Прочь из моей головы

Эмма мимолетно взглянула на переливающуюся корону на запястье. Странное чувство овладело ею. Когда-то мысль о том, что во Вселенной обязательно найдется ее родственная душа — человек, который предназначен ей судьбой, — внушала надежду, наполняла сердце радостным предвкушением встречи, но чем старше становилась Эмма, тем меньше верила в Судьбу и Предназначение. И эти волшебные сказки об истинной любви вызывали у нее лишь горькую усмешку. Но слова доктора Голда озадачили ее. Она медленно и задумчиво обвела пальцами выпуклый контур метки. Родственные души? Она и Регина? Это до нелепости смешно и даже как-то пошло. Разве можно себе представить, чтобы они вдруг полюбили друг друга? Разве можно в это поверить? По правде сказать, Эмма вообще сомневалась в способности Регины любить кого бы то ни было, кроме самой себя. Хотя и себя Регина вряд ли любила, а только лишь потакала своим злодейским прихотям, но по-настоящему никогда себя не принимала и топила свое несовершенство в алкоголе, срывалась на людей и, как старуха из сказки о золотой рыбке, все никак не могла понять, что ни статус, ни богатства не сделают ее счастливой, не заполнят пустоту в ее сердце, если нет гармонии и мира в душе. Что, внушая другим людям страх вместо любви и уважения, заставляя их пресмыкаться перед собой, она лишь больше отдаляется от самой себя. Эмма пыталась донести эту простую мысль до Регины, но она, ослепленная и оглушенная своей гордыней, не хотела слушать и понимать. Только еще больше осыпала Эмму бессмысленными замечаниями. Ей не нравилось в Эмме все: как она выглядит, как она говорит, как она поправляет волосы. Все раздражало и казалось Регине слишком безвкусным, диким, бестолковым, дерзким, слишком, слишком, слишком… сколько еще она подбирала слов, чтобы задеть Эмму, но только той было все равно. Она не хотела принимать правила этой тупой подковерной игры и скучающе наблюдала за безуспешными попытками Регины вывести ее из себя. Эмма не могла похвастаться нордическим характером или стальным стержнем внутри, однако бессильные истерики Регины не столько злили, сколько смешили ее и вызывали жалость. Она выросла в детском доме, где подобные концерты недотраханных надзирательниц были обычным делом. Да и вообще, Эмма слишком много повидала в своей жизни, чтобы вестись на провокации сумасшедшей ведьмы, которая хочет властвовать над всем миром, но не может властвовать даже над собой. И все же! Все же… В этой метке была загадка, и Эмма непременно должна была ее разгадать. Эмма коснулась рисунка на запястье губами, и тепло разлилось по ее щекам. Она как будто услышала зов далекого, ждущего сердца… — Эмма, — услышала она хриплый голос Регины. Как будто она была где-то совсем близко. — Я здесь! — выкрикнула Эмма, вскакивая на ноги. От ее крика воздух вокруг нее задрожал, завибрировал, полупрозрачной пеленой окутывая пространство. Эмма оказалась в бескрайнем яблоневом саду, деревья расходились во все четыре стороны, и не было видно им конца. На гибких ветвях тяжелели крупные плоды, подставляя розовые бока под теплые солнечные лучи. Что-то ткнулось Эмме в колени, она посмотрела вниз и увидела маленького шоколадного цвета пуделя. Он заливисто залаял. Отбежал в сторону и оглянулся на Эмму, будто звал ее куда-то. Она пошла за ним. Над деревьями виднелись высокие башни замка, уходящие в облака. В одном из башенных узких окон Эмма как будто увидела Киллиана, или ей это только показалось? Но это было неважно. Он ушел. А Эмма вышла к высокому черному дереву, покрытому золотыми прожилками. Пудель подошел к нему и исчез: растворился в его тени, словно Чеширский кот, оставив в воздухе только блеск зеленых глаз. На деревянном троне, врезанном в ствол дерева, сидела Регина, обвитая змеистыми корнями и ветками. Она была совершенно обнажена. Она спала. Или была мертва. На ее лбу Эмма заметила две маленькие раны с запекшейся кровью вокруг них. А на коленях Регины, забросив голову на подлокотник, свернулся кольцами Змей, переливающийся на солнце золотистой чешуей. Эмма бросилась к Регине, но стоило коснуться ее, как, и ветви пришли в движение и начали затягивать Регину внутрь дерева, она растворилась, исчезла, как будто ее и не было. Эмма только впустую ударила ладонью по стволу, царапая кору ногтями. Змей остался. Он поднял тяжелую голову и пронзительно посмотрел на Эмму разноцветными глазами. — Ты опоздала! — проговорил он человеческим голосом. — А точнее — пришла слишком рано. — Я не понимаю, — пробормотала Эмма. — Как можно опоздать, придя слишком рано? — Время — относительное понятие, — говорил Змей. — Его не существует. Прошлое, настоящее и будущее лишь точки на окружности колеса жизни. Все происходит одновременно. — Ну это значит, что я всегда прихожу вовремя в любой момент времени… — Эмма задумалась и, вдруг спохватившись, воскликнула. — Хватит меня морочить! Где Регина? Что ты с ней делал? — Я? — ухмыльнулся Змей. — Ничего. Спроси лучше, что ты с ней сделала? — Я ничего с ней не делала, — раздраженно ответила Эмма. — Сделала, просто пока ты еще не дошла до этой точки своего пути. Но скоро обязательно дойдешь и сделаешь это снова, ведь так уже было множество раз и повторится неоднократно. Он говорил и медленно становился прозрачным, пока не исчез полностью. Мир закружился вокруг Эммы. Задул ветер времени, разнося по всему саду белые лепестки яблонь, точно снежные хлопья. Они падали вверх, наряжали деревья в воздушные облака: то ли свадебные платья, то ли саваны. Эмма поймала один лепесток и растерла его в пальцах: он оставил пепельный след на коже. Все изменилось. Все затряслось, а когда успокоилось…. Эмма проснулась возле поверженного Червя. Цветок на его голове все еще светился, и он мог бы пригодиться, если настанет ночь. Так решила Эмма и срезала его. Долго думала, куда же его положить и куда положить меч. И тут обнаружила рядом с теми же костями, где обнаружила свое оружие, пустой рюкзак, куда все ее добро прекрасно помещалось, будто был тот рюкзак внутри больше, чем снаружи. Безразмерной бездной. И главное — набитый, он оказался совсем не тяжелым. Эмма легко забросила его на плечи и продолжила свой путь.