если она не хочет сломать шею, то ей лучше прекратить терзать Хэнскома своими ступнями. Хокстеттеры в дальнем углу бассейна, со стороны выглядело, будто они разговаривают о чём-то важном. Трудностях семейной жизни, к примеру. На деле же Пат поднимал температуру вплоть до того, что вода вокруг едва не закипала. — Хочу тебя трахнуть, — лизнул мочку уха, косясь на страшно занятых детишек. Билл сглотнул желание прижаться, попросить прикусить хрящик. Страх того, что они на виду слишком близки для братьев, оплёл спину, вскарабкался по позвоночнику. Мелкий отплыл, с размаху брызгая в лицо. — Ах, ты… А ну иди сюда! Билл вскрикнул, барахтая ногами, стараясь быстрее уйти от погони, но попался. — Наших бьют! — Эдди бросился на подмогу, махнув Бену и Бев. Они окружили Патрика колючей стеной воды. Хлопки брызг стихали на фоне смеха. — Чёрт, чувствую себя Гулливером, на которого напали карлики, — он зажмурился, смаргивая хлор. — Эй, почему вы не позвали меня? — Ричи недовольно упёр руки в бока. — Прыгай, мы его задержим, — Билл засмеялся, капли с кончиков чёлки упали на переносицу. — Вы все пожалеете, — Пат оскалился, окатив Марш водой.

***

Они пришли домой к двум часам ночи — пока обсохли в забегаловке, пока поймали автобус, — Шерон оставила дверь открытой на случай, если один из сыновей ушёл без ключей. Патрик успел кинуть куртку на письменный стол, как в голову прилетело: — Тебе нравится Беверли? Билл сидел на краешке кровати. Коленки мелко тряслись, ему бы хотелось верить, что от холода. Хотелось бы верить, что он застудил себе почки, разгуливая в вымокшей кофте. — Нравится в плане «ой, какая она классная» или «я бы её трахнул»? — Кровать под ним прогнулась, Билл сдвинулся вбок, пряча ладони между ляжек. — Оба варианта. Её вспорхнувшая вверх юбка остро полоснула по переносице, пылкий взгляд вострился из-под дикой рыжей чёлки, губы изогнулись в шкодливой усмешке. Пеппи Длинныйчулок из трущоб. — А ты ревнуешь, глупышка? — Патрик плюхнулся поверх одеяла, взбивая воздух тяжёлыми ботинками. Билл притянул колено к груди и упёрся в него подбородком. — Нет. Просто она красивая, весёлая, и мне показалось, что ты смотрел на неё, ну, знаешь, особым взглядом. Которым следует смотреть только на самого Билла. Никакая Грета, Элис, Донна, Мэри, даже Беверли, учившая его краситься, судорожно перебирающая все знакомые магазины, когда Билл захотел платье. Бев, вступившаяся за его задницу перед бандой пацанов, на две головы выше неё. Даже она недостойна. — «Особым взглядом», как звучит-то, скажи? — Он задумчиво покрутил кольцо со стеклянным глазом. Пат предполагал, вообще-то был уверен, что Марш из девчонок, к которым сложно подступиться. Не подъедешь с «Эй, детка, я видел тебя во сне, отсосёшь мне на заднем сиденье?». Комплиментами, тупыми открыточками с медведями, прочей мишурой подцепить? Раз плюнуть. Но она слишком умная, чтобы попасться на крючок к такому, как, например, Генри или Рыгало. К Патрику особенно. У Бев на первой странице ежедневника рядом с уроком французского: «Не давать плохим старшим братьям лучших друзей». К тому же они не сильно плачут. Беверли, конечно, красотка, но видела как облупленного и никогда бы — серьёзно, ни за какие коврижки — не переспала. Пат молча принимал поражение. В конце концов, решения разумнее Бев не предпринять не могла. Да, если начистоту, то привлекала она гипотетически, нежели практически. — Рыжая горячая, очень даже, но ты куда горячее, — приобнял за лодыжку, разгибая колено без единого следа пейзажа, всё смыло хлоркой. Билл смахнул чёлку, выглядывая. Нащупывая мягкими лапами, нет ли ловушки. — Ты, Билли. Только ты, — Пат лёг на его колени, подполз проворно, словно змея. Прижался губами сквозь влажную кофту к животу. Билл забыл свой вопрос, стоило прохладной ткани коснуться солнечного сплетения, груди, под ключицами. — Только ты, — добрался до шеи. Мелкий обхватил за плечи, сгрёб нервными пальцами, когда яремной вены коснулся тёплый язык. Билли уже утянул Патрика на себя, как тот отлип от тонкой шеи, смахивая румянец с мягкой щеки большим пальцем. — Слушай, а хочешь как-нибудь сходить на автомобильную свалку? Найдём какой-нибудь «Джеронимос Кадиллак» и трахнемся на заднем сиденье. У Пата на примете Альпайн-Стрит — здоровенный кусок земли, вскормленный ржавым металлоломом. Память для стариков, дотянувших с сочных пятидесятых, — огромные движки, хромированные бамперы дагмар, богачи, катящие вдоль свежепостроенной трасы. Песни про автомобили, фильмы про автомобили. Бедные, мечтающие о фермерском пикапе, богатые, жаждущие новенький Ford Mustang. Красный, как морщинистые лица рабочих, пашущих на заводах Chrysler, Ford и Chevrolet. Детройт пятидесятых мог завтракать и подтираться деньгами, теперь же им позавтракала и подтёрлась капиталистическая машина США, не прощающая ошибок. — Хочу, но вдвоём, — голос стал высоковатым, наивным, будто мелкий в своём комбинезоне с заплаткой на ноге, а любимый старший брат предлагает купить ему мороженое. А ты правда-правда возьмёшь? Только мне надо моё самое любимое! Пожалуйста. Билл скрестил лодыжки на пояснице. — Вдвоём, глупышка. Ты и я.