***
Центр города бьёт вспышками-бликами от выхолощенных небоскрёбов. Генри говорит, что малолетка их всех подставит. Патрик — что Билл на подмоге, не будет мешаться. Посмотрит, как взрослые работают. Они делятся по парам, разбредаются вдоль и поперёк перекрёстка. Сговариваются встретиться в переулке за продуктовым магазином через два часа. Виктор с Питером уходят первыми. Билл в напарниках с Реджи. Бауэрс тычет мелкому в грудь указательным пальцем, мол, слушай и запоминай, дважды не повторяю: ни с кем не разговаривай, не лезь в карман, следи, чтобы копы не всплыли поблизости, с остальным Хаггинс разберётся сам. Билл неохотно кивает, Патрик встряхивает за плечо. «Всё классно будет, мелкий. Не кипешуй». Они увязают в гуще толпы. Реджи командует остаться возле лотерейного киоска, чтобы видеть друг друга: два взмаха рукой — всё чисто, один — полиция. Запомнил? Запомнил. Билл остаётся один, мимо снуют женщины в сарафанах, дети с мороженым, мужчины со следами пота на рубашках. Центр гудит, широкая линия дороги переливается сигналами светофоров, гудки машин запинаются об однотонные мелодии из магазинов с обувью, тележки с хот-догами и приоткрытое окно оттюнингованной тачки. Хокстеттер снуёт, как конфета — от щеки к щеке. Поглядывает на крупный силуэт Реджи в сгустившейся толпе, как только махнёт, они продвинутся повыше. Пока видно, как Хаггинс увязывается вслед за женщиной с блестящей сумкой на плече. Билл опирается спиной на угол лотерейного киоска — сине-оранжевый, с отметинами от колёс велосипедов. Наглухо закрытый трисами. Всего в нескольких шагах останавливается пожилая женщина, опирается на трость, глубоко вздыхая: — Ну что же это такое? На ней оранжевый пиджак, свежевыкрашенные волосы, редкие, но ухоженные. У Билла взгляд мечется, как роликовые колёсики, когда замечает приоткрытый зев сумки и высовывающийся навстречу красный кожаный кошелёк. Ты же хотел научиться. Билл прикидывает, что, если у старушки есть деньги на приличное шмотьё, значит, от пропажи кошелька она на улице не останется — главное, чтобы сердце сильное. Мелкий отлипает от стены, стопорится на ребре асфальта, пока старушка вытягивает из сумки телефон с тонкой антенной, набирает номер неспешно, подслеповато щурясь сквозь линзы очков. Билл сглатывает, видит, будто в зеркало, как Патрик гордится им — наварился на первом в жизни деле. Не подвёл, братишка, застолбил себе местечко в компании. Так, глядишь, осядет у них, будет заваливаться к Генри при любой возможности на пару с Патриком. Скатается с ними до школы под тяжёлый рок или рассказы о том, как все трое ни хера не готовы к экзаменам. И всё рядом с Патриком. Всё под одеялом тёплых смешков и подтруниваний. Счастливая концовка для последнего дневника. Жили они долго и счастливо. Билл отворачивается к углу лотерейного билета. По краю бежит рябью возможность доказать, что он не бесполезен. Целый кошель с деньгами хапнул, выкуси, Бауэрс. Подавись, Крисс. Все подавитесь. Он тянется, не дыша, подступает мягко, прощупывая шаги, пока старушка слушает певучие гудки, приговаривая с придыханием: «Что ж такое, ну, что же такое?» Ладонь залезает в лоно сумки, задевает зубчики застёжки. Гудки раздаются громче, кошелёк почти высовывается полностью, когда костлявая рука втискивается в запястье, как ребро полицейских наручников. Складки на морщинистом лице искажаются в крике: — Помогите, грабят! Она прижимает телефон груди, сжимая запястье с двойной силой. Билл чертыхается, пытаясь стряхнуть костистый браслет. Грабят! Грабят! Помогите! Толпа вокруг суетится, зеваки оборачиваются, шелестят разговорами о том, что вызовут полицию. Билл вырывается, отталкиваясь