Верёвка

Кровать трясётся. Не рывками, как при землетрясении, скорее, покачивается, как лодка. Билла штормит. Он жмурится на свет, прожигающий сетчатку. Во рту сухо, будто он наглотался песка, песчинки поскрипывают, когда челюсти смыкаются. Билл переваливается на бок. Машина — вовсе без ковшеобразных сидений с запахом шика — мчится по ночной улице, в окно льётся жёлтый, будто сгнившая лимонная кожура. Билл отворачивается. На него смотрят с плаката Nirvana в строгих костюмах, валяются клетчатые рубашки, фантики от конфет, дверь из комнаты распахнута, в коридоре стоит один ботинок. Билл жмурится, виски пульсируют, словно у него мигрень. Патрик елозит головой по коричневому сиденью, у него в ногах катается банка колы. Вик засовывает её в карман кресла, Билл чувствует штаны Крисса в нескольких миллиметрах от своего бедра. Выныривает в свою комнату, шторы подрагивают от касания ветра. Жмурится. Генри косо поглядывает на него с пассажирского сиденья. Его профиль мельком проскакивает в свете встречных фонарей, Билли слышит отрывки, словно он застрял поперёк сна и реальности, как кость в горле. «Патрик, блядь, прекрати обдалбывать малолеток» Он чувствует, как грудь брата вздрагивает. «Да кла-а-а-асно же всё» Хочется посмотреть на салон, но жёлтые вспышки выедают белки глаз. «Ага, посмотри на него, он на труп похож» Уши режет икающий смех. Пульс бьётся в висках. «От кислоты не умирают» Но адски хотят пить. Билл вскакивает, падает назад, его мутит, но тошнота всё не подбирается к финальной точке. — П-пат… Ты мень… мне нужен. Никто не отвечает. Простыни холодные, с засохшими зеленоватыми пятнами — у Хокстеттеров таких никогда не было. Билл промаргивается, чуть двигает голову, чтобы рассмотреть комнату, — на месте его постеров висят «Scumdogs of the Universe». Мелкий переваливается на бок, вместо знакомого письменного стола над ним высится тумба, опирающаяся одной ногой на стопку журналов. Билл стучит пяткой по полу, понимает, что лежит на матрасе. Оперевшись на руки, видит незнакомую комнату. Из приоткрытого шкафа вываливается рукав кожаной куртки, заброшенный окурками, комьями жвачек. Билли мутит. Он поднимается, приваливается к шкафу, хватается за ободранные куски обоев и граффити с ругательствами. В груди громко заходится трель: Где-я-где-я-где-я? Билл вцепляется в угол открытой двери, та скрипит, он замирает. Коридор, закиданный бутылками, тащится вперёд до поворота направо. Когда мелкий видит широкую тень, движущуюся по стене, то жалеет, что не проверил, открыты ли окна. — О, ты проснулся, класс. Хаггинс улыбается пухлыми губами. Билл снова дышит. — Ну чего ты? Как чувствуешь? — Реджи говорит буднично, будто младший Хокстеттер не проснулся непонятно где в его компании. Билл чувствует, как язык отлипает от нёба — прихватывает с собой его лоскутки. — Где Патрик? — прилегает к дверному косяку. Тело ноет. — А, он внизу, пойдём. — Хаггинс берёт под руку, Билл мямлит «спасибо». — Да не парься. Ни хера тебя, конечно, с дозы сносит, хотя понятно, ты ж такой худой, жуть, — Реджи тараторит. Билл доползает с ним вниз. Узнаёт в стойке, заставленной пивом, прожжённом диване и запахе перегара дом Генри. Виктор сидит на кресле, разморённый и сонный: — Привет, домашнее привидение. Билл не слышит