Моё Берилловое сердце

— Где же ты, мой нежный зверь, я хочу тебя потискать. — я, законно собственно-провозглашённым его Величеством Кошмаром Кошмаровичем Первым, единственным и неповторимым, вплыла в кухню, мурлыкая незамысловатую мелодию.       Кухня встретила притихшей речью, запахом кофе и двумя шушукающимися скелетами. От же ж... Вечная парочка — Степан и Одарочка. Ага, сплетничаем, косточки мне перемываем… это хорошо, это ладно — радикулита значит не будет.       Хоррор и Даст, завидев вплывшую голодным кракеном меня, наклонились друг к дружке поближе, пыльный что-то зашептал ужастику прямо в дырку. Ха, это чтобы до мозгов дошло быстрее? Лайфхак, однако. — Че шушукаемся, любовнички? — пробасила под свою вредную улыбку и тихое возмущение обоих. — Мы видели, как утром с вашей спальни Киллер выходил. — огорошили меня честным признанием мальчики. Смелеем, смелеем. — Почему у него такое лицо было? — Что вы с ним сделали? — Почему он убежал? — У него теперь особенный статус?       «Особенный статус» — вот ведь обозвали! Сыпят вопросами наперебой, неужто за коллегу своего переживают? Или за себя больше? И что там за лицо такое было, ух, жаль я не видела.       Опасениями от них несёт за версту, только аппетит распаляют, такими-то крохами эмоций сыт не будешь, мне бы чего-нибудь поярче, посытнее, у меня под рёбрами пустота сосущая со вчерашнего дня, так недолго и в голодный обморок грохнуться. Может, подтвердить ваши догадки и опасения насчёт моих злых озабоченных умыслов? Подарите мне немного страха? — «Что вы с ним сделали»? — переспрашиваю, — Ничего. Я вижу, куда вы клоните, но включайте логику, мальчики, он вышел оттуда на своих двоих и даже не в раскорячку. Так что, вакансия «грелки в постель» всё ещё открыта. Желающие есть?       Они притихли. Но кажется, я зря старалась — страхом даже и не пахло. Так… опасения, настороженность. Блин. Блин, блин, блин, блин!!!       Я есть хочу!!! Скоро с ума сойду от ноющего водоворота внутри. Мне нужны чёртовы эмоции!       Ускакала в парк с глупой надеждой разобраться в своей магии. Надо было научиться открывать порталы. Просто жизненно необходимо, иначе я с голодухи на них всех кидаться начну. А это не хорошо, они мне уже почти родные, я их в обиду не дам, даже себе. Значит, надо пытаться.       Полчаса безуспешных попыток переросло в час, а следом и в два. Дверь между мирами открываться не желала от слова совсем, словно издеваясь. Вроде и чувствуешь, что вот тут что-то, совсем близко, практически через плёночку, по соседству, руку протяни и ты уже там, а нет. Практики нет, умений нет, ключи потеряли, отмычкой пользоваться не научились.       Где-то я читала, что для перехода негативные эмоции по ту сторону уловить надо и уже за ними, словно за путеводной ниточкой, в червоточину нырнуть. Закрыла глаза — пробую почувствовать. Чувствую… чувствую… голод чувствую, больше ничего. А, нет, есть что-то, вот там, через пару параллелей — ненависть ураганом пульсирует. Пробую зацепиться, но чувство ускользает, а начавшая уже было формироваться воронка схлопывается, рассыпая за собой тёмные искры. Чёрт!       И грудь скрутило тут же волной. Будто на открытие силы из себя тяну, что и логично, а их и так там до смешного мало. Голова кругом идёт. Сажусь под деревом, голодные искорки перед глазами считаю.       