Моё Берилловое сердце

      Знаете поговорку «сапожник без сапог»? Так вот — я с ними. Вы меня поняли? Нет? Знаете, ничего странного, я и сама себя иногда не понимаю. Но не отчаивайтесь, я сейчас всё растолкую.       Я сегодня о снах. Только не о том дымном мареве, что непонятными слайдами тает где-то на закорках мозга, а о тех редких, от которых просыпаешься с ускорившимся пульсом и квадратными глазами, ну, или с красными щеками и жутким стыдом, тут уж как когда повезёт.       Так вот. Оказывается, Кошмару тоже снятся кошмары. Кошмар, правда? Вот и я говорю — жуткий кошмарный ужас и вселенская несправедливость! Мне, знаете ли, поутру вида своего кошмарно-симпатичного (последнее явно дописано из самолюбия) в зеркале хватает, а тут ещё и сны. А если эти сны приводят к таким неприятным сюрпризам, какой пришлось получить мне сегодня, то я бы лучше предпочла не спать вообще… но кто ж меня спрашивает? Заснула? Так получи и распишись, любезная.       Целую длинную, бесконечную практически ночь я мучилась от напирающих видений, путаясь в одеяле и дёргая всеми доступными конечностями, включая тентакли — убегала от преследующего меня Фреша, сражалась с целой армией мутировавших глистов-паразитов, отбиваясь от них почему-то грязным деревянным половником, и… проигрывала. И вот, зажатая в угол, отчаянно жаждущая спастись я, с перепугу открываю портал в неизвестность, да недолго думая сигаю туда. Ну сон ведь, чего бояться?… и просыпаюсь… нет, не в холодном поту — это было бы слишком просто и чудесно. Моя жизнь так со мной не поступает, она у меня барышня творческая и с прибабахом, может чё и поинтереснее придумать.       Так что, вместо серого угрюмого потолка над головой и одеялка, меня встречает вид на не менее угрюмое небо и перина, правда не пуховая, а снежная. Что? Я ещё сплю? Ущипнула себя за локоть — с-с-сь, ай! Нет, не сплю.       Вот же ж мать моя каракатица! Ещё этого мне к полному комплекту не хватало. Мало того, что спина клинит, глаз всего один, да тентакли — мечта озабоченного хентай-фаната с извращёнными наклонностями, так ещё и это!       Э-э, не, граждане, Кошмар-лунатик это уже явный перебор. Прошу вас, скажите, что меня просто по приколу из окна свои выбросили, снега из морозилки наскребли, а сами сидят тихонько за углом и прутся, а? Ну? Нет? Жалко…       Поднимаюсь, снежок отросточками струшивая, хоть какая-то от них польза есть. И то хорошо. Оглянулась — куда ж меня занесло-то? Снег, ёлки, небо какое-то опять красное… слушайте, а может я дальтоник? Ну чего? Второе встречающееся небо и опять не того цвета! Или это… да ну на фиг, быть такого не может!       Крадусь, снег босыми ногами затаптывая. Ага, босыми! Я ж сюда прямо с мягкой постельки, так что видок ещё тот: труселя оттенка тина болотная, майка в куриную лапку. Да в общем-то и всё. Холодно, между прочим, и совсем не смешно — у меня уже тентакли инеем покрылись, и душу можно, наверное, в ви́ски вместо льда бросать. Ходячая мороженка, блин. Кстати, лизнуть не желаете? Нет? Ну и ладно.       А вот и беседочка, ну или будка, или пункт наблюдательный… хотя, судя по звукам, что оттуда доносятся, это скорее либо питомник диких зверей, либо театр художественного храпа.       Подхожу, стуча зубами, наверное, не менее художественно, чем лежащий на собственных руках тепло одетый скелет, выводит душераздирающие рулады. Прям как мой деда после литрухи смаги, честное слово. Аж улыбнуло. — Рота, подьём! — ору дурным голосом.       Несчастное тело с перепугу срывается и падает под стойку. Да, это я — мастер знакомства во всей своей красе. — Б-босс? Я не сплю, не сплю, я… а ты ещё что за хрен? Чё орёшь как отмороженный?! — А чего как? Аж обидно.       Отмороженный и есть, с вашим-то климатом, чай — не Ташкент! Обогреватели повесили бы для бедных туристов, что ли. — Мне нужна твоя одежда! — радую перекошенного от радости встречи со мной монстра цитатой из фильма.       