локтём. Из толпы, как в замедленной съёмке, спешит громоздкий мужик. Мелкий врезается в Реджи. Тот тащит за собой, сбивая женщину с ног. Она кричит, распластавшись по асфальту, силится задеть Хаггинса тростью, но он отскакивает, уносясь вперёд. — Кто-нибудь помогите! Люди вокруг плавают, мужик подбегает к старухе. Билл с Реджи петляют по асфальту, к ним тянут культи — полицейские дубинки, кричат вслед проклятья, зовут-зовут-зовут на помощь. Обвивают длинными щупальцами, присоски жалят затянувшиеся раны на руках. Хаггинс вырывается вперёд, выше по улице, словно сгусток олимпийского огня. В ушах засвистывается ветер, фальшивит на все мыслимые и немыслимые герцы. Улица расширяется за рекламным щитом свежепостроенного района в Блумфилд-Хилл, Реджи кричит «Быстрее!», толкает под тень пожарной лестницы. Заострившийся звон из лёгких отскакивает от кирпичной кладки, колющая боль распускается в правом боку, проскакивает к рёбрам. — Нахера ты это сделал? Сказали же — стой на стрёме, куда тебя понесло? — Рыгало облокачивается на стену, щёки налились багровым, он сухо сплёвывает между своих расставленных ботинок. — Чёрт, я хотел денег, ясно? Пошло всё… Чёрт… — Билл пинает с размаху колесо мусорного бака. В желудке клокочет ненависть, завёрнутая в сожаление и разочарование в себе. — Я просто хотел сделать всё правильно, ясно? Хаггинс стряхивает кепку на пол, процеживая: — Какой пиздец. Становится хуже, когда возвращаются остальные. Рыгало сбрасывает груз со всеми подробностями о том, как малолетка облажался. — Повезло, что хоть не поймали. — Крисс отходит к стене. Спокойный, взвешенный. Безэмоциональный. Биллу пришлось бы по вкусу, чтобы он навострил клыки, как Генри, — паниковал, угрожал, сделал бы, блядь, хоть что-то, а не пялился со вселенским пониманием на хлебале. Принятием чужого убожества. Добренький, ладный сукин сын. Генри выжигает дыру прямо у Билла во лбу — отверстие для пули. Будь у него пистолет, с удовольствием бы спустил курок. — Я же говорил, что нельзя его брать с собой, ёбаный придурок. — Бауэрс наступает, подгоняет в тупик. Злость-приступ паники давит Биллу на трахею, выжимает рациональное поведение из его бестолковой черепушки. Молчи, всё само стихнет. Вместо этого он шипит, зажимаясь в клетку из собственных рук: — Ты тоже разрешил мне пойти, придурок. Бауэрс силится поймать за грудки с рычащим: — Ах ты маленький… — Заткнитесь. Даже у тебя, мистер пародия на гангстера, были неудачные дни, — Патрик подходит со спины. Генри поворачивается, корябая тракторной подошвой бетон. — Неудачные дни? Неудачные? Он просто ни на что не способен. Генри бы сечь головы. Одним ударом — хрясь, поздоровайся с ангелами, Билли. Больно первое мгновение, пока топор рассекает жилки, как масло, а потом смерть. До мелкого она, правда, долго доходит. — Завали, Бауэрс, я с ним сам разберусь. Как ножом в селезёнку. Быстро, холодно, но со свидетелями. Вик, Гордон, Рыгало замечают грязно выполненную работу — напрягаются. Сегодня у них нет желания разнимать драку. — Не приводи его больше на дело. Никогда, — Генри выпрыскивает яд между ломаных зубов в непроницаемую маску Хокстеттера. Советует возвращаться домой зигзагами и уходит, уводя следом оставшихся. Питер утекает первым, не оглядываясь, Хаггинс качает головой — чёрт с вами. Крисс окликает Патрика, но проглатывает слова, отмахиваясь: — Свидимся.***