его, находит Патрика на диване с накрытым лицом. Билл опирается на подушку, балансируя в двух шагах от приступа рвоты, — что нормальное он ел за последние недели? — Пат. Тряпка чуть шевелится, когда Патрик отвечает: — Привет, глупышка, я бы посмотрел на тебя, но меня достали цветные квадраты на потолке, и я боюсь, если уберу тряпку, они снова появятся. Билл пытается взглянуть наверх, осекается. Диван засасывает, словно зыбучие пески, мелкий вцепляется Патрику в бедро. — У тебя что, всё ещё галлюцинации? — Всё же смотрит на потолок. Ничего. — Да смотря на то, сколько он принял, я бы не удивлялся. — Редж посмеивается, скидывая бутылки со стойки в мусорный пакет. Билл сглатывает. Память на секунду искажается — он вновь в машине, когда слышится шум музыки и голосов. Мелкий отрывается от сиденья, вернее… его поднимают. Хаггинс. Хаггинс несёт его на руках сквозь толпу. — Проснулся, недоделанный киллер? Собирай долговязого по частям, и уматывайте, я спать хочу. — Генри залетает хлопнув дверью, стаскивает со стойки бумажный стакан, допивает остатки пива, швыряет стакан к холодильнику. — А что вчера случилось? — Билл прикусывает язык. Генри сверлит его, уставший, но угрожающий, как и всегда. Билл смягчает голос, насколько возможно: — Ты можешь рассказать, пожалуйста? — Рассказать о том, как вы с этим долбоёбом нашли какой-то разваливающийся незакрытый драндулет и Патрик пятнадцать минут пытался меня убедить в том, что это Camaro 1969 года? — Генри шипит сквозь зубы. Билл чует запах кислятины в салоне, замечает ментоловый освежитель в форме ёлочки, нащупывает синие сиденья, обитые поролоном. Никакой жёлтый шмель не ждал их на обочине. — Повезло хоть, что вы никуда не уехали, я не уверен, что эта штука бы не взорвалась. — Хаггинс хихикает, завязывая пакет. — Да, после того как вытащили вас из тачки, Вик предложил поехать на вечеринку, и твой обдолбанный братец разумеется согласился, а то где он ещё бесплатно что-нибудь достанет? — Генри ядовито прыскает, кивая на тихого Патрика. — Ты был уже наполовину в отключке, поэтому мы положили тебя в комнату, где ты и провалялся до утра, — усмехается. — Твой защитничек, к сожалению, не разрешил забросить тебя домой. И не спросил, можно ли привести сюда, сгрузить, как мешок картошки. Билл поёживается, желудок сводит новым спазмом. — А как вы… — Он морщится от тошноты — Как вы нашли нас? — Твой дружок Урис вас нашёл в невменозе, когда шёл домой, вернулся к ниггеру Хэнлону и позвонил мне. Спасибо тупой башке Хаггинса, который палит мой номер всем подряд. — Генри замахивается оставшейся бутылкой. Реджи потупляет взгляд: — Хэнлон был с этим барыгой Тексом, тот и дал номер. — Хер с тобой, — ставит бутылку на стол. Билл втягивает голову в плечи: — И потом Пат много чего принял? Генри раздражённо отмахивается: — Я что, блядь, на няньку его похож? Конечно, он всё сожрал, это же Патрик, он если уже поддал, то меры не знает. — Я, вообще-то, всё слышу. — Пат смеётся тянуще, будто конфета нуги. — Вот и отлично, значит, уёбывай, пока я не спустил тебя с крыльца. Патрик перекатывается на бок, тряпка падает Биллу на колено, Пат жуёт: «Приве-е-е-ет». Зрачки как два лунных диска во время затмения. Он падает Билли на плечо, расплывшись в пьяной улыбке: — Пойдём домой?