Хочется расставить руки в стороны, выпятить челюсть и грудь колесом, но я ж не грёбанный киборг, у меня яйца не железные — у меня их вообще нет, а если бы и были — звенели бы при ходьбе ледышками сейчас не хуже железных. Холодина неимоверная, бр-р-р! А потому, шмыгнуть носом и скрипнуть зубами — сегодня мой максимум. — Одежду тебе? Ещё чего! А в задницу тебя не поцеловать, уёбок?! — приподнимает бровь, нагло сканируя взглядом. — Можешь поцеловать, если не боишься зубы отморозить. — Хе! Пиздец ты наглый, осьминог! — обзывается, изображая на лице что-то, отдалённо напоминающее улыбку. — Да блядь, какой есть, красноглазка! — не остаюсь в долгу. Я тоже так умею — изображаю оскал, который обычно рисуют в мультиках у гиены. Само обаяние и дружелюбие.       Скелет сверлит взглядом, глаз один прищурил, в зубах поковырялся. Хмыкнул, руку тянет: — Санс. Можно Ред.       Ха! Есть контакт! — Найтмер или Найт. Но ты можешь называть меня Мой Господин. — скалюсь в кривой ухмылке. — Пошёл ты на хуй, мой господин. — ржёт острозубый. — Только если там тепло. — бурчу себе под нос, где уже, кажется, начали сосульки формироваться.       Ред глянул, как-то даже жалостно, стянул с себя куртку и отдал мне. М-в-х-х, мужик, я тебя уже люблю. Ныряю в меховое изнутри пушистое нечто. — М-м-м, кайф… — тяну, застёгивая молнию под самый нос. Можно было бы капюшон застегнуть — застегнула бы. — Апчха-А-А! Ы-ы-ы, заболеть ещё не хватало! — На, грейся, сопля. — протягивает тёмную бутылку, вынутую откуда-то из-под прилавка.       Пью. Кашляю. Слёзы теряю. — Нга-ах, что это за дрянь, Фэлл? Это из-за неё у тебя глаза такие красные? К-х-х-ть! Ты меня отправить решил или как? Кхэ! У меня щас огонь повалит со всех отверстий, включая задницу!       Ржёт скотина. — Хе-хе! Это горчица и бурбон, один к одному. Моё авторство. — стоит такой гордый, как карапуз, которому удалось на горшок первый раз по большому сходить и не обгадиться.       Ну и вкусы у тебя, любитель острых ощущений… — Бурбон? Бурда это, а не бурбон, а автору за такой коктейль Молотова надо ручки с плеч вырвать и в жопу вставить. Хотя, нет, не надо, они у него с рождения оттуда растут! — отплёвываюсь. — Не нравится, не пей! — выдирает с рук. — Мне больше достанется. — Опять бухаешь на посту вместо того, чтобы патрулировать! И сколько раз я тебя просил не прикасаться к моим вещам?! И почему оно не отмывается?!?! — а-а-А-А бля! Кто здесь?! Мои уши! Моё сердце!       У меня по-моему сейчас случился микроинфаркт! Чего так орать-то, человек-мегафон?! У тебя усило́к в глотке, или ты Children of bodom в детстве переслушал и малёха оглох от их душевной музыки? — Хорошо хоть не спишь, ленивый мешок мусора!! — продолжал травмировать мои барабанные перепонки младший из Фэллов. — Привет, босс. Как можно, босс? Не сплю конечно... — отступил немного подальше вглубь своей будки Санс. Нервничает. Глаза забегали.       Неужели эту раздражённость, исходящую от его брата, не только я чувствую? Или он чего-то утнул и теперь опасается получить ответку?       Ну-ка…       Оглядываю Папируса с головы до ног, анализируя внешний вид монстра:       Высокий, красная хрень с драными краями вокруг шеи обмотана, названная шарфом за неимением лучшего варианта; тёмный лонгслив, дублёнка на распашку, пошитая на манер косухи и подбитая мехом, штаны с заниженной талией — узкие, кожаные, в стиле «смотри на мои прелести, детка» — мечта каждого байкера, ага. Пряжка крупная, овальная, серебряная; сапоги… красные… п-ф-ф-ф!       Ну надо же! Это так было, или Ред постарался?       С середины голени и ниже, вплоть до самого кончика каблука в стиле «ковбой с дикого запада с комплексом роста» красная кожа плотно облеплена голограммными звёздочками и мелкими блёстками, что ярко сияют и переливаются на свету, превращая брутально-вызывающую обувь в вульгарно-шоубизовскую.       Ахах, Меттатону бы зашло! Да что там! Меттатон за такую обувку убил бы, не задумываясь. П-ф-ф, да правда, тебя с такими каблами, Папс, прямиком в Хастлер-ТВ сдавать можно — пройдёшь без конкурса.       Папирус обдал меня льдом взгляда: — А ты кто такой!? Это ты ему всё время алкашку с Грилбс таскаешь что-ли? — упёр руки в бока, грозная гламурная мамка. — Что вы, как можно, Ваше СИЯТЕЛЬСТВО? — паясничаю.       