Моё Берилловое сердце

      «Сказано — сделано» — хорошая фраза, правильная. Вот только в этой, казалось бы, простой на вид последовательности действий есть не позволяющий добиться финального результата фактор. И фактор этот — я.       Я ума не приложу, каким образом можно добиться аудиенции нужного мне скелета. А учитывая, что он монстр достаточно занятой — ловить мне его до пенсии.       Можно было конечно немного подебоширить, чтобы привлечь к себе внимание, но для этого надо подготовиться. А я — полный ноль — ни портал открыть, ни командой блеснуть. Н-да, командой… Сразу мысли хмурые набежали. Вспомнилось, как Киллер прощения просил. Ребро сломанное тоже вспомнилось. Горько.       Тут уже и не до шуток. Надо определяться, кто я и какая у меня здесь роль. Это не игра в конце концов, для меня — больше нет. А значит, пора поговорить по душам и выяснить, временный ли я тут пассажир или… или осьминог наш Творцам хорошенько в душу нагадил, что те его заменить навсегда решили.       Эх, к Инку бы в гости…       Только это не так уж и легко. Скрытная личность — наша радуга, сам на контакт вот совсем не спешит, хоть и знает же обо мне хорошо. Ну да, знает наверное, если не забыл. С самого начала. Знает и молчит. Скооперировался со своими Создателями, чёрт их дери, путёвку мне сюда организовал с трехмерным погружением в мир сказки, блин. И исчез. А как же проведать? Узнать, как я тут устроилась? Бессовестный! Внутренне-перемещённая особь в лице меня желает контакта! Слышь?       В моём мозгу всплыла неизвестно откуда взявшаяся информация, что хранитель альтернатив иногда смотрит и слушает миры, ага, вуайерист хренов, а значит чисто теоретически можно попробовать его позвать. — Эй, мудак радужный! — крикнула в пустоту на пробу.       Не понравилось. Некрасиво, не-е, грубость — это не моё, определённо. — Эй, радуга-дуга! Бездушно-душевный представитель флага ЛГБТ-сообщества! Каракатица чернильная! Ты меня слышишь? Ты где? — вариантов ответа на языке крутилось много, все в рифму и некоторые даже цензурные. — В Караганде… зашился наверное где-то в своей Дудл Сфере и краски бухает в одиночку. — вздохнула тяжело. Как же мне к тебе попасть?       Придётся-таки учиться порталы открывать. А лень-то как! А страшно то как!! Это ж как дверь в неизвестность; вот открою я червоточину, войду туда, а там Годзилла! Или ещё страшнее — Фреш! Вот кого-кого, а Кошмар из девяностых я встретить не хотела бы. Извольте-увольте, я паразитов никогда не любила, вот только полгода назад курс глистогонных пропила для профилактики. Не надо мне таких контактов. Держите от меня свои яйца подальше, господин Фреш. Моей душе и без вас внутри не одиноко.       А учиться всё равно надо. Вздыхаю. И здесь меня учёба нашла, не успела я от неё в своём мире избавиться, а она уже тут, ждёт вон за углом — гранит свой тряпочкой протирает.       Ладно, куда деваться. Работа не волк, в лес не убежит. Ой, не то, извините. Надо значит надо. И пошлёпала на кухню. Как зачем? Кофе готовить. Я без него с утра мертвяка напоминаю, в данном конкретном случае — скелета.       М-м-м, живительная влага, нектар богов. Всё, глаза открыть, рот закрыть.       Сажусь прямо посреди кухни, скрещивая ноги под собой. Как я там в прошлый раз? Ах, да, вот они — тени миров, облепляют вокруг бесконечной разветвлённой цепью, особенно ярко, если с закрытыми глазами смотреть. Хах, да, закрытыми глазами смотреть, попой дышать и чакрами так по карме ритмичнее, ритмичнее. Да, детка, да, ещё, резче, сильнее… кхем, чёт немного занесло не туда, бывает.       Поёрзала тазом по холодной плитке — успокоиться и главное не ржать, а миры, вот же они, рядом все. Какие-то отталкивают, какие-то тянут, вон в тот, словно тропинкой широкой, протоптаной, шлейф неприятный тревожный тянет, что это? Ненависть. А этот? Тяну руку, тоже отзывается — безысходность, даже под рёбрами защемило. А вон тот — тоска. Отчаяние, ярость, злость, страх… Как же их много таких, разных, страдающих, за что же так с вами, а? Но ведь без негатива тоже никак; учёные уже, знаем. Чаша весов, мультиверс, равновесие, бла-бла-бла и всё такое.       