По дороге из переулка, петляя между домов, Патрик говорит: «Забей. Зря я тебя привёл». Добавляет, незаметно вздыхая, что это его зона ответственности. Билл хочет ответить, что неудачи случаются со всеми, если дать ему шанс, то он и банки обчищать сможет, но молчит. В автобусе, на подходе к дому. Патрик не допытывается, сейчас младший брат вне зоне его влияния, в ней мысли о буддийской тишине и покое. Гармонии за закрытыми дверьми своей комнаты. Своего личного, тесного пространства. — Увидимся завтра. Кувалдой на голову, органы в кашу на полу в коридоре — ещё одно событие дому на вечную память. Билл думает, что это нечестно, что он всего-то хотел как лучше. Впечатлить/порадовать/отметиться. Что хер с Генри — перебеситься, что если бы Рыгало не растрепал всё из упрямства или неясного воровского кодекса чести, то они бы с Патриком сейчас целовались, облокотившись на дверь, а не стояли как истуканы. Билл помалкивает. Крестится руками на груди от нечистых мыслей-терзаний, бросает, не поднимая головы: — Ты не будешь спать со мной? Захламляет лёгкие кислородом от края до края. Патрик прокручивает ручку, выдержки хватает на всепрощающую улыбку: — Нет, я хочу немного побыть один. Завтра придумаем что-нибудь весёлое. Дверь ставит жирную точку, намекает на отсутствие «жили долго и счастливо». Лезвия вместе с незаправленной кроватью ждут Билли с распростёртыми объятиями. Он выбирает припасти первых на потом, как кризисный чемоданчик со сладостями и грустными песнями на очередное разбитое сердце. Забирается к себе в комнату нерадивым гостем, опускает голову на руки, практически не дыша.***
На следующий день выползает из-под одеяльного гнезда под вечер, проверяет закрытую дверь не своей комнаты. Наливая кипяток в кружку, решает запрятаться поглубже до завтрашнего утра, чуть не ошпаривает пальцы — телефон вскрикивает, будто пожарная тревога. — Сколько ж можно, а? Билл срывает трубку без возможности послать куда подальше, стоит голосу Беверли захрустеть, как скомканная газета. — Билл, ты куда, блин, пропал? Я чуть морги обзванивать не начала. Обычно ты звонил после… — Она чуть утихает, сбрызгивает жар, как капли пота со лба. Продолжает по-прежнему быстро, но тише, смягчая окончания: — Ты обычно звонил спустя несколько дней после годовщины смерти отца. А теперь каждый раз, как я звонила, твоя мама говорила, что тебя нет дома. Куда ты пропал? Что случилось? Треск трубки прокатывается по телу неприятным послевкусием — горьковато-кислым, с нотками вины. Если бы Беверли стояла рядом, то Билл бы почесал затылок с гнусавым: «Извини, Бев». — Я гулял с Патриком. Она чертыхается, поджимая губы. Билл точно знает, Марш всегда так делает, если сердится на кого-то из компании, но не может выразить эмоции в полной мере. — Всё это время? — Беверли сглатывает нарастающие герцы звука на конце предложения. Телефонный провод на ощупь как извивающийся червяк — допнуть бы его до ближайшего газона, чтоб не затоптали. На враньё у Билли негде найти ресурса, а правды не расскажешь и обдолбавшись всей уличной химией, вместе взятой, хотя там уже, наверное, говорить-то нечем. — Да. Она не отвечает. Слышно — перекатывает недовольство по языку, не находя, как бы донести его до Хокстеттера, не прибив по пути. Билл знает, что заслужил, прижимает трубку плотнее. Понимает, что ничего не может ей пообещать. — Прости, Бев, я не хотел никого пугать, просто потерял счёт времени. Мне правда очень жаль. Они не встречались с бассейна Эддиных соседей? Или Билл виделся с кем-то около магазина с игровыми автоматами? Это был Стэн или, может, Бен? Сколько раз он не взял трубку? Мама же кидала ему вслед, перед тем как он сбежит в разморенный утренний туман, что вчера звонили Каспбрак/Тозиер/Марш/Хэнлон/Хэнском/Урис/Марш. И снова Марш. Выпало из головы, рассыпалось, как конфетти, — обратно в хлопушку не соберёшь, без разницы, говорила ему об этом мама или нет. — Вообще-то, Билл, я по тебе скучаю, мы