Ну неужели никто меня не может подпитать? Ну неужели… А ну, стойте-ка, а кто это там у нас бродит? — Киллер? Ты? — Я. — отзывается. Ох, иди сюда, мой хороший. — Садись со мной рядом, я тебя попросить кое-о-чём хочу.       Заинтересовался, подходит, умничка. Сел рядом, а я его за руку цапнула для гарантии, чтобы не убежал, и в глаза заглядываю. Ну, попытка не пытка. — Я тебя попробовать хочу. — и почему это так странно прозвучало?       Киллер аж поперхнулся. Смотрит на меня, как на идиотину какую. — Что? — переспрашивает. Ну что ж ты такой непонятливый? — Эмоции твои попробовать, чувства, понимаешь? — перед глазами плывёт от голода, неприятно.       Он завис, задумался, головой качает из стороны в сторону. Как нет? В смысле, нет? Это мне – нет? — Килл, я по хорошему прошу, мне очень надо. Ну совсем немного, я же вижу, что ты их держишь, выпусти их наружу, покажи. — по-моему, у меня даже в несуществующем животе заурчало.       Крышу рвёт. А он молчит, зараза, сомневается, упрямится. Да какого хера!?!? — Я е-е-есть хочу! Киля! Не будь таким бесчувственным, ну чувствуй же ты хоть что-нибудь. Покорми меня! Немедленно! Будь моим личным полуфабрикатом, тебе ж не привыкать, рыба ты в томатном соусе! Ну что тебе, жалко, что-ли, немного почувствовать для меня? Я ж тебя почти люблю! — вот же ж меня понесло-то, но голод не тётка, под ребрами сосать — сосёт, но приятно почему-то от этого не делается. — Ну хочешь, я помогу тебе начать? Хочешь? Ну что мне сделать, а, Килька? Килечка! — нависаю, почти носом в нос уткнувшись. Он дыхание задержал, застыл изваянием. Я лбом ему в переносицу упёрлась, борясь с приступом слабости. — Киллер… — выдыхаю тихо и чувствую, что кого-то прорвало. Отстранилась, залпом непривычное неиспробованное ещё чувство впитывая. Приторное, двойственное, странное. — М-м-м… Ещё… — прошу.       А у кого-то скулы румянцем покрылись и эмоции такие сладкие-пресладкие потекли, словно нектар персиковый, что в нашем супермаркете возле дома продавался, с медвежонком который нарисованным. Вкусно. И тентакли по бокам шарят, от удовольствия петлями скручиваются, и Киллеру достаётся немного ласки резиновых векторов. Были бы в его глазницах зрачки, об заклад могу побиться, что сейчас бы они в пол смотрели б, потупившись. Милый такой сейчас, непривычный и сладкий со своей симпатией смущающейся.       Из груди даже урчание тихое вырвалось, такие эмоции густые и сытные из него попёрли.       Ещё немного пожмакать бока щупальцами, больше требуя… А? А почему он на меня смотрит глазами такими огромными, круглыми? И ртом как рыбка золотая, которую из аквариума на пол выкинули, воздух сапает? А-а~, это потому, что это уже не щупальце на его колене лежит, а рука моя графитно-тёмная. Хм, смешной, стесняшка. А в голове словно хмель разлился, эйфория, такие насыщенные чувства пьянят, оказывается, не хуже крепленого вина. — Килл, ну что надо сделать, чтобы ты чувства свои показал? — выспрашиваю уже больше из вредности, потому, что сама словно сытый кот, осталось только на бок упасть, лапы в стороны раскинуть и спать, вместо хвоста тентаклями пошевеливая. — Помочь? Ну давай я тебя…укушу.       