А это что такое? Что-то очень неправильное, по восприятиям ощущалось как необъятная сфера; потянулась — будто на части поделена, тут вроде совсем пустая, а тут… вообще не вижу ничего — словно чувства как глаза повязкой завязали, заперто будто щитом каким-то. Меня осенило. Это, наверное, и есть та часть антипустоты, в которой Инк обитает, потому и закрыто. Дотронулась — отталкивает, не пускает, жаль.       Ну, что поделаешь… А это что? Точно такая же фигня, только с другой стороны сферы. А если коснуться? — Ой! — материя пошла волнами и, лизнув по костям, будто служебная собака, втянула внутрь, словно через смолу проталкивая через защитный контур и выплёвывая с обратной стороны.       Я загремела костями, больно приложившись макушкой об пол. Благо мозгов нет, значит сотрясения можно и не бояться. — ЧеЕго пПришеЕл? — раздалось где-то сверху и сзади.       Я подпрыгнула, щупальца заметались, всполошено вытягиваясь в стороны, сваливая с ног резко сместившимся на них центром тяжести. — А, блядь! Кто здесь? — я плюхнулась на задницу с бодрым шлепком копчика об пол. И замерла, столкнувшись взглядом с гетерохромией чужих зрачков. Мама. Мамочки, кто-нибудь, спасите меня, Инк? К-Киллер? Солнышко моё, забери меня отсюда, я боюсь! — ЧегоО ВвиИзжиШшь, как девВчоОнка? — передо мной стоял Эррор, собственной черномордой персоной.       Хмурое лицо, тонкий длинный шарф, трижды обмотанный вокруг шеи; какой-то невообразимый плащ, сшитый на манер лоскутного одеяла крупными грубыми стежками синих нитей; руки, что расслаблено прячутся в глубоких карманах; чёрные бриджи, бордовые берцовые кости и сланцы. Длинные пальцы такой же цветовой гаммы, что и на руках, смешно пошевелились, отпуская и зажимая ремешок вьетнамок. — ЧЧего ты нНа меЕня такК смотрРишь? — Хьюстон, у нас проблемы. — вырвалось у меня с нервов. — ТыЫ ебБанулсСя Ссовсем таАм со своиИми КошШмарамиИ? ЗаБбыл, как мМеня зватТь? И КаКкие еЕщё нахХрен проОблемМы?       Чего-чего? Заедающий и повторяющийся лагающим эхом голос было сложно воспринимать с непривычки. Слова путались, а смысл ускользал, как бы я ни старалась его уловить. — Чего? А можно ещё раз и помедленнее? — «Я записываю» добавила уже про себя, потихоньку приходя в норму и анализируя ситуацию по ходу. Убивать он меня не собирался. Это уже радовало. — СпПрашиваАю, чего ты оОт меня хХочешь, моОрепПродукт ты нНедоделанный, и о каАких пробБлемахХ залиИваешь? УсСлышаАл, или у теЕбя не толькКо глаз, а и ушШные отверстТия слизью зЗаплыЫли?       А-г-р, у меня сейчас голова лопнет! Заедающее бабушкино радио, блин! Сдать тебя по гарантии, пусть производитель новую звуковую плату всадит… через задний проход без наркоза… — Пиздец, поговорили. Помехи на линии. Нихрена ж не понятно, Эррор! — стою моргаю, как дурочка, — Ты можешь изъясняться короче?       Он скрипнул зубами, но повторил, впрочем лагая не меньше, а даже больше, даже по телу вон, рябь пошла: — КаАкие уУ тебБя прРоблеЕмы, еЕбаАнашка?! — Что? Монашка? Какая ещё монашка? У тебя проблемы с какой-то монашкой? — тяну голову вверх в попытке заглянуть в лицо… может это… удастся по губам прочитать, м-м-в-х, по зубам блин. — Глючное ж ты создание, как тебя понимают-то?! Может специальные курсы есть какие? Так ты скажи — я пойду, поучусь! — рРРшШШРРрр! КАКкКк тТыЫ ЗзаАЕБббаАал, иИиДдииоООотТт!       Эк его перекоробило! Ой! Вздёрнул меня нитями и на ноги поставил, ну, на ноги это громко сказано. Это если полувисячее положение с которого до земли доставали лишь носочки можно так воспринимать. Агрессивный какой. Успокоительного б ему. Клизмой. Чтоб впиталось быстрее. — Пусти меня и успокойся! — пытаюсь выпутаться из его синей паутины, благо нити не давят, только удерживают. — пПущЩу, когГдаА обБьясСниИшься! ЯаА ждДуУу.       