Санс фыркнул. — Я не понял… — Папс сузил глазницы. — Это ты сейчас скаламбурил? Или мне послышалось? — Что вы, как я мог осмелиться каламбурить в присутствии такого БЛИСТАТЕЛЬНОГО монстра? Ред закрыл рот ладонями. — О, ЗВЁЗДЫ! Ваше ОСЛЕПИТЕЛЬНОЕ величие покоряет, серьёзность ОСЛЕПЛЯЕТ, а впереди идущая ИСКРОМЁТНАЯ слава заставит СВЕРКАТЬ ПЯТКАМИ любого, кто осмелится пошутить в вашем присутствии, о ЛУЧЕЗАРНЫЙ! Как я могу… — Беги!!!— Санс схватил меня за ворот своей же куртки и, чуть не свалив собой в снег, рванул в сторону.       На месте, где только что ляпала языком моя неугомонная личность, торчали из снега пара тройка дымящихся заострённых костей. — Костец! Он всегда у тебя такой агрессивный? — отпрыгиваю в сторону от очередной атаки, прячась за ржущего вголос Реда. — К ветеринару его своди, там прививки от бешенства бесплатно ставят. — уворачиваюсь от кулака в красной перчатке.       Ухожу к соснам. О да, сосни… ой простите, не та буква… сосны спасут мир! — Г-р-р-р! — рычит насильно огламуренный собственным братом гвардеец и кидается за мной следом, удивлённо отправляясь в полёт, не рассчитав, что бросок через бедро совершить намного легче, если у тебя восемь шарахающихся сумасшедшими змеями отростков за спиной. — Остынь, звёздочка. — хихикаю я, сбивая щупальцем шапки снега со всех ближайших веток и дерева, под которое и улетел первый в моей жизни Папирус. — С дерьмом смешаю! — слышно из-под огромной шевелящейся кучугуры. — Обоих!!! — Эх, лады… — Санс стирает с уголка глазницы слезинку и хватает меня за плечи. — Познакомились и хватит. Он конечно отходчивый, но выбешивать его и дальше не стоит. Пойдем-ка пропустим по стаканчику чего-то согре… — Са-а-анс!!! Чего ты там стоишь, ленивая задница, раскопай меня немедленно! — беснуется всё ещё не освободившийся из снежной ловушки Папирус. — Ок, босс, щас только за лопатой схожу. Я быстро. Одна нога здесь, другая там. — Са-а-А-Анс!!! Мать твою…       И мы пропадаем, словно растворяясь в мелких красных сполохах, тут же появляясь в каком-то грязном сарае. А, нет, извините, комнате. Вот кровать в виде живописного гнезда, тумбочка старая — вся в пыли; тромбон… хех, или лучше сказать тромБОУН? Кучка жмаканых бумажек и бутылок из-под горчицы на полу, шкаф с перекосившейся дверцей. У-у, так я, оказывается, ещё чистюля! — Лопату ищешь? — предполагаю я, озираясь по сторонам и прикидывая, где её тут спрятать можно, или, учитывая захламлённость пространства, где её спрятать нельзя.       Санс хрюкает. — Я похож на самоубийцу? Я может и дурак, но не настолько, чтобы его сейчас раскапывать. Сам раскопается. — А что тогда? — переспрашиваю в недоумении, наблюдая с интересом, как Ред сражается с комом перепутанной одежды, что лавиной ринула наружу, стоило ему открыть дверь шкафа. — Во, блядь, нашёл! — заталкивает выпавшее ногой обратно, пытаясь закрыть перекошенную дверцу. — Лови. — Поймал! — потираю ушибленный лоб, в который прилетели старые ношеные кеды неопределённого цвета и жёлтые длинные носки, запущенные им вдогонку.       Натягиваю. Всё же лучше, чем босиком ходить. — А одинаковых у тебя нет?! — оглядываю получившееся безобразие.       Объёмная куртка сверху, трусы-боксёры в облипку и горчичные носки разной высоты. Или скорее подколенки, или надколенки… как, блять, это вообще назвать? Неудавшийся косплей на Пеппи длинный чулок?… А почему неудавшийся? А потому что без косичек. — Скажи спасибо, что чистые вообще! Перебирать он ещё будет. — ворчит Ред для проформы. — Штанов не дам, нету. А те, что в шкафу у Папируса, на твою широкую задницу не налезут. Слишком жирный. — Чё? Это я-то жирный? На себя посмотри, Дерьмовочка недоделанная!       Ржёт, пакость такая. Не, ну он мне явно нравится, родственная душа. — Н-да и похер! — оглашаю своё отношение к собственному виду. — Это же тебе со мной позориться, моих-то знакомых тут всё равно нет. — Ну тогда идём. Найтмер? Или как там тебя? — Мой Господин. — Заткнись, уродец. — обнимают меня за плечо и вновь заставляют пропасть в облаке красных искр.