все по тебе скучаем. Ричи всю плешь мне проел, я не могу его больше терпеть в одиночку. Может, найдёшь время в своём плотном графике? — иголками в ушную раковину. Битыми осколками конца лета, Биллу бы запрыгнуть в кеды да гнать к друзьям. Своим друзьям, которые так же проштрафливают все летние школьные задания, катают зайцами на автобусе, крадут у родителей алкоголь и гуляют там, где детишкам не следует. Ему бы туда, где его понимают. Да собственного «понимаю» не хватает. — Я постараюсь… Просто не уверен, что это случится в ближайшее время. В ближайшее никогда. Они обязательно встретятся, хоть не летом, так в школе, перемоют друг дружке кости, посмеются, пойдут вместе обедать. А Билл так и останется не с ними, правым полушарием, отвечающим за фантазии, будет вылизывать Патрику шею, слушая о том, как Ричи учился кататься на скейтборде. — Почему? Ты готовишь тот проект по литературе? Врезать бы себе, лучше об стену, может, хоть мозг выправится на нужный лад, начнёт работать, как всем надо. А тебе, Билли, надо было не петь миссис Эванс о том, как ты её не подведёшь, и не убирать библиотечные книги в дальний ящик. — Да, проект про Сильвию Плат, да, я совсем забыл про него, поэтому сейчас мне нужно сосредоточиться. Теперь уж точно. Сильвия бы ему сгоряча надавала подзатыльников. Пускай была не злой, но за пренебрежение к своему детищу любой творец взбеленится. Почти любая мать за пренебрежение ребёнка к самому себе. Сильвия бы за этот пункт его журила протяжно, под собственный плач. Что же ты, Билли, совсем себя не ценишь? Нас. — Но я постараюсь закончить побыстрее и встретиться с вами. Беверли хмыкает на повороте к «верю», затихает. Не верит, зато скучает и хочет увидеть непутёвого друга, одного из самых лучших, одного из тех, с кем в подростковых книжках никогда не расстаёшься. Билл чувствует, как она раздражённо — устало — качает головой, но продолжает, укоризненно посмеиваясь: — О’кей, но предупреждаю, когда увидимся, то пощады не жди, Билл. Не ждёт. Не просит. Смаргивает призрачный шорох скрипящих ступеней — никого. Никто к нему не пришёл. Слышит, как Беверли сминает нечто между «пока» и «увидимся», возносит медлительно, сомневаясь в собственных словах, — увидимся? Стоит положить трубку или сказать что-то ещё? Она начинает с «Тогда…», её обрывают на полуслове: — Бев… Доносится, словно из низины, торфяного кладбища — на болотах ведь всё гниёт, жить на нём — всё равно что жить на помойке. Билли, по крайней мере, так рассказывали на биологии. Он тогда думал, странно — в районе без болот, а кругом сплошные разлагающиеся останки. Билл прибирает свои, подгнившую труху — просыпалась. Какой же ты, мелкий, растяпа. — Чего? — сверху. Протягивает ему корягу — на, цепляйся, ну же! Наверху оботрём тебя от грязи, вернём к остальной группе. — Я тебя люблю. Всех вас. Прижался к ней, эфемерно, притиснув трубку к уху, что внутрь скатился писк. Марш на противоположной стороне, далеко-далеко, за Канадской границей, одновременно настолько близко, что можно расслышать тревожный щебет внутри. — Билл. Билли, ты в порядке? Относит в прошлое, где Беверли наклоняется, спрашивает одним выражением глаз, вкрадчиво — для него среди шабаша школьного коридора, когда он неаккуратно морщится от пекущих порезов. Отдёргивает от неё кисть, словно от плевка кислоты. «В порядке». Бев ведёт прогуливать уроки, шутить ни о чём, ни о ком. Смотрит на растянутые рукава кофты. Билл проглатывает задушенный всхрип, пол плывёт, разлагается под его весом — трубка вот-вот повиснет на шнуре. Билли выныривает за глотком свежего воздуха (?). Ровняет выдохи из горла, насколько хватает сил. — Да… Да, всё хорошо.