Прости. Прощай. Привет. (II ч.)

Маленькие белые таблетки перекатывались из ладони в ладонь. — Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать... — шептал себе под нос Союз, складывая отсчитанные шарики в баночку — шестнадцать, семнадцать…. — в дверь постучали, от чего он вздрогнул и несколько таблеток упало на пол. — Союз, ты там скоро? Мы договаривались погулять — Рейх за дверью нетерпеливо стучал носком ботинка об пол. — Да, да, секунду! — воскликнул Союз, собирая с пола лекарства, быстро досчитывая и засыпая их в баночку, баночку убирая в сумку, а сумку — в шкаф. Он обернулся к двери и, замерев, произвёл в голове какие-то расчёты. Если увеличить интервал приёма хотя бы в два раза… Тогда таблеток хватит ещё на два месяца. Отлично. Он отпер дверь, вышел из комнаты и приветственно улыбнулся немцу. Рейх фыркнул, завидев по-домашнему взлохмаченного Союза, но не смог сдержать лёгкой улыбки. Когда лестница и коридор остались позади, Союз первым выскочил за дверь на улицу, но, спустившись на пару ступенек, остановился. Рейх, чуть не врезавшись, кинул на него вопросительный взгляд. — Гм… Тучи вон смотри какие. — русский указал пальцем в небо ближе к горизонту. Там действительно клубились тёмные-тёмные тучи, только и ищущие место, где пролить свои слёзы — Грозе быть, не меньше получаса пройдёт, как хлынет — он обернулся лицом к немцу и заглянул в его нахмуренное лицо, находящееся почти на одном уровне с его из-за ступеней. — Конец августа – дело такое… Теперь нужно будет постоянно за прогнозом следить. — И чем тогда займёмся? Может у тебя дома есть какое-нибудь занятие? Рейх задумчиво почесал подбородок и прищурил глаза. — Вообще, где-то точно должны быть шахматы, но я понятия не имею, где именно. В подвале есть бильярд, ну и… — Бильярд? У тебя серьёзно есть бильярд? — округлил глаза Союз. — Ну да, — пожал плечами немец — хочешь сыграть? В ответ ему активно закивали. — Но я ни разу не был там с приезда, так что там наверняка просто огромный слой пыли, паутины и ещё какой-нибудь грязи. Я прикажу, чтобы комнату почистили и затопили камин, после обеда пойдём играть. — Может я сам там приберусь? Так быстрее будет и… — Исключено. — качнул головой Рейх — эта работа слуг, за что я им вообще плачу? Нет, совершенно точно нет. — Тогда чем ты предлагаешь заняться до обеда? — Даже не знаю… — Рейх наклонился чуть вперед и положил руки на чужие предплечья — У тебя есть идеи? — Что на счёт… — Союз замер на секунду, вглядываясь в алые очи — Не хочешь сыграть мне на пианино? Я так ни разу и не слышал твоей игры за всё время, что провёл здесь. Рейх задумался на мгновение, но потом быстро ответил: — Хорошо, сыграю. Но говорю сразу, моё последнее произведение не весёлое и не задорное, так что потом не жалуйся. Союз кивнул и улыбнулся. Рейх слегка оглянулся по сторонам, а убедившись, что никого рядом нет, потянулся вперёд, желая коснуться чужих губ, но встретился только с грубым щетинистым волосом. В последний момент русский слегка отвернул голову, избегая поцелуя. Рейх недовольно фыркнул и упёрся лбом в чужие ключицы. Вот так теперь постоянно после того, как он не смог сдержать проклятые слёзы, Союз наотрез отказывается отчего-то хоть малость более интимного, чем поцелуй в щёку или объятия. Даже не представляя, что делать с этим упёртым бараном, немец взял его за руку и потащил обратно в дом. Когда они вошли через дверь в кабинете в комнату с фортепиано, Союз не мог не улыбнуться. Комната выглядела куда чище, чем в прошлый раз, ни одного листочка на полу, ни одной бутылки, тяжёлые гардины раздвинуты и солнечный свет заливал пространство. Наверняка, в такой обстановке работать куда приятнее. Рейх притащил из кабинета стул и усадив слушателя, сам уселся за