***

Дом маячит на горизонте. Они проходят мимо лающей собаки, клумбы без роз. Ветер забирается за шиворот, пускает мурашки. Осень крадёт лето, как умелый карманник. Патрик о чём-то болтает, фыркает, покачивается. Мир вокруг него мигает, как клубные прожекторы, — до гомерического веселья. До боли у Билла в голове. Патрик распыляется, но не находит ничего нужного. Не ищет вовсе. Мимо Билли проплывают ботинки, туфли, ещё раз ботинки, вмятые в пол бычки. Матрас трясётся от басов. Билл взлетает по лестнице, в висках бьётся тошнота, перемешанная с затхлостью простыней. Дверь хлопает, сотрясая стёкла, Билл защёлкивает задвижку. Патрик остаётся снаружи. Зрачки как лунные диски Сквозь дверь слышится расхлябанное: — Хэ-э-эй, ты меня забыл. — Пат слабо хлопает по двери. Билла мутит. Вместо рвоты выплёскивается: — Какого хера ты привёз меня туда? Почему ты вообще согласился поехать?! Прямо на порог. Забрызгивает кусками вчерашнего вечера, жижей утра. Патрик отвечает чуть громче, пружинит на пятках, будто отговаривается от того, что съел последнюю шоколадку у мелкого под носом. Мир покачивается, как на качелях, по двери растекаются узоры — пульсируют. Отражаются на лице вспышками. Патрик не помнит сколько — что точно? — принял. — Да ты чего ты так бесишься? Живы же все, мне хотелось развлекаться, а ты просто спал. Без сновидений, как мертвец. Билл представляет, как Патрик глотает таблетки всю ночь, как пульс набегает, будто счётчик, — от перегруза выбьет пробки. Мелкий кричит, подступающие слёзы заставляют челюсть дрожать. — Мы так не договаривались. Слышишь? Не договаривались. Не договаривались насчёт того, что Билл не поймёт, где проснулся, едва не умерев от страха. Не договаривались насчёт того, что в пять часов вечера мир вокруг Патрика будет продолжать разжижаться. Не договаривались, что делать, если с Патриком что-то… — Брось, ты делаешь из мухи слона, и я сейчас обоссусь от того, как хочу в туалет, — причитает, стучит по двери носком ботинка. Билл врезается в неё кулаками. — Какого хрена ты обдолбался? Ты даже сейчас еле стоишь, я, когда проснулся, думал, что меня похитили, так… Так не делают, Патрик! — злость заполняет лёгкие, как вода. Биллу не за что ухватиться. Патрик кричит нараспев: — Слушай, если ты меня не впустишь, я выбью дверь. Билл бьёт её ногой. Тело нагревается, словно его ударила температура: — Хватит! Какого хера ты всё это сделал? Мы договаривались закинуться у Майка и пойти домой, а не просыпаться хер пойми где, когда у тебя глаза, как у… — Он вскрикивает, отшатывается к лестнице. Стекло разлетается до дивана, камень падает недалеко от кресла. Билл вздрагивает, закрывая лицо руками, когда чужой кулак выбивает зубцы из рамы, чтобы открыть окно. Патрик влезает медленно, стараясь не вспороть себе внутреннюю сторону бедра. У Билли дрожат ноги. Он смотрит на брата не моргая, слова проглатывает вода. Осколки мутно отражают гостиную. Патрик покачивается, жмурится, сонно шевеля губами: — Я в туалет. И спать. Починю позже. Уходит наверх. Билл прислоняется спиной к лестнице.

