***
Ераста побледнела. Потом позеленела. Посинела, покраснела и чуть не стала пурпурной. Это возмутительно. Нет, это не просто возмутительно, это вопиюще невежественно, кричаще унизительно, это, это!... Да кто посмел, да кто такое вообще мог сделать!?... Да как только ума и смелости хватило?!... Да она этому… Она ему…. Девушка уже в течении минуты стояла и во все глаза пялилась на флагшток и развивающееся на нём ЭТО. Кипящий гнев, возмущение и шок непременно бы вылились из неё на стоящего рядом, но, благо, рядом никого не было – раннее утро, в конце концов. — Я… Я немедленно доложу Господину… Это, это дезертирство! Диверсия! Девиантность! Да как вообще!... — сама себе затараторила девушка, доставая телефон из кармана и делая снимок. Фотография тут же была отослана Господину. Ераста нетерпеливо упёрла руку в бок. Ну конечно же он спит… Неужели придётся ждать, пока он проснётся? Ну будить его она точно не собирается, это сравне самоубийству… Значит пока она найдёт того, кто эту мерзость совершил, и тогда ему несдобровать…***
Союз открыл глаза и сладко потянулся. Кажется, такой чёткий режим сна идёт ему на пользу – состояние явно улучшилось. Закинув в рот несколько таблеток и запив их водой, он отправился на кухню, где встретил застывшую у окна Берту. Девушка обернулась на шум и с выпученными глазами уставилась на русского. Она молча показала большим пальцем в сторону дома Господина. СССР усмехнулся и сложив руки на груди кивнул, мол, знаю я что там. Девушка выпучила глаза ещё сильнее. — Твоих рук дело? Боже мой, что же ты натворил! Ты что, с жизнью решил распрощаться?! — воскликнула Берта, подскочив к нему — Ты сошёл с ума, ты просто сошёл с ума! Союз только склонил голову в бок и приподнял одну бровь. Ни слова не понял… Девушка метнулась в другую комнату и вернулась с телефоном в руках и по дороге набранным текстом. Прочитав его, русский усмехнулся и взяв телефон произнёс. — Не переживай ты так, всё идёт по плану. — По какому такому плану?! Как вылететь с работы?! Миш, я рисковала собой, устраивая тебя сюда! А теперь ты устраиваешь это! Ераста и так на меня всех собак спускает, так ещё и твои косяки! СССР слегка нахмурился и опустил взгляд. Они с Бертой, ну или просто Бесси, как называл девушку Союз, неплохо сдружились за это время, но она ни разу не упоминала, что ей достаётся за его намеренные ошибки… Он должен был и сам, наверное, догадаться об этом, но его сознание сейчас не было способно на такие расчёты. Слишком тяжело. — Хей, Бесс, ну прости. Я же не пытаюсь сделать тебе хуже, просто… Просто мне очень-очень нужно увидеть этого твоего Господина. Правда. — Зачем… Зачем тебе его вообще видеть, какую ценность несёт для тебя эта встреча? — девушка понизила тон и закрыла глаза ладонями. Она всегда так делала, когда эмоции одолевали её. — Клянусь, это важнее всего для меня. Если всё окажется так, как я думаю, может быть ты и сама обо всём догадаешься, а если нет – я тебе расскажу. — Честно? — Берта убрала ладошки и взглянула в глаза русскому. — Честное партийное, — ухмыльнулся он и раскинул руки в стороны. Девушка наигранно тяжело вздохнула, но прильнула к сильному стану, обвила тонкими руками и слегка сжала. Союз негромко ойкнул и слегка потянул её руки, чтобы ослабить объятия. — Прости, забыла, что ты просил сильно не сжимать — неловко извинилась Берта. — Ничего страшного — СССР мягко улыбнулся и обнял в ответ, положив одну руку на макушку со светлыми волосами. После нескольких мгновений молчаливых, но тёплых объятий, Берта буркнула. — Спасать я тебя от него не буду. И вообще спасать тебя не буду. Сам беду натворил – сам решай. — хоть она и пыталась сделать голос грозным, выходило скорее обидчиво-жалостливо. — Как говорят у меня на родине – сам кашу заварил, сам её и расхлёбывай… — Кашу?... Ой, мамочки, каша! Мне же завтрак готовить! — воскликнула девушка и выскользнув из объятий понеслась в