инструмент. Перебрав несколько нотных листов и расставив в нужном порядке, его пальцы наконец-то коснулись клавиш. Казалось, Союз мог бы вечно смотреть на то, как грациозно и гармонично сочетается немец с этим вековым инструментом, но было и то, что омрачило его мысли. Мелодия, лившаяся из-под тонких бледных пальцев, она обволакивала, словно густое облако. Тяжёлое, выдирающее сердце, выворачивающее душу… Мурашки забегали по спине и рукам, Союз вжался в стул, втянув голову в плечи, до того эта музыка была трагичной и невыносимо-печальной. Слова Берты всплыли в его голове. Тогда он подумал, что игра настолько плоха, что слушать её невозможно, но оказалось всё совсем наоборот… Никакая “Лунная соната” Бетховена или “Реквием” Моцарта никогда не вызывали у русского таких глубоких и тяжёлых чувств, как это произведение. Чем дольше он слушал, тем больше погружался в пучину, словно опускался на дно океана, чувствовал всю давившую на него толщу воды. Когда Рейх кончил играть, Союз не двинулся с места, вперив взгляд куда-то в пол. — Как тебе? В полной тишине, в которую погрузилась комната, эти слова резанули слух, да так, что русский вздрогнул. Слегка мотнув головой, он выпрямил спину, но взгляд остался там же. — Это… У меня даже слов нет… Это очень глубоко. — только и смог он из себя выдавить — И как ты назвал это произведение? — Медуза Горгона. — Медуза Горгона? — вскинул голову Союз и уставился на немца. — Да. А что, тебе кажется название не подходящим? — он перебрал несколько листов и карандашом что-то поправил на одном из них. — Даже не знаю… Мне казалось, что это что-то про неумолимое горе, вселенскую печаль, безысходность… Разве такова Медуза Горгона? Она алчная, злая, превращает всех без разбору в камень. Она – злодей. — Ты считаешь, что злодеями сразу рождаются? Может у неё были причины на такие злодеяния, или более того, у неё не было выбора, сама она того не хотела? — Разве не с самого рождения она творила свои злодейства? Или, может, греческие боги, по справедливости, наказали её таким проклятием? — нахмурился Союз. — Ничего-то ты в древней мифологии не смыслишь. — печально усмехнулся немец и поставил листы на подставку — Если же ты думаешь, что такие, как она, сразу рождаются злодеями и другой судьбы им не уготовано, кроме как быть убитыми героями, что же ты думаешь обо мне? — О тебе? Да разве ж ты имеешь с ней что-то общее? — Союз встал со стула и подошёл к Рейху, положив руки на острые плечи — Ты ведь совсем другое дело… Она жестокая, животная, ужасная… — Может, у нас с ней куда больше общего, чем ты думаешь? — спросил Рейх, откинув голову назад и уперев затылок о чужой живот. — Не говори глупостей. — покачал головой Союз и провёл большим пальцем по бледному лбу — Я же камнем не стал, хоть тебя каждый день вижу. Так что… А знаешь что? — Рейх заинтересованно поднял взгляд — Даже если бы мне сказали, что я превращусь в камень смотря в твои глаза, я бы всё равно смотрел. И смотрел бы, пока полностью не превратился бы в кусок монолитного мрамора, или любого другого камня. Потому что если это то, что я последним увижу перед смертью, я готов, — он нагнулся и коснулся лба губами. Рейх зажмурился и расплылся в улыбке. — Дурак ты, — безобидно буркнул он, вставая со стула и обвивая крепкий стан руками. Идиллию прервал жужжащий в кармане телефон. Рейх поморщился, но вызов принял. Перекинувшись парой слов с кем-то по ту сторону трубки, он закатил глаза и сбросил. — Извини, нужно разобраться с документами, проблема там с авторскими правами… В общем – работа. — Ничего, — кивнул Союз — встретимся тогда за обедом. — А потом в бильярд? — А потом в бильярд. Союз вышел из комнаты и направился на второй этаж. Там, уже по привычному маршруту завернул в одну из наиболее