Я, блин, опять почти ничего не поняла, как же с тобой сложно! — Что ты сказал, Глюче? Нихрена не понятно ж. — я по-моему сейчас подписала себе смертный приговор. Мне кажется, у него даже цвет черепа поменялся со спокойного аспидного в серо-синее мрачнющее что-то. Эррор, ты меня пугаешь!       По черепу пробежали крупными прямоугольниками глюки, а зубы плотно стиснулись, выдавая его злость и напряжение.       Ох, меня сейчас на мелкую капусточку нашинкуют этими нитями. Любите салат из осьминогов? Сырых. Я не очень! Что же делать? Как отвлечь? Как выбить из привычного русла? Шокировать. Удивить. Чем же?! Думай! Думай!       Что там делал художник в такие моменты? — Эррор, а давай я буду твоим другом! — Что?       Ух, даже лаги с голоса пропали, ты смотри! А ведь подействовало. Меня больше не убивают взглядом. Теперь смотрят как на душевнобольного. — Дружба! — выкрикиваю радостно, скалясь в глупейшей улыбке.       Может, если его выбесить, он меня вышвырнет куда подальше, а я потом как-то портал домой открою? А? — Давай дружить! — Ещё оОдин долБбоёб наА мою гоОлову!       Тут уже и слов понимать не нужно, тут всё по лицу понятно. — Ну почему, ну Оши! — Ты чЧто, пПрикалЛываеЕшься нНадо мноОй? — Нет! Дружба Это Чудо! — скандирую название мультика как лозунг. Главное — самоотдача. От чистой души показать ему, какая я ненормальная. Дураков ж не бьют, правда? Идиотов никто обижать не будет! — Друг в беде не бро-осит… — начинаю запевать старую как мир детскую песенку. — ТочноО пПрикаАлываеЕшься! НнаАйтмМер! ПпреЕкрРащаАй, скоОтинНа! — Давай обнимемся! — последний рывок и руки расставить пошире, приглашая в тёплые объятья. Ну и что, что ниже пояса я — синяя лохматая гусеничка? Руки-то свободны! — Иди сюда, мой любимый разрушитель! — А ну поОшёл вВон отсюдДа, тТварь из беЕздны, чЧтоб я тебя оОосьмМинога-пПерероОстка ещё пусСтил к сеЕбе! Иди лЛечись к СаАаенсу, болЛьной ублюдДоОк! ПсихХ нНенормаАльный…       И меня таки вытолкнули в глючный портал. Господи, спасибо тебе! Спасибо! — ЗабеЕрРите своОегоО поеЕхаАвшШего! — рыкнул напоследок Эррор и закрыл окошко, перерезая его сомкнувшимися краями нити, на которых я болталась словно угольная сосиска.       Хотя, судя по количеству синих ниточек, что унизывали тело, я походила сейчас больше не на сосиску, а на плотно обтянутую сеткой докторскую колбаску. Ох! Стремительно летящую к полу и вопящую колбаску. Кто его вообще учил порталы в потолке открывать?! Вот ошибка природы! Это у кого-нибудь другого с потолка свалиться — ничего страшного, отряхнулся и пошёл, а тут в замке?! Да тут метра три, не меньше!       Так что лечу ласточкой и ору, не особо выражения выбирая, так как одной переломанной костью тут явно не обойдётся! Потому что снизу стол и стулья, а рёбра мои, как я предполагаю, не железные. — Ловлю! — доносится до слуха, и я запоздало осознаю, что кухня на самом деле не пустая.       Выставленные навстречу руки смягчают удар, но совсем немного. Рёбра резануло резкой острой болью, а в черепе зазвенело, словно в новогоднем мусорном пакете, в который разом запихнули бутылки от всего, что было выпито за ночь. — Н-н-г… — стону, пытаясь сфокусировать взгляд, но ничего особо не выходит. — Найтмер, ты как? — Могло бы быть лучше. Голова, м-вах, кружится. — Щас, щас. — и мутная картинка колышется перед глазами. — Щас приляжешь.       Эй, эй, куда? Куда меня уносят? Я доставку на дом не заказывала! Меня спросить забыли! Но коридоры сменяются видом спальни и мою опутанную синим дерьмом некоего нахала тушку кладут на кровать. И это я не ошиблась с выражением. Не бросают, швыряют или кидают, а именно нежно и бережно кладут. И дверь за собой закрывают.       Вот же ж чёрт!       И моська надо мной такая довольная, улыбается и слёзки чёрные роняет. Так, я не поняла, это ещё что тут такое происходит?! Чё за похищение невесты?! — Ничего, ничего, подожди немного. Сейчас мы всё это снимем. — А глаза так смотрят, будто он совсем и не нити снять намеревается, или не только нити.       