комнату натягивать недостающий чепчик и ещё некоторые элементы формы, а после, пожелав хорошего дня, выскочила за дверь. Союз умиротворённо улыбнулся и сел за стол. Взгляд невольно переместился за окно, на бегущую по дорожке Берту, на большой дом и на флагшток на котором величественно, сверкая девственной чистотой, со всей присущей им гордостью развевались на ветру белоснежные, внушительных размеров!... Панталоны. Он аж прыснул в кулак от смеха, и главное всё ещё не сняли! Что, неужели понравилось? Остаётся только ждать, пока придёт весточка о приглашении. А пока…. Чем же заняться пока? По территории дела все сделаны, новых поручений не приходило. Секунду. А что он вообще скажет, если это всё-таки будет Рейх? “Хей, привет, дружище, давно не виделись как поживаешь?” или “О, а помнишь ты три года назад неожиданно исчез ничего не сказав, не прояснишь что случилось?”. Нет, что за бред? Это… Это должно быть что-то адекватное. Хотя бы адекватное. А что, если он вообще не хочет его видеть? Вдруг он всё-таки ушёл тогда по своему желанию? Живёт тут припеваючи в огромном доме, со штатом прислуг, ни о чём не парится… В полной свободе, без ограничений маленькой квартирки и шумного незнакомого города? Без него самого?... Союз помотал головой. Нет, в это верить искренне не хочется. В любом случае нужно его увидеть и потребовать объяснения, понять, что тогда произошло, что заставило его уйти. Попрощаться. А если это вовсе не он, то тогда и париться не о чем. Тогда СССР просто пойдёт дальше, будет искать и искать, пока не откинется где-нибудь на обочине шоссе. Может и не самый достойный конец для воплощений великой страны, но как есть… Союз отправился в комнату и, нашарив в сумке небольшой перочинный ножик, пошёл на улицу. Там, под крыльцом дома уже были отложены подходящие ветки, взяв одну из них он сел на ступеньки и начал стругать. Маленькие деревянные обрезки летели в стороны, а в грубых намозоленных руках вырисовывался силуэт солдатика. Через полтора часа ростом с палец, с гордо выпяченной грудью, в высокой меховой шапке, в мундире красовался гренадер французской армии. Эх, были бы ещё краски… И засиял бы тогда совсем по-другому. Поставив солдатика рядом с собой на ступеньку, Союз взял следующий кусочек дерева. И снова после лёгких движений ножичком начала вырисовываться человеческая фигура. За этим занятием он провёл целый день, вырезая различные фигуры людей и животных. Уже солнце потихоньку приближалось к горизонту, а к нему так никто и не пришёл. Неужто не догадались? Или спит ещё немчура? Он взял очередную деревяшку и продолжил дело. Пока только в общих чертах, но уже можно было различить шапку будёновку и длинную шинель – никто иной, как боец РККА в самые первые годы её существования. СССР уже собирался приступить к махинациям для большей детализации, но его отвлёк приближающийся топот. Он поднял голову – по дорожке со всех ног неслась к нему Берта, придерживая подол платья в руках. Русский приподнялся со ступени и в недоумении смотрел на приближающуюся девушку. Как только она оказалась рядом, схватила его за руку и потащила в домик. Захлопнула дверь и развернулась лицом. Щёки пылали после бега, на лбу слегка выступил пот, несколько прядей выбились из пучка и упали на лицо. Она тяжело дышала, пытаясь восстановить дыхание, а в светлых голубых глазах плескался… Ужас? Союз нахмурил брови и вопросительно глянул на девушку. — Это ведь вы, да? Это точно вы! Вот почему вы мне кого-то напоминали! Как я сразу не догадалась! Боже, боже мой, что же я наделала! Ох, если он увидит вас, если увидит! — девушка в попыхах пыталась говорить как можно спокойнее, но выходило из рук вон плохо. Тонкие пальцы мелко подрагивали от напряжения, сжатые в тонкую полоску губы, напряжённая челюсть. Она начала мерить коридор шагами и закрыло лицо руками. — Бесс, я не понимаю ни слова, включи переводчик — проворчал СССР, недовольно