посещаемых им залу – кухню. Берта только приступила к готовке обеда, а завидев друга широко улыбнулась. — Неужто ты пришёл мне помочь? — осведомилась девушка, доставая из шкафа второй фартук. — Да ладно тебе, Бесс, меня не было всего один день на готовке! — Союз поднял руки вверх, будто бы сдаваясь — Вчера мы с Рейхом забрели в какую-то чащу, вернулись к концу обеда. Хорошо, что хоть так выбрались, а то я уже был готов вспоминать варианты постройки лесных хижин из веток и папоротников, — он усмехнулся и словил летящий в него фартук. — Лесных хижин? — Берта фыркнула и принялась доставать нужные продукты — Он ведь там и ночи не протянул бы. — Ты очень сильно недооцениваешь его. Как-то он провёл несколько месяцев на пару с одной только собакой в суровых русских лесах. А когда был ещё мелким, отец постоянно отправлял его в одиночные вылазки. — Гм, я слышала об этом, но думала, что это лишь байки. Так это правда? — Наичистейшая, — кивнул Союз, сев за чистку картошки. Спустя недолгое молчание девушка снова подала голос: — На самом деле, то, что ты с ним делаешь – настоящие чудеса. Никогда я его ещё не видела в таком хорошем расположении духа. Правда, мне кажется он никогда не перестанет ко мне излишне придираться, но что поделать. Хотя бы тот факт, что он теперь практически не пьёт – уже настоящее волшебство! Скажи честно, ты испробовал на нём гипноз? Заставил выпить какое-то зелье? Ты маг под прикрытием? — На самом деле, я просто поставил его перед выбором: либо он продолжает пить, а я уезжаю раньше времени, либо он бросает, и я не уеду раньше времени. — И он действительно выбрал тебя? Но почему? — Думаю, он и сам давно хотел бросить, просто не мог найти достаточно сильный ультиматум. Да и после всего, что мы прошли вместе… Наверное, мы просто друг у друга единственные, кто действительно может понять всю ситуацию. Прожив столько лет и сделав столько и плохих и хороших поступков, просто не найдёшь уже того, кто прочувствует всё и поймёт картину целиком. Так что как ни крути, а сроднились. — Да уж, кажется, ты действительно единственный, кто понимает его и может с ним сладить… — На самом деле, даже я не всегда могу его понять. Мне не хватает определённых кусочков пазла… Но, думаю, скоро я их получу, и всё встанет на свои места. Всему своё время. — А что, если эти кусочки тебе лучше не знать? — Если мне действительно не стоит их знать, я их не узнаю. — Имеет смысл. — качнула девушка головой и закинула уже подготовленные куриные ножки и овощи в духовку. Она села на скамеечку около деревянного стола и помахала рукой, будто веером — Ну и упахалась я! Сил никаких, хоть ложись прям здесь и всё. — Это мы только курицу запекли, а ещё салат, — Союз задорно подмигнул, а Берта с разочарованным вздохом легла на скамью. — Если я умру от недомогания при готовке, погреби меня под этим самым салатом — она приложила ко лбу ладонь тыльной стороной и сделала такое страдальческое выражение лица, на которое только была способна. — Ладно уж, лежи, трудяга, я сам салат нарежу, тут и делать нечего! — Миш, если ты это сделаешь, я буду молиться за тебя день и ночь! И Одину, и Зевсу, и Шиве, кому только пожелаешь! — девушка расплылась в блаженной улыбке и расслабила тело. — Не надо за меня никому молиться, — фыркнул Союз — ты вот что лучше мне скажи… Ты хорошо разбираешься в древней мифологии? — Смотря в какой,— пожала плечами Берта — в скандинавской – да, в любой другой так, местами. — А знаешь историю Медузы Горгоны? — Ну, только ту часть, где она уже людей в камень превращала, где голову ей отрубил этот…. Персей, что ли? — А можешь в интернете поискать её полную историю и мне прочитать, пока я салат режу? — Без проблем. — кивнула девушка — А тебе зачем? — Да так, интересно просто.

