Прочь из моей головы

Желтый цвет навевал тоску. Был синонимом безысходности. На облезлом небе бледно-желтым растекшимся желтком повисло безжалостное, раскаленное солнце и разливало повсюду угнетающую сепию. Вокруг расстилалась серо-желтая степь. Посмотрев на свои руки, Регина к ужасу осознала, что и сама стала такой же серо-желтой. Почти бесцветной. Блеклой. Как человечек, вырезанный из картона. Можно было, наверное, весь день просидеть вот так, созерцая бескрайность засушливой земли, по которой время от времени ветер лениво перекатывал шар свалявшейся соломы, но Регина проголодалась. Даже не так. О нет. Это было не легкое чувство голода, привычное каждой женщине, соблюдающей диету после шести вечера. Эту проблему нельзя было решить, перекусив зеленым яблочком. Регина попыталась наколдовать чего-нибудь, но в раскрытой ладони так ничего и не появилось. В этом мире магии не было. И это было ужасно. А голод был точно живое ненасытное существо, он рос и недовольно урчал, заставляя принюхиваться к воздуху, подобно зверю. Он пробуждал самые кровожадные и жестокие инстинкты. Регина огляделась. Неподалеку она увидела один-единственный куст с красными ягодами и подползла к нему. В глубине души она надеялась, что ягоды — отравленные, и остервенело забросила в рот целую горсть. Увы. Кислые, гадкие, омерзительные на вкус, они оказались все же безвредными. Регина чуть не подавилась, но не умерла. Зато теперь у нее хватило сил, чтобы схватить нерасторопную красную птичку, устроившуюся на ветках. Регина крепко сжала ее и свернула тонкую шейку. Птичка жалобно пискнула и затихла, вывесив маленький язычок из клюва. Без всякого раскаянья Регина откусила птичке голову и выплюнула ее, как косточку от вишни, и с удовольствием впилась зубами в обезглавленное тельце. Остывающая кровь потекла по губам. Жадно проглоченный кусок мяса плавно провалился вниз, наполнив желудок приятной теплотой. Регина осознала, что было в этом что-то дикое и что-то, мягко говоря, странное, но, прочистив зубы острым концом ярко-красного пера, решила, что не стоит придавать этому слишком большое значение. Отряхнувшись, Регина поднялась и пошла вперед. Под ногами трескалась сухая, каменистая земля, сквозь которую едва-едва пробивались редкие колючки. То тут, то там появлялись кусочки кремния, камешки, некоторые — с золотыми прожилками. Перед Региной паутиной расходились извилистые тропы. Каждая дорога привела бы ее куда-нибудь, это точно, но она не знала, куда именно ей нужно идти, оттого было все равно, какой путь выбрать. И она не выбрала ни один из них. Она просто пошла вперед. Напролом. Поперек всех этих линий на чьей-то ладони, как крыса в картонном ящике, которая прогрызает стенки, чтобы найти выход из лабиринта. Это была игра, и Регина совершенно не знала ее правил. И не хотела знать. Лишь чувство неутолимого голода толкало ее дальше. Постепенно ландшафты менялись, степь окончательно превращалась в пустыню. Жара становилась все более изнуряющей и душной, она давила на непокрытую голову, плавила мысли. Трудно было дышать. Воздух был сухим и колючим, драл горло. В глазах прыгали яркие, разноцветные точки, как пластилиновые шарики — лепились друг на друга, превращаясь в миражи — вдалеке в вибрирующих волнах вырастал огромный ослепительно белый замок с зеркальными окнами, островерхие башни касались неба, уходили далеко вверх, окутанные терракотовой дымкой. Регина шла туда, но с каждым шагом — замок, будто был он живой и разумный, отдалялся от нее, а потом и вовсе исчез, оставив песчаный бархан, и знойный ветер раздул его, рассыпал, бросал в глаза Регины песком цвета паприки, царапая лицо. Сбивал с ног. Но она упрямо шла вперед, чувствуя: если остановится — умрет. Где-то на границе зрения появлялись и исчезали черные тени, окруженные красноватым пульсирующим ореолом. Они что-то бормотали, свистели, шептали, тянули длинные лапы, но стоило Регине повернуть к ним голову — с шипением рассеивались серой пылью. Реальность дробилась, качалась и плавилась в оранжево-ржавом мареве, дрожала, превращая одно в другое, создавая что-то ни на что не похожее, дикое, нереальное, мимолетное, как видение, как утренний сон, как рябь на воде. Охваченные розоватым багрянцем горы меняли свои очертания, подобно облакам: то будто бы шли друг за другом караваны верблюдов, то жирафы вытягивали длинные шеи, то разбрасывали огромные крылья огненные птицы, и с их перьев сыпались оранжево-красные искры, превращаясь в реки раскаленной лавы, то появлялись еще какие-нибудь диковинные звери, названия которым нет ни в одном языке. А за ними, как можно было заметить, глядя сквозь подвижные ущелья (они то расширялись, то сужались), не было ничего, будто нарисованный плоский мир доходил до края листа, проваливаясь в черноту за горизонтом. На пути появилось глубокое, невероятно бирюзовое, прохладное на вид озеро, окруженное зеленым райским садом с высокими яблонями, на чьих отяжелевших ветвях висели и манили медовым запахом сочные, яркие фрукты. Казалось — еще пару шагов, и Регина окажется в этом оазисе. Но вдруг яблоневый сад исчез, озеро вышло из берегов и стало глубоким синим морем, которое, разозлившись на что-то, взбесилось, поднялось водной стеной, которая, расщепившись на части, превратилась в армию морских драконов. Белыми острыми шипами-бурунами были покрыты их прозрачно-голубые лапы, спины и головы. У всех глаза горели красным. Внезапно из глубины выпрыгнул огромный синий кит, и огромные волны, поднимающиеся за его спиной, разбивались хрустальными брызгами. Он набросился на Регину, желая ее проглотить. Она зажмурилась, сжалась от ужаса, но ничего не произошло. Этот мираж тоже растворился в дрожащем горячем воздухе.