смотря на девушку. Да что на неё нашло? — Это вы, это вы! — девушка всхлипнула и хрустальные капельки покатились по её нежному лицу — Ох, что же теперь будет, что будет! — Так — русский нахмурился ещё сильнее, не понимая, что вообще произошло. На Бесси снова наехали из-за пустяка? Довели же бедную девушку — Тебе нужно успокоиться, пойдём на кухню, выпьем чаю — успокаивающе растягивая гласные заговорил Союз и аккуратно взял Бетси под локоть, направляя к кухне. Там он усадил её за стол и поставил стакан воды, но немка даже не взглянула на него, продолжая плакать, закрывая лицо ладонями. — Вам нельзя его видеть! А ему нельзя видеть вас! Вы же убьёте его, или он убьёт вас, а потом убьёт меня! Почему вы не сказали, почему! Вам нельзя здесь оставаться, нельзя! Если я поняла кто вы, то и он поймёт, он непременно узнает! — девушка вцепилась мёртвой хваткой в руку СССР и взглянула затуманеными страхом глазами на мужчину. — Бесс, успокойся, — спокойно, с мягкой улыбкой заговорил Союз, так он успокаивал Беларусь, когда что-то у неё шло не так и она начинала плакать — Что бы не случилось, всё будет хорошо, вот увидишь. Давай, успокаивайся, а потом мне всё расскажешь так, чтобы я понял. Девушка замерла с поджатыми тонкими губами и скатывающейся по щеке слезой смотря на его безмятежную улыбку. Он не понимает… Конечно же он не понимает, где, где телефон? Переводчик, нужен срочно переводчик, ей нужно успеть до того, как… Раздался тихий, но в тоже время оглушающий стук в дверь. Берта не двинулась с места, продолжая держать русского за руку. Союз аккуратно освободился из её плена и пошёл в сторону двери. — Нет… Нет, нет, нет… — зашептала Берта не в силах сделать что-либо ещё. СССР открыл дверь, на пороге стояла Ераста. Её лицо разрезала гадкая, даже хищная ухмылка, а холодные глаза смерили фигуру перед собой сверху-вниз, хотя сама она была ниже ростом. Девушка кивнула головой в сторону дома Господина и не дожидаясь ответа развернулась и пошла. Выбора, очевидно, не давали. СССР замер на пороге, не решаясь оставить Берту одну в таком состоянии. Но наконец-то появился шанс узнать он это или нет… Нет, он должен идти. А с Бесси разберётся позже, она как раз успокоится к тому моменту. Дорога до дверей кабинета прошла словно в тумане. Союз думал только об одном – что сказать? Что сделать? Можно ли будет обнять его? А поцеловать? А если он его оттолкнёт? Или если выгонит вон, скажет идти туда, откуда пришёл? А если, если, если… Все эти если забили голову, словно сельдь бочку, казалось, она даже сейчас взорвётся, но вот шедшая перед ним Ераста остановилась перед большими тёмно-коричневыми дверями, украшенными резными узорами. Из-за неё слышался голос – злой, громкий, грубый. По спине русского пробежал целый табун мурашек. Ераста обернулась к Союзу и показала раскрытую ладонь, мол, стой здесь, а сама постучалась и приоткрыла дверь. В глаза тут же ударил луч закатного солнца, огромные панорамные окна кабинета выходили прямо на запад. Силуэт говорящего по телефону мужчины маячил из стороны в сторону. Он поднял голову и вопросительно взглянул на Ерасту, а та показала пальцем за свою спину, а потом на часы на руке. Кажется, мужчина нахмурился, — Союз не был уверен, так как солнце слишком сильно слепило глаза — а после махнул рукой. Ераста подтолкнула русского к дверям, а когда он зашёл за них, захлопнула. Союз застыл на месте, щуря глаз. Кажется ещё чуть-чуть, и перед глазами поплывут надоедливые мушки от такого яркого солнца. Мужчина продолжал ходить вправо-влево говоря по телефону и даже не взглянул на гостя. — Ещё раз, что непонятного я сказал?! — злобно прошипел немец в трубку и остановился посреди кабинета. Позади него стоял тяжёлый дубовый стол, за ним удобное, скорее всего кожаное кресло. Но вместо того, чтобы обойти стол и сесть туда, немец развернул гостевой стул спинкой к окну и впился ногтями в резные элементы — Я