***

Время близилось к обеду, так что Рейх отодвинул от себя все надоевшие бумажки, поставил телефон на беззвучный и встал из-за стола. Он обернулся к окну, за которым всё ещё шёл дождь, свинцовые тучи простирались до горизонта, не пропуская ни один светлый лучик солнца. Переодевшись к обеду в рубашку и брюки, он вышел из кабинета и пошёл по коридору. Только он хотел уже спуститься по лестнице, как в комнате СССР что-то громыхнуло. Рейх вернулся к двери и приоткрыв её, окликнул Союза, но комната была пуста, только дверь одного из шкафов слегка приоткрылась. Наверняка опять навалил вещей как попало, вот ничего и не закрывается по-человечески… Рейх подошёл, но вместо груды вещей увидел одну только тёмно-зелёную сумку через плечо и несколько выпавших из неё вещей. Подняв и положив обратно какие-то безделушки, он замер, держа в руках странную белую баночку без каких-либо этикеток. Рейх открыл её и высыпал на руку несколько маленьких кругленьких белых таблеток. Так это и есть то лекарство от сердца? Странно, почему на упаковке нет ни названия, ни состава, вообще ничего… Он сделал шаг от шкафа и ойкнул, почувствовав, что на что-то наступил. Посмотрев под ноги, он увидел три точно таких же кругляшка на полу. Взяв их и положив к себе в карман, он закрыл баночку и положил в сумку, а сумку в шкаф. Рейх вышел из комнаты и направился обратно в свой кабинет, перебирая в кармане таблетки. Он сел за стол и достал из ящика чистый лист и перьевую ручку. Если Союз и смог привыкнуть к шариковым, то немец напротив, как писал с самого детства перьевой, так и сейчас пишет. Начеркав несколько нужных слов аккуратным каллиграфическим почерком, он сложил лист пополам, а таблетки положил в маленький пластиковый коробок и всё это отправил в ящик стола. Как раз в этот момент дверь распахнулась, от чего сердце немца словно подпрыгнуло. — Сударь, минул полдень, извольте отобедать в моей скромной компании! — с задорностью произнёс Союз и даже поклонился, словно действительно к барину пришёл. Обед прошёл за тихим и мирным разговором, негодованием на хмурую погоду и обсуждением дальнейших планов. Когда от курицы остались одни косточки, а от салата – вылизанная тарелка (Рейх настоятельно просил Союза избавиться от этой деревенской привычки) воплощения, как и договаривались, отправились в бильярдную. Рейх повёл их по каменной лестнице вниз, а когда включил свет в коридоре подвала, Союзу оставалось только дивиться красоте старинных каменных коридоров. Здесь, казалось, ничего не меняли со времён Германской Империи, а то и Пруссии, чёрт знает, сколько этому дому лет. Пройдя несколько поворотов, они очутились в уютной комнатке, которую уже прогрел затопленный камин. Рядом с камином стояли два антикварных кресла в стиле ренессанса; их тёмное дерево, испещрённое завитками, отлично сочеталось с тёмным деревом бильярдного стола, стоявшего посреди комнаты. На каменных стенах висела пара картин, под ногами лежал красный ковёр с орнаментом. — Играл когда-нибудь? — спросил Рейх, беря в руки один кий и натирая наконечник. — Да, но на столько давно, что даже вспоминать страшно, — он усмехнулся и последовал примеру немца. — Ну, тогда что на счёт сыграть на желание? Поверь, я тоже давно не играл, так что наши шансы равны, а даже тогда, когда я играл, делал я это неумело. Ну так что скажешь? — Ну раз шансы равны… То почему бы и нет? Не равны. И Союз это понял уже тогда, когда увидел, с какой лёгкостью Рейх орудует кием и загоняет шары один за другим. Но так легко ему эта победа не дастся… Во всяком случае, русский на это надеялся, но раз за разом то бил криво, то вовсе по мячу не попадал. Русские не сдаются! Они либо выигрывают, либо… Либо выигрывают, всё, третьего не дано. Вот только когда на столе остался один белый шар, а счёт перевешивал в пользу немца в несколько раз, СССР поднял руки в капитулирующемся жесте и пожал плечами. — Твоя взяла, но в следующий раз ты тоже будешь играть с одним перевязанным глазом, тогда