Нависает сверху, довольный до невозможности, словно ребёнок над рождественским подарком. Щас разворачивать будет. Меня. Да и хрен с ним, пусть разворачивает, главное чтобы не попользовал. Без спросу. С прошлого раза как-то даже тревожно становится — этот его неожиданный напор… смущает что-ли. — Э-эй, Киллер, а что ты делаешь? — спрашиваю совсем тихо, следя, как руки его по нитям шарят. Так, между прочим под нитями я, не надо меня так гладить… ох, особенно по нижним рёбрам. Аж румянец выступил на лице, вот же ж засада. — Килл? — вздрогнул, улыбнулся, и опять за свое. Ох боже, ну что ж ты делаешь, ну я ж не железная! — Конец ищу.       М-ва-а-а! Какой конец ты ищешь? Чей?! А пальцы по нитям по кругу скользят, от рёбер за спину и вниз, приподнимают. Позвоночник выгибается послушно следом. — Сейчас найду и распутаю. Потерпи… Найт — затих, вдруг где-то на уровне ниже пояса зависая.       О Господи… — Что?       Но вместо ответа — глаза близко-близко, чёрные, бездонные. И дыхание… поверхностное… моё.       Это даже как-то красиво. Я — спутанная нитями от рёбер и ниже: не убежишь, не пошевелишься, и он — нависает сверху, придерживая вес тела на руках — искуситель.       А гори всё оно синим пламенем!!!       Я же его чувствую, все эти неозвученные «хочу» и «ах» слышу и через себя пропускаю, а он пьянит сладостью своих чувств не хуже крепкого The Tender Murderer. Как же здесь не потерять голову и самой не потеряться?       Отпускаю. Всё отпускаю: контроль, сомнения, страхи. Окунаюсь с головой в прибоем накатывающем «люблю», прочувствованном, но не озвученном. А мне и не надо озвучивать. — …молчи… — прошу тебя, только молчи.       Подаюсь, приподнимая голову с мягкого одеяла навстречу, зубами к зубам, неумело, неуверенно. Языком провожу по разомкнувшемуся ровному ряду, чувствуя тёплый выдох. Как же там… а, вот. Уже губами, нежно, медленно.       Киллер мнётся сверху, словно кот, что никак умоститься не может, в конце концов перекидывает ногу через мои спутанные бёдра, седлает и ладонями скользит за спину, приподнимая, вдавливая пальцы одной руки в лопатки, тогда как вторая, пересчитав шейные позвоночки, ложится на затылок. Властно. Не отпустит.       Что же я творю?!       Обнимаю в ответ, обжигаясь пульсирующей душой, что парит яркая перед рёбрами. Трусь об неё, срывая чужие стоны.       Целует взапой, словно в последний раз, словно ждал этого так долго, что уже и не верил; нижнюю губу всасывает, прикусывая до лёгкой боли, а я стону протестующе как бы, но на самом деле — не очень.       Это просто неотвратимо, неизбежно, это должно было случиться, я это ощущаю, знаю наверняка, потому что слышу его чувства, потому что хочу так сама. И уже не важно, на сколько дней или месяцев я тут застряла, не важно, сколько могу им насладиться, как не важно и то, что буду потом страдать.       К чёрту!       Впервые в жизни мозг отключается, передавая место у руля сердцу — на, милое, не стучи так быстро, держи, теперь ты водишь, показывай дорогу, я пойду за тобой. И душа стучит под рёбрами, словно тянется к нему, льнёт изнутри, липнет к солнечному сплетению. — Всё ради тебя… — шепчет в губы, отрываясь, чтобы сделать вдох и смутить словами на выдохе, — Проси чего хочешь… только позволь любить тебя. Не отталкивай больше. Пожалуйста, проси.       Киллер, ну зачем, ну почему ты всегда всё портишь? Просила же молчать.       Прошу: — Обещай, что будешь помнить, если вдруг исчезну, если уйду, если вдруг поменяюсь и забуду. Пообещай, что будешь помнить меня. — Ну вот, теперь больно. И магия непрошенная бежит по щеке солёной струйкой.       Сцеловывает: — Не исчезнешь, не позволю, не отпущу, обещаю.       Твои бы слова — да Создателям в уши… Ох, Килл, обними меня пожалуйста сильнее, да, вот так. Я понимаю, что день на дворе и мы у всех на виду, слышу, как в дверь Хоррор с Дастом ломятся, помощь предлагают, и не прогонишь ведь, но давай побудем ещё немного вот так, вдвоём, хоть минуточку.