не буду работать с этой грязной еврейской свиньёй ни на каких условиях, ясно? И я не приемлю возражений! Теперь понятно?! — Союз не понимал ни единого слова из этой немецкой тирады, но звучало вполне угрожающе – так, что волосы на загривке вставали дыбом. Или это из-за странно-знакомого голоса? — Чтобы больше я даже его имени не слышал! — выплюнул сквозь сжатые зубы немец и с раздражительным вздохом плюхнулся на стул. Телефон с глухим стуком ударился о стену и затих. Помассировав пальцами виски Господин поднял острый взгляд и из-под бровей уставился на гостя, потом снова прикрыл глаза — Ах да, ты… — заговорил он холодным и отстранённым голосом, но уже на русском с лёгким, почти невесомым акцентом — То что ты сделал, а Ераста говорит, что это именно ты, – удивительная дерзость, такая, о которой я давно не слышал. Так что я даю тебе десять секунд чтобы придумать объяснение, а после ты полезешь самолично на этот шест снимать то, что ты туда повесил. У меня сейчас нет абсолютно никаких сил чтобы орать на тебя за твою поразительную тупость или что-то вроде того, так что не нужно трепать мне нервы. Союз сделал два шага вперёд и упал на колени прямо перед немцем. Ноги уже не держали. Губы разомкнулись, но не произнеся ни звука бесшумно захлопнулись, пальцы мелко задрожали. — Нашёлся… — еле слышно прошептал русский широко раздувая ноздри, сердце ухало так громко, что, казалось, весь мир должен был это слышать. Немец приоткрыл глаза и недовольно уставился на гостя из-под тонких белоснежных ресниц. Он скривил тонкие губы и сморщил аккуратный нос. — Чёрт подери, если они снова притащили мне очередного фанатика, я не знаю что я с ними сделаю — прошипел он презрительно смотря на человека у своих ног. Тень, падающая от фигуры немца, закрывала Союза от прямых лучей умирающего солнца, так что он мог увидеть давно потерянное, ушедшее и чуть не забытое лицо. Нет, что-что, а эти хищные, наполненные то свинцом, то теплотой глаза он не перепутает ни с какими другими. Словно капли багровой крови на белоснежном снегу они выделялись на фоне белков и бледной кожи. Нет, он никогда не забудет это лицо, он знал каждую венку пролегающую под тонкой кожей, каждый мельчайший шрамик, всё. — Рейх… Неужели ты не узнаёшь меня? Это же я… — вполголоса произнёс Союз, уголки губ невольно растянулись в одновременно нервной и мягкой улыбке. — А я должен узнавать тебя? — фыркнул немец, перебив его — Я тебя умоляю, за эту жизнь я повидал столько людей, которые считают или даже мечтают о том, чтобы я их помнил, хотя я не удержал в памяти даже половины лиц. И кто же ты такой, что я должен помнить тебя? — Я… Ты действительно не узнаёшь меня? Нет, наверное, ты даже прав, выгляжу я не очень… Этот бинт, бороду тут отпустил — нервно хохотнул СССР, но заметив не впечатлённое лицо немца сам посерьёзнел — Рейх, это же я, Союз. На глазах фигура немца преобразилась. Он поднял голову, глаза затуманились, пальцы впились в подлокотники стула, весь его стан пошатнулся, а потом словно закаменел. — Союз — прохрипел Рейх, цепляясь взглядом за лицо, как он думал, незнакомца. За маленькие веснушки на щеке, за изумрудное озеро, в котором он так боялся когда-то утонуть, за этот забавный сгорбленный нос, волевой подбородок, вихр тёмных волос… — Союз… Это не сон? Это правда ты? — голос дрогнул, немец весь подался вперёд, вытягивая одну руку, но не решаясь прикоснуться, словно боясь, что видение рассыплется на глазах. — Правда, правда я — забыв всё, что хотел сказать прошептал СССР. Он поднял одну руку и медленно прикоснулся к бледной ладони. Тонкие пальцы слегка дрогнули, но руку немец не отнял, а только потянул вперёд и коснулся тёплой щеки. — Боже мой, что случилось с твоим глазом? — пролепетал немец, зацепившись взглядом за белый бинт. — Это сейчас неважно, потом я всё обязательно тебе расскажу. — с улыбкой зашептал русский. Рейх метался взглядом по родному