посмотрим чья правда. — кивнул Союз и, поставив кий на место, обернулся к усевшемуся на край стола немцу — Так чего же ты хочешь? Рейх что-то совсем тихо прошептал и прищурил глаза, словно кот. — Ничего не слышу, говори громче. — А ты подойди ближе, всё и расслышишь. Союз недовольно свёл брови, но подошёл. Когда он остановился перед немцем, его взяли за руку и притянули ещё ближе, оставляя расстояние не меньше полушага. — Поцелуй меня. — ухмыльнулся немец. — Рейх… — СССР ещё сильнее нахмурился и словно окаменел: ни одна его мышца не дрогнула. — Это моё честно выигранное желание, и ты должен его выполнить. Союз отрицательно покачал головой. — Почему? Почему ты отказываешься? Я противен тебе? — он сморщил нос и впился пальцами в чужую руку. — Нет, вовсе нет, совсем наоборот, но… Нет, я не собираюсь этого делать. Я не понимаю, что с тобой произошло в тот раз и пока я не пойму, я не хочу, чтобы это повторилось. Пока я не узнаю, кто и что с тобой сделал… — Значит, хочешь знать кто и что со мной сделал? — скривился Рейх. — Только в том случае, если ты сам захочешь об этом говорить. — Отлично! — он фыркнул и поднял подбородок — Постарайся догадаться сам. Из всех моих прислуг только трое, это мужчины и ни один из них не служит в доме. Когда Германия только рос, его обучал либо я, либо исключительно девушки, когда я был слишком занят. А помнишь, я рассказывал, как однажды укусил одного отвратительного гувернёра? Эту еврейскую мразь! По глазам твоим вижу – помнишь, — прошипел он сквозь плотно сжатые зубы — а ведь я был всего лишь маленьким мальчишкой! Ты ведь понимаешь о чём я говорю? Это случалось не раз, когда отец с братом уезжали по политическим делам. И его всегда оставляли за главного, о, он был так уважаем! — прорычал Рейх. — Почему… Почему ты не рассказал отцу? — ошеломлённо прошептал Союз. Его горло словно завалило камнями, так что каждое слово давалось с трудом. — Рассказать отцу? — Рейх расхохотался, хватаясь за живот — Очень остроумная шутка, Союз! Ты хоть представляешь, что тогда было бы? Он сказал бы, что я сам виноват, ведь не смог себя защитить, сказал бы, что я грязный и отныне не достоин носить звание наследника воплощения. Меня вышвырнули бы как последнюю дворняжку. Но знаешь что? Отлично, прекрасно, я смог это пережить! Я прошёл через это, я отомстил сполна, я сжёг того человека заживо вместе со своими родственничками, что всю жизнь глумились надо мной. Я связал его и облил горючим. Я лично зажёг ту самую спичку, от которой всё вспыхнуло. — его пальцы до того сильно впились в край стола, что костяшки побелели, лицо от гнева покраснело и покрылось испариной. Я, чёрт подери, никогда не забуду того прекрасного ужаса в его глазах, когда он мычал в тряпочку, катаясь по полу от боли. И он заслужил это. Он заслужил такую смерть. Более того, если бы я тогда знал, как можно убить более болезненно, я бы сделал это! Но… Сейчас это уже не так важно. Опять же, я пережил это, научился получать удовольствие и доставлять его другим. Это было достаточно давно, чтобы раны затянулись и остался только светлеющий на коже рубец. Вот только мне сделали новую рану. О, Я даже могу тебе её показать! — с необычайной лёгкостью он спрыгнул со стола и начал расстёгивать пуговицы рубашки. — Ч-что ты делаешь? — Союз во все глаза уставился на немца, опускающего рубашку так, чтобы было видно лопатки. Поперхнувшись воздухом Союз закашлялся, на глазах выступили мелкие слезинки, горло драло. Он снова поднял взгляд и застыл. На левой лопатке разлился пятном неоднородный грубый шрам. Не одной какой-то полосой, а испещрениями линий, клочками светлых участков. Выглядело это, как земля после удара молнии. — Что это.. — выдавил из себя Союз, сделав шаг вперёд. — Это шрам от снятия татуировки. Что, не помнишь никакой татуировки? Так ты её и не видел, — Рейх вздрогнул, но не отпрянул, когда тёплые пальцы коснулись изуродованной кожи – пигмент был так глубоко и неравномерно распределён, что где-то