***

Он заслоняет дыру шторами. Убирает крупные осколки. Ночь наступает быстро, пока Билли старается не хныкать, высыпая стекло в мусор. Патрик зовёт его, свесившись с кровати, просит принести воды. Билл заходит к нему в комнату, прежде вытерев влагу с щёк. Патрик приоткрывает один глаз, подаётся всем телом к стакану. — О-о, ты просто ангел. Билл отводит руку, рябь воды перемалывает плакаты, зелёный цвет стен. Пат опадает на кровать, Билл на него не поворачивается. — Я что-то натворил, да? — Он роняет голову на руки. — Разбил окно, точно. Билл ставит стакан на тумбочку, вода плещется за края. Слова жгут язык, как марка с психоделической бабочкой. — Прекрати вести себя так, будто ничего не случилось. Это ни хера не смешно. Патрик хочет обнять его за колени, но не успевает — мелкий отшатывается, как от ползущего паука. — Эй, Билли, да брось. Котёнок, всё же нормально. Тон гладит по загривку, Билли шипит, дыбит шерсть, как положено разгневанным кошкам. — Ты отвёз меня хер знает куда, когда я был в отключке, а теперь ведёшь себя так, будто я просто истеричка. Так не поступают, — последнее он выкрикивает, горько и зло. Пат рывком садится на кровать. Его тянет блевать, голова трещит, будто её ударили молотком. — О, да? Значит, с тобой мне веселиться можно, а в одиночку нет? — впрыскивает, как яд. Подходит, вынуждая вжаться в стол. — Я не бросал тебя. Не моя вина, что ты отключился, а я нет. Они почти вплотную. Билл выдавливает: — Мы так не… Патрик выплёвывает ему в лицо: — Мы договаривались повеселиться. И я веселился так, как мне хотелось. Не моя проблема, что тебя рядом не было. Ком — густой, скользкий, стекает по подбородку, будто Билла изваляли в грязи. Патрик ухмыляется, вдавливает в землю одним нажатием подошвы. — Может, и к лучшему, мне тебя хотя бы оттаскивать от избитой девки не пришлось. Ухмылка перерезает горло, Билл пятится, медленно захлёбывается кровью, она бурлит и выплёскивается изо рта.

***

Через три дня возвращается Шерон. Патрик объясняет разбитое окно как случайность. «Из меня плохой бейсболист, мам» Меняет его на свои деньги за день до начала учёбы. Патрик с Биллом не разговаривают ни пересекаясь в ванной, ни на кухне, ни по ночам, когда первый не спит. Билл получает неуд у сраного Веддера по его проверочной контрольной: «Надеюсь, вы не забыли за лето, чему вас учили, идиоты». В докладе о Плат ровно три строчки. Миссис Эванс сдержанно кивает: «Ничего страшного, Уильям». Он выпрашивает ещё одну неделю. Она соглашается, сухо попросив дать ей время подготовиться к следующему уроку. Дома Билл не может запомнить параграф по истории — на следующий день его вызывают к доске. «Надо стараться лучше, Уильям. Лето кончилось». Билли чувствует привкус грязного тротуара на языке, когда мается с замком на шкафчике — проклятая ржавая хрень, — замечает Ричи, Беверли, Бена, которые смотрят в упор с другого конца коридора. Марш делает несколько шагов навстречу сквозь толпу. Останавливается. Билл сбегает. Больше они не поворачиваются к нему, как Патрик, проходящий мимо с Криссом и Гордоном. Билл шмыгает в заброшенный школьный туалет. Тут для него самое место. Всё так же, как ты, гниёт и разлагается, Билли, оставайся. Поёт битое зеркало, разделяющие его отражение, будто Билли раскромсали лицо. Выпотрошили. Он курит десять сигарет за раз, каждая под конец обжигает пальцы. После школы цепляется любимым красным свитером в чёрную полоску о зубец забора. Пыхтит, шипит, насупившись, рвёт рукав. Кричит, закрывая голову руками, бьёт, бьёт чёртову сетку, цепляясь ещё раз. Дома пробует позвонить Эдди — автоответчик. Стэну — недоступен. Майку не набирает. Стоит возле закрытой комнаты брата. Слова в ряд скапливаются на губах, словно пена. Прости-давай-поговорим-ты-мне-нужен Билл их проглатывает. Патрика даже нет дома, он снова уехал с друзьями. Мелкий забегает в ванную, щёлкает замком, роняет витамины Шерон в раковину, ножницы валятся на пол. Билл задирает рукав, лезвие раздирает у локтя, надрезает ниже, вдавливается. Ближе к кисти кожа расходится быстрее, рвётся под напором, как бумага. Кровь стекает в раковину, слив урчит, словно прожорливое чудовище. Билли дышит сипло, из ран вытекает последняя неделя, не даёт ему зайтись криком в школьном коридоре и уже никогда, никогда не замолчать. «Я хочу умереть». Из дневника Билла Хокстеттера. 6 сентября, 1995 года. Вечер.