Это надо было видеть его лицо! Ой, не могу! — За шейку! — добавляю контрольный в голову. — Или за плечико… — смотрит чернотой взгляда, исподлобья, красный весь. Душа его волнами пошла, сердечком перевёрнутым сформировавшись, над грудью мелко дрожит. Зависла так аппетитно, словно спелые ягоды — угощение из толчёной с сахаром красной смородины. И слёзы смоляные по щёкам потекли, крупные, густые, каплями зависают на линии подбородка и в кость назад впитываются, красивые, словно антрацитовые бусины, так и хочется на палец подхватить и размазывать, растирать, на свои костяшки наносить, словно ночной крем на руки, благо и цвет подходящий. — М-м-м-м… — глаза в глаза и вдох с выдохом мешаются; близко, кажется, расстояния между нами нет, только секунды, что в обратном отсчёте утекают.       Я щас лопну от распирающего удовольствия, как же сладко, как же неимоверно сладко!       Магия по костям ручьём побежала, быстро-быстро, часто-часто в каждом суставчике пульсирует, и стоит опустить взор на собственные руки, как даже немного стыдно становится — между фалангами каждый симфиз берилловым пламенем горит, пульсирует, светится аквамарином, словно океанская вода, солнцем подсвеченная. И Киллер это тоже видит, сглатывает сухо, судорожно. — Н-н-найт-тмер! Что с тобой? Ты ч-что… ты ч-что, меня трахнуть хочешь? — нервничает, заикается.       А я хочу? А я, чёрт возьми, хочу! А Найтмер? Найтмер хочет? А я не знаю! Как это вообще у скелетов происходит? Как возбуждение проявляется, если, — я заглядывала уже, знаю, — там в шортах только кости голые, и никаких даже намёков на органы нету, а делать их из магии я ещё не умею!       А по костям, словно разряды мелкие бегают, от статического напряжения скоро искрить начну, словно шарф из искусственной ткани, буду током биться. А может и не током! Вот взять бы и стукнуть того же Киллера за то, что хотеть хочу, а взять или дать не могу! Не спрашивать же его самого об этом… мол, повелитель кошмаров у нас, оказывается, девственница, и даже во сне сексом ни с кем не занимался… жуть какая, стыдно-то как. А значит надо… надо попрактиковаться! А пока… — А ты меня? — спрашиваю.       А Киллер скоро с помидоркой цветом поравняется, я уж думала, дальше уже краснеть некуда, а вот, нет, есть куда. И зубы языком полупрозрачным облизнул, а следом и губы, что сизо-красной дымкой враз зубки прикрыли, появляясь словно по вызову ниоткуда. Опа! А у меня губы тоже есть? В смысле, я тоже так могу? По ощущениям — нет, а по факту? Пробовать надо. Напрягаюсь, хочу, хочу, ХОЧУ, ГУБЫ ХОЧУ!!!       Килл глазами по лицу моему мазнул, заморгал часто, у него даже зрачки задёргались, мерцая, словно батарейка у них садится, разрывая вечную темноту в глазницах — еле видимые, белые, словно талая вода прозрачные. И вперёд потянулся, выдохнул прямо в носовое отверстие щекотно, лизнул, но не зубы, нет, зубы не так чувствуются, магию лизнул, губы мои лизнул. Да! ДА! ДААААА! Я смогла! Я МОГУ СДЕЛАТЬ СЕБЕ ГУБЫ! А я ему навстречу подалась и подарила маленький вредный кусь за нижнюю губу. Он аж воздух резко втянул, колено под моей рукой дёрнулось, заговорил тихо: — Хочу. Очень даже хочу.       А я же не могу так просто, чтобы без выпендрежа, что значит «хочу»? А звёздочку с неба? А поцелуи при луне, серенады, романтика? А морду ради меня кому-нибудь набить? Или тортик принести, сладкий, с красной смородиной с сахаром перетёртой, формой сердечка перевёрнутого? Как же? Как же! — Вот и хоти на здоровье! — отвечаю, поднимаясь. — Хотелку отрастил, а поухаживать не отрастил! Я просто так на дороге не валяюсь, чтобы меня брать, когда захочется. Меня завоёвывать нужно. — Вай, заткните кто-нибудь мою говорилку; у меня, кажется, обострение словесного поноса от полноты чувств! Хроническое! — Вот на что ты готов, чтобы добиться дамы своего сердца? — …всё. Всё! Всё, писец, господа, доляпалась! Дамы! ДАМЫ! Дамы, блядь!!!       