удаляли лазером, а где-то пришлось пересаживать кожу. Тот, кто нанёс мне эту татуировку выбрал один из самых жестоких способов. Сначала иглой выбивается рисунок, а потом туда заливается краска. А знаешь почему он сделал именно так? Потому что таким способом выбивали номера заключённым в Освенциме. Только мне выбили не номер. Знаешь, что там было написано? — он обратно накинул рубашку и развернулся на пятках, оказавшись лицом к Союзу — Там было написано “Собственность Российской Федерации” — прошептал он. Но Союз услышал не шёпот. Он услышал гром среди ясного неба, а потом звон в ушах, походящий на крик. — Я не знаю, на сколько сильно ты опоздал. Может на час, а может на несколько дней. Он пичкал меня снотворными так, что я даже не помню, сколько там пробыл. И не помню многого, что произошло после. Союз рухнул на колени, зарывшись пальцами в собственные волосы и потянув в стороны. — Это ведь я виноват. Я виноват, так?! — Ты не виноват. — покачал головой Рейх, взбираясь обратно на стол — Ты ведь сам был в критическом состоянии. И приехал, как только смог, сразу же забрал. А после подарил уют и тепло, хоть я и не был в состоянии принять его. — Я должен был приехать раньше… — Каким образом, если ты валялся без сознания? Не неси чепуху, сделанного не воротишь. — Но я не понял даже после! — Я и не дал бы тебе тогда понять. Для меня это было бы худшим исходом. Ведь я бы стал тебе противен, как стал противен сейчас. — Противен?! Нет! — он поднял голову и посмотрел на Рейха — Как ты можешь так говорить? Ты никогда не станешь мне противен, чтобы ни произошло! И я никогда не причиню тебе вреда, не сделаю того, чего ты не хочешь… — Тогда не уезжай, — совсем тихо ответил немец. — Не сделаю того, чего ты не хочешь по отношению к тебе… — Не бросай меня. — Рейх, ты переиначиваешь правила под себя… — Ты же знаешь, что я всегда так делаю. — с грустной усмешкой ответил Рейх. — Давай хоть раз сыграем по моим правилам? — Мне всё ещё кажется, что мы играем не по моим и не по твоим правилам, по правилам одного лишь существа. — И кого же? Бога? — Бога? Нет, не Бога. Совсем наоборот – настоящего Дьявола. И этот Дьявол – твой сын. — Возможно, что и так. — еле слышно ответил Союз — Но ведь… Его здесь нет? Здесь есть только мы. И мы должны бороться, разве не так? — Может и так. — кивнул Рейх. — Скажи, как я могу тебе помочь? — Помочь? С чем? — Ну… Пройти через это. Ты ведь как-то преодолел это однажды. — Да, просто… Я не знаю. Тогда я нашёл того, кому доверял и просто получал наслаждение, вот и всё. — Ты сейчас хочешь чего-нибудь? — Для начала, хотя бы подойди ко мне, если тебе, конечно, не противно. — Я уже сказал тебе насчёт этого, — нахмурился Союз, но встал и подошёл. — Не рычи, — остудил его Рейх. Союз слегка смягчил выражение лица и наклонил голову немного в бок. — Так чего же ваша душа сейчас желает? — Моё желание осталось неизменным. — твёрдо ответил немец. — Рейх… Мне всё-таки кажется, что это не лучшая идея – вот так вот сразу… — Это моё желание, Союз. Я сам его выбрал, и я могу нести ответ за свой выбор. — немец нахмурился, но подавил в себе злость. Пока что. Почему этот русский не может его просто послушаться? — Мне всё же кажется…. Рейх грубо схватил его за ворот и дёрнул к себе, обвивая ногами. Он приблизил своё лицо так близко, что между ними и муха не пролетела бы, и уставился на Союза. Холодные алые глаза горели яростью и обидой, гневом и чем-то ещё, совершенно непонятным. Союз хотел было отпрянуть, но этот взгляд выбил весь кислород из его лёгких и не давал даже сдвинуться с места. — Это моё желание. Мой приказ. А все, кто находятся в моём доме обязаны выполнять мои приказы, ясно тебе? — прошипел он сквозь зубы. Челюсть Союза будто слегка свело; казалось бы, после таких слов он бы просто выбил из говорившего всю дурь, кто бы это не сказал, но сейчас… Почему-то хотелось вовсе не этого. Хотелось поддаться, подчиниться… — Да, мой Господин. — прошептал он, касаясь чужих тонких губ.