лицу и не мог поверить собственным глазам. Под мягкими подушечками он чувствовал слегка грубоватую горячую кожу, жёсткий волос. Неужели всё это реальность, а не очередная зловещая шутка разума? Союз чувствовал вязкий ком в горле и подступающие слёзы. Нашёлся… Спустя столько времени нашёлся! Настоящий, самый настоящий живой и невредимый немец, его немец. Он сжал кулаки и сложив их на ноги Рейха, упёрся лбом в его колени. Одинокая слезинка скатилась по щеке и застряла где-то в жёстких волосах бороды. Рейх слегка вздрогнул и застыл, смотря на Союза. Зарывшись одной рукой в густые тёмные волосы, а вторую опустив на плечо русского, Рейх согнулся над ним и уставился куда-то в точку. Он вернулся. Всё возвращается. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем СССР нашёл в себе силы поднять голову и заглянуть в глаза немцу. Тот на секунду замер, его губы дрогнули, но не от печали, он, наоборот, словно силился сдержать улыбку, которая всё равно вырвалась и разразилась громким хохотом, да так, что в уголках глаз выступили слёзы. Союз в недоумении свёл брови домиком и уставился на Рейха. Немец, сквозь хохот решился объяснит столь неожиданную эмоцию: — Это что же получается, ты повесил панталоны на флагшток? — Получается я, — расплылся в глупой улыбку русский — Мне же нужно было как-то к тебе попасть… — Так… Так ты знал, что я тут? Союз отрицательно мотнул головой. — Я лишь предполагал, но ты даже не представляешь, сколько домов я обошёл с таким предположением! — Ты… Искал меня? — голос Рейха слегка дрогнул. Снова. А алые очи заполнила тягучая вязкая печаль. Его эмоции менялись так быстро, словно каждую предыдущую сметало ураганом. — Конечно же искал… — совсем тихо ответил СССР. И снова повисла тишина. Не тяжёлая и давящая, но и не уютная и тёплая. Просто каждый думал о своём, о отягощающем, чарующем. Рейх первый встрепенулся и моргнув словно опомнился от сна. — Ох, боже! Я забыл, Я совсем забыл! — немец вскочил со стула и слегка покачнувшись кинулся к столу — Телефон, где мой телефон… — он начал шарить по карманам и ящикам стола, но ничего не нашёл. — Кажется, ты кинул его в стену… — пробормотал Союз. Рейх всегда был таким хаотичным? — Чёрт, точно, точно, — он кинулся к телефону, но судя по раздражённому лицу тот не собирался оживать — Я забыл, прости! Ты себя вообще хорошо чувствуешь? Ничего не болит? Присядь, присядь пока на стул, я сейчас же прикажу подготовить тебе комнату — он суетливо подскочил к русскому и слегка потянул за руку помогая встать и усаживая на тот самый стул и уже собирался кинуться к дверям, как Союз ухватил его за руку. — Рейх, что происходит? Почему у меня должно что-то болеть и почему ты так суетишься? — Ну как же почему? Тебе же нельзя волноваться, совершенно нельзя волноваться, у тебя же сердце… Ну того, болезнь… — затараторил немец. — Болезнь? А ты откуда знаешь? — СССР сильно напрягся, черты лица стали грубее, а хватка на чужой руке сильнее. — Мне, мне сын твой сказал, ну там что с сердцем что-то не то... — немного нахмурился и отёл взгляд Рейх — А вот ты мне ничего не сказал, — уже возмущённо и с непотаённой обидой произнёс он — А я ведь потому и уехал, вдруг переволную тебя, а у тебя сердце не выдержит… О таком говорить надо! Но это мы потом обсудим, как только ты отдохнёшь, а сейчас будь добр, отпусти, я схожу за слугой. Союз разжал руку и замер, смотря на то, как быстро немец юркнул за дверь. Будто сбежал. Снова. Болезнь значит? Сердце? Пальцы до побеления сжали подлокотники. Вот как? Этот гад паршивый, эта лживая морда, вот как он все проблемы решает, вот с чего он начать решил, раз первый раз не получилось… Ещё тогда он жизнь его отравил. Зубы тяжело заскрипели, а из ноздрей чуть пар не повалил, да будь у Советов только возможность, он бы от него мокрого места не оставил… Мразь поганая, да чтоб тебя твоя власть и задавила, чтоб твой венец тебе хребет и переломил.