А Киллер за грудь схватился, не от счастья ли привалившего? Ага, ага. От него самого.       Смотрит так недоверчиво, а потом на колени встаёт, ближе придвигаясь, хотя, кажется, ближе уже и некуда; и за тентаклю меня хватает. Ой, мамочки, спасите! Вырываюсь, но стоит один отросток из рук цепких вырвать, как другой в них попадает. Да зачем мне столько конечностей?! В магазин за покупками ходить? Так, спасибо, мне и двух хваталок было достаточно. — Найти! — ручки загребущие уже за пояс сцапали. Ой доигралась! — Найти, я ради тебя на всё готов, слышишь? Всё, что хочешь!       Божечки, счастье-то какое привалило! Прям прЫнц на белом коне, с готическим уклоном, правда, тушь вот немного потекла, а так — идеал, предел моих мечтаний и герой влажных снов! Бублик ты мой шладенький! Но честь повелителя кошмаров отстаивать надо, он бы так просто не дался! — Пусти… — шиплю. — Найти!       Вот только за тазовые кости меня ещё здесь не лапали! Ой! А это куда это он попал? Ох, приятно. — Руки убери! Я не разрешала! — ой, язык мой враг мой, я ж в женском роде сказала! А скелет разулыбался, словно ему моську мёдом намазали. Довольный, как слон после бани, только что без хобота… ну это я надеюсь, что без, потому что пахом в меня ещё не упирается. — Хорош меня лапать! — реву. А голос-то кошмар мне передал порядочный, бас рокочущий, словно перекаты грома в летнюю грозу, с хрипотцой, аж самой слышать приятно. — Совсем страх потерял! — Голову я от тебя потерял. — не сдаётся, упрямец, бесцеремонно лапая свое счастье, что неожиданно женским полом себя охарактеризовало. — Всё равно теперь никуда от меня не денешься! Не отпущу. — и ладони уже под одежду нырнули к подвздошным и под рёбра.       А вот такой наглой навязчивости я уже не люблю. Щупальца как-то сами дёрнулись, и тело Киллера оплели, последнюю петлю на шее закручивая, в воздух подняли и до хруста сжались. — Кх-х… — хрипит несостоявшийся любовник. — Пр…сти. — И, словно звук переломленной сухой ветки, в черепе эхом от стеночки к стеночке — хрусь, и сразу вскрик боли, короткий, жалкий. Тентакли отпустили тут же, а я на колени упала, затошнило меня. Киллер смотрит с отчаянием, за ребро держится. — Прости… — повторяет тихо, почти одними губами.       Да что с ним?! Что с ним не так? Это я ему только что ребро сломала, я больно сделала! Я должна извиняться! Не он! Поднимаюсь на ноги и ухожу, словно привидение какое.       В голове пусто, мутит. Я думала — несерьёзно всё это, понарошку. Думала — поиграюсь немножко, попридуриваюсь развлечения ради. А нет.       Больно-то как! В душе больно! И разочарование это его, раскаяние непонятное, горькое до невозможности, и сожаление терпкое, словно недозревший шиповник; разжевала, и за этими чувствами лёгким налётом пряная сладость тянется, ко мне, такой бессовестной. А самое страшное, что и собственная душа скручивается в груди, отвечая. А нельзя!       Тело-то не моё… вроде как! Или моё? Спросить бы кого. А кого ты спросишь? Не у Творцов же спрашивать? Не у них, они не ответят. У кого же? У кого?       А у глаз, что мне снились, разномастных, спросить-то никто и не запрещает. А в том, что владелец разноцветных зрачков был к моему перемещению причастен, я ни на секундочку не сомневалась. Организовал путёвочку и бросил? — Ты же обо мне помнишь, художник?